Матвеев Герман 12 страница

Пока шел артиллерийский налет, он успел одеться, сделать физзарядку и заправить кровать. Собираясь идти умываться, взял из ящика письменного стола мыльницу и тут увидел пластинку, обратил внимание на фабричную марку. На черной круглой этикетке была нарисована золотыми штрихами собака, сидящая перед длинной граммофонной трубой.

"Где же все-таки зарыта собака?" - подумал он, вспомнив известную поговорку.

Этикетка была несколько вдавлена, по краям шел выпуклый ободок, и создавалось впечатление, что текст напечатан прямо на пластмассе. Но это не так. Этикетка была из бумаги, покрыта лаком и приклеена. Ноготь на большом пальце Ивана Васильевича длинный и острый. Проведя им между ободком и краем этикетки, он заметил, что в одном месте бумага отстала. Осторожно потянув за оттопырившийся кончик, он увидел под этикеткой тонкие линии. "Так вот она где зарыта, собака! Запись! Дополнительная запись".

Открытие так обрадовало Ивана Васильевича, что он выскочил с пластинкой в коридор и почти бегом направился к своим помощникам.

Маслюков не слышал обстрела и крепко спал.

- Сергей Кузьмич! Сергей... Да проснись ты, голова...

- А? Я уже... Все в порядке, товарищ подполковник... Можно ехать.

- Куда ехать? Проснись, Сергей Кузьмич...

- Уже проснулся, - с трудом проговорил Маслюков, садясь на кровати.

- Знаешь, какая штука... Собака, оказывается, была зарыта под собакой!

- Собака под собакой. Понимаю, - пробормотал Маслюков, очевидно думая, что все это происходит во сне.

- Сергей Кузьмич, полюбуйся, - сказал Иван Васильевич, поднося пластинку к самому его носу и приподнимая краешек этикетки, - Видишь? Там что-то еще записано...

Только сейчас Маслюков понял, что перед ним стоит настоящий, живой начальник, взволнованный неожиданным открытием.

- Вот оно что!.. Это здорово, товарищ подполковник!.. А что вы насчет собаки говорили?

- Смотри сюда. Фабричная марка: собака перед граммофоном. Видишь? Она-то меня и навела на эту догадку.

* * *

В лаборатории сняли этикетку, промыли пластинку я установили, что запись произведена на тридцати оборотах. Новинка техники - долгоиграющая пластинка не была уже секретом.

Вместе с пластинкой в кабинет принесли специальную радиолу.

- Ну, что тут за музыка? - спросил Иван Васильевич инженера, когда они остались вдвоем.

- Речь Гиммлера.

- Ого! Даже Гиммлера! - с удивлением сказал Иван Васильевич. - Перевод сделали?

- Нет. Вот послушайте, товарищ подполковник, - сказал инженер, опуская иглу.

В репродукторе возникло легкое шипение, и вдруг раздался гортанный мужской голос. Вначале Гиммлер говорил спокойно, почти дружеским тоном. Обращение его ко всем резидентам немецкой разведки походило на отеческую беседу с сыновьями. Постепенно в голосе появились каркающие нотки приказа, а закончил он почти криком.

Иван Васильевич плохо знал немецкий язык, но главные мысли он понял. Гиммлер говорил, что отступление немецкой армии имеет стратегический характер. Цель отступления - измотать и обескровить Советскую Армию. Говорил, что немецкая армия отступает в полном порядке, по заранее разработанному плану, сохраняя технику и людей, в то время как Советская Армия несет громадные жертвы и потери.

- Это нам известно со времен царя Гороха, - с усмешкой проговорил Иван Васильевич. - Паническое бегство как удачный стратегический маневр.

Инженер засмеялся, но сейчас же поднял палец. Насторожился и подполковник.

Гиммлер сообщал, что второго фронта не будет. В Женеве идут переговоры с Америкой и Англией о заключении мира, и близок час, когда эти страны выйдут из войны,

- Вот как! Что это... провокация или действительно так? - спросил вполголоса Иван Васильевич, следя за выражением лица инженера, который лучше его понимал язык.

