Советский период

Советская власть подошла к регулированию своей карательной политики предельно серьезно. Можно даже сказать, что советское уголовное право в связи с этим продемонстрировало пример общей деградации уголовно-правового регулирования.

Первое, что сделали большевики, они отказались от классического понятия преступления: nullum crimenem, nulla poena sine lege. С точки зрения Советской власти, преступление - это любое действие или бездействие, противоречащее социалистическим общественным отношениям. Повторим, любое. Распространение антисоветских анекдотов, например. Причем преследованию подлежали оба: и тот, кто рассказал, и тот, кто слушал. Никакого указания на закон как на критерий определения понятия преступления до 1960 г. в советском уголовном праве не встречалось. Так, Начала 1919 г. гласили: "Преступление есть нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом" (ст. 5). Отлично, есть надежда на слово "право" в определении. Но статья первая Начал не оставляет шансов. Право, согласно статье, - это "система (порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной его силой". Все это позволяет сформулировать общий вывод из столь сложного силлогизма. Попытавшись синтезировать ст. ст. 5 и 1 Начал 1919 г. мы получим: преступление - это все то, что противоречит интересам Советской власти, т.е. партии коммунистов (большевиков). Беда еще в том, что этот интерес не определен, сегодня он может быть одним, а завтра совсем другим. Не было в советском уголовном праве критерия определения персонификации интереса пролетариата. Поэтому любой следователь, судья, прокурор и т.д. мог отождествить себя с носителем этого интереса и действовать согласно своему внутреннему убеждению.

УК РСФСР 1922 г. несколько переиначил определение преступления, не изменив, впрочем, его сути: "Преступлением признается всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени" (ст. 6). Редакция 1926 г. оставила эту формулировку без изменений, добавив только к ст. 6 примечание: "Не является преступлением действие, которое формально и подпадает под признаки какой-либо статьи Особенной части настоящего Кодекса, но в силу явной малозначительности и отсутствия вредных последствий лишено характера общественно опасного".

УК РСФСР 1960 г. вернулся к испытанному временем принципу nulla poena sine lege: "Преступлением признается предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающее на общественный строй СССР, его политическую и экономическую системы, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан, а равно иное посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом" (ст. 7). Это двойное упоминание в тексте нормы выражения "предусмотренного уголовным законом" наводит на мысль о том, что законодатель действительно старался освободиться от большевистского наследия.

Второе, что сделали большевики, они ввели аналогию в применении норм уголовного права! УК 1922 г. постановлял: "В случае отсутствия в Уголовном кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений наказание или меры социальной защиты применяются согласно статьям Уголовного кодекса, предусматривающим наиболее сходные по важности и роду преступления, с соблюдением правил общей части сего Кодекса" (ст. 10). Редакция 1926 г. фактически повторила эту статью: "Если то или иное общественно опасное действие прямо не предусмотрено настоящим Кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления" (ст. 16). Тем не менее аналогия уголовного закона после 1960 г. оказалась в СССР под запретом.

Третье, что сделали большевики, они ввели обратное действие уголовного закона. Напомним, обратное действие уголовного закона в принципе запрещено. Но оно разрешено в отношении такого закона, которым смягчается или отменяется наказание, установленное более ранним законом. Такова общая уголовная политика. Однако, уже в 1922 г. нормам ст. ст. 114 и 114а УК РСФСР, наказывающих взяточничество, была придана обратная сила (СУ РСФСР. 1922. N 65). Более того, Основные начала уголовного законодательства СССР 1924 г. прямо предписывали судам придавать обратную силу советским уголовным законам к преступлениям, совершенным до прихода большевиков к власти! "В случае привлечения к уголовной ответственности, - гласило прим. 3 к ст. 10 Начал, - за активные действия и активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленную на ответственных или особо секретных должностях при царском строе, а равно в случае совершения контрреволюционных преступлений применение давности в каждом случае предоставляется усмотрению суда". Редакция УК 1926 г. в прим. 1 и 2 к ст. 14 установила уже ответственность для такого рода "преступников". Если суд не считал возможным применение к ним срока давности, то он обязан был в качестве альтернативы применить следующую норму: "...при назначении им расстрела за данное преступление таковой обязательно заменяется объявлением врагом трудящихся с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда или лишением свободы на срок не ниже двух лет" <1>.

