Язык и мышление

Развитие языков мира

Народ и язык

1. Народ и язык. Если вопрос о происхождении языка остается в сфере гипо­тез и во многом решается дедуктивно, то вопрос об образо­вании реально существующих или существовавших языков языковых семей должен решаться на основании реальных исторических данных. А т.к. нет и не было языка вне его носителей, то и вопрос об образовании, складывании и развитии тех или иных языков нельзя решать силами только лин­гвистики.

Конечно, путь сравнительно-исторического анализа диалек­тов и языков — первое данное, необходимое не только лингвис­там, но и историкам, этнографам, археологам, и в противоречии с данными сравнительно-исторического метода решать вопросы этногенеза нельзя.

Три переворота в европейских представлени­ях о языке положили начало языкознанию как науке. Первый связан с философскими грамматиками: поми­мо чисто практических описаний появились сочинения, где пытались объяснять, почему язык устроен так, а не иначе. Второй переворот про­изошёл в XVII в. благодаря идее сравнения языков и появлению сопоставительных грамматик („Грамматика Пор-Рояля"»). Третий переворот относится к XVIII в. и свя­зан с идеей историзма в языке и с возникнове­нием исторических грамматик.

XVIII столетие было для европейцев веком истории: усилился интерес к про­шлому, сложилась историческая наука, появи­лись историческое законоведение, искусствоведение и др. Всё это сказалось и на изучении языка. Если рань­ше он рассматривался как нечто по сути своей неизменное, то теперь возобладало представле­ние о языке как живом, постоянно меняющемся явлении. На рубеже XVIII—XIX вв. оконча­тельно сформировалась идея о языковом родст­ве и языковых семьях. В XVIII в. значительно расширились познания о ранее неизвестных язы­ках. Эти факты и идеи дали возможность на но­вом уровне разработать теорию языка.

Особенно серьёзно этим вопросом занима­лись учёные Германии, которая в XIX в. стала центром мирового языкознания. Первым и, вероятно, самым заме­чательным теоретиком науки о языке своего вре­мени был великий немецкий учёный Вильгельм фон Гумбольдт (1767—1835).

2. Развитие языков мира. Гумбольдт занимался многими языками, но славу ему принесли общетеоретические рассуждения и философия языка. Великие мыслители Кант и Гегель подняли теоре­тическое мышление на качественно новый уро­вень. Их идеи Гумбольдт распространил на сфе­ру языка. В чём-то он возрождал традиции философских грамматик, но его рассуждения по масштабу и доказательности были несопо­ставимы со всей предыдущей традицией. Один из поставленных им вопросов связан с законо­мерностями эволюции языков мира. Как и дру­гие учёные того времени, Гумбольдт понимал языкознание прежде всего как историческую науку. Он впервые высказал идею о единстве пу­тей развития всех языков мира. Согласно Гум­больдту, языки проходят одни и те же этапы раз­вития, хотя и с разной скоростью.

За первым этапом возникновения языков сле­дует второй, когда формируется их структура, прежде всего грамматика и фонетика. Пройдя определённый путь до «предела законченно­сти организации», языки принципиально уже не меняются. Третий этап — период устойчивого состояния языков, когда их структура лишь частично изменяется и совершенствуется. На­пример, индоевропейские языки достигли «пре­дела законченности организации», когда сложи­лись «классические» языки с самой сложной морфологией: древнегреческий (его Гумбольдт считал самым совершенным), латынь, санскрит; далее вплоть до современности существенного развития уже не происходило.

Пока языки не достигли стабилизации, их строй постоянно меняется, причём в одном и том же направлении: в сторону усложнения мор­фологии. На основе этих идей Гумбольдт вместе со своими современниками братьями Августом и Фридрихом Шлегелями создал новую лингвистическую дисциплину (позднее её назвали типологией) — науку о принципах сравнения языков вне зависимости от того, родственны они или нет. Были введе­ны понятия изолирующий (по Гумбольд­ту — аморфный, т. е. безморфемный) язык, агглютинативный язык, флективный язык, которые понимались как стадии разви­тия языков. Через изолирующую стадию, са­мую «примитивную», проходят все языки, а не­которые, как, например, китайский, на ней застыли: в них так и не развилась морфология, изменение слов. Дальше идёт агглютинативная стадия, на которой стабилизировались языки типа турецкого: там есть аффиксы, но они ещё прочно не срослись с основами слов. Самая «со­вершенная», флективная стадия была достигну­та такими языками, как греческий и латинский, где существует сложное склонение и спряжение.

Идеи стадий легли в основу первой в науке концепции, позволяющей сравнивать языки по единым основаниям. Понятия, введённые учё­ными, отражали существенные свойства языко­вого строя и, хотя многократно подвергались критике, остались в науке до сих пор. Вопрос же об общих закономерностях перехода язы­ков от одного строя к другому, безусловно важный, решался во времена Гумбольдта ещё слишком упрощённо и прямолинейно. Под дав­лением новых фактов к концу XIX столетия от идеи «стадий» отказались.

3. Язык и мышление. Идеи Гумбольд­та о путях развития языков уже при­надлежат истории, но другая его идея — о связи между языком и духовной природой человека — намного опередила своё время. Современная наука только пытается подступиться к её разработке. Конечно, Гумбольдт писал свои труды более полутора столетий назад, когда ещё не предъявляли строгих требований к научной точ­ности. Многие его мысли изложены очень не­строго и имеют характер скорее гениальных до­гадок, чем последовательной научной теории. И всё-таки его идеи до сих пор остаются актуаль­ными и привлекают внимание специалистов.

