Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Виды эмоциональных переживаний




В многообразных проявлениях эмоциональной сферы личности можно разли­чать три основных уровня. Первый — это уровень органической аффективно-эмоциональной чувствительности. Сюда относятся элементарные так называе­мые физические чувствования — удовольствия, неудовольствия, связанные по преимуществу с органическими потребностями. Чувствования такого рода мо­гут носить более или менее специализированный местный характер, выступая в качестве эмоциональной окраски или тона отдельного процесса ощущения. Они могут приобрести и более общий, разлитой характер; выражая общее более или менее разлитое органическое самочувствие индивида, эти эмоциональные состо­яния носят неопредмеченный характер. Примером может служить чувство бес­предметной тоски, такой же беспредметной тревоги или радости. Каждое такое чувство отражает объективное состояние индивида, находящегося в определен­ных взаимоотношениях с окружающим миром. И «беспредметная» тревога мо­жет быть вызвана каким-нибудь предметом; но хотя его присутствие вызвало чувство тревоги, это чувство может не быть направлено на него, и связь чувства с предметом, который объективно вызвал его, может не быть осознана.

Классификация эмоций, намеченная М. И. Аствацатуровым, которая исходит из патоло­гического состояния органов и рассматривает различные чувства как результат нарушения их деятельности (тревогу как результат нарушения сердечной деятельности и т. д.), может, очевидно, относиться лишь к этому уровню эмоционально-эффективных процессов, да и их она охватывает лишь отчасти, преимущественно в патологических формах. Беспредметный страх или тоска, вообще говоря, патологическое явление.

Следующий, более высокий, уровень эмоциональных проявлений составляют предметные чувства, соответствующие предметному восприятию и предметному действию. Опредмеченность чувства означает более высокий уровень его осо­знания. На смену беспредметной тревоге приходит страх перед чем-нибудь. Че­ловеку может быть «вообще» тревожно, но боятся люди всегда чего-то, точно так же удивляются чему-то и любят кого-то. На предыдущем уровне — органиче­ской аффективно-эмоциональной чувствительности — чувство непосредственно выражало состояние организма, хотя, конечно, организма не изолированного, а находящегося в определенных отношениях с окружающей действительно­стью. Однако само отношение не было осознанным содержанием чувства. На втором уровне чувство является уже не чем иным, как выражением в осознан­ном переживании отношения человека к миру.

Так же как восприятие не является суммой отдельных ощущений, эмоции — чувства — не представляют собой простую сумму или агрегат чувственных воз­буждений, исходящих от отдельных висцеральных реакций. Чувства человека — это сложные целостные образования, которые организуются вокруг опре­деленных объектов, лиц или даже предметных областей (например, искусство) и определенных сфер деятельности. <...> Отдельные чувственные компонен­ты эмоций возникают внутри целостных чувств, обусловленные и опосредованные ими, а значит, и тем отношением к объектам, которое выражается в чувстве. Таким образом, даже элементарные компоненты чувства у человека представля­ют собой нечто большее и нечто иное, чем простое выражение происходящих в индивиде органических процессов.

Опредмеченность чувств находит высшее выражение в том, что сами чувства дифференцируются в зависимости от предметной сферы, к которой относят­ся. Эти чувства обычно называются предметными чувствами и подразделяются на интеллектуальные, эстетические и моральные. Ценность, качественный уровень этих чувств зависят от их содержания, от того, какое отношение и к какому объекту они выражают. Это отношение всегда имеет идеологический смысл. Идеологическое содержание чувства, представленное в виде пережива­ния, и определяет его ценность.

В центре моральных чувств — человек; моральные чувства в конечном счете выражают — в форме переживания — отношения человека к человеку, к обще­ству; их многообразие отражает многообразие человеческих отношений. Мо­ральные чувства уходят своими корнями в общественное бытие людей. Обще­ственные межличностные отношения служат не только «базисом», предпосыл­кой возникновения человеческих чувств, но и определяют их содержание. Всякое чувство как переживание является отражением чего-то значимого для индиви­да; в моральных чувствах нечто объективно общественно значимое пережива­ется вместе с тем как личностно значимое.

Существование интеллектуальных чувств — удивления, с которого, по Пла­тону, начинается всякое познание, любопытства и любознательности, чувства со­мнения и уверенности в суждении и т. п. — является ярким доказательством взаимопроникновения интеллектуальных и эмоциональных моментов.

