Следовательно, в нашем знании в качестве единственной его основы должно быть нечто всеобщее опосредующее. 2 страница

Но еще хуже обстоит дело с вечными истинами в третьей исто­рической группе наук, изучающей, в их исторической преемствен­ности и современном состоянии, условия жизни людей, обществен­ные отношения, правовые и государственные формы с их идеальной надстройкой в виде философии, религии, искусства и т. д. В органи­ческой природе мы все же имеем дело, по крайней мере, с пользовательным рядом таких процессов, которые, если иметь в виду область нашего непосредственного наблюдения, в очень широких пределах повторяются довольно правильно. Виды организмов остались со вре­мен Аристотеля в общем и целом теми же самыми. Напротив, в исто­рии общества, как только мы выходим за пределы первобытного со­стояния человечества, так называемого каменного века, повторение явлений составляет исключение, а не правило, и если где и происхо­дят такие повторения, то это никогда не бывает при совершенно оди­наковых обстоятельствах. Таков, например, факт существования первобытной общей собственности на землю у всех культурных на­родов, такова и форма ее разложения. Поэтому в области истории человечества наша наука отстала еще больше, чем в области биоло­гии. Более того, если в виде исключения, иногда и удается познать внутреннюю связь общественных и политических форм существо­вания того или иного исторического периода, то это, как правило, происходит тогда, когда эти формы уже наполовину пережили себя, когда они уже клонятся к упадку. Познание, следовательно, носит здесь по существу относительный характер, так как ограничивается выяснением связей и следствий известных общественных и госу­дарственных форм, существующих в данное время и у данных горо­дов и по самой природе своей преходящих. Поэтому, кто где погонит­ся за окончательными истинами в последней инстанции, за подлин­ными, вообще неизменными истинами, тот немногим поживится, — разве только банальностями и общими местами худшего сорта, вро­де того, что люди в общем не могут жить не трудясь, что они до сих пор большей частью делились на господствующих и порабощенных, что Наполеон умер 5 мая 1821 года и т. д.

Примечательно, однако, что именно в этой области мы чаще всего наталкиваемся на так называемые вечные истины, на окон­чательные истины в последней инстанции и т. д. Что дважды два

четыре, что у птиц имеется клюв, и тому подобные вещи объявля­ются вечными истинами лишь теми, кто собирается из факта суще­ствования вечных истин вообще сделать вывод, что в истории чело­вечества существуют вечные истины, вечная мораль, вечная спра­ведливость и т. д., претендующие на такую же значимость и такую же сферу действия, как истины и приложения математики.

Мы могли бы упомянуть выше еще о науках, исследующих законы человеческого мышления, т. е. о логике и диалектике. Но и здесь с вечными истинами дело обстоит не лучше...

Однако нам отнюдь нет надобности приходить в ужас по по­воду того, что ступень познания, на которой мы находимся теперь, столь же мало окончательная, как и все предшествующие. Она ох­ватывает уже огромный познавательный материал и требует очень значительной специализации от каждого, кто хочет по насто­ящему освоиться с какой-либо областью знаний. Но прилагать мер­ку подлинной, неизменной, окончательной истины в последней ин­станции к таким знаниям, которые по самой природе вещей либо должны оставаться относительными для длинного ряда поколений и могут лишь постепенно постигать частичного завершения, либо даже (как это имеет место в космогонии, геологии, и истории чело­вечества) навсегда останутся неполными и незавершенными уже вследствие недостаточности исторического материала, — прила­гать подобную мерку к таким знаниям значит оказывать лишь свое собственное невежество и непонимание, даже если истинной подо­плекой всего этого не служит, как в данном случае, претензия на личную непогрешимость. Истина и заблуждение, подобно всем ло­гическим категориям, движущимся в полярных противоположно­стях, имеет абсолютное знание только в пределах чрезвычайно ог­раниченных...

Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Собрание сочинений. Т. 20. — С. 87—92.

Суверенно ли человеческое мышление? Прежде, чем ответить “да” или “нет” — мы должны исследовать, что такое человеческое мышление. Есть ли это мышление отдельного единичного челове­ка? Нет. Но оно существует только как индивидуальное мышление многих миллиардов прошедших, настоящих и будущих людей.

Другими словами, суверенность мышления осуществляется в ряде людей, мыслящих чрезвычайно несуверенно; познание, имею­щее безусловное право на истину, — в ряде относительных заблуж­дений; ни то, ни другое не может быть осуществлено полностью ина­че как при бесконечной продолжительности жизни человечества.

Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже встречались выше, противоречие между характером человеческо­го мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсо­лютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих

только ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в бесконечном поступательном движении, в таком ряде последовательных человеческих поколений, который, для нас по крайней мере, на практике бесконечен. В этом смысле человечес­кое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна. Су­веренно и неограниченно по своей природе, признанию возможности, исторической конечной цели; несуверенно и ограниченно
по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности.

