Часть 13. 2 страница

С. 629: Что же касается" упрека в том, что многие люди, владеющие своим мастерством, оказываются вне корпорации, то может, конечно, случиться, что слишком многие занимаются каким-либо промыслом и не могут быть полностью включены в корпорацию; если это обоснованно, то наступает необходимость колонизации. Однако, как показывает пример Англии, такая ситуация складывается гораздо чаще там, где существует свобода промысла. Этот недостаток, приписываемый корпорации, который выражается в том, что существует слишком много людей, ищущих средств к существованию, присущ другому принципу в значительно большей степени и может стать действительно ужасным — это раковое заболевание Англии. Гражданское общество должно обеспечить множество нуждающихся, разоренных отцов семейства, многочисленную чернь, в противном случае они становятся для него угрозой.

К § 261

Гото, с. 720: Следовательно, государство как осуществление разума соответствует разумной воле каждого индивидуума. Человек разумен, но тем самым он еще не знает разумность.

К § 265

Гомайер, с. 329: Для того чтобы существовало свободное целое, необходимо: действительное самосознание в его особенности как бесконечность и свобода.— В этом заключен свободный государственный строй, гарантия по-

ложения между правителем и народом. Одно сословное представительство этого не создает, оно является лишь моментом осуществленной свободы. (...)

Свобода индивидуумов не должна быть чем-то единичным, она должна быть выражена и представлена в корпорациях. К институтам относятся: 1) свобода личности, 2) свобода собственности (французы быстро обрели ее благодаря революции — подтверждено в Code Napoleon 33), 3) публичное законодательство.

К § 268

Грисхайм, с. 641: Доверие может принять форму национальной гордости, этого простого сознания, что я — пруссак, англичанин, простого сознания, что я — гражданин этого государства, что я есмь то, что есть государство, что государство есть мое бытие. В этом случае доверие имеет совершенно всеобщую форму, но это тождество может быть и более развитым пониманием.

С. 642 след.: Сколько бы люди ни рассуждали о своем времени, своем государстве, они полностью находятся в нем, это их почва, и, если устранить ее, они окажутся в пустоте; тем самым они по существу испытывают большее доверие, чем полагают сами или полагают другие. Если бы вопрос встал серьезно, они бы еще задумались, а если бы дело дошло до уничтожения государства, то сами стали бы противодействовать этому, ибо они ведь дети своего времени, своего государства и, пребывая вне государства, они вынуждены были бы сами удовлетворять все свои потребности. Люди резонерствуют, многое ругают, они готовы выйти из себя, но это никому не дано, и они целиком остаются в себе. Если бы вопрос встал серьезно, они не вышли бы из повиновения и сочли бы, что узы, оковы действительно необходимы. Трудно определить, насколько для людей это резонерство, это порицание и недовольство серьезно; оно может зайти далеко, стать очень резким, но, насколько оно серьезно, люди и сами не знают. Порицание нуждается в предмете, существует много людей злосчастных (ungluckselig), т. е. счастливых в несчастье (im Ungliick selig), у них потребность быть несчастными; будучи счастливы, они недовольны и поэтому осуждают всякое благополучие.

К § 270

Грисхайм, с. 648: Если благочестие замыкается таким образом в себе и религиозные люди отказываются выпол-

нять свои обязательства перед государством, объявляют это безбожным и т. д., то они не участвуют в жизни государства и ограничиваются гражданским обществом. Такие члены общества являются только bourgeois, а не citoyens; большие государства могут терпеть наличие подобных сект, меньшие нет, квакерское государство существовать не может.

Иногда приходится слышать: религиозные люди утверждают, что никто не должен воевать, ни один народ, и, если эта точка зрения была бы принята, войны исчезли бы сами собой; поскольку же этот взгляд еще не стал всеобщим, это убеждение, к сожалению, остается частичным. Война есть нечто бесправное само по себе, и только таким путем может быть устранено это бесправие и т. д. Однако поскольку государство действительно существует, оно должно иметь реальную возможность вести войну, поэтому обладать и необходимым для этого. Подобные секты можно лишь допускать, терпеть; они не имеют права существовать в государстве.

