Герой модернизма – это человек «несчастного сознания» (в кавычках, потому что это просто термин)

Вы должны знать, что в культуре СВ (Серебряного века) одной из важнейших тем, проходящая через все произведения (просто можно смело сказать) была тема апокалипсиса, тема конца. Они ждали конца. И поэтому вот это «несчастное сознание», которое обречено на два типа поведения, всего два типа: или бунт против трагического удела человека, против экзистенциального одиночества (не социального одиночества, а вообще присущего человеку; человек одинок, он один в мире – экзистенциализм говорит, и вот модернизм говорит это же – человек одинок); или бунт против этого одиночества или рефл е ксия, т.е. уход в себя, созерцательность. Осознание реальности, как вечно повторяющегося цикла какого-то. Вот Федор Сологуб был этим знаменит, он вообще считал, что жизнь – это качели, что жизнь это круговорот такой, что будет еще мое перевоплощение, я умру – потом снова рожусь, и т.д.; вот такой вот круговорот со мной произойдет; ничего нет – ни начала, ни конца – есть какой-то мрачный круговорот явлений.

Вот это основные такие принципы, на которых держится новое модернистское искусство. И вы видите, что это невеселое искусство, не жизнеутверждающее искусство, не ободряющее искусство. Оно отказывается от реальности и оно создает Культ Творца. Самое главное – это художник. Модернистское искусство оно поэтому деформирует реальность, оно не пытается ее воссоздать, оно ее деформирует. И поэтому когда оно сталкивает, мы будем с вами в следующий раз говорить о романе Сологуба «Мелкий бес», немножечко, то вы сразу там увидите, что в этом романе есть диалог с традициями, с Достоевским (с его романом "Бесы"), но только это на каком-то пародийном совершенно уровне. Т.е. по отношению к традиции они ее всегда пародируют, они ее отвергают, потому что они считают, что все, что было до них – это навязчиво и скучно и ничего нового не говорит о человеке и человечестве. И вот как художественная практика, мы говорили как бы об основе миропонимания модернистов, а вот в художественной практике что они делают? Естественно, они прибегают всегда к мифологическим образам, они очень апеллируют к мифу и к разным мифологемам, потому что в этом есть некая универсальность, не социальность сегодняшняя, а именно извечное что-то. Поэтому вы всегда будете у символистов…, поэтому я вас попросила образ солнца у Бальмонта увидеть. Потому что это не просто солнышко светит, а это мифологема. что такое солнце в человеческом восприятии – вечность. Это первое, т.е. они стремятся к универсальности; не к отражению реальности в формах самой реальности и конкретности исторической, а к универсуму обращаются. И поэтому часто используют мифологизмы.

(7) Кроме того, они естественно подчеркнуто субъективисты. Вот подчеркнуто. Они не претендуют ни на какую объективность. Они подчеркивают субъективное начало – Я, это мой свет, это мой мир, не общий, не ваш, а вот мой. Вот это очень важно. Вот отсылка к культурной памяти (6) и вот эта очень важная субъективизация всего (7) для них была очень характерна. Т.е. они говорили, что они стремятся от реального к реальнейшему, т.е. не просто фиксация реального, а реальнейшее, т.е. Зерно увидеть. Не общие явления, которые я вижу, а вот что-то реальнейшее стремились они увидеть.

Одним из первых течений внутри модернизма, как новой художественности, пришедшей на рубеже 19-20 веков был в России символизм.

У русского символизма очень интересные корни. С одной стороны, это такая общекультурная ситуация, европейская. Потому что к началу 90-х годов уже вовсю гремел французский символизм, бельгийский символизм. Уже всем были известны великие французские поэты: Артюр Рембо и Поль Верлен. Французский символизм родился вот как раз в 70-е годы 19 века. А еще у них был предтеча Шарль Бодлер, учениками которого они себя считали, который в 48-м году выпустил книгу "Цветы зла", и который говорил: "я не символист, если за моим словом не стоит иное". Так вот, конечно, на русских символистов очень сильное влияние оказали французские символисты. И они все переводили, все. И даже соревновались в переводе знаменитой «Осенней песни» Поля Верлена. На них очень повлиял бельгийский писатель Морис Метерлинк, конечно же. Живопись повлияла. Много было влияний, культурных. Но еще важнейшим импульсом рождения русского символизма была, конечно, ситуация в художественной литературе. Потому что к 90-м годам великая русская литература, реалистическая, она существовала в вершинных произведениях (Толстой на рубеже 19-20 века написал великий роман «Воскресенье», написал лучшие свои повести – «Отец Сергий», например), но как бы вот реализм как вектор развития русской литературы уже выдыхался и ему на смену пришел натурализм. И в этот период в начале 90-х годов зачитывались не Толстым и Достоевским читатели, а Потапенко и Боборыкиным – натуралистами. И читали не Тютчева и Фета, а Надсена (увлекались Надсеном). Это всё заполнило. Но не случайно натурализм так себя проявил, потому что в 60-е годы 19 века, когда Чернышевский провозгласил "Прекрасное есть жизнь", то реалисты старались и вообще, что искусство должно быть учебником жизни, они стали так стараться передать жизнь и так учить жизни, что вот и выродились в натурализм.