Связь чувства с предметом, который его вызывает и на который оно направ­лено, выступает особенно ярко в эстетических переживаниях. Это заставляло некоторых говорить применительно к эстетическому чувству, что оно является «вчувствованием» в предмет. Чувство уже не просто вызывается предметом, оно не только направляется на него, оно как бы входит, проникает в него, оно по-своему познает его сущность, а не только как бы извне относится к нему, и притом познает с какой-то интимной проникновенностью. Когда произведение искусства, картина природы или человек вызывают у меня эстетическое чувство, то это означает не просто, что они мне нравятся, что мне приятно на них смот­реть, что вид их доставляет мне удовольствие; в эстетическом чувстве, которое они у меня вызывают, я познаю специфически эстетическое качество — их кра­соту. Это их специфическое качество, собственно говоря, может быть познано только через посредство чувства. Чувства, таким образом, в своеобразных и со­вершенно специфических формах выполняют и познавательную функцию, кото­рая на высших уровнях приобретает осознанно объективированный характер. Познавательный аспект эмоций в их высших проявлениях является завершаю­щим звеном в сложных взаимоотношениях эмоциональной и интеллектуальной сферы у человека. На всем протяжении своего развития они образуют противо­речивое единство. На самых ранних стадиях предметно-познавательные и аф­фективные моменты не отдифференцированы. По мере того как они дифферен­цируются, между ними создается антагонизм, противоречие, которое, однако, не упраздняет их единства. Вся история развития аффективно-эмоциональной сферы, переход от примитивных аффектов и ощущений к высшим чувствам, связана с развитием интеллектуальной сферы и взаимопроникновением интел­лектуального и эмоционального. Сначала чувства вызываются ощущениями, восприятиями непосредственно наличных предметов; затем, с развитием вос­произведения, представления, также начинают вызывать чувства; воображение движется ими и, в свою очередь, их питает: наконец, и отвлеченные мысли начи­нают вызывать иногда весьма сильные чувства.

Сначала эмоции полонят познание: человек в состоянии понять в действиях других людей только то, что сам чувствует. Затем познание освобождается от чувства; человек может понять и то, что собственному его чувству чуждо: он может, как учит Б. Спиноза, не любить и не ненавидеть, а только понимать чело­веческие поступки так, как если бы речь шла о теоремах. И наконец, чувство, которое прежде подчиняло познание, которое затем отделилось от него, начинает следовать за познанием. Углубленное понимание общественной значимости зна­ния направляет чувство человека. Он не только понимает, какое дело правое; его любовь и его ненависть распределяются в соответствии с этим пониманием.

В процессе развития эмоциональные и предметно-познавательные моменты все более дифференцируются. Отделившись от них, чувства начинают направ­ляться на предметы, выражать отношение к ним субъекта. И наконец, на высших ступенях развития чувства возможно, как мы видели на примере эстетических чувств, восстановление на высшей основе более тесного единства и взаимопро­никновения эмоционального и предметного. В этих высших предметных чув­ствах особенно непосредственно и ярко проявляется обусловленность их разви­тия общественно-историческим развитием. Порождая предметное бытие различ­ных областей культуры, общественная практика отчасти порождает, отчасти развивает чувства человека как подлинно человеческие чувства. Каждая новая предметная область, которая создается в общественной практике и отражается в человеческом сознании, порождает новые чувства, и в новых чувствах устанав­ливается новое отношение человека к миру.

Наконец, над предметными чувствами (восхищения одним предметом и от­вращения к другому, любви или ненависти к определенному лицу, возмущения каким-либо поступком или событием и т. п.) поднимаются более обобщенные чувства (аналогичные по уровню обобщенности отвлеченному мышлению), как-то: чувство юмора, иронии, чувство возвышенного, траг

ического и т. п. Эти чув­ства тоже могут иногда выступать как более или менее частные состояния[203], при­уроченные к определенному случаю, но по большей части они выражают общие более или менее устойчивые мировоззренческие установки личности. Мы бы назвали их мировоззренческими чувствами.

