Языковые сферы социального воздействия

Может ли общество воздействовать на язык? И.А. Бодуэн де Куртенэ отвечал на этот вопрос положительно, Ф. де Соссюр – отрицал. Только следует уточнить, что надо считать социальным воздействием на язык. Так, табу в архаических социумах следует признать как попытку воздействия на явления действительности, например, ребенка называли негативным именем Неждан, чтобы злые духи на него не позарились.

Лексические запреты резко возрастают во времена идеологических сдвигов. Последствия социальных сдвигов сказываются и на языке. подробнее

подробнее

	(Во времена резких идеологических сдвигов сознательный разрыв с определенной традицией психологически «требует» хотя бы частичного отказа от соответствующего языка; прежде нейтральные языковые единицы подвергаются «изгнанию», запрету на произнесение. Происходят массовые лексические замены. Ср. лексические замены в русском послереволюционном языке: было министр, стало народный комиссар; вместо солдата и офицера декретом в Красной Армии были введены обращения командир и боец или красноармеец; вместо губерний и уездов – области и районы, вместо жалованья – зарплата и т.п. (Ю.С. Маслов, 2007; Н.Б. Мечковская, 1998; ср. В.П. Москвин, 2007). Массовые замены номинаций происходят в разные исторические эпохи. В 1797 г. (при Павле) был издан декрет об «изъятии из употребления некоторых слов и замене их другими». Слова отменяемые: взамен их повелено употреблять: сержант унтер-офицер общество этого слова совсем не писать граждане жители или обыватели отечество государство приверженность привязанность, или усердие (В.В. Виноградов, 1982, с. 193). Период конца ХХ – начала ХХI вв. ознаменовался очередными массовыми заменами в области номинаций. По-прежнему, массовые замены указывают на сознательный разрыв с определенной языковой традицией (Е.П. Сеничкина, 2006, с. 51).)

А.М. Селищев в книге «Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917–1926)» описал сходные процессы, которые происходили в русском и французском языках эпохи революции. В условиях крайней политизации общества, острой полемики возродилась крайне патетическая фразеология и образность: рушится царство насилия, суровая рука революционной законности. Стали обычными элементы просторечия, жаргонизмы, широко распространилось тыканье, имели место многочисленные замены слов, например, обращение товарищ, милиция = полиция, командир = офицер – лексические замены, запреты и эвфемизмы стали служить средством языковой демагогии и политического манипулирования. Подробнее

