Современные дискуссии о роли и сущности идеологии

Они связаны главным образом с тем, что как считают ведущие социологи, мы сегодня наблюдаем существенную трансформацию символического пространства политики, ставшую следствием процессов, развёртывающихся в 20 веке (особенно после второй мировой войны) в западных странах, а в последнее время всё отчётливее проявляющихся в России. Такая трансформация вызвана несколькими «разнонаправленными» факторами, в том числе:

· расширением избирательного права и приходом в политику «масс»;

· изменением социальной структуры постиндустриального общества;

· формированием процессов, повлиявших на конфигурацию сложившихся в эпоху раннего Модерна границ частной и публичной сфер;

· коммерциализацией СМИ;

· ценностными сдвигами в постмодернистском обществе, коренным образом изменившими политическое поведение значительной части населения и др.

В итоге рациональные способы представления символических форм начинают всё больше сменяться чувственно-эмоциональными, снижается значение упорядоченных систем верований, «идеология» вытесняется «имиджелогией» и, что немаловажно, меняется не только круг субъектов, вовлечённых в процесс производства символических форм, но и характер потребления последних.

Функционирование публичной политики можно описать с помощью нескольких моделей. Наиболее влиятельной в этом плане остаётся либеральная модель, унаследовавшая многие черты теорий Просвещения. В рамках указанной модели предполагается наличие чёткой грани между публичной и частной сферами, причём последняя мыслится как «собрание индивидов», обсуждающих друг с другом и с властями вопросы, касающиеся управления государством и регулирования гражданского общества. Субъекты публичного пространства узаконивают свои точки зрения, апеллируя к разуму и универсальным принципам (причём, эти принципы неизбежно бывают разными). Соответственно, рациональные формы символизации имеют приоритет по отношению к чувственным. Дискуссия в принципе открыта для всех, хотя реально в ней участвует элита. Остальные сопричастны процессу коммуникации косвенно, поскольку тоже выступают носителями универсального здравого смысла. Примерно такая модель коммуникации в политическом пространстве «встроена» в наши представления о либеральном обществе. Её почти зеркальной противоположностью является модель, описывающая тоталитарное общество: различия между частной и публичной сфер, равно как и плюрализм универсальных принципов, здесь исчезают, а массы становятся объектом индоктринации со стороны элиты, внедряющей в их сознание некую идеологию.

Судя по всему, эти две модели в значительной степени и определяют наши рассуждения об идеологии и способах её функционирования. Нетрудно показать, что будучи продуктом определённого типа сознания, такие модели, в свою очередь, оказали заметное влияние на процессы социального конструирования реальности в конкретных исторических обстоятельствах. Однако, это не означает, что они адекватно описывают складывающуюся при их участии реальность.

Прежде всего обращает на себя внимание, что приоритет отдаётся рациональным способам выражения символических форм. Но в действительности такие способы всегда сосуществуют с чувственно-эмоциональными. Рациональная модель интеллектуального диспута, в котором побеждает тот, чьи аргументы сильнее, «работает» в лучшем смысле применительно к элите.

Это и другие обстоятельства заставили социальных теоретиков и практиков отстаивать тезис о маргинализации идеологии, понимаемой как организованная система идей и убеждений, предлагающих более или менее связные интерпретации общественных и политических явлений и служащих для мобилизации коллективных действий и легитимации политического курса власти. Отсюда соответственно, и сомнения в том, что такие системы идей и убеждений остаются в современных политиях средством легитимации, что они действительно сохраняют свою относительную целостность и «системность». Но вместе с тем, остаётся открытым вопрос: а существовали ли когда-нибудь такие «организованные системы» (если не брать во внимание тоталитарные идеологии)? В последние 10-15 лет некоторые авторы, например, Дж.Б.Томпсон активно используют понятие «идеология» для анализа того самого изменившегося символического пространства политики, о котором уже говорилось. Согласно формулировке Томпсона, анализ идеологии должен ориентироваться не столько на изучение светских систем убеждений, а также интерпретативных кодов, которые усваиваются в процессе социализации и чаще всего не подвергаются рефлексии, сколько на исследование того, как различные символические феномены функционируют в социальном мире, пересекаясь с отношениями власти (причём, с отношениями власти в широком смысле слова).