Уже чувство комического, с которым нельзя смешивать ни юмор, ни иронию, заключает в себе интеллектуальный момент как существенный компонент. Чув­ство комического возникает в результате внезапно обнаруживающегося несоот­ветствия между кажущейся значительностью действующего лица и ничтожно­стью, неуклюжестью, вообще несуразностью его поведения, между поведением, рассчитанным на более или менее значительную ситуацию, и пустяковым харак­тером ситуации, в которой оно совершается. Комическим, смешным кажется то, что выступает сперва с видимостью превосходства и затем обнаруживает свою несостоятельность. Несоответствие или несуразность, обычно заключенные в ко­мическом, сами по себе еще не создают этого впечатления. Для возникновения чувства комизма необходимо совершающееся на глазах у человека разоблаче­ние неосновательной претензии.

Чувство комического предполагает, таким образом, понимание несоответст­вия. Но иногда, когда речь идет о несоответствии поведения в какой-нибудь более или менее обыденной житейской ситуации, сознание этого несоответствия легко доступно и потому очень рано наблюдается у детей (как показало, в част­ности, исследование Жуковской).

Значительно сложнее, чем чувство комического, собственно юмор и ирония. Юмор предполагает, что за смешным, за вызывающими смех недостатками чув­ствуется что-то положительное, привлекательное. С юмором смеются над недо­статками любимого. В юморе смех сочетается с симпатией к тому, на что он направляется. Английский писатель Дж. Мередит прямо определяет юмор как способность смеяться над тем, что любишь. С юмором относятся к смешным маленьким слабостям или не очень существенным и во всяком случае безобид­ным недостаткам, когда чувствуется, что за ними скрыты реальные достоинства. Чувство юмора предполагает, таким образом, наличие в одном явлении или лице и отрицательных, и положительных сторон. Юмористическое отношение к это­му факту, очевидно, возможно, пока в нашей оценке положительные моменты перевешивают отрицательные. По мере того как это соотношение в наших гла­зах сдвигается и отрицательные стороны получают перевес над положительны­ми, чувство юмора начинает переходить в чувство трагического или во всяком случае проникаться трагическими нотками; в добродушный смех юмора включа­ются боль и горечь. Таким не лишенным трагизма юмором был юмор Н. В. Го­голя: недаром Гоголь характеризовал свой юмор как видимый миру смех сквозь невидимые миру слезы.

Чистый юмор означает реалистическое «приятие мира» со всеми его слабо­стями и недостатками, которых не лишено в реальной действительности даже самое лучшее, но и со всем тем ценным, что за этими недостатками и слабостями скрывается. Чистый юмор относится к миру, как к любимому существу, над смешными сторонами и милыми маленькими слабостями которого приятно по­смеяться, чтобы почувствовать особенно остро его бесспорные достоинства. Да­же тогда, когда юмор серьезно относится к тем недостаткам, которые вызывают смех, он всегда воспринимает их как сторону, как момент положительной в своей основе действительности.

Ирония расщепляет то единство, из которого исходит юмор. Она противопо­ставляет положительное отрицательному, идеал — действительности, возвышен­ное — смешному, бесконечное — конечному. Смешное, безобразное воспринима­ется уже не как оболочка и не как момент, включенный в ценное и прекрасное, и тем более не как естественная и закономерная форма его проявления, а только как его противоположность, на которую направляется острие иронического сме­ха. Ирония разит несовершенства мира с позиций возвышающегося над ними идеала. Поэтому ирония, а не более реалистический по своему духу юмор, была основным мотивом романтиков.

Ирония, как, впрочем, и юмор, но ирония особенно, невозможна без чувства возвышенного. В чистом виде ирония предполагает, что человек чувствует свое превосходство над предметом, вызывающим у него ироническое отношение.

Когда предмет этот или лицо выступает как торжествующая сила, ирония, стано­вясь бичующей, гневной, негодующей, иногда проникаясь горечью, переходит в сарказм. Вместо того чтобы спокойно и несколько высокомерно разить сверху, она начинает биться со своим противником — хлестать и бичевать его.

Истинная ирония всегда направляется на свой объект с каких-то вышестоя­щих позиций; она отрицает то, во что метит, во имя чего-то лучшего. Она может быть высокомерной, но не мелочной, не злобной. Становясь злобной, она перехо­дит в насмешку, в издевку. И хотя между подлинной иронией и насмешкой или издевкой как будто едва уловимая грань, в действительности они — противопо­ложности. Злобная насмешка и издевка не говорят о превосходстве, а, наоборот, выдают скрывающееся за ними чувство озлобления ничтожного и мелкого суще­ства против всего, что выше и лучше его. Если за иронией стоит идеал, в своей возвышенности иногда слишком абстрактный внешне, может быть, слишком вы­сокомерно противопоставляющий себя действительности, то за насмешкой и из­девкой, которые некоторые люди склонны распространять на все, скрывается чаще всего цинизм, не признающий ничего ценного.