И вот эта неудовлетворенность современным состоянием литературы, она тоже была важнейшим импульсом рождения символизма. Ну и кроме того все те причины, новое представление о человеке, очень большое увлечение Востоком и религиозными течениями Востока, и оккультизмом в частности – всё это привлекло, было такой благодатной почвой для рождения русского символизма. Но и не забывайте о том, что не только Бергс о н и его книга "О непосредственности впечатлений", но и конечно Шопенгауэр очень сильно повлиял на этих очень умных людей; Владимир Соловьев, русский философ, и, конечно, Фридрих Ницше, который был может быть одной из ключевых фигур в рождении модернизма вообще, потому что именно он сказал, что «бог умер» и именно поэтому в творчестве русских модернистов, литераторов Серебряного века возникло это удивительное, для русской литературы совершенно невозможное прежде, уравнение Бога и Дьявола. Когда о Боге и дьяволе размышляли абсолютно одинаково, их приравняли: и Бог велик и Дьявол велик. И вот это равновесие какое-то, оно было одной из основ рождения модернизма, которому положил начало Фридрих Ницше, конечно.

Итак, русский символизм рождается в начале 90-х годов. Сначала он формируется в трудах Дмитрия Мережковского, формулируется точнее сказать. Его знаменитая брошюра так и называется «О причинах упадка и новых течениях в современной русской литературе». Он как бы эти грани процесса отмечает: упадок и новые течения рождаются. Вот так рождается, в этой брошюре формулируется начало символизма. Мережковский в этой брошюре говорит, что пришло время нового искусства, и называет его символизмом, и говорит о трех элементах нового искусства.

Первый – мистическое содержание. (одним из основополагающих элементов символизма является мистическое содержание) Это как раз то, о чем мы говорили: не реальность, а некая тайна, загадка, некое брезжущее сквозь красоту символа, как писал Мережковский, вот такое зыбкое нечто, ипостась какая-то, мистическое содержание их интересует, а вовсе не реальность. Поэтому Федор Сологуб говорит – "я Бог таинственного мира, весь мир в одних моих мечтах". Т.е. вы сразу видите, что это искусство эгоцентричное. Художник в центре – не человек, не мир, не социум, не что-нибудь другое – а именно художник, и его душа как бы и есть предмет искусства, ее порывы, ее тайны, ее какие-то дуновения – вот это главное, что волнует самого творца.

Дальше Мережковский говорит: Второй элемент символизма – это символ. Тот кирпичик, из которого будет строиться, подаваться это мистическое содержание. Что такое символ? Это некий образ, в котором сопрягается конкретное и вечное, некий вечный смысл, это иносказательный образ, символ. Но есть и другие иносказательные образы, например, аллегория. Есть разница между аллегорией и символом? Разница в том (все басни построены на аллегории), что аллегория это иносказание, которое напротив, расшифровывается рационалистически и имеет одно значение (этот иносказательный образ) (ворона и лисица – льстец и простофиля и ничего другого), никакого другого значения вы не предадите слону и моське, квартету и т.д.. Аллегория – образ рационалистический, иносказательный, однозначный. А символ- многозначный, который не поддается рационалистической расшифровке. Символ- образ безбрежный, бесконечный. Он интерпретируется не рационально, а иррационально. Поэтому символисты говорили, что как бы читатель, который их читает – он сотворец, потому что он находит свое, свой смысл в тех символах, которые дает ему писатель.

