Ц и т а т а

«Социальность, социальность — или смерть! Вот девиз мой. Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность? Что мне в том, что гений на земле живет в небе, когда толпа валяется в грязи? Что мне в том, что я понимаю идею, что мне открыт мир идеи в искусстве, в религии, в истории, когда я не могу этим делиться со всеми, кто должен быть моими братьями по человечеству, моими ближними во Христе, но кто — мне чужие и враги по невежеству? Что же мне в том, что для избранных есть блаженство, когда большая часть и не подозревает его возможности? Прочь же от меня блаженство, если оно достояние мне одному из тысячи! Не хочу я его, если оно у меня не общее с меньшими братиями моими! <…> Я ожесточен против всех субстанциальных начал, связывающих в качестве верования волю человека! Отрицание — мой бог. В истории мои герои — разрушители старого — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон („Каин“) и т. п. Рассудок для меня теперь выше разумности (разумеется — непосредственной), а потому мне отраднее кощунства Вольтера, чем признание авторитета религии, общества, кого бы то ни было! <…>

И настанет время — я горячо верую этому, настанет время, когда никого не будет жечь, никому не будет рубить головы, когда преступник, как милость и спасение будет молить себе казни, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь… Не будет богатых, ни царей и подданных, но будут братья, будут люди, и, по глаголу апостола Павла, Христос сдаст свою власть Отцу, а Отец-Разум снова воцарится, но уже в новом небе и над новою землею. <…> И это сделается через социальность. И потому нет ничего выше и благороднее, как способствовать ее развитию и ходу. Но смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови. Люди так глупы, что их насильственно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов».

Белинский В. Г. — Боткину В. П. 8 сентября 1841 г. // Собр. соч. Т. 9: Письма 1829-1848 годов. М., 1982. С. 482—484.

«Совершенство есть идея абстрактного трансцендентализма, и потому оно подлейшая вещь в мире. Человек смертен, подвержен болезни, голоду, должен отстаивать с бою жизнь свою — это его несовершенство, но им-то и велик он, им-то и мила и дорога жизнь его. Застрахуй его от смерти, болезни, случая, горя — и он — турецкий паша, скучающий в ленивом блаженстве, хуже — он превратится в скота. Конт не видит исторического прогресса, живой связи, проходящей живым нервом по живому организму истории человечества. <…> Конт уничтожает метафизику не как науку трансцендентальных нелепостей, но как науку законов ума; для него последняя наука, наука наук — физиология. <…> Что действия, то есть деятельность, ума есть результат деятельности мозговых органов — в этом нет никакого сомнения; но кто же подсмотрел акт этих органов при деятельности нашего ума? Подсмотрят ли когда-нибудь? <…> Духовную природу человека не должно отделять от его физической природы, как что-то особенное и независимое от нее, но должно отличать от нее, как область анатомии отличают от области физиологии. Законы ума должны наблюдаться в действиях ума. Это дело логики, науки, непосредственно следующей за физиологией, как физиология за анатомиею. Метафизику — к черту: это слово означает сверхнатуральное, следовательно, нелепость, а логика, по самому этимологическому значению, значит и мысль, и слово. Она должна идти своей дорогою, но только не забывать ни на минуту, что предмет ее исследований — цветок, корень которого в земле, то есть духовное, которое есть не что иное, как деятельность физического. Освободить науку от призраков трансцендентализма и theologie, показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического — вот, что сделает основатель новой философии, и вот, чего не сделает Конт…»

Белинский В. Г. — Боткину В. П. 17 февраля 1847 г. // Собр. соч. Т. 9: Письма 1829—1848 годов. М., 1982. С. 614—615.

«На протяжении своей краткой, но деятельной жизни Белинский часто менял свои философские взгляды, и каждое изменение глубоко отражалось в его произведениях, как критических, так и публицистических. Однако он ничего не сделал для дальнейшего развития философии как таковой».

Лосский Н. О. История русской философии. М., 1991. С. 62.

«По-нашему, Белинский является центральной фигурой во всем ходе развития русской общественной мысли. <…> Он был именно нашим Моисеем, который если не избавил, то всеми силами старался избавить себя и своих ближних по духу от египетского ига абстрактного идеала. Это колоссальная, неоцененная заслуга. <…> Чем внимательнее изучаем мы эту историю, тем глубже проникаемся убеждением, что Белинский был самой замечательной философской организацией, когда-либо выступавшей в нашей литературе».

Плеханов Г. В. Белинский и разумная действительность // Плеханов Г. В. Эстетика и социология искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1978. Т. 2. С. 64—65.