Чувства комического, юмора, иронии, сарказма — все это разновидности смешного. Все эти чувства отражаются на человеческом лице, в улыбке и нахо­дят себе отзвук в смехе. Улыбка и смех, будучи первоначально выражением — сначала рефлекторным — элементарного удовольствия, органического благопо­лучия, вбирают в себя в конце концов все высоты и глубины, доступные филосо­фии человеческого духа; оставаясь внешне почти тем же, чем они были, улыбка и смех в ходе исторического развития человека приобретают все более глубокое и тонкое психологическое содержание.

В то время как чувство иронии, ироническое отношение к действительности расщепляет и внешне противопоставляет позитивное и отрицательное, добро и зло, трагическое чувство, так же как и чувство юмористическое, исходит из их реального единства. Высший трагизм заключается в осознании того, что в слож­ном противоречивом ходе жизни добро и зло переплетаются, так что путь к добру слишком часто неизбежно проходит через зло и осуществление благой цели в силу внешней логики событий и ситуации влечет за собой прискорбные последствия. Трагическое чувство рождается из осознания этой фактической взаимосвязи и взаимозависимости добра и зла. Юмористическое отношение к этому положению возможно только, поскольку зло рассматривается лишь как несущественный момент благой в своей основе действительности, как преходя­щий эпизод в ходе событий, который в конечном счете закономерно ведет к благим результатам. Но когда зло начинает восприниматься как существенная сторона действительности, как заключающееся в самой основе и закономерном ходе ее, юмористическое чувство неизбежно переходит в чувство трагическое. При этом трагическое чувство, констатируя фактическую взаимосвязь добра и зла, остро переживает их принципиальную несовместимость.

Трагическое чувство тоже, хотя и совсем по-иному, чем ирония, связано с чувством возвышенного. Если в иронии возвышенное внешне противостоит злу, Низменной действительности, то для трагического чувства возвышенное вступает в схватку, в борьбу со злом, с тем, что есть в действительности низменного.

Из трагического чувства рождается особое восприятие героического — чув­ство трагического героя, который, остро чувствуя роковую силу зла, борется за благо и, борясь за правое дело, чувствует себя вынужденным неумолимой логи­кой событий иногда идти к добру через зло.

Чувства юмора, иронии, трагизма — это чувства, выражающие весьма обоб­щенное отношение к действительности. Превращаясь в господствующее, более или менее устойчивое, характерное для того или иного человека общее чувство, они выражают мировоззренческие установки человека. Не служа специальным побуждением для какого-нибудь частного действия, как, например, связанное с влечением к какому-нибудь предмету чувство удовольствия или неудовольст­вия от какого-нибудь чувственного раздражителя, чувство трагического, юмор, ирония, выражая обобщенное отношение человека к миру, опосредованно ска­зываются на всем его поведении, на самых различных его действиях и поступ­ках, во всем образе его жизни.

В развитии эмоций можно, таким образом, наметить следующие ступени:

1) элементарные чувствования как проявления органической аффективной чув­ствительности, играющие у человека подчиненную роль общего эмоционального фона, окраски, тона или же компонента более сложных чувств; 2) разнообраз­ные предметные чувства в виде специфических эмоциональных процессов и состояний; 3) обобщенные мировоззренческие чувства; все они образуют основ­ные проявления эмоциональной сферы, органически включенной в жизнь лич­ности. Наряду с ними нужно выделить отличные от них, но родственные им аффекты, а также страсти.

Аффекты. Аффект — это стремительно и бурно протекающий эмоциональ­ный процесс взрывного характера, который может дать не подчиненную созна­тельному волевому контролю разрядку в действии. Именно аффекты по преиму­ществу связаны с шоками — потрясениями, выражающимися в дезорганизации деятельности. Дезорганизующая роль аффекта может отразиться на моторике, выразиться в дезорганизации моторного аспекта деятельности в силу того, что в аффективном состоянии в нее вклиниваются непроизвольные, органически де­терминированные, реакции. «Выразительные» движения подменяют действие или, входя в него как часть, как компонент, дезорганизуют его. Эмоциональные про­цессы по отношению к предметным действиям нормально выполняют лишь «то­нические» функции, определяя готовность к действию, его темпы и т. п. В аффек­те эмоциональное возбуждение, получая непосредственный доступ к моторике, может дезорганизовать нормальные пути ее регулирования.