Грисхайм, с. 650: Это единство является важным моментом. Все католические государства, все романские народы — Франция, Испания, Португалия, Неаполь, Пьемонт, Ирландия — в течение 30 лет претерпевали революции; эти распри еще не затихли в католических государствах по сей день, революции завершились, но корень противоположности не устранен. Напротив, в протестантских государствах религиозный принцип, принцип глубочайшей внутренней жизни, принцип действительного мира совпадают, и поэтому законы, учреждения, нравы и т. д. по своей природе вполне религиозны или не отличны от религии в своей сущности, они совершеннее, чем те, что существуют в католических государствах, в них больше истинной божественности.

Из замечаний на полях авторской рукописи следует (Гегель. Заметки, с. 489), что Гегель полемизировал «с, непониманием религией сущности вопроса», в результате чего утверждается, что «для праведника нет закона».

К § 273

Грисхайм, с. 652 след.: Обычно прежде всего задают вопрос, какой строй является наилучшим. На это можно было бы дать множество ответов, самый общий такой: каждый строй хорош при условии, что в нем существует хорошее управление. Так высказываются люди, которые

хотят прослыть умными, но они лишь обходят вопрос, отодвигают его. По их словам, все государственные устройства хороши, нет среди них наилучшего; это не ответ; утверждается, что определения совершенно одинаковы, между ними нет разницы. Таким образом, государственный строй изображается сам по себе как некий внутренний способ, действен лишь характер администрации, которая приводится в действие индивидуумами. Однако эта деятельность заключена в особенной случайной воле индивидуумов, которым надлежит осуществлять управление и повиноваться. Тем самым сказано, что от разума в государственном устройстве следует отказаться, что не существует никакого существенного определения государственного строя, он зависит от случайности. О таком воззрении у нас здесь более не может идти речь; мы с самого начала стремились познать, что есть свобода в себе и для себя согласно ее понятию. Это — действенное, божественное, то, что само по себе обладает действенностью; дух сильнее индивидуумов, их характер, способность есть лишь орудие, посредством которого дух осуществляет свое свершение.

Этот ответ отстраняет разумное, поэтому это самый плохой ответ, который только можно дать; но наиболее поверхностное и пустое часто считается наиболее умным. Индивидуальность индивидуумов недостаточна, свобода должна осуществиться, содержание должно быть разумным, должно выступать как природа, как необходимость, а не зависеть от случайности характера.

Второй ответ гласит: лучшим является тот строй, которым довольны люди, ведь что же требуется еще, если люди счастливы, довольны?

Удовлетворенность людей, правда, должна присутствовать в хорошем государственном строе, это существенный момент, если государственный строй хорош, то и люди довольны, но это не есть определяющий момент. При внимательном рассмотрении оказывается, что этот ответ едва ли не хуже предыдущего.

Удовлетворенность вообще не содержит объективного определения, человек может удовлетвориться наихудшим, свиньи довольны, пребывая в грязи, и люди были довольны, находясь в самом низком, позорном состоянии, как, например, индусы, погрязшие в глубоком позорном суеверии.

Часто советуют обратиться к религии, чтобы быть довольным, набожный человек легко испытывает удовлет-

16 Г. В. Гегель 465

ворение, так как ничто мирское не должно его волновать, особенно если набожность трактуется таким образом, что все полагается в позитивный авторитет, в то, как все определяется извне для человека, для духа. С. 655: В наше время под государственным строем часто понимают сословное представительство, и оно настолько вошло в понятие государственного строя, что само определение «государственный строй» имеет это значение даже в публичных обсуждениях. Сословное представительство является моментом государственного строя, но только моментом; вся организация есть государственный строй, и тем самым упомянутое значение ложно. Каждое государство обладает определенным строем, даже не имея сословного представительства; оно обладает им, и этот строй может быть более или менее явно выражен. Наилучшее государственное устройство — разумное, разумно же то, что определено природой понятия, это есть душа духа, его глубина, абсолютность, субстанциальность. В этом случае только понятие определяет различия таким образом, что они суть целостности, подобно тому как каждый внутренний орган имеет в себе целостность, и каждый вновь порождает эту целостность, эту жизнь. Главное состоит в том, чтобы государственное устройство было разумно, чтобы свобода осуществлялась согласно своему понятию. Обычно заранее исходят из различных определений — государственный строй должен защищать свободу, служить препятствием произволу, способствовать благу целого, счастью, довольству людей. От всех этих соображений следует освободиться, заботиться надо только о разумности, т. е. о том, что проистекает из понятия, тогда все остальное приложится — направьте помыслы ваши на царство божие, тогда все остальное придет само собой, все эти второстепенные цели будут достигнуты попутно.

