Гуманизм, экология и рыночные отношения

Гений человечества должен служить только людям, их процветанию. Зелёный свет всему, что сберегает ресурсы жизни. «Стоп» любому, кто транжирит их.

Лишь тот не против нас, кто с нами!

Н.Ф. Реймерс, 1994

Приложение 2

(по: Родоман, 2010, с некоторыми сокращениями)

С загрязнениями окружающей среды можно бороться на трех уровнях.

1. На уровне генератора (источника) загрязнений; не выпускать грязную воду, газы, пыль за пределы завода, фабрики, а там же их перерабатывать; иными словами, осуществлять практически безотходное или малоотходное производство.

2. На уровне транслятора (передатчика, переносчика) загрязнений, когда приходится иметь дело со всякого рода транспортом, искусственным и природным: не пользоваться одними и теми же реками и каналами для питья и слива помоев; изолировать трубопроводы, предохраняя их от протечек; иными словами, укреплять стенки проводящих сосудов и отделять «артерии» от «вен».

3. На уровне рецепиента (приемника, получателя) загрязнений: защищать от шума и грязи отдельных потребителей – индивидов и малые группы. Их дома, квартиры, транспортные средства, то есть производить и устанавливать домашние кондиционеры и фильтры, доставлять в жилье воду для питья, а в дальнейшем и кислород в баллонах для дыхания, герметезировать окна и двери; передвигаться по улицам с марлевыми повязками, в шлемах, противогазах, скафандрах; иными словами, уподобиться пассажирам подводных лодок, самолетов, космических кораблей.

С точки зрения все того же наивного, несчастного здравого смысла надо предотвращать загрязнения. Таков социальный подход к экологии, уравнивающий всех граждан перед окружающей средой так же, как перед законом, и побуждающий их к солидарности, самоорганизации, кооперации, коллективной ответственности, стимулирующий развитие местного самоуправления и совершенствование гражданского общества.

Однако при коммерческом подходе производителям и рынку выгодно устранять загрязнения в местах расположения потребителя, применяя все более изощренные средства защиты, быстро устаревающие из-за технического прогресса. Вы не успели наиграться, насладиться недавно купленным прибором, как реклама другой фирмы уверяет вас, что он не совершенен и даже вреден (что якобы доказали авторитетные ученые), и предлагает новые модели. В данном случае производителю и продавцу необходимы покупатели неопытные, плохо информированные, запуганные, разрозненные, неорганизованные и конкурирующие между собой за престиж.

Стимулируемое свободным рынком бесконечное изнурительное соревнование между источниками грязи и средствами защиты от нее напоминает гонку вооружений (чем мощнее орудие, тем толще броня). В наивыгоднейшем для предпринимателей случае загрязняющая промышленность и производство средств экологической защиты принадлежат одним и тем же владельцам (аналогично: один и тот же источник может снабжать наркотиками и лекарствами от наркомании.) Так бывает и на войне, когда обе воюющие стороны закупают вооружение у одной и той же третьей страны (естественно, в этой войне заинтересованной).

Различные возможности приобретения экологических средств способствуют расслоению общества. В нашей стране пропасть между горсткой миллиардеров, прописанных в западной половине Москвы, и множеством малоимущих, рассеянных по всей стране, и так уже слишком велика. Экологические проблемы вносят свой вклад и в эту ситуацию, в чем можно убедиться хотя бы на примере питьевой воды.

Водопроводная вода в большинстве городов еще не перестала быть пригодной для питья. Но реклама опережает ситуацию, запугивает потребителя, внушает ему необходимость покупать питьевую воду (нередко ту же самую, но налитую в бутылки) в торговой сети. Из-за чрезвычайной прибыльности торговли простой «минеральной» водой задушена в ряде регионов молочная и овощеконсервная промышленность, сократилось поголовье скота, гниют яблоки на приусадебных участках. Чем больше людей переходит на покупную воду, тем меньше стимулов остается у власти заботиться об общественном водопроводе, и он быстро ухудшается. Приведенных примеров достаточно для вывода: навязывание потребителю индивидуальных средств экологической защиты усиливает взрывоопасную стратификацию и поляризацию общества и способствует тотальному загрязнению окружающей среды.

Сорить или не сорить? На бытовом уровне всплывает опять-таки гамлетовский вопрос: что лучше? Не сорить вовсе или сорить, сколько хочешь, но часто и быстро убирать? С точки зрения здравого смысла лучше первое, а по рыночным законам получается, что второе…

Полвека назад у нас всюду висели надписи «Не сорить», а детей назидали поговоркой «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят» и призывом: «Не сорите, уважайте труд уборщиц». Сейчас люди стали более раскованными и склонны понимать свободу как вседозволенность и безнаказанность: возможность сорить где попало, даже в подземных дворцах метро, стала как бы неотъемлемым правом человека, она подкрепляется и оправдывается рыночной моралью.