До Гумбольдта, а часто и после него, счита­лось, что язык представляет собой лишь внеш­нюю оболочку для мысли. Например, по мне­нию авторов «Грамматики Пор-Рояля», единая мыслительная основа существует для всех язы­ков, которые имеют лишь частные различия. Гумбольдт же высказал иную идею: «Мышление не просто зависит от языка вообще... до из­вестной степени оно определяется каждым от­дельным языком». Он не отрицал универсаль­ность человеческого мышления, но считал, что представления человека о мире зависят от то­го, на каком языке он мыслит.

Гумбольдт первым увидел, что язык не сво­дится ни к логическому мышлению, ни к копи­рованию мира, и выдвинул множество аргумен­тов в пользу новой точки зрения. Мир по-разному членится в раз­личных языках. Даже при сравнении, например, русского языка с английским видны различия такого рода. Русскому слову рука в англий­ском соответствуют два слова: hand («кисть ру­ки») и arm («рука от кисти до предплечья»). Конечно, можно считать, что слову hand соот­ветствует кисть, но это слово явно более спе­циальное, a hand часто можно перевести толь­ко как рука. Слову arm в русском языке вообще нет однословного соответствия. Напротив, анг­лийскому глаголу wash соответствуют и мыть и стирать. Ещё больше различий в членении мира выявляется, например, если сравнить рус­ский язык с японским или арабским.

В английском языке есть слово wool, которое обыч­но переводится на русский как шерсть, но это не вся­кая шерсть, а только овечья. По-русски овечью шерсть можно назвать словом руно, но оно слишком специальное или же поэтическое. Напротив, живот­ное, даюшее шерсть, по-русски может быть названо (часто независимо от пола) и бараном, и овиой. Раз­ница между этими двумя словами проявляется и в со­четаемости слов: шерсть всегда овечья, а мясо — только баранье, и в связанных со словами ассоциа­циях: баран — символ упрямства, овца — символ по­корности. В английском языке, конечно, есть и пас­тушьи, и зоотехнические термины, но в обиходе и барану, и овце соответствует одно слово — sheep. По-русски есть одно слово вола, а по-японски ему соответствуют два: вода комнатной температу­ры или близкая к замерзанию называется милзу, а горячая вода — ю. Таким образом, языки отобража­ют мир очень по-разному. Но лингвисты и филосо­фы до сих пор не могут точно ответить на вопрос, поставленный Гумбольдтом: можно ли говорить о единой для всех картине мира или каждый народ ви­дит мир по-своему.

Гумбольдт утверждал, что язык помогает человеку познавать мир, но и само познание зависимо от языка. «Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне. Человек окружает себя миром звуков, чтобы вос­принять в себя и переработать мир вещей... Человек... живёт с предметами так, как их пре­подносит ему язык...». Поскольку же языки не­сходны, разным будет и восприятие мира людь­ми разных культур: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в крут другого язы­ка». Если человек хорошо освоил чужой язык, то такое освоение «можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем видении мира». Однако чаще всего «мы в большей или меньшей степени переносим на иностранный язык своё собственное миропонимание и, боль­ше того, своё собственное представление о язы­ке». Такой перенос будет менее заметен, если изучать язык со сходной картиной мира, например, когда англичанин учит французский. А вот в языке далёкой куль­туры всегда гораздо легче освоить фонетику и грамматику, чем чужую картину мира, необхо­димую для подлинного владения языком.

Проблема, связанная с языковыми картина­ми мира, с влиянием языка на мышление и по­ведение человека, в течение полутора веков ока­зывалась за пределами внимания большинства учёных, хотя бывали и исключения — замеча­тельные американские лингвисты первой по­ловины XX в. Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф. Сейчас лингвистика имеет множество фактов такого рода, но при этом не было и до сих пор нет разработанных методов для изучения этих проблем. Нет ничего, что можно было бы поставить в один ряд со строгими методами описания фонетики и грамматики или сравнения родственных языков. Только в последнее время лингвисты начали нащупывать подходы к дан­ным вопросам.

ЯЗЫК И НАШОНАЛЫНЫИ ХАРАКТЕР (Вильгельм фон Гумбольлт.)

...Отправляясь от любого языка, можно делать заклю­чение о национальном характере. Языки нецивили­зованных и мало развившихся народов тоже несут в себе эти следы, что позволяет нередко наблюдать такую интеллектуальную самобытность, какой на этой докультурной ступени, казалось бы, нельзя бы­ло ожидать. Языки американских аборигенов бога­ты примерами такого рода — смелыми метафорами, верными, но неожиданными сближениями понятий, случаями, когда неодушевлённые предметы благода­ря глубокомысленному пониманию их существа, пе­реработанного воображением, переводятся в разряд одушевлённых, и т. д. Грамматика этих языков раз­личает не род, а неодушевлённость и одушевлённость предметов, понимая её в самом широком смысле, и из применения этой грамматической категории можно уяснить себе взгляды народов на такие пред­меты. Например, они помешают небесные тела в один грамматический класс с людьми и животными, явно видя в небесных светилах самодвижущиеся су­щества, наделённые личностным началом и, возмож­но, управляющие со своей высоты человеческими судьбами.

Изучение словарей наречий таких народов до­ставляет особенное удовольствие и наводит на са­мые разнообразные размышления; а если к тому же вспомнить, что тщательный анализ форм подобных языков позволяет разглядеть духовный организм, из которого возникает их строение, то языковедческое исследование навсегда перестанет казаться чем-то сухим и прозаическим. В каждой своей части оно приводит нас к внутреннему духовному складу, ко­торый на протяжении всех эпох человечества оста­ётся носителем глубочайших прозрений, высшего идейного богатства и благороднейших чувств.

Дата добавления: 2014-01-07