Аффективные процессы могут представлять собой дезорганизацию деятель­ности и в другом, более высоком плане, в плане не моторики, а собственно дей­ствия. Аффективное состояние выражается в заторможенности сознательной деятельности. В состоянии аффекта человек теряет голову. Поэтому в аффек­тивном действии в той или иной мере может быть нарушен сознательный конт­роль в выборе действия. Действие в состоянии аффекта, т. е. аффективное дей­ствие, как бы вырывается у человека, а не вполне регулируется им. Поэтому аффект, «сильное душевное волнение» (говоря словами нашего кодекса), рас­сматривается как смягчающее вину обстоятельство. <...>

Аффективные взрывы вызываются обычно конфликтом противоположно на­правленных тенденций, сверхтрудным торможением — задержкой какой-нибудь навязчивой тенденции или вообще сверхсильным эмоциональным возбуждени­ем. Роль конфликта противоположно направленных тенденций или задержки какой-нибудь навязчивой тенденции в качестве механизма аффекта выявило на обширном и разнообразном экспериментальном материале посвященное аффек­там исследование А. Р. Лурия[204]. По данным этого исследования, конфликт вы­зывает тем более резкое аффективное состояние, чем ближе к моторной сфере он разыгрывается: здесь в аффективном состоянии нарушаются прежде всего выс­шие автоматизмы, утрачиваются обобщенные схемы действий. По мере того как конфликт переносится в интеллектуальную сферу, его патогенное влияние обыч­но ослабляется и аффект легче поддается преодолению.

Конфликтная, напряженная ситуация, в которой образуется аффект, опреде­ляет вместе с тем и стадию, в которой он может — и, значит, должен — быть преодолен. Если часто говорят, что человек в состоянии аффекта теряет голову и потому совершает безответственные поступки, то в известном смысле правиль­но обратное: человек потому теряет голову, что, отдавши себя во власть аффекта, предается безответственному действию — выключает мысль о последствиях то­го, что он делает, сосредоточивается лишь на том, что его к этому действию тол­кает; именно процесс напряженного бездумного действия без мысли о послед­ствиях, но с острым переживанием порыва, который тебя подхватывает и несет, он-то именно дурманит и пьянит. Законченно аффективный характер эмоцио­нальная вспышка приобретает лишь тогда, когда прорывается в действии. По­этому вопрос должен ставиться не так: преодолевайте — неизвестно каким об­разом — уже овладевший вами аффект, и вы не допустите безответственного аффективного поступка как внешнего выражения внутри уже в законченном виде оформившегося аффекта; а, скорее, так: не давайте зародившемуся аффек­ту прорваться в сферу действия, и вы преодолеете свой аффект, снимете с нарож­дающегося в вас эмоционального состояния его аффективный характер. Чув­ство не только проявляется в действии, в котором оно выражается, оно и форми­руется в нем — развивается, изменяется и преобразуется.

Страсти. С аффектами в психологической литературе часто сближают страс­ти. Между тем общим для них собственно является лишь количественный мо­мент интенсивности эмоционального возбуждения. По существу же они глубоко различны.

Страсть — это сильное, стойкое, длительное чувство, которое, пустив корни в человеке, захватывает его и владеет им. Характерным для страсти является сила чувства, выражающаяся в соответствующей направленности всех помыслов лич­ности, и его устойчивость; страсть может давать вспышки, но сама не является вспышкой. Страсть всегда выражается в сосредоточенности, собранности по­мыслов и сил, их направленности на единую цель. В страсти, таким образом, ярко выражен волевой момент стремления; страсть представляет собой единство эмоциональных и волевых моментов; стремление в нем преобладает над чув­ствованием. Вместе с тем характерным для страсти является своеобразное соче­тание активности с пассивностью. Страсть полонит, захватывает человека; ис­пытывая страсть, человек является как бы страдающим, пассивным существом, находящимся во власти какой-то силы, но эта сила, которая им владеет, вместе с тем от него же и исходит.

Это объективное раздвоение, заключающееся в природе страсти, служит от­правной точкой для двух различных и даже диаметрально противоположных ее трактовок; притом в трактовке этой частной проблемы находят себе яркое выражение две различные общефилософские, мировоззренческие установки. Бы­ло даже время, время Р. Декарта и Б. Спинозы, когда эта проблема — вопрос о природе страстей — стала одной из основных философских, мировоззренче­ских проблем. На ней стоические тенденции столкнулись с христианскими тра­дициями.