«Почему я должен думать о чистоте? Пусть этим занимаются специалисты – уборщицы, дворники, а мы (граждане-налогоплательщики или хозяева территории, нанявшие себе работников) за это платим. Это же их работа! Если мы будем чрезмерно «уважать труд уборщиц», то часть их придется уволить, а многие надолго лишаться работы. Уборка и переработка мусора, как и всякая индустрия, дает людям рабочие места, стимулирует изобретательство, оживляет экономику.

Этому рассуждению не откажешь в железной логике, зато и вывод получается «железный»: рыночная экономика заинтересована во всеобщем загрязнении.

Глобальное затаривание. В конкурентной борьбе за покупателя производитель беспредельно увеличивает разнообразие товаров, в итоге же оно получается ложным. Так, сотни продовольственных продуктов одного рода различаются настолько незначительно, что их не могут распознать даже дегустаторы. Разительные и кричащие различия переходят на этикетки и тару. В погоне за разнообразием ассортимента и узнаваемостью, запоминаемостью фирмы делаются яркими и различными не только изображения на упаковке, но и формы коробок, пакетов, банок; нарастает разница между массой, объемом нетто и брутто. Дабы создать иллюзию дешевизны, объем коробок намного превышает объем продукта. Транспорт зря (с точки зрения здравого смысла) перевозит много воздуха; увеличивается количество и вместимость фур, число рейсов, потребность в новых дорогах и полосах движения, вытесняющих и загрязняющих ландшафт.

Оформившие упаковку дизайнеры, живописцы, фотографы и занятые в рекламных роликах актеры, режиссеры, художники, аниматоры усердно поработали на мусорную свалку. Произведенное и разрекламированное художественное изделие (упаковка товара) потребляется дважды или трижды по нескольку секунд (раз – в супермаркете, два или три раза – дома), а затем засоряет среду обитания. В «передовых» странах этот красивый мусор быстро перерабатывается, а в «догоняющих» валяется и разносится ветром, однако и при идеальном почти безотходном производстве формируется колоссальный искусственный круговорот веществ, вытесняющий естественную природу. Стремление к разнообразию товаров загрязняет окружающую среду, а связанное с этим оживление экономики есть умерщвление биосферы.

Реклама и мода загрязняют и разрушают. Этот заголовок, наверное, напомнит о засорении домашних почтовых ящиков мукулатурой и о засилье придорожных рекламных щитов, которые отвлекают водителей и портят пейзаж, но речь пойдет об общей закономерности: реклама и мода побуждают нас потреблять гораздо больше вещей, чем это необходимо для здорового образа жизни. Экологическая угроза таится не столько в количестве вещей, сколько в их суммарном объеме, массе, энергоемкости и темпах их производства, потребления, уничтожения, обновления.

Миниатюризация бытовых вещей, то есть уменьшение их размеров, а также энергоемкости, успешно идет на сегодняшнем пике прогресса – в сфере радиоэлектроники и информатики. Но эта прекрасная тенденция гасится противоположным процессом – стимулированием частой замены и обновления. В результате объемы свалок и мощности предприятий, перерабатывающих вторичное сырье, не уменьшаются. Рыночная экономика стимулирует в массовом потребителе неоманию – страстную приверженность к постоянному обновлению принадлежащего ему набора вещей. Жертвами вульгарных новаций становятся даже памятники архитектуры, весь окружающий ландшафт, содержащий природное и культурное наследие.

Конечно, общественные функции моды весьма разнообразны и во многом положительны; мода позволяет нам обновлять, освежать, украшать свою внешность и обстановку под руководством специалистов и под влиянием авторитетных и престижных для нас более «продвинутых» потребителей. Понятно и то, как мода на вещи оживляет экономику. Стимулирует развитие промышленности и технический прогресс, дает людям рабочие места. (Хотя, с точки зрения здравого смысла, всё это должно быть средством для хорошей жизни, а не самоцелью.) Но главная и важнейшая функция моды, увы, жестока и далека от гуманизма.

Мода на вещи и услуги, на тот или иной образ жизни и мыслей – страшное орудие порабощения плебса элитой. Средство социальной селекции и стратификации – расслоения общества на людей «высшего» и «низшего» сорта. Наверху и впереди оказывается не просто тот, кто имеет, а тот, кто приобрел раньше. Формируемая рыночно-потребительским строем постоянная погоня за новшествами превращает человеческую жизнь в заплыв против течения, в изнурительный бег вверх по эскалатору, движущемуся вниз, немногие достигают верхнего уровня. Большинство застревает на обочине или опускается.