Третий элемент (очень важный) Мережковский формулирует так –расширение художественной впечатлительности. Здесь надо пояснить, что он имеет в виду. Символизм возникает в споре с натурализмом, в споре с плоским "фотографированием" реальности, и в споре с идеологией шестидесятников, которые говорили о том, что нужно служить народу, что нужно нести истину и добро в народ. А вот символисты говорят, что кантова триада знаменитая «истина-добро-красота» – она себя развенчала, потому что та истина, к которой призывали революционеры русские, на примере русской истории, она привела к террору народническому, они взрывают царя, стреляют в министров, и т.д. Это первые русские террористы, народники, а руководит-то ими хорошая идея – они хотят помочь народу, они как бы к истине стремятся, они народовольцы, народолюбцы, народники. А несут они страшное что-то, беспредел несут, вседозволенность. Это Достоевского пугало. Это грань страшная. Поэтому символисты говорят, что добро обманывает – они же добро хотели нести, нравственная позиция-то у них была – а обернулось безнравственностью, убийством безвинных людей. Поэтому добро обманывает. Истина – наука – тоже обманывает, потому что человечество изобрело порох – страшное оружие массового уничтожения. И поэтому это стремление познавать мир научным способом – оно очень опасно, считали люди в конце 19 века, очень многие. И наверное, они были правы. Наше стремление вообще открывать всё новые и новые научные миры, оно нас приводит к экологическим проблемам очень серьезным, к изобретению чудовищного оружия массового уничтожения. Поэтому они говорят – опереться не на что бедному человеку, есть только одно, что не обманет – красота. И поэтому они становятся сторонниками панэстетизма (это от Платона идет, которого они очень хорошо знали и любили). Панэстетизм – философское течение в античной философии, которое говорит о том, что критерием единственным и мерой вещей и сущностью вещей является красота. Панэстетизм, т.е. сверхэстетизм. Вот символисты становятся сторонниками Красоты. Поэтому, когда Мережковский говорит о расширении художественной впечатлительности он имеет в виду, что искусство должно стремиться к эстетическому. Понимаете, от этой плоской картинки, натуралистической, когда главное сказать правду, научить хорошо жить – они хотят вернуть искусству его эстетическую природу. Искусство должно нести эстетическое наслаждение, человек должен купаться в красоте. Правда здесь, как две стороны, потому что эстетическое – это не только прекрасное, но и безобразно. Безобразное – тоже в категории эстетики, как прекрасное. Поэтому у символистов вы увидите и прекрасное и безобразное (Сологуб будет эстетизировать уродство, преклоняться перед уродством бытия).

Вот такие 3 элемента Мережковский выделяет, как бы формулирует такую опорную программу будущего движения.

Поначалу символистов называют декадентами, говорят о том, что это упадочное искусство, искусство для России как бы нехарактерное. Горький в начале века разразится грозной статьей ("Поль Верлен и декаденты"?) где будет просто их грязью поливать, говорить, что они вообще не национальные поэты, что они идут в разрез с традициями русского искусства и культуры. Ну конечно это не упадочное искусство, но это искусство, которое действительно очень эгоцентричное, это искусство элитарное, оно не для многих, оно для узкого круга. Они так и осознают, что для людей они пишут, которые адекватные по высоте духовных воспарений. Они не претендуют на то, чтобы быть искусством для всех. И надо сказать, что у первой волны символистов у них и не было широкого читателя.

Символизм проходит несколько стадий, мы сейчас с вами говорим о так называемых старших символистах к которым относятся: Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Иннокентий Анненский, Федор Сологуб, Александр Добролюбов, Николай Минский – вот это всё представители старшего символизма, вот этой первой волны в 90-х годах; конечно, я вам назвала не всех, потому что еще московская школа была представлена такими писателями-символистами как Валерий Брюсов (теоретик, который тоже написал статью? "Ключи тайн") и Константин Дмитриевич Бальмонт. Вот Петербуржцы во главе с Мережковским выпускали журнал, который назывался «Новый путь» (новый путь в искусстве), москвичи во главе с Брюсовым выпускали журнал «Весы» (имеется в виду созвездие). И издательство было символистское известное «Скорпион» (тоже созвездие). Это были старшие символисты, но к началу 1900-х годов символисты испытывали кризисные явления и на их смену придут младосимволисты. И вот уж младосимволисты они завоюют читательские умы и сердца. Младосимволисты это: Александр Блок, Андрей Белый, Сергей Соловьев, Вячеслав Ив а нов, поэт Эллиз (Эйлиз?) (настоящая его фамилии Кобылинский) и Балтрушайтис (литовский поэт). Вот это группа младосимволистов.

Мы в следующий раз о них очень подробно поговорим. Мы сегодня довольно мало успели. В следующий раз мы будем говорить об особенностях поэтики символистов (я буквально 2 слова скажу чтобы те, кто готовились помнили, что они во главу угла ставили музыку, стихию музыки; символизм стремился к синкретизму, наполнению поэтики музыкальностью, движением, поэтому они использовали звукопись, это был главный прием. Это звукопись была: аллитерация и ассонанс – повтор согласных и гласных звуков. Постарайтесь эту звукопись у Бальмонта найти. В следующий раз мы будем говорить о Блоке и младосимволистах.

Дата добавления: 2014-01-15