Грисхайм, с. 657: В один из периодов Французской революции добродетель была возведена в принцип, не должно было быть ничего, кроме добродетели. Это время и принцип Робеспьера, страшное время. Однако тогда добродетель требовала еще и враждебного отношения против недобродетельного, а поскольку в новое время каждый индивидуум имеет право быть настроенным так или иначе, то добродетель была вынуждена бороться с недобродетельным, поскольку оно еще существовало. Монтескье исходил только из добродетели, здесь же ей противостояло нечто другое, допустить которое она не могла, и поэтому к принципу добродетели пришлось присоединить принцип

ужаса. В основе того, что люди пришли к подобным принципам, лежит нечто очень глубокое. К каким последствиям привел этот ужас, известно из истории, добродетель стала страшной потому, что она должна была стать убеждением современного народа, в котором одновременно имелась самостоятельность субъективной свободы.

Грисхайм, с. 658: Этот вопрос не предполагает существование народа, политического устройства, не предполагает даже наличия патриархальных отношений, речь идет просто о толпе, а как она обретет государственное устройство, это ее дело, а не дело философии.

Основное представление, которое лежит в основе этого вопроса, заключается в том, что государственное устройство может быть создано, а не предстает всегда уже созданным. Там, где есть нечто такое, что может быть названо государством, государственный строй всегда уже существует; кочевники, народы, обеспечивающие свое существование только рыбным промыслом, еще не имеют государства, но у народа, у которого развито право, который достиг известного уровня развития, всегда существует государственное устройство. Далее полагают следующее: государственный строй, правда, существует, но люди хотят создать иной; тогда возникает вопрос: кто же его создаст? Прежний надлежит уничтожить. Если это осуществляется, возникает анархия, законы теряют свою силу, правительства нет, тогда опять есть только толпа; тот, в чьих руках власть, имеет ее случайно; это состояние бесправия, отсутствия какого-либо государственного устройства, и правление захватывается силой. Именно это и произошло во Французской революции и во всех других революциях, когда правительство было настолько слабо, что не могло удержать бразды правления в своих руках. Решила сила, и это — единственный принцип, который здесь действовал.

Что же касается представления, будто государственное устройство может быть создано, то это невозможно, разве что народ сумел бы перестать быть самим собой. С. 659: Государственный строй есть дух народа и вступает таковым в сознание, осознает сам себя, это — история, относится к истории и составляет внешний способ того, как духовное перемещается в действительность, во внешнее. Причем происходить это могло самым различным способом: король мог дать законы, знать могла завоевать свои права или народ сумел добиться известных прав, будь то на основе добровольного согласия или посредством

различных видов насилия; сложилось разумное понимание, в одном случае этого достигло одно особенное тело в государстве, в другом — иное и т. д.

В новое время распространилось представление, что государственное устройство может быть создано, и мы действительно видели, как на основе абстрактных идей создавался государственный строй, но так называемые либералы, создававшие государственный строй на основе абстрактных принципов, повсюду — во Франции, в Испании, Неаполе, Португалии, Пьемонте, Ирландии и т. д.— кончили банкротством.

Государственный строй может быть только результатом всего предшествующего развития, никто не стоит вне своего времени; принципы и т. п. всегда являются результатом данного времени, а либералы остановились в своем мышлении на абстракции, в противном случае они не пришли бы к заключению, что государственный строй может быть создан. Абстракция бессильна, не истинна в самой себе, истинное в самом себе есть полностью практическое; названные абстрактные принципы могут быть существенны не только как моменты, истинное же есть не особенный момент, а целостность всех моментов, моменты обретают в нем свое право, но и свое подчинение, свое место. Создание есть здесь врастание духа в действительность, и это есть то прогрессивное, что совершается в истории. Поскольку людям противопоставлен Бог, государственное устройство создает Бог, а не они, они создают лишь одну сторону, один момент, небольшую часть целого.

Государственное устройство вообще, во всяком случае на Западе, где существует субъективная свобода, не останавливается на одной стадии, оно все время изменяется, революционизируется, развивается. Для того чтобы это понять, достаточно проследить развитие сознания за последние 50 лет, в соответствии с которым сформировались все учреждения и условия жизни. Сознание, правда, опережает действительность, но она не может утвердиться, есть лишь пустое существование, если она в качестве внешнего не тождественна духу. Оно — только мир духа, когда дух его покидает, оно теряет опору.