--------------------------------

<1> Кстати, технически в этом вопросе смешивались (лукаво!) два понятия: обратная сила закона и срок давности. Последнее служит основанием к погашению преступления пусть и предусмотренного законодательством, но в течение определенного срока не выявленного и не наказанного. Условием является, разумеется, безупречное поведение в течение самого срока. В 1965 г. вышел закон, отменивший это основание к преступлениям, совершенным в годы Второй мировой войны советскими гражданами, перешедшими на сторону противника. Казалось бы, справедливая мера, но под эту санкцию попали миллионы бывших советских военнопленных.

Приходится признать, что это все же гуманная мера наказания за действия, которые являлись прямым служебным долгом лица до 1917 г. То, что подобного рода взгляд на применение уголовного закона держался очень крепко, явствует из известного дела валютного спекулянта Рокотова, описного в литературе. Согласно изначальной редакции ст. 88 УК РСФСР 1960 г. пределом меры наказания за нарушение правил валютных операций был срок лишения свободы в 15 лет. Но в 1962 г. была принята новая редакция этой статьи, как раз в связи с казусом Рокотова (Вед. ВС РСФСР. 1962. N 29. Ст. 449). У этого спекулянта обнаружилась гигантская по тем временам сумма, около 1 млн. долл. США. На момент изобличения Рокотова действовала старая редакция ст. 88, согласно которой он и получил свои 15 лет лишения свободы. Но по личному распоряжению тогдашнего вождя СССР Хрущева редакцию статьи изменили, внеся в нее положение о смертной казни. И в новом заседании суда (!) применили эту норму с обратной силой (!), Рокотова расстреляли. Казус Рокотова свидетельствовал о нарушении самого Уголовного кодекса, запрещавшего обратную силу уголовного закона (ст. 6 УК РСФСР 1960).

Советская эпоха обогатила уголовное право несколькими совершенно новыми видами преступлений. Прежде всего надо сказать о контрреволюционных преступлениях. Впервые такая квалификация появилась в Положении о революционных трибуналах. Дела, которые они рассматривали, уже тогда однозначно расценивались как политические. Первое развернутое определение контрреволюционного преступления мы находим в ст. 57 УК 1922 г.: "Контрреволюционным признается всякое действие или бездействие, направленное на свержение завоеванной пролетарской революцией власти рабоче-крестьянских советов и существующего на основании Конституции РСФСР рабоче-крестьянского правительства, а также действия в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к ее свержению путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и тому подобными средствами".

Статья 58 прим. УК 1926 г. несколько изменила редакцию понятия контрреволюционного преступления: "Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных республик, или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции". Видов контрреволюционных преступлений было очень много: антисоветская агитация (ст. 58(10)); саботаж (ст. 58 (14)); участие в антисоветской организации (ст. 58 (11)); измена родине (ст. 58 (1а - б)). Контрреволюционным преступлением было, например, наличие родственных связей с контрреволюционерами, была такая квалификация в языке энкэвэдэшников - "ЧСИР" - член семьи изменника родины! Контрреволюционным преступлением объявлялось вредительство (ст. 58 (7)). На понятии последнего преступления следует остановиться особо, поскольку на примере квалификации этого рода преступления хорошо виден один из коренных пороков Советской власти - неуважение к высококвалифицированному труду!

Вредительство рассматривалось как "подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации". Наладить бесперебойное функционирование всех этих вещей коммунисты не могли по определению. Плановая система, которая для них стала своего рода фетишем, имеет коренной недостаток, заключающийся в невозможности предусмотреть не то что все, а даже основные факторы, влияющие на производство и распределение. Планирование в некотором роде есть разновидность теории хаоса. Грубо говоря, для того чтобы планирование хоть как-то работало, необходимо иметь довольно много первоклассных математиков. У Советской власти с ее отношением к старым кадрам не было никогда необходимого числа математиков, чтобы все просчитать. Математики от сохи и от станка явно не дотягивали до уровня старых специалистов. В результате советская плановая экономика всегда напоминала Тришкин кафтан с извечным дефицитом самого необходимого и перепроизводством совершенно неконкурентоспособных и потому никому не нужных товаров. За эти безобразия кто-то должен был отвечать. Сама Советская власть за это отвечать не могла, оставалось найти вредителей. Вредитель - это скорее социально чуждый элемент, следовательно, кто-то из "бывших". Потом, разумеется, взялись за своих, более интеллигентных и умных.