- Все может быть, - сказал тот, разводя руками. - Второго-то фронта до сих пор нет...

Дальше Гиммлер говорил о том, что в эти решающие дни немецкие патриоты должны умножить свои усилия для ускорения победы над коммунизмом. Россия истекает кровью. Это последнее ее сопротивление. В заключение он приказывал распространять эти сведения и действовать, действовать... Подрывать мосты, уничтожать заводы, отравлять продовольствие, водоемы.

Закончил свою речь Гиммлер обычными хвастливыми лозунгами третьей империи, ну и, конечно, - "Хайль Гитлер!".

- Все! - сказал инженер.

- Пустой номер. Вторую этикетку вы тоже сняли? Иван Васильевич надеялся услышать что-нибудь о конкретных заданиях, с названием мест, с фамилиями людей, но их не было. Это был призыв вообще.

- Вторую этикетку мы сняли с очень большим трудом, - сказал инженер, показывая обратную сторону пластинки, - Такой клей... Надо отдать им справедливость, товарищ подполковник, - химики они замечательные.

- Не только химики... И как это все случилось?.. - задумчиво проговорил Иван Васильевич. - Трудолюбивый народ... и вот попал в фашистскую кабалу.

- Школы у них, товарищ подполковник, особые. С детства думать самостоятельно не учат. Такая педагогика. А это отражается на всем народе.

- Конечно, школа играет огромную роль. А вы откуда знаете, что у немцев думать не учат?

- Когда-то изучал историю педагогики. Собирался стать учителем.

Иван Васильевич взглянул на очень высокую, худую фигуру инженера и улыбнулся.

- Вас бы, наверно, ребята прозвали "дядя Степа".

- Совершенно верно. Меня и сейчас знакомые мальчишки так зовут, а некоторые еще и "Дядя, достань воробышка".

Позвонили из лаборатории и сообщили, что в ампулах, найденных в несгораемом шкафу аптеки, оказался препарат цианистого калия. Яд очень сильный и быстродействующий.

Предположение Ивана Васильевича подтвердилось. Шарковский отравился в машине, когда окончательно убедился, что разоблачен как немецкий шпион-разведчик. Теперь можно было со спокойной совестью идти с докладом к генералу и приступать к ликвидации всей банды.

31. НЕОЖИДАННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ

Миша и Лена ничего не знали о происходящих событиях и, конечно, не понимали, что тревожит их гостя, почему он озабочен и с каждым новым днем становится все мрачней. Фамилию Казанкова, передавшего им письмо, они даже не слышали.

- Папа был на заводе, а письмо принес какой-то мужчина. Коля открывал ему дверь.

- Он не говорил, что зайдет за ответом? - спросил Григорий Петрович.

Лена повернулась к Мальцеву, и в ее детском, чистом взгляде можно было прочесть искреннее удивление.

- За ответом? - переспросила она. - Не-ет... По-моему, он ничего не говорил. Он только просил передать письмо папе. И больше ничего. А разве нужен был ответ?

- Дело не в этом. Один мой знакомый был командирован в Ленинград, и я с ним отправил письмо, - пояснил Мальцев. - Но я никак не могу его разыскать.

- Так он, наверно, уехал обратно?

- Нет. Мы должны были здесь встретиться.

- А он знал, что вы у нас остановитесь?

- Да. Я ему говорил.

- Тогда он вас найдет, Григорий Петрович, - уверенно сказала Лена.

- Меня беспокоит... Не случилось ли что-нибудь с ним?

В глазах у Лены мелькнула догадка и появилось выражение испуга, жалости и сочувствия.

- Ой! А что, если он ранен, Григорий Петрович? - сказала она. - Смотрите, какие все время обстрелы.

- Я тоже об этом думаю...