подробнее

	(Изучение языковой демагогии и речевого манипулирования стало актуальной проблемой лингвистики со второй половины ХХ в. (Е.П. Се­ничкина, 2008, с. 23–27).При манипулировании общественным созна­нием нарушается культура речевого общения, морально-нравственные ориентиры общества подвергаются небезобидному видоизмению. Так, набор общих фраз, оформленных в виде морально-этических или политических лозунгов, позволяет манипулятору, с одной стороны, скрыть истинные мотивы своей речи, с другой стороны, ввести адресата в заблуж­дение. Так, например, искусный речевой манипуляр Остап Бендер из романа И. Ильфа и Е. Петрова “12 стульев” строит свою речь, используя общие фразы, информативную неопределенность, речевые штампы и лозунги, игру на чувствах адресата. Всё это преследует одну цель – выманить деньги из участников неофициального собрания: – Граждане! – сказал Остап, открывая заседание. – Жизнь диктует свои законы, свои жестокие законы. Я не стану говорить вам о цели нашего собрания – она вам известна. Цель святая. Отовсюду мы слышим стоны. Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи. Мы должны протянуть руку помощи, и мы её протянем. Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те и другие спят в своих постелях и накрываются теплыми одеялами. Одни лишь маленькие дети, беспризорные дети, находятся без призора. Эти цветы улицы, или, как выражаются пролетарии умственного труда, цветы на асфальте, заслуживают лучшей участи. Мы, господа присяжные заседатели, им поможем. В этой речи использован прием “блистательной неопределенности”. Он состоит в том, чтобы не употребляя конкретных фактов, не говоря о прямых намерениях, сыграть на эмоциях адресата, создать необходимое манипу­лятору впечатление о ситуации. В целом, речевое манипулирование осуществляется на трех основных уровнях (ярусах) речи: 1) фактическом; 2) логическом и 3) языковом. На фактическом уровне информация дозируется и искажается, что значительно искажает представление о том или ином человеке или явлении действительности. На логическом уровне в манипулятивных целях нарушаются законы логики, используются приемы ложной аргументации. На языковом уровне в манипулятивной речи используются разнообразнейшие приемы: а) закрепление за языковой единицей не свойственного ей оттенка значения; б) использование тропов (переносных значений слов и выражений); в) употребление стилистических фигур. Следует разграничивать обычные приемы языковой выразительности и речевое манипулирование как явление. Обращение к эмоциям не редкость в рекламе. Например, в рекламе многих лекарств, парфюмерии, косметики часто используют при­ём внушения беспокойства. Таковы слова об опасности кариеса и тревожная интонация в рекламе зубных паст и жевательной резинки: Каждый раз после еды во рту нарушается кис­лотно-щелочной баланс (уже сам этот наукооб­разный термин пугает) и возникает опасность кариеса. На приёме внушения беспокойства строится телевизионная реклама шампуня «Head & Shoulders». В лифте женщина замеча­ет перхоть на плечах мужчины и с неприязнью отворачивается. Женский голос за кадром: Бе­зупречный внешний вид придаёт вам уве­ренностьв себе, но одна маленькая деталь мо­жет всё перечеркнуть.Подчас незаметная для вас, она очевидна окружающим. Перхоть. Угрозу выражают слова безупречный, уверен­ность, всё перечеркнуть. Впечатление усилено благодаря умелому распределению мужских и женских ролей: главный персонаж – мужчина, замечает перхоть женщина и за кадром – жен­ский голос. В конце рекламного ролика, вымыв предварительно голову рекламируемым шампу­нем, мужчина поднимается в офис по эскала­тору. Женский голос за кадром: Не давайте пер­хоти ни малейшего шанса. «Head & Shoulders». И вы всегда на высоте. В этой фразе перхоть представлена как враг, и победа над ней – усло­вие успеха. В рекламе часто используют социальные мотивы. Потребителю обещают повы­шение его социального статуса, приобщение к миру избранных: «Pilodoro» – колготки для ма­леньких принцесс; к миру знаменитых: «Lux» – мыло красоты для звёзд экрана; к миру мастер­ски делающих своё дело: Мах Factor International» – косметика для профессионалов; или хо­тя бы тех, кому посчастливилось жить в слывущих благополучными странах и городах. Например: «L & М» – свидание с Америкой (реклама сигарет); Открой­те для себя истинно американский шоколад «Hershey's!»; Джинсы – в них выросла вся Америка. Многие слова и выражения бывают неод­нозначными, и это прекрасный инструмент манипуляций. Приведем пример из рекламы. Слово первый может значить «первый по порядку» или «лучший». Но обосновать превосходство товара бывает не­легко. Поэтому рекламодатели нередко употреб­ляют слово в значении «первый по порядку», при этом провоцируя оценочное понимание. В кадре – кабинет стоматолога. Входит врач и говорит: Мне доставляет удовольствие сооб­щить вам, что не содержащая сахара жева­тельная резинка «Dirol» с ксилитом одобрена теперь Минздравом России как первая жева­тельная резинка, которая нейтрализует ки­слоту, разрушающую зубы. В конструкцию одобрена как первая жева­тельная резинка вместо слова первая можно подставить прилагательное лучшая, но нельзя подставить порядковое числительное вторая, третья и т.