Особенно ярко данное явление дало о себе знать в промышленности в годы индустриализации. Индустриализация проводилась в сжатые сроки в основном на производственной базе времен "проклятого" царизма и с нарушением всех мыслимых норм технической эксплуатации оборудования. Все решал комсомольский задор, энтузиазм масс, получивших в лучшем случае начальное образование, помноженный на извечный русский "авось". В результате когда на техническую установку оборудования (купленного за золото за границей), постройку фундамента и т.п. требовалось три месяца, ударники-комсомольцы делали это за месяц-полтора. Как следствие, станки ломались при первом же включении, стены заводов рушились, шахты взрывались. Абсолютное большинство дел о вредительстве именно такого рода.

УК РСФСР 1960 г. резко сократил число видов политических преступлений, переквалифицировав их в "особо опасные государственные преступления".

К другому виду преступлений следует отнести так называемые хозяйственные преступления (гл. 4 УК 1922 г.). Все этого вида преступления относились к деятельности, направленной на извлечение прибыли частным лицом с использованием государственного имущества и оборота вещей, запрещенных к нему. К хозяйственным преступлениям относились нарушения трудового законодательства и законодательства о советской торговле. УК 1960 г. сохранил подобную квалификацию преступлений, оставив нетронутой их широкую классификацию.

Определенным новшеством стали преступления, представляющие собой нарушение правил отделения церкви от государства, и преступления, составляющие собой пережитки родового быта. УК 1926 г. и УК 1960 г. имели на этот счет специальные главы.

В сфере преступлений, направленных против личности, большевики придерживались в общем-то традиционной политики. Интересным, но малоизвестным фактом является то, что в первоначальной редакции ст. 143 УК 1922 г. знала такую квалификацию, как убийство из сострадания. Сейчас подобного рода деяния именуют эвтаназией. Примечание к ст. 143 гласило: "Убийство, совершенное по настоянию убитого из чувства сострадания, не карается". Для сравнения скажем, что Уголовное уложение 1903 г. тоже знало такую квалификацию, но устанавливало минимальный срок наказания за него: "Виновный в убийстве, учиненном по настоянию убитого и из сострадания к нему, наказывается заключением в крепость сроком не свыше трех лет" (ст. 460). Однако следует заметить, что первоначальная редакция ст. 143 продержалась всего несколько месяцев. Причиной послужила эпидемия самоубийств, особенно в среде большевиков, не выдерживавших перехода к мирной жизни в условиях реставрации капитализма.

К нововведениям в сфере имущественных преступлений эпохи социализма следует отнести усиленную уголовную защиту государственной (социалистической) собственности. Кража государственного имущества наказывалось в несколько раз строже, чем кража имущества частных лиц.

§ 3. Наказание и его виды

Наказание всегда и везде определялось как кара, возмездие за совершенное преступление. Древнейшая форма наказания, впрочем, не известная русскому праву, представляет собой ius talionis: воздаяние равного за равное. Впрочем, право кровной мести можно, конечно, при желании признать разновидностью права талиона. Излагая историю уголовного наказания в России, невозможно пройти мимо такого понятия, как цель наказания. Дело в том, что законодатель со временем очень четко определял эту категорию, что позволяет выделить даже в истории русского уголовного права несколько периодов, когда цели наказания разительно отличались одна от другой.

Цель наказания.

Цель по общему смыслу есть то, на что направлено действие, тот результат, который действующий субъект желает достичь. В зависимости от этого определения мы можем сказать, что в Домонгольский период истории русского уголовного права цель наказания определялась как возмездность: причинение преступнику соразмерного его преступлению ущерба. Именно этой цели служат право кровной мести, а также штрафные санкции, которые мы в изобилии встречаем в "Русской Правде". Однако в то же время уже в этот период начинает давать о себе знать (особенно в сфере штрафных санкций) укрепление государственной власти, когда эта власть стремится поставить преступника в такое положение, прежде всего имущественное, когда ему станет невыгодно совершение преступлений. Это влияние проявляется в тех постановлениях закона, где устанавливаются уже кратные штрафы в отношении к стоимости похищенной вещи. Несомненно, что эти влияния проникают в право под воздействием норм византийского законодательства, что служит очевидным примером укрепления русской государственности, поскольку здесь видно действие своего рода субсидиарной цели возмездия - воздаяние кары. Таким образом, рождается принцип неотвратимости наказания.