- Так вы поищите в больницах или в госпиталях. Хотите, я вам помогу? Надо в больницу Эрисмана сходить, потом есть Веры Слуцкой на Васильевском острове, потом имени Куйбышева. А потом... больше я не знаю. А госпитали во многих школах.

- Может быть... может быть, - задумчиво произнес Мальцев. - Просто не понимаю, куда он исчез. Но искать его не стоит, Алечка. Если он остался жив, то найдется сам, а если погиб... Ну, что ж... Мы же все равно ничем помочь ему не можем.

К обеду вернулся Миша. После похорон своего друга он сильно изменился. Всегда был необычно серьезен и малоразговорчив. Григорий Петрович это видел, но до сих пор почему-то не расспрашивал. И очень кстати. Миша чувствовал, что Мальцев косвенно виновен в смерти Васи, возненавидел его всей душой и боялся нечаянно выдать себя. Дверь открыла Лена.

- Он дома? - тихо спросил Миша, но вместо нее ответил появившийся в прихожей Мальцев.

- Дома, дома... Я вижу, друзья мои, что становлюсь вам в тягость.

- Да нет... Не в этом дело. Какая еще тягость! Мы же встречаемся только по вечерам, - сказал Миша раздеваясь. - Папа скоро приедет.

- Он скоро приедет, а мне, кажется, пора сматывать удочки. Боюсь, что мы с ним разминемся...

Миша понимал, что Мальцев говорит это просто так, для "красного словца", и никуда он не собирается, но Лена приняла всерьез.

- Неужели вы так и не дождетесь папу? Он будет очень огорчен. Не уезжайте, Григорий Петрович... - почти умоляюще сказала она.

- Я и без того загостился. Дел у меня здесь больше нет, в осажденном Ленинграде побывал. Это мне пригодится для будущих воспоминаний. Для истории... Да! Чуть не забыл, - спохватился Мальцев и достал из кармана бумажник. - Получил я литерную карточку из нашего ведомства и хотел вас угостить. Вот мы и сделаем это сегодня. Схожу сейчас в магазин, получу что-нибудь такое... приятное для желудка, и пообедаем на славу. Говорят, что можно даже праздничное вино получить. Коля, вы со мной рюмочку внутрь опрокинете?

- Смотря по тому, за что. За скорую победу?

- Ну что ж, можно и за победу.

С этими словами Мальцев оделся и вышел. Лена закрыла за ним вторую дверь и вопросительно взглянула на "брата".

- Ну, что же ты стоишь? - А что делать?

- Надо позвонить дяде Ване.

- Зачем?

- Как зачем? А если он уедет...

- Да никуда он не денется. Болтает языком.

- А литерная карточка?

- Вот это я упустил, - подумав, согласился Миша. - Насчет литерной карточки надо позвонить. Наверно, купил где-нибудь...

Стол в гостиной был уже накрыт для обеда. Каждый раз, когда Миша видел аккуратно расставленные тарелки и тарелочки, прибор и стеклянные подставки для него, чистую скатерть и салфеточки, солонку, разливательную ложку, он удивлялся. Зачем Лена это делает и как ей не надоедает каждый раз мыть посуду, прятать в буфет и вынимать все эти никому не нужные, по его мнению, вещи? Не проще ли разостлать на столе газету, есть из солдатского котелка или эмалированных мисок, а хлеб ломать руками. Неужели она всегда такая или это только на время, пока они изображают собой профессорских детей?

- Обедать ты сейчас будешь? - спросила Лена.

- Подождем его.

- А училище?

- Успею. Сегодня у нас практика.

Ивана Васильевича на месте не оказалось, но дежурный сообщил, что "дядя Ваня" минут через двадцать будет у себя.

Приходилось ждать. Мальцев скоро вернется, но никакой срочности не было, и поэтому Миша ничего не сказал дежурному, решив, что позвонит сам из автомата, когда пойдет в училище.

Лена ушла на кухню. Миша сел к пианино и от нечего делать одним пальцем начал подбирать "Раскинулось море широко...".

И вдруг в прихожей раздался звонок.