Точно так же обстоит дело с вечными истинами. Если бы человечество пришло когда-либо к тому, чтобы оперировать одними только вечными истинами — результатами мышления, имеющие суверенное значение и безусловное право на истину, то оно дошло бы до той точки, где бесконечность интеллектуального мира оказа­лась бы реально и потенциально исчерпанной и тем самым совершилось бы пресловутое чудо сосчитанной бесчисленности.

Но ведь существуют же истины, настолько твердо установ­ленные, что всякое сомнение в них представляется нам равнозна­чащим сумасшествию? Например, что дважды два равно четырем, что сумма углов треугольника равна двум прямым, что Париж на­ходится во Франции, что человек без пищи умирает с голоду и т. д.? Значит существуют все-таки вечные истины, окончательные ис­тины в последней инстанции?

Конечно, всю область познания мы можем, согласно издавна известному способу, разделить на три больших отдела. Первый ох­ватывает все науки о неживой природе, доступные в большей или меньшей степени математической обработке, таковы: математика, астрономия, механика, физика, химия. Если кому-нибудь достав­ляет удовольствие применять большие слова к весьма простым ве­щам, то можно сказать, что некоторые результаты этих наук пред­ставляют собой вечные истины, окончательные истины в последней инстанции, почему эти науки и были названы точными. Однако да­леко не все результаты этих наук имеют такой характер. Когда в математику были введены переменные величины и когда их изменяемость была распространена до бесконечно малого и бесконечно большого, — тогда и математика, вообще столь строго нравствен­ная, совершила грехопадение: она вкусила от яблока познания, и то открыло ей путь к гигантским успехам, но вместе с тем и к заблуж­дениям. Девственное состояние абсолютной значимости, неопро­вержимой доказанности всего математического навсегда ушло в прошлое; наступила эра разногласий, и мы дошли до того, что боль­шинство людей дифференцирует и интегрирует не потому, что они понимают, что они делают, а просто потому, что верит в то, так как до сих пор результат всегда получается правильный. Еще хуже об­стоит дело в астрономии и механике, а в физике и химии находится

среди гипотез, словно в центре пчелиного роя. Да иначе оно и не мо­жет быть. В физике мы имеем дело с движением молекул, в химии — с образованием молекул из атомов, и если интерференция свето­вых волн не вымысел, то у нас нет абсолютно никакой надежды ког­да-либо увидеть эти интересные вещи собственными глазами. Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь с течением времени удивительно редкими.

Еще хуже положение дела в геологии, которая, по своей при­роде, занимается главным образом такими процессами, при кото­рых не только не присутствовали мы, но и вообще не присутствовал ни один человек. Поэтому добывание окончательных истин в по­следней инстанции сопряжено здесь с очень большим трудом, а ре­зультаты его крайне скудны.

Уразумение того, что вся совокупность процессов природы находится в систематической связи, побуждает науку выявлять эту систематическую связь повсюду, как в частности, так и в целом. Но вполне соответствующее своему предмету, исчерпывающее науч­ное изображение этой связи, построение точного, мысленного отоб­ражения мировой системы, в который мы живем, остается как для нашего времени, так и на все времена делом невозможным. Если бы в какой-нибудь момент развития человечества была построена подоб­ная окончательно завершенная система всех мировых связей, как физических, так и духовных и исторических, то тем самым область человеческого познания была бы завершена, и дальнейшее истори­ческое развитие прервалось бы с того момента, как общество было бы устроено в соответствии с этой системой, — а это было бы абсур­дом, чистой бессмыслицей. Таким образом, оказывается, что люди стоят перед противоречием: с одной стороны, перед ними задача — познать исчерпывающим образом систему мира в ее совокупной связи, а с другой стороны, их собственная природа, как и природа мировой системы, не позволяет им когда-либо полностью разрешить эту задачу. Но это противоречие не только лежит в природе обоих факторов, мира и людей, оно является также главным рычагом все­го умственного прогресса и разрушается каждодневно и постоянно в бесконечном прогрессивном развитии человечества — совершенно так, как, например, известные математические задачи находят свое решение в бесконечном ряде или непрерывной дроби. Фактически каждое мысленное отображение мировой системы остается ограни­ченным объективно-историческими условиями, субъективно-фи­зическими и духовными особенностями его автора.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Собрание сочинений. Т. 20. — С. 35—36.

И в самом деле, всякое действительное, исчерпывающее познание заключается лишь в том, что мы в мыслях поднимаем единичное из единичного в особенность, а из этой последней во всеобщность;

заключается в том, что мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем. Но форма всеобщности есть форма внутренней завершенности и тем самым бесконечности; она есть соединение многих конечных вещей в бесконечное... Всякое истинное познание природы есть познание вечного бесконечного, и поэтому оно по существу абсолютно.