Гомайер, с. 331: Конституционная монархия — идея разумности, история (и опыт) становится понятна только в том случае, если привносится идея; ее нельзя извлечь из истории, познать, исходя из пестрой поверхности, если уже заранее не привносят в нее простое, всеобщее. История и опыт учат нас только тому, что ни один народ

ничему благодаря этому не научился. Каждый народ имеет свою историю, выявляет свой дух, то и другое свойственно ему, а не другому народу.

К § 274

Грисхайм, с. 663: Каждый народ имеет свое собствен

ное государственное устройство, английское является го

сударственным устройством англичан, и, если бы захотели

дать его пруссакам, это было бы столь же абсурдно, как

решение дать прусское государственное устройство тур

кам. Каждое государственное устройство есть только про

дукт, манифестация собственного духа данного народа и

ступени развития сознания его духа. Это развитие необхо

димо требует поступательного движения, в котором ни

одна ступень не может быть пропущена, нельзя опережать

время, время всегда присутствует. Все, мышление, филосо

фия и т. д., находится во времени.

К § 279

Гомайер, с. 332: Отличительный признак государя в том, что в нем как в индивидууме получает свое завершение (свою вершину) государство. Простое окончательное решение составляет власть государя, об объективном решении сообразно основаниям еще нет речи (правитель ставит свое имя, непосредственная последняя определенность), у древних народов, например в греческих государствах, последнее решение принималось в зависимости от указания богов (ауспиции, авгуры), гадания на картах. Часто все дело в том, чтобы решение было принято — независимо от того как.

Грисхайм, с. 670: Конституционная монархия есть разумное государственное устройство, она конституционна, т. е. организована в себе.

С. 673: Существенное состоит в том, что государство есть современное государство, т. е. государство, в котором все моменты, относящиеся к идее свободы, развиты и каждый момент обладает своим обособленным существованием. Эта свобода, которую должен обрести каждый из моментов, составляет высокую культуру современности. Во всех государствах — в аристократии, демократии, в патриархальном государстве — содержится это «я хочу», но не в своей свободной личности, последняя существует только в монархии, и все дело в том, чтобы она существовала.

С. 675: Народ — это общее выражение, заключающее в себя все, но под этим выражением охотно понимают толпу, различенную от монарха, от правительства, эти обе стороны противопоставляют друг другу и, смешивая значения, утверждают, что суверенитет принадлежит народу.

Можно называть государство и народом, но часто суверенитет приписывают народу, противопоставляя его правительству, его органическим моментам. Опасность состоит в том, что народ рассматривают как толпу для себя, а затем применяют к нему это определение. Народ как таковой просто скопление людей, он должен существенно стать государством, тогда имеется в наличии правительство, и возникает вопрос: каковы определения правительства? В том, чтобы так много разглагольствовать о народе и приписывать определения народа в качестве государства народу в качестве толпы, противопоставляя его правительству, заключено нечто зловредное. Народ имеет права, абсолютное право народа есть его абсолютная обязанность быть организованным в себе, составлять государство; это — абсолютная необходимость, но народ, как уже было сказано, часто и охотно отлучают от этой необходимости.

Так, свобода, равенство — существенные определения народа, народ должен быть свободен; но в качестве абстракции, в понимании, согласно которому народ не должен быть органичным, это неверно; в этом и заключена опасность абстракции, которая, обретя силу, становится фанатичной, разрушающей, что особенно познали французы. Народ сразу же обособлялся в революции от всего органического, как только оно формировалось; масса определялась как суверен, и каждое учреждение, начальство сразу же рассматривалось как различенное от него, противоречащее, противоположное суверенитету массы, ибо она неорганична.

Когда говорят о народе, это по существу только государство, это главное, разумное, народ без государства не заслуживает уважения, он являет собой просто неорганическую массу, а вопрос заключается только в том, как расчленено органическое.

К § 280

Грисхайм, с. 678: Каждый думает, что он также мог бы быть королем; каждый — так называются многочисленные индивидуальные атомы; следовательно, быть королем не

представляет собой ничего особенного, но именно потому, что на это способны все, важно, чтобы им были бы не все, а один. Именно потому, что это так, один должен быть предназначен к этому природой. Каждый может воплощать собой последнее решение, поэтому один должен быть без особых оснований просто предназначен для этого, дабы многие были исключены; поскольку в государстве есть только один, должен быть только один. Следовательно, именно это обстоятельство создает необходимость, чтобы все, «каждые», которые могли бы быть королем, были исключены.