"Быстро же он вернулся", - подумал Миша, захлопывая крышку пианино и направляясь в прихожую.

На площадке лестницы стоял невысокий худенький старичок с аккуратно подстриженной седой бородкой, в очках.

- Вам кого? - спросил Миша, с любопытством разглядывая пришедшего.

- Мне Сергея Дмитриевича.

- А его нет.

- Нет? Жаль... А где же он? - спросил старичок, протирая очки.

Иван Васильевич предупреждал, что к Мальцеву могут приходить какие-то люди и следовало запомнить их внешность, все, о чем они будут говорить или спрашивать. Старик интересовался Завьяловым, но Миша почему-то решил, что он пришел к Мальцеву, и поэтому спокойно ответил:

- Папа уехал в командировку. Эти слова произвели на старичка странное впечатление.

- Что такое? - с удивлением спросил он, надевая очки и пристально разглядывая юношу,

- Я сказал, что он уехал в Москву, в командировку, - повторил Миша. - Чему вы удивляетесь?

- Чему я удивляюсь? А вот тому, что вы изволили сказать "папа", молодой человек.

- Ну так что? - ничего еще не подозревая, спросил Миша.

- То есть как что? Кто вы такой?

Неясная тревога охватила Мишу, и он сильно смутился. "Чего он на меня так пялит глаза?"

- Я? Кто я такой? А в каком это смысле?

- В прямом. Что вы тут делаете? - настойчиво спросил старичок.

- Живу.

- Очень хорошо! А почему вы здесь живете? Вы что, переселенец из другого района или у вас разбомбило дом?

- Ничего подобного. Я живу здесь давно.

- Как вас зовут, молодой человек? Миша растерялся.

- Николай, - ответил он, думая, что на попятный идти уже нельзя.

- Вот оно что... Не хотите ли вы мне сказать, уважаемый, что вы являетесь Колей Завьяловым, сыном Сергея Дмитриевича?

- Да.

- Ах, вот как!.. Я вижу, вы меня приняли за какого-то дурачка... Неуместные шутки, молодой человек. Николашу я знаю с пеленок и уж не настолько ослеп, чтобы не разобрать, с кем говорю.

В этот момент в прихожую вошла Лена. Только что из окна кухни она видела во дворе возвращающегося с пакетом Мальцева и пришла предупредить об этом "брата".

- Коля, это к нам? - спросила она.

- О-о! Да вы не один, - с явным издевательством сказал старичок. - Если не ошибаюсь, вы Аля? Дочь Сергея Дмитриевича?

- Да, я Аля, - простодушно подтвердила Лена.

- Очень мило! А теперь, молодые люди, скажите, пожалуйста, с какой целью вы меня мистифицируете? А? Кто вам дал такое право и что это все значит?

- О чем вы говорите? - спросила Лена.

- А вы даже не понимаете? Это уже становится подозрительным. Самозванцы упрямо не хотят сознаться...

"Что делать? Катастрофа!" - думал Миша. Он чувствовал, что с минуты на минуту может вернуться Григорий Петрович, и, если он застанет этого старика, все пропало, они разоблачены.

Между тем Тарантул перебирался через кучи мусора, приближаясь к входной двери.

- Послушайте, гражданин, что вам нужно? Мы же вас не приглашали, растерянно произнес Миша, напряженно думая, как ему сейчас поступить.

Лена еще не разобралась в создавшемся положении и с удивлением смотрела на старика.

- Какие самозванцы? - спросила она.

- Это мне нравится! Да что же, наконец, это такое?

- Ой! Вы знакомы с Алей! - воскликнула Лена. всплеснув руками. - Да? Я так и знала... Коля... Он идет... Подожди, я сейчас...

Она сорвалась с места и бросилась в гостиную. Так вот зачем нужен тайный сигнал! Еще утром она разглядывала кисточку от шторы и размышляла о том, что прошло столько времени, а сигнал пригодился только один раз и, наверное, больше не пригодится.