Для христианской концепции всякая страсть является темной фатальной си­лой, которая ослепляет и полонит человека. В ней сказывается роковая власть низшей телесной природы человека над ее высшими духовными проявлениями. Она поэтому в своей основе всегда зло. «Страсти души» («Passions de 1'ame») Декарта и «Этика» Спинозы, половину которой составляет трактат о страстях, противопоставили этой трактовке, которая и после них продолжает держаться (на ней построены, в частности, классицистские трагедии Ж. Расина), принципи­ально от нее отличную (нашедшую себе отражение у П. Корнеля).

В противоположность христианской традиции, для которой страсть — это всегда злые влечения чувственной природы, проявление низших инстинктов, для Декарта разум и страсть перестают быть исключающими друг друга противопо­ложностями. Его идеал — это человек большой страсти. Страсть, любовь не может быть для Декарта слишком большой: в великой душе все велико; с рос­том разума растет и страсть, которая, требуя деятельной жизни, воплощается в делах и подвигах.

Сохраняя исходную тенденцию Декарта, Спиноза, однако, острее чувствует двойственную природу страсти. Он выделяет в качестве положительного ее яд­ра стремление, желание, самоутверждение как основу, как сущность индивиду­альности. Эта активность души для Спинозы, как и для Декарта, никогда не может быть чрезмерной; она всегда благо, всегда источник самоутверждающей­ся радостной действенности. Но собственно страсти, как состояния страдатель­ные, означают все же пленение души чуждой силой, рабство ее, и задача разу­ма—в освобождении человека от этого рабства страстей. Таким образом, в «Этике» Спинозы отчасти снова восстанавливается противопоставление, антаго­низм разума и страсти.

Французские материалисты-просветители воспринимают и поддерживают этот нехристианский взгляд на страсть. К. А. Гельвеций в своей книге «Об уме» посвящает особую главу вопросу о «превосходстве ума у людей страстных срав­нительно с людьми рассудочными»[205]. Эта точка зрения получает отражение во французском романе. О. Бальзак, в частности, начинающий с открыто деклари­руемых им традиционных взглядов на страсть, затем радикально меняет пози­цию. «Я изображаю действительность, — пишет он, — какова она есть, со стра­стью, которая является основной составной ее частью» (из предисловия к «Человеческой комедии»). И в другом месте: «Страсть — это все человече­ство». К. Маркс и Ф. Энгельс в ряде высказываний сформулировали точку зре­ния, преодолевающую противопоставление страсти и разума как внешних, друг друга исключающих противоположностей. «Страсть, — пишет Маркс, — это энергично стремящаяся к своему предмету сущностная сила человека»[206].

Страсть — большая сила, поэтому так важно, на что она направляется. Увле­чение страсти может исходить из неосознанных телесных влечений, и оно может быть проникнуто величайшей сознательностью и идейностью. Страсть означает, по существу, порыв, увлечение, ориентацию всех устремлений и сил личности в едином направлении, сосредоточение их на единой цели. Именно потому, что страсть собирает, поглощает и бросает все силы на что-то одно, она может быть пагубной и даже роковой, но именно поэтому же она может быть и великой. Ничто великое на свете еще никогда не совершалось без великой страсти.

Говоря о различных видах эмоциональных образований и состояний, нужно выделить настроение.

Настроения. Под настроением разумеют общее эмоциональное состояние личности, выражающееся в «строе» всех ее проявлений. Две основные черты характеризуют настроение в отличие от других эмоциональных образований. Эмоции, чувства связаны с каким-нибудь объектом и направлены на него: мы радуемся чему-то, огорчаемся чем-то, тревожимся из-за чего-то; но когда у че­ловека радостное настроение, он не просто рад чему-то, а ему радостно — иног­да, особенно в молодости, так, что все на свете представляется радостным и пре­красным. Настроение не предметно, а личностно — это во-первых, и, во-вторых, оно не специальное переживание, приуроченное к какому-то частному событию, а разлитое общее состояние.