К § 284

Грисхайм, с. 685 след.: Обсуждение оснований, решение из оснований, при котором принимается во внимание содержание дела, существует особо и, находясь во власти государя, есть министерство.

Монарх выносит решение, в нем заключено простое «я хочу», но для этого он должен знать содержание дела, законы, все это должно быть донесено до него, эта процедура должна быть организована, и такая организация и есть министерство. Таким образом, мы видим, что применительно к особенному содержанию монарх весьма зависим, он знает дело не сам, а может вынести решение только по представлению, данному ему о положении вещей, о законах, которые следует принять во внимание; исходя из этого представления, он выносит решение. Все это индивидуум не может почерпнуть из себя.

В период Французской революции случалось, что парламент заявлял королю, будто он не доверяет своим министрам и должен избрать других. На первый взгляд это представляется невинным, действительно, парламент может судить о действиях министров, и подчас даже лучше, чем сам монарх. Однако одно дело, когда такое собрание объявляет, что оно не доверяет министрам, и совсем другое, если оно обвиняет министров.

В Англии министры должны обладать доверием парламента, большинством, в противном случае они не могут провести ни одного решения.

В вопросе доверия ссылаются на субъективное мнение, но оно должно принадлежать монарху. В высказывании монарха, что министры не обладают доверием, заключается обвинение в государственной измене, это только субъективное мнение, и право на него имеет только монарх.

Другое дело — ответственность, ее несут министры; ответственны лишь они, не монарх; такая ответственность может иметь место только в отношении содержания.

К § 285

Гото, с. 772: Следовательно, власть государя — это не голый произвол; напротив, решение в соответствии с объективной стороной, т. е. в соответствии с конституцией, в соответствии с законами, есть то, что принадлежит монарху.

К § 286

Гото, с. 773: Часто стремятся защитить одну власть от другой; ибо рассудок опасается того, что одна власть враждебна по отношению к другой, и считает необходимым соорудить в качестве обороны валы, чтобы таким образом защититься от нее. Однако не следует исходить из этой точки зрения взаимной ненависти; напротив, гарантией каждой сферы является именно существование и прочность другой, так же как здоровье сердца зависит от здоровья других органов.

К § 295

Гомайер, с. 334: Все важные дела следует передавать на рассмотрение коллегиальных ведомств.— Они гарантируют свободу граждан в их делах. Произвол докладчика устраняется уже одним тем, что он докладывает всей коллегии.

Грисхайм, с. 693: Контроль сверху сам по себе очень несовершенен. Чиновники в первую очередь склонны к произволу, найти защиту от вмешательства высшего начальства нетрудно; препятствием этому произволу служат лишь права корпораций. Привлечь чиновников к ответственности, наказать их очень трудно, так как интересы судей в общем совпадают с их интересами. Народ в целом совершенно уверен, что все притеснения исходят от чиновников. Если бы государь только знал, все было бы по-иному, но до него невозможно добраться — так гласит общая жалоба.

К § 298

Грисхайм, с. 697: Существует множество представлений о новых учреждениях, конституциях и т. д. Во-первых, как мы уже указывали, здесь важно не то, что отдельные умы считают правом, а только то, что в самом сознании

возникает в противовес сознанию в народе. Нет народа, который не имел бы того государственного строя, которого он заслуживает, каждый народ складывается как результат своей истории и может создать только то, что уже является ее результатом. Так, например, в последнее время большой интерес вызывает сословное представительство; существенное было всегда, в древнейшие времена германских народов.

Внедрение нового приводит к разрушению, преобразование формы идет постепенно, само собой. Государственное устройство жизненно, поэтому деятельно, но живое создает только то, что уже есть, живое всегда продуктивно, создает оно лишь то, что уже исконно существовало. Это сохранение является не длящимся пребыванием, а живой деятельностью, создающей то, что уже существует; таким образом, существует только живое, духовное; камни пребывают неизменно, живое должно все время создаваться. Законодательная власть является тем самым жизненностью, в которую могут быть затем привнесены особенные учреждения.

К § 300

Грисхайм, с. 704 след.: Эмпирические наблюдения показывают нужное нам в этом вопросе на примере Французской революции. Так, Национальное собрание было вначале независимым от короля и министров, затем независимыми друг от друга были Директория и Corpus legislatif34; при таком соотношении двух властей всегда случалось, что та или иная получала преимущество и путем насилия подавляла другую, становилась во главе государства и восстанавливала его единство.