Успеет ли она? Дома ли сосед? Не испортился ли сигнал?

Дрожащими руками Лена совала кисточку в штепсель, не веря, что сигнал сейчас работает, что сосед услышит, а если и услышит, то слишком поздно. Мальцев, наверно, поднимается по лестнице.

Старик начал сердиться, когда дверь напротив распахнулась и на площадку выскочил Бураков.

Только сейчас Миша догадался, куда побежала Лена, и в душе поблагодарил ее за находчивость. Он решил и уже собирался схватить старика, связать, заткнуть рот тряпкой и спрятать в своей комнате.

- Вы будете мне отвечать, молодой человек? - настойчиво спрашивал старик. - Или я сейчас отправлюсь в милицию...

- Он знает... - сказал Миша, увидев Буракова. Бураков мгновенно оценил обстановку и встал между ними.

- Идемте ко мне! - приказал он, наступая на посетителя.

- В чем дело? Кто вы такой? Не толкайтесь, пожалуйста... Чего вы хотите?.. - испуганно забормотал старик. - Позвольте... Куда вы меня тащите?..

Но Бураков не слушал.

- Идемте, идемте... На минутку... Я вам все объясню, - говорил он, подхватывая старика под руку и силой утаскивая в свою квартиру.

Еще секунда - и дверь закрылась. Было слышно, как за дверью старик начал скандалить, протестовать, но скоро все стихло. Видимо, Бураков увел его в свою комнату. Теперь до слуха Миши доносились размеренные шаги поднимающегося по лестнице человека.

В прихожую вбежала Лена. Увидев, что старика уже нет, она перед самым носом Миши захлопнула дверь и втащила его в прихожую.

- Он близко... - прошептала она.

И через несколько секунд раздался звонок. Миша взглянул на свою мнимую сестру и приложил палец к губам. Разговаривать нельзя, - Мальцев за дверью. Объяснившись жестами, они разошлись. Лена на цыпочках ушла в гостиную, а он подошел к двери. Надо было открывать. От пережитых волнений дрожали коленки и почему-то не хватало воздуха, словно он долго бежал.

- Ну что? Заждались? - спросил Мальцев, передавая Мише бутылку вина и небольшой пакет. - Повариха наша, наверно, ворчит.

Говоря это, Мальцев спокойно снял пальто, повесил его на вешалку и пошел мыть руки.

"Обошлось! - с облегченным вздохом подумал Миша. - Ничего не заметил и не слышал".

После обеда он отправился в училище. Спускаясь по лестнице, услышал скрип открываемой внизу двери, а когда вышел во двор, то увидел недавнего посетителя. И снова от волнения забилось сердце. "Сейчас увидит, узнает и начнется", - думал Миша, не решаясь обогнать старика.

Сделав несколько шагов, старик оглянулся, узнал... Но все остальное произошло совсем не так, как предполагал Миша.

- О-о! Николаша! - преувеличенно радостно воскликнул старик, протягивая руки. - Коля Завьялов! Вот неожиданная встреча! Здравствуй, голубчик! Очень рад тебя видеть.

От удивления Миша вытаращил на него глаза и, уклонившись от объятий, нерешительно подал руку, которую старик начал сильно трясти.

- Я ведь тебя сначала не узнал. Как ты вырос! Совсем взрослый мужчина. А папа в Москве. Я знаю, знаю. Это хорошо. Пускай разомнет старые косточки, говорил он, беря Мишу под руку. - Зовут меня Глеб Кондратьевич, - вдруг совсем другим тоном и очень тихо сказал он и снова с преувеличенным оживлением продолжал: - Как себя Алечка чувствует? Молодцы, молодцы... А я, знаешь, теперь в пригороде. Занялся, так сказать, сельским хозяйством. Работа у меня большая, важная. Химические удобрения. И не только теория. Вся моя деятельность сейчас связана с практикой. Опыты прямо перед глазами... Да, да... перед окнами растут. Утром встану, в окно гляну - и все как на ладони, в рифму сказал он и засмеялся...