Порождаясь как бы диффузной иррадиацией или «обобщением» какого-ни­будь эмоционального впечатления, настроение часто характеризуется как радост­ное или грустное, унылое или бодрое, насмешливое или ироническое — по тому эмоциональному состоянию, которое является в нем господствующим. Но на­строение отчасти более сложно и, главное, более переливчато-многообразно и по большей части расплывчато, более богато малоуловимыми оттенками, чем более четко очерченное чувство. Оно поэтому иногда характеризуется, например, как праздничное или будничное — своим соответствием определенной ситуации, или как поэтическое — своим соответствием определенной области творчества. В на­строении отражаются также интеллектуальные, волевые проявления: мы гово­рим, например, о задумчивом и о решительном настроении. Вследствие своей «беспредметности», настроение возникает часто вне сознательного контроля: мы далеко не всегда в состоянии сказать, отчего у нас то или иное настроение.

В возникновении настроения участвует обычно множество факторов. Чув­ственную основу его часто образуют органическое самочувствие, тонус жизнеде­ятельности организма и те разлитые, слаболокализованные органические ощу­щения (интроцептивной чувствительности), которые исходят от внутренних ор­ганов. Однако это лишь чувственный фон, который у человека редко имеет самодовлеющее значение. Скорее, даже и само органическое, физическое само­чувствие человека зависит, за исключением резко выраженных патологических случаев, в значительной мере от того, как складываются взаимоотношения чело­века с окружающим, как он осознает и расценивает происходящее в его личной и общественной жизни. Поэтому то положение, что настроение часто возникает вне контроля сознания — бессознательно, не означает, конечно, что настроение человека не зависит от его сознательной деятельности, от того, что и как он осознает; оно означает лишь, что он часто не осознает этой зависимости, она как раз не попадает в поле его сознания. Настроение — в этом смысле бессознатель­ная, эмоциональная «оценка» личностью того, как на данный момент складыва­ются для нее обстоятельства.

То или иное настроение может как будто иногда возникнуть у человека под влиянием отдельного впечатления (от яркого солнечного дня, унылого пейзажа и т. д.); его может вызвать неожиданно всплывшее из прошлого воспоминание внезапно мелькнувшая мысль. Но все это обычно лишь повод, лишь толчок. Для того чтобы это единичное впечатление, воспоминание, мысль определили настро­ение, нужно, чтобы их эмоциональный эффект нашел подготовленную почву и созвучные мотивы и распространился, чтобы он «обобщился».

Мотивация настроения, ее характер и глубина у разных людей бывает весьма различной. «Обобщение» эмоционального впечатления в настроении приобре­тает различный и даже почти противоположный характер в зависимости от об­щего строения личности. У маленьких детей и у некоторых взрослых — боль­ших детей — чуть ли не каждое эмоциональное впечатление, не встречая соб­ственно никакой устойчивой организации и иерархии мотивов, никаких барьеров, беспрепятственно иррадиирует и диффузно распространяется, порождая чрез­вычайно неустойчивые, переменчивые, капризные настроения, которые быстро сменяют друг друга; и каждый раз субъект легко поддается этой смене настрое­ния, не способный совладать с первым падающим на него впечатлением и как бы локализовать его эмоциональный эффект.

По мере того как складываются и оформляются взаимоотношения личности с окружающими и в связи с этим, в самой личности выделяются определенные сферы особой значимости и устойчивости. Уже не всякое впечатление оказы­вается властным изменить общее настроение личности; оно должно для этого иметь отношение к особо значимой для личности сфере. Проникая в личность, впечатление подвергается как бы определенной фильтровке; область, в которой происходит формирование настроения, таким образом ограничивается; человек становится менее зависимым от случайных впечатлений; вследствие этого на­строение его становится значительно более устойчивым.

Настроение в конечном счете оказывается теснейшим образом связанным с тем, как складываются для личности жизненно важные отношения с окружаю­щими и с ходом собственной деятельности. Проявляясь в «строе» этой деятель­ности, вплетенной в действенные взаимоотношения с окружающими, настроение в ней же и формируется. При этом существенным для настроения является, конечно, не сам по себе объективный ход событий независимо от отношения к нему личности, а также и то, как человек расценивает происходящее и относится к нему. Поэтому настроение человека существенно зависит от его индивидуаль­ных характерологических особенностей, в частности от того, как он относится в трудностям — склонен ли он их переоценивать и падать духом, легко демобили­зуясь, либо перед лицом трудностей он, не предаваясь беспечности, умеет сохра­нить уверенность в том, что с ними справится.

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-10-15; Просмотров: 377; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.011 сек.