Какие бы присяги ни приносились конституции, это не помогает, все дело в природе вещей, в абсолютной необходимости, идет ли речь о преступлении против конституции или о чем-либо ином, ничего не меняет, государство должно быть единым.

Во Франции король имел право вето, пустого, сухого вето, и сразу же Национальное собрание, которое обладало могуществом, хотя должно было быть только законодательным органом, превратилось в центр государства. Комитет общественного спасения также подчинил себе Конвент; таким образом, сначала законодательная власть стала правительственной властью, а потом произошло обратное — Директория подчинила себе законодательную власть.

Это необходимый результат, государство должно быть единым, представление, будто в нем можно координировать деятельность высшей власти, ложно.

К § 301

Грисхайм, с. 705 след.: Часто утверждают, что собрание сословных представителей необходимо, так как народ лучше всех знает, в чем заключается его благо, в чем заключается благо государства, ведь это дело каждого, и каждый знает это лучше всего. Таково первое представление; второе состоит в том, что народу необходимым образом присуще и наибольшее желание осуществить требуемое, ибо никто не относится к другому лучше, чем к самому себе.

Первое представление совершенно неверно, то же можно сказать и о втором. Неверно, что народ знает, что для него наилучшее, или хочет этого. Человек, индивидуум редко знает, чего он действительно хочет; для того чтобы знать, что человек, что разумная воля хочет, нужно глубочайшее понимание, понимание, которое не свойственно народу как таковому; народ обладает лишь чувством этого, и, когда людям что-то говорят, все сразу соглашаются.

Великие люди истории делают то, что все хотят делать, высказывают то, что все полагают, в этом их величие. Такое согласие, такое смутное чувство потребности есть нечто совсем иное, чем способность своевременно довести до своего сознания то, чему пришло время.

Очень редко люди, даже образованные индивидуумы, понимают сами себя, большинство переходит от мнения к мнению и редко понимает, чего оно хочет. Высшее, что можно сказать о человеке,— это: он знает, он хочет; обычно он полагает, что хочет чего-то, но за этим кроется еще многое другое помимо того, что он хочет, и, если все это сталкивается и ему надлежит пожертвовать всем ради того, что он хочет, тогда становится очевидным, в какой мере он этого хотел и продолжает хотеть.

К § 302

Грисхайм, с. 707: Представители сословий должны обладать государственным мышлением, должны вообще быть государственными людьми, не привносить в свою деятельность ограниченность, суетность и т. д. Оппозиция сословий оправдана, если она сводится к партийной борьбе. В Англии основной интерес оппозиции направлен против этого министерства; это правильная роль оппози-

ции, она свидетельствует о том, что оппозиция, так же как другая часть сословного представительства, едина в своем отношении к государственным принципам.

Напротив, во Франции оппозицию в целом составляет само сословное представительство, и если мнения о принципах государственного устройства различны, то государство оказывается в опасности. Если оппозиция состоит из республиканцев, то она не разделяет принципов правительства и, взяв верх, свергает существующий государственный строй. Напротив, если берет верх оппозиция, названная здесь первой, например оппозиция в Англии, то следствием является лишь смена министерства и утверждение новых максим, касающихся специальных обстоятельств.

К § 303

Грисхайм, с. 709: Частное сословие разделено, следовательно, на две части: на сословие, которое извлекает средства к существованию из землевладения, и на сословие, которое обретает их посредством труда в гражданском обществе.

Гото, с. 802 след.: Политические сословия и сословия гражданского общества должны находиться во взаимодействии. Так же как граждане конституированы в гражданском обществе, они должны выступать и в политическом миро.

Наихудшее представление о характере сословных представительств состоит в том, что они должны быть избираемы единичными людьми. Ведь «многие» являются бесформенной массой, а то, что выступает в государстве, должно быть организовано. Политические сословия занимают прочное положение в государстве только в качестве членов уже самих по себе прочных организаций, таких, как корпорации и сообщества.

К § 304

Грисхайм, с. 710 след.: Это относится к вопросу, должно ли собрание сословных представителей состоять из одной или из двух палат. Часто принимали решение в пользу однопалатной системы, поскольку одна палата якобы лучше выполняет свое предназначение воплощать собой демократический элемент общественного устройства. Оставляя это в стороне, совершенно очевидно, что здесь проявляется нечто противное разуму, крайности противостоят друг другу без среднего термина и поэтому легко

Дата добавления: 2014-11-06