Опираясь на Мишину руку, старик благополучно перебрался через кучи мусора. Выйдя на улицу, они спокойно направились к трамвайной остановке. Несколько встречных пешеходов с улыбкой наблюдали эту приятную для глаз картину. Два поколения шли рядом, под руку. Старик говорил, а молодой внимательно слушал его мудрые речи.

32. ЗАСАДА

В пятницу днем Валя Калмыкова сидела в кассе и видела, как за окном несколько раз прошел взад и вперед молодой сержант с автоматом. По опыту трех военных лет она сразу определила, что сержант приехал с фронта в отпуск повидать родных или друзей. А может быть, это был один из тех, кто, получив подарок из Ленинграда, нашел в теплых носках письмо, завязал переписку и вот сейчас приехал разыскать незнакомую, но хорошо известную ему по письмам девушку.

"Ждет. Значит, где-то здесь назначено свидание", - решила Валя.

Некоторое время сержант не показывался и вдруг вошел в аптеку. Оглянувшись по сторонам, он подмигнул молодой кассирше и направился к рецептару.

- Скажите, пожалуйста, у вас в аптеке работает старичок, по фамилии Шарковский?

- Работает, - не поднимая головы от конторки, ответила Ольга Михайловна. А нельзя ли его повидать?

- Нет. Он сейчас болен.

- Да что вы говорите!.. А что с ним такое?

- Не знаю. Кажется, воспаление легких.

- Ай-ай-ай! Какая неприятность. Что же теперь делать? Я, понимаете ли, приехал с фронта, и меня просил понаведаться сюда один друг... Значит, так ему и передать, что воспаление легких... Простудился старичок... Ну, извините, пожалуйста.

Сержант прошел вдоль витрин, разглядывая выставленные под стеклом вещи, лекарства, и подошел к кассе.

- Ну как, соскучилась, девочка? - развязно спросил он.

- Почему соскучилась?

- По нему...

- Некогда нам скучать, - строго сказала Валя. - Я вижу, что вам делать нечего... Вы зачем пришли? За лекарствами? Платите.

- Ого, какая сердитая! Лекарства мне не требуется, я человек здоровый. Вот если бы ты отпустила мне спиртишки с пол-литра... А? Нельзя? Я бы заплатил... По блату как-нибудь...

- Не болтайте языком, товарищ сержант.

- Н-да... Значит, никак! Ну что ж, пойду на рынок. У вас тут сочувствия фронтовику не дождешься,

Выйдя на Невский, сержант неторопливо направился к трамвайной остановке. Здесь расспросил, как проехать на Васильевский остров, и даже нашел попутчицу. Минут через сорок он уже стоял перед дверью нужной ему квартиры. Прежде чем нажать кнопку звонка, он перенес ремень автомата на правое плечо, проверил диск, снял предохранитель и зажал оружие под мышкой.

Звонить пришлось дважды, но наконец послышалось шарканье ног и звяканье многих замков.

- Вам кого? - спросил женский голос, и дверь, которую придерживала цепочка, чуть приоткрылась.

- Да видите ли, в чем дело, - оглянувшись по сторонам, сказал сержант, - у меня есть поручение от одной знакомой. Зовут ее Софья Аполлоновна... Здесь оставлена шкатулка на сохранение, так она просила достать, так сказать, и принести ей медальон с фотографией внучки... Только вот адрес не знаю, - туда ли я попал?

- Сейчас открою.

Женщина прикрыла дверь, сняла цепочку, снова открыла.

- Входите.

Сержант вошел в квартиру. Пока женщина возилась с целой серией замков, глаза его привыкли к темноте, и он успел разглядеть широкий коридор, заставленный всевозможными вещами, несколько дверей по сторонам и эту высокую женщину в домашнем халате.

- Идите за мной, - сказала она и, не оглядываясь, пошла вперед.