«Белинский был прежде всего публицист — и даже больше публицист, чем литературный критик, но его публицистика не только исходила из философских идей, но и была пронизана ими. <…>

Ум Белинского имел вненаучный, но тем не менее философский склад, — но только в философии ему была совершенно чужда и не нужна ее формальная сторона. Его интересовала правда о человеке, изучение его души в свете общего мировоззрения: для такого конкретного философствования литература была особенно ценным подспорьем. <…>

Белинский, конечно, не был философом в полном и точном смысле слова, но и отделить его от русской философии тоже невозможно, — и, конечно, не за то, что в своих работах он опирался на философские течения его времени, а потому, что у него есть свое и притом значительное место в диалектике русских философских исканий».

Зеньковский В. В. Указ. соч. Т. I. Ч. 2. С. 59—63.

Т. Н. Г р а н о в с к и й

Тимофей Николаевич Грановский (1813—1855) — российский историк, общественный деятель, просветитель, глава московских западников. Родился в Орле, в дворянской семье. Учился в пансионе Кистера в Москве. С 1832 по 1835 год — продолжил обучение на историческом факультете Петербургского университета. В 1836—1839 годах Грановский продолжил образование в Германии (слушал профессоров Л. фон Ранке, Риттера, Фр.-К. Савиньи). В Берлине Грановский общается с Николаем Станкевичем и под его влиянием изучает философию Гегеля, что, впрочем, не сделало из него гегельянца. По возвращении в Москву (1839) Грановский занимает кафедру всеобщей истории Московского университета. С этого времени он становится активным участником интеллектуальной и общественной жизни Москвы, часто
бывает на вечерах в доме братьев Киреевских, встречается с П. Я. Чаадаевым, А. И. Герценом, Е. Ф. Коршем и многими другими западниками и славянофилами.

Как ученый Тимофей Николаевич заложил основы русской медиевистики. Деятельность Грановского-ученого была одновременно и формой выражения его мировоззренческой позиции. Публичные лекции по истории средневековой Европы, с огромным успехом прочитанные в 1843—1844 годах в Московском университете, упрочили положение Грановского как одного из лидеров московских западников. Общественный резонанс лекций был связан с тем, что Грановский сумел внести в лекции по, казалось бы, сугубо специальной проблематике актуальные в ту пору темы и вопросы, выступив, по сути дела, как просветитель. Публичные лекции Грановским читались еще дважды, и каждый раз привлекали к себе внимание московского общества: в 1845—1846 и в 1851-м годах. В 1845 году Грановский защитил магистерскую, а в 1849 году докторскую диссертацию.

Исторические воззрения Грановского сформировались под влиянием Гегеля, хотя гегельянцем в точном смысле этого слова он никогда не был. Для Грановского был неприемлем схематизм философии истории Гегеля, зависимость исторической закономерности от умозрительной логической необходимости. Таким образом, хотя Грановский и использовал гегелевский метод в своих исследованиях, но делал это достаточно свободно, корректируя гегелевскую логику истории логикой исторического материала, «логикой факта».

В 1846 году произошел знаменательный в истории западнического движения разрыв Грановского с Герценом, разделивший его на два крыла: радикальное и либеральное. При историческом складе мысли Грановский не рассчитывал на быструю победу ценностей гражданского общества в России и предостерегал против необдуманных порывов. Он отстаивал право на существование «романтических» идеалов, без которых личная и народная жизнь была бы неполной. Весьма примечательно, что непосредственной причиной разрыва Грановского с Герценом послужило их расхождение по вопросу об отношении к религии (это произошло в 1846 году в поместье Соколово: см. отрывок в разделе «Цитата»). Грановский вынужден был порвать со склонившимся к атеизму Герценом, не согласившись принять миропонимание, из которого следовало неверие в бессмертие души. Впрочем, разрыв с Герценом не был личным разрывом. Дружбу с ним Грановский сохранил до самой смерти.

Духовное состояние Грановского во время реакции, последовавшей за революцией 1848 года, было тяжелым. Он не находил более удовлетворения в профессорстве и не имел ни склонности, ни возможности уйти в чисто научную работу. Его преследовали приступы меланхолии и апатии; в эпоху Крымской войны это настроение усилилось. В мае 1855 года Грановский был утвержден деканом историко-филологического факультета Московского университета, однако в этой должности ему довелось поработать совсем не долго: в октябре того же года он скончался.

Своей просветительною деятельностью Грановский завоевал себе особое положение в университете и пользовался высоким нравственным и научным авторитетом не только у друзей-западников, но и у своих противников славянофилов.

Дата добавления: 2014-01-07