Однако у этого абсолютного познания есть серьезное “но”. Подобно тому как бесконечность познаваемого материала слагается из одних лишь конечных предметов, так и бесконечность абсолютно познающего мышления слагается из бесконечного множества ко­нечных человеческих голов, которые работают над этим бесконеч­ным познанием друг возле друга и в ряде сменяющих друг друга по­колений, делает практические и теоретические промахи, исходят из неудачных, односторонних ложных посылок, идут ложными кривыми, ненадежными путями и часто не находят правильного ре­шения даже тогда, когда уткнутся в него носом (Пристли). Поэтому познание бесконечного окружено двоякого рода трудностями и мо­жет, по самой своей природе, совершаются только в виде некоторо­го бесконечного асимптотического прогресса. И этого для нас вполне достаточно, чтобы мы имели право сказать: бесконечное столь же познаваемо, сколь и непознаваемо, а это все, что нам нужно.

Энгельс Ф. Диалектика природы // Собрание сочинений. Т. 20. — С. 548—549.

Точно также мы видели, что в сфере мышления мы не можем избе­жать противоречий и что, например, противоречий между внут­ренне неограниченной человеческой способностью познания и ее действительным существовованием только в отдельных, внешне ограниченных и ограниченно познающих людях, — что это проти­воречие разрешается в таком ряде последовательных поколений, который, для нас, по крайней мере, на практике бесконечен, разре­шается в бесконечном поступательном движении.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Собрание сочинений. Т. 20. — С. 124.

В теории познания, как и во всех других областях науки, следует рассуждать диалектически, т. е. не предполагать готовым и неиз­менным наше познание, а разбирать, каким образом из незнания является знание, каким образом неполное, неточное знание стано­вится более полным и более точным.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм//

ПСС. Т. 18. — С.102.

Если существует на свете только ощущение (Авенариус, 1876), если тела суть комплексы ощущений (Мах в “Анализе ощуще­ний”), то ясно, что перед нами философский субъективизм, неиз-

бежно приводящий к отрицанию объективной истины. И если ощущения называются “элементными”, которые в одной связи дают физическое, в другой психическое, то этим, как мы видим, только запутывается, а не отвергается основной исходный пункт эмпириокритицизма. Авенариус и Мах признают источни­ком наших знаний ощущения. Они становятся, следовательно, на точку зрения эмпиризма(все знания из опыта) или сенсуализма (все знания из ощущений). Но эта точка зрения приводит к раз­личию коренных философских направлений, идеализма и мате­риализма, а не устраняет их различия, хотя бы “новым” словес­ным нарядом (“элементы”) вы ее не облекали. И сомтеист, т. е. субъективный идеалист и материалист могут признать источни­ком наших знаний ощущения. И Беркли, и Дидро вышли из Локка. Первая посылка теории познания, несомненно, состоит в том, что единственный источник наших знаний — ощущения. При­знав эту первую посылку, Мах запутывает вторую важную по­сылку: об объективной реальности, данной человеку в ощущениях, или являющейся источником человеческих ощущений. Исходя из ощущений, можно идти по линии субъективизма, приводящей к сомтеизму (“тело суть комплексы или комбинации ощущений”) и можно идти по линии объективизма, приводящей к материа­лизму (ощущения суть образы тел, внешнего мира). Для первой точки зрения — агностицизма или немного далее: субъективного идеализма объективной истины быть не может. Для второй точки зрения, т. е. материализма существенно признание объективной истины...

Все знания из опыта, из ощущений, из восприятий. Это так. Но спрашивается “принадлежит ли к восприятию”, т. е. является ли источником восприятия объективная реальность? Если да, то вы — материалист. Если нет, то вы непоследовательны и неминуе­мо придете к субъективизму, к агностицизму, — все равно, будете ли вы отрицать познаваемость вещи в себе, объективность време­ни, пространства, причинности (по Канту) или не допускать и мыс­ли о вещи в себе (по Юму). Непоследовательность вашего эмпириз­ма, вашей философии опыта будет состоять в таком случае в том, что вы отрицаете объективное содержание в опыте, объективную истину в опытном познании.

Сторонники линии Канта и Юма (в числе последних Мах и Авенариус, поскольку они не являются чистыми берклианцами) называют ас, материалистов, “метафизиками” за то, что мы при­знаем объективную реальность, данную нам в опыте, признаем объективный, независимый от человека, источник наших ощуще­ний. Мы, материалисты, вслед за Энгельсом, называем кантианцев и юмистов агностиками за то, что они отрицают объективную ре­альность как источник наших ощущений. Агностик — слово грече­ское, а значит по-гречески не; gnosis — знание. Агностик говорит:

не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая, отображае­мая нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это... От­сюда — отрицание объективной истины агностиком и терпимость, мещанская, филистерская, трусливая терпимость к учению о лич­ных, домовых, католических святых и тому подобных вещах,

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм //

ПСС.Т. 18. — С. 129 —130.