Большая комната была обставлена хорошей, старинной, но покрытой слоем пыли и копоти мебелью. Посреди комнаты стояла "буржуйка". Трубы от нее, подвешенные на проволоке, выходили прямо в форточку.

Женщина достала из шкафа черную шкатулку, поставила на стол и, молча указав на нее пальцем, села на ближайшее кресло.

- Это она и есть? - спросил сержант. - Замочек тут висит... Хитрый замочек. Ну что ж, попробуем открыть.

С этими словами он поставил автомат на предохранитель, снял его с плеча и, положив на стол, занялся замком. Четыре шестигранные гаечки свободно вращались под планкой, куда входила дужка замка. На каждой грани была выбита цифра. Для того чтобы освободить дужку, следовало поставить гаечки в такое положение, чтобы образовалось четырехзначное число. Сержант уверенно поставил гайки и, словно показывая фокус, отделил планку от дужки.

- Але гоп! Извольте радоваться... Женщина внимательно следила за каждым движением сержанта и, когда он открыл замок, встала.

- Хорошо... Жить вы будете пока в этой комнате. А теперь... Идемте за мной. Он дома. Оружие оставьте здесь, - сказала она, заметив, что сержант потянулся за автоматом.

Какой-то момент сержант колебался, но, видя, что женщина не оглядываясь направилась к двери, быстро пошел за ней. В другой комнате, куда они вошли, предварительно постучав, было совсем темно. Овна занавешены шторами затемнения. Как только сержант переступил порог, с двух сторон его схватили за руки. Ярко загорелся электрический свет, и сержант увидел трех мужчин. Один из них, стоявший посреди комнаты с направленным на него пистолетом, был в штатском, двое других, державших его за руки, - в форме лейтенантов МГБ.

- Спокойно... без паники, - предупредил Маслюков. - Цацкаться с тобой мы особенно не будем, если начнешь рыпаться...

- А кто вы такие? - сильно побледнев, спросил сержант.

Он еще не верил, что попал в засаду, и надеялся на благополучный исход.

- Все, все... Отвоевал, хватит" - сказал Маслюков, подходя к сержанту.

Спрятав пистолет в карман, он приступил к обыску. Бесцеремонно выворачивал карманы, разглядывал отбираемые вещи и складывал их в вещевой мешок.

- Что, не нравится? - спросил один из лейтенантов. - Не ожидал? Этому вас не учили там... на курсах в Германии?

- А что. вы со мной сделаете?

- Демобилизуем, - сказал Маслюков. - Вчера пришел приказ о вашей демобилизации.

- Расстреляете?.. А ну, стреляй сейчас! Все равно один конец, - сказал он, пытаясь вырваться.

- Тихо, тихо... Пристрелить тебя не трудно. Рука не дрогнет, не беспокойся. Сначала надо посмотреть, кто ты такой и откуда.

Между тем женщина пошла в первую комнату, посмотрела поставленный сержантом номер, записала его в блокнот и снова закрыла шкатулку, смешав цифры на замке. Затем, захватив автомат, вернулась назад.

* * *

Через три часа против дома на Васильевском острове, куда вошел сержант, остановился Мальцев. Если бы Иван Васильевич видел его в этот момент, он сделал бы следующее заключение: Тарантул нервничает.

Только что Мальцев побывал на кладбище, спускался в склеп, прочитал последние германские сводки с фронта, проверил готовность своих людей и, несмотря на это, нервничал Казанков исчез и никаких следов не оставил. Шарковского посадили в тюрьму по уголовному делу. Подкрепление не прибывало.

Тарантул смутно чувствовал, что какая-то посторонняя сила вмешивается и расстраивает его планы. Но что это за сила? Он еще не допускал мысли о действиях советской контрразведки. Нет, оснований для такого вывода не было. Военные неудачи, отступление на фронтах - вот причина. Агенты не верят в победу... Казанков, конечно, сбежал Шарковский - хитрая лиса. Он умышленно сел в тюрьму, с намерением переждать...