д. Похожим образом устроена ре­клама конкурирующей фирмы: Подушечки «Orbit» – первые жевательные подушечки, об­ладающие вкусом и всеми качествами «Orbit» (логически более чем странное утверждение, но сейчас это неважно). «Orbit» помогает пред­отвратить кариес. Вот почему «Orbit» – пер­вая жевательная резинка, признанная Всемир­ной федерацией стоматологов. Слово первый употреблено дважды. Один раз – в порядковом значении. Второе же его употребление, на самом деле тоже порядковое, может пониматься как оценочное из-за слов вот почему. Такую связь естественно установить между сообщением о качествах жевательнойрезинки и её оценкой; причинная же связь между действием резинки и порядковым номером её регистрации выгля­дит абсурдно, хотя формально утверждается именно это. Замечательный пример неоднозначного понимания слов содержится в трагедии У. Шекспира «Макбет». Шотландский король Мак­бет был воодушевлён на преступления ворож­бой ведьмы: Лей кровь, играй людьми. Ты защищен Судьбой от всех, кто женщиной рождён. Как известно, Макбет погибает в поединке с Макдуфом, который по­явился на свет с помощью кесарева сече­ния. В публицистике используются такие приемы речевого манипули­рования, как упрощение подаваемой информации, сведение сложного к простому вдоступном,ярко запоминающемся образе. При этом манипулятора нисколько не заботит тот факт, что образ является вульгаризованным и искажающим действительность. В прессе как прием речевого манипулирования используются катего­ричные, безапелляционные заявления, не сопровождающиеся фактами и доказательствами; побуждение к действию осуществляется путем кос­венного указания на преимущество одного или нецелесообразность другого поведения. При этом модели поведения преднамеренно внушаются, не сопровождаясь обоснованной аргументацией фактов. К эмоциям обращались и главные лозунги президентской избирательной кампании 1996 г.: Голосуй сердцем (призыв довериться чувст­вам) и Голосуй – или проиграешь (внушение беспокойства). Ещё одно начало, используемое для языко­вого манипулирования, – социальное самочув­ствие человека. Разделение на «своих» и «чужих», желание быть, как все, осознаниесвоего места в обществе и стремление его улучшить – все это в значительной мере определяет поведение человека. Например, говоря мы, автор текста как бы ав­томатически объединяет мнение слушающего со своим: Мы все любим путешествия. При­меняя вместо слова террористы слово пов­станцы, автор тем самым сообщает о своей со­лидарности с ними (и приглашает слушающего разделить её), а пользуясь, скажем, выражени­ем лица кавказской национальности, дистанци­руется от этих самых лиц, играет на противопо­ставлении «свой» – «чужой», предполагаемом у собеседника. Говоря подчеркнуто сложно, чело­век указывает: его слова предназначены лишь для тех немногих, кто способен понять. Тем са­мым он манипулирует как «посвященными» (их отношение к автору становится менее критиче­ским, чем он того, может быть, заслуживает), так и «непосвящёнными»: им достаточно жёстко ука­зывают на то, что их мнение безразлично, или же на то, что от них что-то скрывают. Для достижения речевого манипулирования используются приемы лексической интерпретации событий. Под приемом лексической интерпретации событий понимается необоснованная актуализация дополнительного смысла высказывания. В высказывание вводится такое слово или сочетание, в котором актуализируется новый оттенок значения. Этот оттенок значения искажает подлинное положение дел. Например: По данным из администрации президента, планируется назначение С. Кириенко главой Сбербанка РФ для продолжения им финансовых манипу­ляций на внешнем и внутреннем рынках… Слово манипуляция, употребленное в высказывании, имеет два значения: 1) сложные действия; 2) махинации, мошенничество. Благодаря речевому манипулированию, актуализировано второе, переносное, значение. В сознании адресата газетной заметки активизируются негативные ассоци­ации. Много средств манипулирования содержится в синтаксисе. Это и 1) употребление пассивного залога вместо активного, и 2) многочисленные конструкции с отглагольными именами (захвачены заложники, захват заложников вместо террористы захватили заложников). Лингвисты заме­чают: при использовании пассивного залога о реальном производителе действия можно не упоминать, на первый план выходит само событие, а ответственность за него вроде бы никто и не несет. Так, в английском газете “Гардиан” было написано: “ Спецназ открыл огонь и застрелил 11 африканских демонстрантов ”. В газете “Таймс” сообщение о том же событии было построено иначе: “ 11 африканцев были застрелены и 15 ранены, когда родезийская полиция открыла огонь по бесчинствующей толпе ”. Во втором примере не только используются различные слова (африканские демонстранты и бесчинствующая толпа), но и сама конструкция фразы снимает с полицейских ответственность за гибель демонстрантов. Они не только не обозначены как производители убийства, но даже связь между стрельбой и жертвами оформлена как временн?ая (союз когда), а не причинная (П. Паршин, Ю. Пирогова, 1998). Для речевого манипулирования важен и такой синтаксический прием, как порядок элементов сочинительных конструкций. Помещая какой-то элемент на первое место, говорящий, например, может обозначить отноше­ния “свой” – “чужой”. Например, о матче между “Спартаком” и “Ро­тором” скажет болельщик “Спартака”, а о французско-российской встрече на высшем уровне – француз.)