Итак, человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибав­ляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы ис­тины каждого научного положения относительны, будучи то раз­двигаемы, то сужаемы дальнейшим ростом знания. “Абсолютную истину, — говорит И. Дицген в “Экскурсиях”, — мы можем ви­деть, слышать, обонять, осязать, несомненно также познавать, но она не входит целиком (geht nicgt auf) в познание (S/195). “Само собою разумеется, что картина не исчерпывает предмета, что ху­дожник остается позади своей модели... Как может картина “сов­падать” с моделью? Приблизительно, да” (197). “Мы можем лишь относительно (релятивно) познавать природу и части ее, ибо вся­кая часть, хотя она является относительной частью природы, имеет все же природу абсолютного, природу природного целого самого по себе (des Naturganzen an sich), неисчерпываемого по­знанием... Откуда же мы знаем, что позади явлений природы, по­зади относительных истин стоит универсальная, неограничен­ная, абсолютная природа, которая не вполне обнаруживает себя человеку?.. Откуда это знание? Оно прирожденно нам. Оно дано вместе с сознанием (198)...

Но сам Дицген поправляется на той же странице: истин­ное прирожденно нам, что оно есть единое и единственное зна­ние a priori, то все же и опыт подтверждает это прирожденное знание (198).

Из всех этих заявлений Энгельса и Дицгена ясно видно, что для диалектического материализма не существует непереходимой грани между относительной и абсолютной истиной... С точки зре­ния современного материализма, т. е. марксизма, исторически ус­ловны пределы приближения наших знаний к объективной, абсо­лютной истине, но безусловно существование этой истины, безус­ловно то, что всякой научной идеологии (в отличие, например, от религиозной) соответствует объективная истина, абсолютная при­рода. Вы скажете: это различение относительной и абсолютной ис­тины неопределенно. Я отвечу вам: оно как раз настолько “неопре­деленно”, чтобы помешать превращению науки в догму в худом смысле этого слова, в нечто мертвое, застывшее, закостенелое, но

оно, в то же время как раз настолько “определенно”, чтобы отме­жеваться самым решительным и бесповоротным образом от фиде­изма и от агностицизма, от философского идеализма и от софисти­ки последователей Юма и Канта.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм //

ПСС. Т. 18. — С. 138 —139.

Ни вещества без движения, ни движения без существа в природе нет... Иначе, как через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем, ощущения вызываются действием движущейся материи на наши органы чувств. Так смотрит естествознание. Ощущение красного цвета от­ражает колебания эфира, происходящие приблизительно с быст­ротой 450 триллионов в секунду. Ощущение голубого цвета отра­жает колебания эфира с быстротой около 620 триллионов в секун­де. Колебания эфира существуют независимо от наших ощущений света. Наши ощущения света зависят от действия колебаний эфи­ра на человеческий орган зрения. Наши ощущения отражают объ­ективную реальность, т. е. что существует независимо от человечества и от человеческих ощущений. Так смотрит естествознание.

Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм //

ПСС. Т. 18.— С. 320.

Идея как процесс проходит в своем развитии три ступени. Первая форма идеи есть жизнь... Вторая форма... есть идея как познание, которое является в двойном образе теоретической и практической идеи. Процесс познания имеет своим результатом восстановление обогащенного различием единства, и это дает третью форму, форму абсолютной идеи” (391)[326].

Идея есть “истина” (С. 385 [320—321], 213). Идея, т. е. истина, как процесс — ибо истина есть процесс, — проходит в своем разви­тии три ступени: 1) жизнь; 2) процесс познания, включающий прак­тику человека и психику; 3) ступень абсолютной идеи (т. е. полной истины).

Жизнь рождает мозг. В мозгу человека рождается природа. Проверяя и применяя в практике своей и в технике правильность этих отражений, человек приходит к объективной истине.

Ленин В. И. Конспекты и фрагменты.//
ПСС. Т. 29. — С. 183.

Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной ис­тинностью, вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В прак­тике должен доказать человек истинность, т. е. действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практи­ки, есть чисто схоластический вопрос.

Недовольный абстрактным мышлением, Фейербах апел­лирует к чувственному созерцанию, но он рассматривает чувст­венность — не как практическую, человечески-чувственную де­ятельность.

Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Собрание сочинений. Т. 3. — С. 1—3.

13.3. Позитивистская и персоналистская концепции познания. Знание и вера

Дата добавления: 2014-11-06