Сегодня, в пятницу, должен прибыть под видом воина Советской Армии один из агентов-исполнителей. Приехал ли он? А если нет, то надо выяснить, почему задержался.

Лынкис Адам - отпрыск прибалтийских баронов - давно заброшен в Ленинград и работает все время отлично. У него радиопередатчик, и к нему должны сейчас являться люди с той стороны. С Лынкисом Тарантул виделся на третий день своего приезда, дал указания, сообщил телефон Завьялова и условился о новой встрече после прибытия сержанта.

Под воротами дома сидела женщина с красной повязкой на рукаве. Если бы Мальцев не задержался или сделал вид, что ищет номер нужного ему дома, он бы вошел под ворота и поднялся к Лынкису. Но сейчас, встретившись взглядом с дежурной, он понял, что упустил удобный момент. Женщина видела его бесцельно стоящим на улице и могла заподозрить... В чем? Взвинченные нервы обостряли мнительность, а встревоженный мозг - плохой советчик. В каждом советском человеке он видел врага.

Приход Мальцева на квартиру к Лынкису Иван Васильевич предусмотрел, и Маслюков со своей группой знали, что надо делать, если Тарантул явится туда.

Но Тарантул не вошел. По каким-нибудь не зависящим ни от кого причинам агент мог задержаться, и он решил, что лучше всего подождать телефонного звонка, как они и условились. В крайнем случае, чтобы не рисковать самому, к Лынкису послать кого-нибудь другого.

Медленно надвигались сумерки, когда Мальцев оказался на набережной. Неподалеку от моста Лейтенанта Шмидта он увидел на берегу группу юношей в бушлатах. Возле гранитной стенки стояла землечерпалка, а на ней происходило что-то такое, что вызывало большое оживление среди курсантов. Мальцев подошел к ним и увидел, как из кочегарки и машинного отделения землечерпалки вылезали сильно перемазанные, засаленные ребята.

- Эй, Колька! А тебя не узнать... Ты все масло себе на штаны перевел?

- А глаза-то... глаза-то как он подвел! - кричали с берега, сопровождая хохотом каждую фразу.

- Петя! Ты из своей робы борщ свари... жирный будет!

- А сам-то давно ли с живота солидол соскреб?

- Сашка! - кричал с землечерпалки коренастый паренек. - Иди сюда, я твой рыжий чуб перекрашу. Брюнетом будешь!

- Эй, вы... Нельзя на палубе сорить!

Мальцев некоторое время наблюдал. Он знал, что. здесь поблизости находится училище Балттехфлота, где занимался Коля Завьялов.

- Что это они так перемазались? - спросил он, трогая за рукав одного из курсантов.

- В кочегарке... На консервацию ставят, - ответил тот, взглянув через плечо на солидного мужчину.

- Вы из Балттехфлота?

- Да.

- Здесь учится мой друг, Коля Завьялов. Знаете?

- Конечно, знаю.

- Это не он, вот тот, замасленный?

- Нет. Он, наверно, уже домой утопал.

- Ах, так... А я подумал, что и он такой же чумазый.

- Ну, что вы. Он штурман, а у них работа почище. Это все механики, сказал курсант и вдруг со смехом закричал во весь голос: - Гоша, Кашалот, ты бы сажу с ушей стряхнул немного... Ну и рожа!

- Они что, закончили работу? - спросил Мальцев, когда тот успокоился.

- Ну, что вы. Это они наверх погреться вылезли, - пояснил паренек и, завидев приближающегося к группе очень высокого, опрятного юношу, прибавил: Вон Колькин кореш идет. Эй, Крошка! Иди сюда! Вот гражданин твоим корешком интересуется.

- А что?

- Да просто так, - сказал Мальцев. - Спросил, нет ли среди этих чумазых ребят Коли-Завьялова.

- Он уже уехал на завод,

- Почему на завод?

- Он там живет с отцом и сестренкой.

- Так ведь Сергей Дмитриевич, насколько мне известно, в командировке? настороженно спросил Мальцев.

Дата добавления: 2014-11-06