Ранее ученые считали, что язык и идеология во французских словарях революционного периода являются особым памятником языковой свободы, одним из достижений Великой французской революции. Лингвисты положительно оценивали серию появившихся в то время деидеологизированных словарей французского языка. Распространение национального языка по всей территории страны считалось одним из гуманитарных приоритетов революции. Современное исследование словарей эпохи французской революции, предпринятое бельгийскими лингвистами (П.П. Десме, Й. Рорик, П. Свиггерс), показало, что не только не произошло «освобождения» от догматов, но и вообще деидеологизация оказалась мифом, так как на смену одной идеологии пришла другая (Ideologies of language, 1990). Н.А. Купина осуществила языковой анализ ряда толковых словарей эпохи Советского Союза, преимущественно анализ «Толкового словаря русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова, «который с полным правом можно отнести к лексикографическим памятникам тоталитарной эпохи» (Н.А. Купина, 1995, с. 4) и пришла к заключению, что тоталитарный язык – не научная абстракция, а реальность. Формирование русского тоталитарного языка началось под влиянием Октябрьской революции, осуществлялось под жестким давлением идеологии (фактически – политики) и при поддержке носителей русского языка, в том числе – одаренных писателей и поэтов. подробнее

подробнее

	(Тоталитарный язык организован системно. Он располагает своим словарем, который можно представить в виде блоков идеологем, связанных между собой жесткими структурными отношениями. Блоки идеологем поддерживаются прецедентными текстами из первоисточников, Истории ВКП (б), программных документов партии, из газет, речей и произведений идеологически авторитетных государственных деятелей, писателей, поэтов и даже ученых. На базе прецедентных текстов формируются мифы тоталитарной эпохи. Сверхтекст мифологем моделирует пространство, время, идеологически обобщенную точку зрения, структурирует и коннотирует объекты нового ментального мира, задает направления манипуляциям языковым сознанием. Н.А. Купина делает вывод: для оздоровления русского языка требуется время. В процесс этого оздоровления должна вмешаться лингвистическая экология, основанная, в частности, на изучении языка тоталитарной эпохи (Н.А. Купина, 1995, с. 138–139).)

Всё же о сознательном воздействии общества на язык (а не на сознание людей) можно говорить применительно к трём языковым сферам:

1) графике и орфографии;

2) терминологии;

3) нормативно-стилистической системе языка.

1. Общество воздействует на язык через реформы письменности. В реформах письма представлены, во-первых, самые ранние факты в истории языковой политики (VIII в. до н.э. в Китае); во-вторых, самые известные, шумные и скандальные события из этой истории. Острота общественной реакции на реформы письма не случайны.

Все графико-орфографические реформы, включая такие особые случаи, как создание или заимствование письма (у истоков отдельных традиций), социально обусловлены. Их истинные мотивы лежат не в сфере рационализации письма, но в области социальной семиотики. Социальная маркированность графико-орфографических реформ представлена трёмя видами: 1) конфессиональная; 2) национально-языковая; 3) в терминах оппозиции «элитарность – демократичность».

Графика и орфография – это та область в языке, которая более всего доступна рационализации, однако и здесь реформы не так легки. Общеизвестен консерватизм английской орфографии, о которой шутят: «Пишется Ливерпуль, а читается Манчестер», – сохраняет очень давние традиции. С начала христианизации английская орфография перестраивалась лишь однажды.

Известно, если между орфографической нормой и потребностями практики возникает конфликт, то этого ещё недостаточно для реформирования. Нужна психологическая готовность общества к изменениям. Не случайно реформы письма проводились в русле широких социальных преобразований. Таковы, например:

Петровская реформа русской графики 1708–1710 гг.;

Дата добавления: 2014-10-17