В следующий, Московский период эта сторона цели наказания сделается уже основной. Законодатель теперь стремится не воздать должное за должное, а покарать преступника, тем самым устрашить других возможных злодеев. Кара в отношении преступника теперь применяется безотносительно к объективной стороне его виновности и вреда, нанесенного обществу. Кормчая книга в этой связи гласит: "нарочитыи разбоиницы на местах, на них же разбои творяху, повешении да будут, да видения ради убоятся начинающих таковая и да будет утешение сродников убиенных от них". Еще более конкретно о такой цели наказания говорит ст. 26 гл. XXII Соб. ул.: "А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама или иной кто по ее велению погубит, а сыщется про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто по ее велению детей погубит, казнити смертию безо всякия пощады, чтоб на то смотря, иные такова беззаконного и скверного дела не делали и от блуда унялися". Но, как свидетельствует наука, уголовного права, самое большое количество, например, карманных краж совершалось как раз во время публичного исполнения смертной казни.

В Имперский период в русское законодательство проникает новое начало, позаимствованное из Западной Европы. Наука уголовного права начинает считать, что преступник может быть исправим, направлен на путь истинный через тяжелое и мучительное наказание, не сопряженное с калечащими его тело действиями. Труд, тяжелый физический труд, как считается, может привить закоренелому преступнику некоторые понятия о добре и зле. Соответственно этому целью уголовного наказания начинают считать исправление преступника. Именно для исправления вводится такое наказание, как каторга. Первым ее вводит в России Петр Великий. По Указу от 1704 г. было велено "воров и разбойников, которые в убийстве, в прямом воровстве, измене и бунте, казнить, а которые вышеписанных вин, а по законам достойны смерти, тех бить кнутом и, запятнав новыми пятнами, посылать вечно на каторгу. А которые довелись наказанье в дальней ссылке, тех без наказанья ссылать на каторгу же на десять лет" (ПСЗРИ. 1-е изд. Т. IV. N 1957). Хотя что касается законодательства эпохи Петра, то в нем скорее можно видеть простой государственный интерес не исправить преступника, а выжать из него максимальный доход для государства. Исправительная тенденция в нашем законодательстве дает о себе знать скорее в конце XVIII в.

Но уже в XIX в., во второй его половине, возникает новое течение в науке уголовного права, которое рассматривает преступление как порождение социальных условий жизни. Так рождается теория факторов преступности. Влияя на эти факторы, можно влиять на состояние преступности в обществе. Так возникает идея профилактики преступности. Собственно целью наказания объявляется его предупреждение в будущем: создание всей системой уголовной политики государства такого состояния, при котором лицо, скажем так, будет воздерживаться от нарушения закона. Соответственно, этому законодатель комбинирует различные меры принуждения, воспитания и поощрения.

Наиболее выпукло теория факторов преступности проявилась все же в советское время. Понимая наказание как "меру принудительного воздействия, посредством которого власть обеспечивает данный порядок общественных отношений от нарушителей последнего" (ст. 7 Начала 1919 г.), государство стремится обезопасить общественный порядок от будущих преступных действий, гласили те же Начала. Лицо, уже совершившее преступление, наказывается путем приспособления его к данному общественному порядку или, если оно не поддается приспособлению, изоляцией его и в исключительных случаях физическим уничтожением его (ст. 9 Начал). Яснее и не скажешь! Согласно этому определению, наказание теперь официально называлось "мерой социальной защиты".

Задачи социальной защиты определялись в Началах 1924 г. следующим образом: предупреждение преступления, лишение общественно опасных элементов возможности совершать новые преступления, исправительно-трудовое воздействие на осужденных (ч. 1 ст. 4). Последний Уголовный кодекс РСФСР мало что нового добавил в перечень этих целей, пожалуй, он только несколько переиначил их: охрана общественного строя; профилактика преступлений и исправление преступных элементов (ст. 20 УК 1960 г.). Последнее, нужно добавить, наименование наказания "мерой социальной защиты" было официально изменено на традиционное новеллой 1934 г. (СЗ СССР. 1934. N 33. Ст. 255).

Дата добавления: 2014-11-06