Основний теоретичний матеріал

1. Языковая картина мира. Ее отличие от концептуальной картины мира.

Каждый язык по-своему членит мир, т.е. имеет свой способ его концептуализации. Отсюда заключаем, что каждый язык имеет особую картину мира, и языковая личность обязана организовывать содержание высказывания в соответствии с этой картиной. В этом проявляется специфически человеческое восприятие мира, зафиксированное в языке. Отражая в процессе деятельности объективный мир, человек фиксирует в слове результаты познания. Совокупность этих знаний, запечатленных в языковой форме, представляет собой то, что в различных концепциях называется то как «языковой промежуточный мир», то как «языковая репрезентация мира», то как «языковая модель мира», то как «языковая картина мира».

Не стоит отождествлять понятия «концептуальная картина мира» и «языковая картина мира». Ю.Д. Апресян подчеркивал донаучный характер языковой картины мира, называя ее наивной картиной. Она предшествует специальным картинам мира (физической, химической и т.д.) и формирует их, потому что человек способен понимать мир и самого себя благодаря языку, в котором закрепляется общественно-исторический опыт – как общечеловеческий, так и национальный. Его концептуальная картина мира постоянно меняется, «перерисовывается», тогда как языковая картина мира еще долгое время хранит следы этих ошибок и заблуждений. (Сепир – Уорф – человек познаёт мир через язык; языковая картина мира – история, отражённая в языке; концептуальная картина мира – современное состояние науки, научная, характерная для сегодняшнего дня.)

Так, фразеологизм «воспарить духом» связан с архаическими представлениями о наличии внутри человека животворящей субстанции – души, которая мыслилась в мифологической картине мира в виде пара и могла покидать тело, перемещаясь к небесам.

«Посыпать голову пеплом» - у славян всё, что относится к верхней части тела, связывается с небом и его главными объектами – солнцем, луной и звёздами: в данной идиоме просматривается связь слова «голова» с целым рядом обрядов, ритуалов, верований.

Концептуальные картины мира у разных людей могут быть различными, например, у представителей разных эпох, разных социальных, возрастных групп, разных областей научного знания. Люди, говорящие на разных языках, могут иметь при определенных условиях близкие концептуальные картины мира, а люди, говорящие на одном языке, - разные.

Как показывают исследования, за внешним сходством формальной структуры ядра языкового сознания могут стоять совершенно разные «образы мира», как например, у англичан и русских. Вполне вероятно, что вы слышали из уст американца фразу «He is a friend of mine», которой тот представлял своего приятеля, с которым познакомился просто-напросто накануне. Понятно, что для русского друг – это совершенно другое, друзей вообще не может быть много. А для американца, похоже, весь мир – друзья? Особенно если учесть, что в английском языке есть эквиваленты наших слов приятель и знакомый. Наверное, дело не столько в «нац. американском» или «нац. английском» характере, сколько в том, что стоит за каждым из этих слов для англичанина, американца или русского. Или там, где мы употребим РАД или ОБРАДЫВАТЬСЯ, англичанин ничтоже сумняшеся говорит happy, и, похоже, действительно, пребывает happy по этому поводу. Так, фразу «Я рада, что вы пришли» англичанка, хорошо говорящая по-русски и понимающая разницу между русскими РАДОСТЬЮ и СЧАСТЬЕМ, тут же перевела как «I am happy you came».

Пример — диалог из японского учебника по русскому языку (пример Ю. Е. Прохорова): — Мне кто-нибудь звонил?—Да. — Кто?— Никто. С точки зрения русского, разговор абсолютно бессмысленный и абсурдный, но с точки зрения японца, это, очевидно, нормальный диалог двух вежливых и воспитанных людей. Повторю еще раз: это диалог из учебника, который учит, как говорить. При этом учит, как говорить по-русски, строя текст по-японски. Кста­ти, это не единственный «ляп» в учебниках иностранных языков, и таких приме­ров любой преподаватель иностранного языка может привести, к сожалению, немало. Вероятность подобных ошибок особенно велика, если среди авторов учебника нет грамотных носителей изучаемого языка, профессионалов в области преподавания родного языка в иноязычной аудитории.

Так, при порождении высказывания вьетнамцы пользуются линейным принципом («счетом» синтаксических по­зиций). У русских при порождении идет постоянный «возврат» назад: наши местоимения, прилагательные, порядковые числительные должны согласовываться в роде, числе и падеже с существительным, которое они опре­деляют. А само суще­ствительное при этом зависит от глагола (глагольное управление). Английский язык славится своим строгим порядком слов (субъект предикат обьект), нарушить который может только особая эмфаза в особом дискурсе в особом контексте в особой ситуации. Не менее жестко обстоит дело с порядком слов в немецком и скандинавских языках.

В русском языке, как считается, порядок слов свободный. Но это — великий и очень опасный миф, который сбил с толку не одного иностранца. У нас порядок слов отражает, например, актуальное членение (тема-рематическое строение) высказывания и выражает, таким образом, категорию определенности / неопределенности, а кроме того, может свидетельствовать и о принадлежности текста тому или иному регистру. Сравните: «5 комнату вошел человек», «Человек вошел в комнату», «Вошел человек в комнату». Совершенно очевидно, что это не одно и то же и что за каждой из этой фраз стоит своя, особая ситуация. Не зная или не понимая этого, многие иностранцы отказывают русскому языку в логике, но логика у русских есть, только она отличается (и подчас разительно) от того, к чему привыкли носители других языков.

Во многих языках есть тонко дифференцированная система пространственной локализации предметов, действий и отношений. Так, в польском языке и в ряде северокавказских языков есть детальная система падежно-локативных значений, точно фиксирующих и выражающих местоположение предметов по отношению друг к другу. Немецкий язык может четко локализовать действие: передать одним глаголом значение «выглядывать отсюда вверх».

Текст, услышанный в метро:

На днях захожу в наш магазин — там распродажа как раз была... Смотрю, лежат отличные полотенца для кухни... Как раз то, что мне нужно. Я только руку протяну­ла, как какая-то тетка подлетает и давай меня отпихивать... Я ей говорю: «Нельзя поосторожней?» А она как разорется... Ну, думаю, гори оно все огнем... Так и ушла ни с чем...

Повторю еще раз: этот текст зафиксирован в речи носителей русского языка. На мой взгляд, это текст абсолютно «нормальный». А теперь посмотрим на формы глаголов: захожу, была, смотрю, лежат, протянула, подлетает, давай отпихивать, говорю, разорется, думаю, гори, ушла — настоящее время, прошедшее, настоящее, настоящее, прошедшее, настоящее, императив, настоящее, будущее, настоящее, императив, прошедшее. И все в пределах одногонебольшого связного и цельного текста, повествующего об одном событии, имевшем место в прошлом. При этом начало текста — на днях захожу. Так, может быть, правы те, кто согласен со славянофилами и сомневается в том, что в русском языке есть категория времени? Конечно, все не так просто. Во-первых, у нас (в отличие от многих других языков) видовременная система. Во-вторых, для нас (особенно в нарративе) характерно приближать ситуацию из прошлого к моменту «здесь» и «сейчас» для создания эффекта непосредственного присутствия. Но ведь все это позволяет делать наш язык. И, следовательно, возникает вопрос: мы можем это, потому что язык разрешает, или язык наш таков, потому что мы это делаем? Опять все та же теория лингвистической относительности.

Дата добавления: 2014-01-07