В соответствии с новыми интерпретациями, идеология рассматривается как набор символических форм (не только идей, но и образов, действий и даже вещей – всего, что может быть наделено смыслом), обращающихся в социуме. На уровне индивидов она предстаёт в виде более или менее осознанных убеждений, а также интерпретативных кодов.

Вместе с тем, «идеологией» являются не символические формы и интерпретативные коды сами по себе, а то, как они работают в конкретных контекстах, включающих в себя отношения господства, власти и неравенства, различия социального статуса, групповые идентичности. Следовательно, один и тот же дискурс может быть идеологическим в одном контексте и не идеологическим в другом. В свете таких интерпретаций должны быть переосмыслены и многие функции идеологии. В частности, становится очевидным, что легитимация существующего порядка может происходить не только через прямое внедрение нужных идей в сознание масс, но и за счёт использования более тонких механизмов, благодаря которым одновременно «контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется» «производство дискурса» (М.Фуко).

Если согласиться с предложенной Дж.Томпсоном, Т.А. Ван Дейком, Г.Крессом, Р.Ходжем, Дж.Балкиным трактовкой идеологии, то ни о какой её «исторической маргинализации», т.е. вытеснении на периферию сознания, не может быть и речи, ибо те изменения публичной сферы, которые имели место в последние десятилетия, отнюдь не отменяют обусловленности процессов производства, распространения и восприятия символических форм сложившимися в обществе отношениями неравенства, власти и господства. Однако, не означает ли реконцептуализация идеологии фактической подмены понятий? Правомерно ли обозначать одним и тем же словом системы идей и убеждений, посредством которых люди формулируют, разъясняют и оправдывают цели и средства социальных действий, и способы функционирования широкого спектра символических форм, как вербальных, так не вербальных? Не имеем ли мы дело с двумя разными понятиями? Представляется, что никакой подмены здесь нет и эти две трактовки вполне совместимы. Идеологии как системы идей и убеждений могут рассматриваться в качестве частного случая идеологий как способа функционирования символических форм и интерпретативных кодов в рамках отношений власти и господства. Подобный подход открывает дополнительные перспективы для исследования процессов, разворачивающихся в символическом пространстве политики, поскольку позволяет сфокусировать внимание на том, какими факторами обусловливаются функционирование и взаимодействие разных символических форм в конкретных контекстах, что делает возможным складывание относительно целостных систем идей и убеждений, и что с ними будет происходить в дальнейшем.

Если анализировать символическое пространство политики как совокупность символов, которые индивидуально и неповторимо прочитываются каждым человеком, то вне поля зрения останется собственно политическое измерение таких символов – их включённость в контекст отношений власти и господства, их способность легитимировать или напротив делегитимировать сложившуюся систему, определять групповую идентичность и т.д.

Создание и распространение идеологий уже не является исключительной монополией класса интеллектуалов – в этом процессе сегодня активно участвуют и другие производители символических форм, прежде всего СМИ. Идеология выражается не только в традиционных политических текстах, она «везде», и потому для её изучения необходимо использовать разные приёмы анализа.

Умножение числа производителей символического продукта ещё больше ускорило обозначившийся с начала хх века процесс размывания «великих идеологических традиций», гибридизации идеологий.

Есть и еще такой феномен: «живая идеология повседневной жизни». Даже, если мы не осознаём, каким символическим и идеологическим наследием мы пользуемся, мы всё равно живём в заданной традиции. В этом смысле идеологические течения могут незаметно проникать в наше сознание, в силу чего наши мысли могут оказаться не только нашими. Более того, борьба этих течений и противоположные тенденции, имевшие место в прошлом, продолжают оказывать влияние на содержание того, что мы думаем о дилеммах нашей нынешней повседневной жизни.

Таким образом, сегодня в научном сообществе в ходу как широкое понимание идеологии, так и её функциональное значение как нормативно-символической матрицы, выступающей инструментом формирования политического пространства в эпоху Модерна.

Изменение социально-исторического контекста неизбежно стимулировало трансформацию технологий формирования политического пространства – движение от мифа к религии, затем к идеологии и далее к политической рекламистике или имиджелогии.

Дата добавления: 2014-01-13