Механизм моды обрекает вполне добротные и годные к употреблению вещи, не достигшие физического износа, на моральное старение. Их просто выбрасывают, чтобы приобрести более модные. Правда, эту ситуацию рационально смягчает система «секондхэнд». В то время как одежду, лишь немного бывшую или даже вовсе не успевшую побыть в употреблении, приобретают почти даром малоимущие и менее притязательные граждане, – подержанные автомобили в огромном количестве ввозят целые страны. Вполне сносное физическое удовлетворение потребностей сопровождается моральным ущербом: потребители «второго эшелона» стигматизируются как бедные, отсталые, маргинальные. Порождаемая модой социальная ситуация негуманна, а стимулируемая ею деятельность физически и морально загрязняет человеческое общество и всю биосферу

Экономика по маркизу де Саду. Маркиз де Сад, смакуя и оправдывая придуманные им чудовищные злодеяния, утверждал, что массовые убийства угодны Природе; она заинтересована в скорейшей гибели всех своих созданий, чтобы дать место новым. Именно так поступает современная рыночная экономика. Производитель не заинтересован, чтобы та или иная модель служила долго; приходится наделять вещь умышленным изъяном или особым элементом, который в свое время сработает, как «ген смерти» в организме. Это так называемое тонирование износа и устаревания. Не только товаров, но, в сущности, всех компонентов современной коммерциализованной цивилизации и культуры, действует как стимул; оно заставляет обезумевшее стадо бежать в нужном направлении.

Сторонники глобальной модернизации и «рыночной демократии» с восторгом смотрят, как все новые устои традиционализма обрушиваются, а народы увлекаются бурным потоком мировой динамики. Локомотив прогресса мчится, не прислушиваясь к воплям многих пассажиров: «Остановите! Я хочу сойти!». Ускоренная гонка, нарушившая гомеостаз биосферы, не может продолжаться вечно; если она заблаговременно не выплеснется в космос, то остановится на Земле, ограниченная параметрами планеты. Кривая «развития» выйдет на плато, обладающее однообразным пейзажем…

«Демократизаторы» со звериным оскалом. В постсоветской России потерпел фиаско миф о среднем классе как творце и гаранте демократии и гражданского общества. Наш средний класс те, кто ездит на автомобилях – иномарках без мигалок, строит крупные коттеджи, отдыхает в Западном Средиземноморье, – не только и не столько предприниматели и менеджеры «средней руки», сколько чиновники и силовики регионального и муниципального уровня. Они заинтересованы в непрозрачности своих доходов, чтобы по-прежнему все делалось не по закону, а по «понятиям». Более того, эта прослойка – главный источник ксенофобии и шовинизма. Давно известна идея, что свободный рынок – это осуществленный социально-экономический дарвинизм. Но вспоминается П.А. Кропоткин, который хотел видеть двигателем эволюции не борьбу за существование, а сотрудничество и взаимопомощь.

Еще в середине ХХ века западные экологи, отвергая экономический либерализм и неограниченную частную собственность, заговорили о необходимости социализации природы; отечественные же интеллектуалы, у которых «социализм» сидел в печенках, в пылу «размарксироивания» благословили рыночную свободу и частную собственность как гарантов демократии и прав человека. Утверждать, что на капиталистическом базисе автоматически вырастает демократическая надстройка – не есть ли это вульгарный марксизм навыворот? Позволительно ли считать рыночную экономику «демократизатором» там, где этим словом называют милицейскую дубинку. Сегодня права и свободы уходят из-под ног, как тонущий корабль, тогда как рыночные отношения успешно развиваются. Они погубили в нашей стране науку и образование, стимулировали грабеж природы и людей, не препятствовали беспрецедентной нео-неолитической контрреволюции – массовому возвращению от производящего хозяйства к присваивающему – и прекрасно уживаются с политической диктатурой, агрессивным национализмом и идеологическим мракобесием.

Радикальные сторонники сохранения дикой природы полагают, что этой задаче препятствуют проникшие в заповедное дело рыночные отношения. Подобный животному миру дикий капитализм вырывает человека из биосферы и делает его губителем всего живого. Умерить притязания и вернутся, вписаться в биосферу призывает экологический гуманизм, в котором явно слышны антирыночные, социалистические мотивы, иными словами, «звериный эгоизм» людей для земной природной среды вреден, а надприродная альтруистичная человечность, питаемая гуманистическими идеями, благотворна.

Дата добавления: 2014-11-06