Онтогенетическая персонология 2 страница

Хочется попутно отметить еще одно заблуждение, часто возникающее при непонимании психодинамических тенденций связывания свободной энергии. В многочисленных мотивационных теориях познания часто можно встретиться с переносом цели на средство достижения цели. Открытие новых фактов, стремление к знаниям трактуется как цель познавательной деятельности и цель творчества. Это не так. Новое – это максимально недифференцированная информация, на систематизацию которой тратится значительное количество свободной энергии живой системы, в итоге чего возникает редукция напряжения и связанное с этим чувство удовольствия. Не существует в мире никакой «жажды открытий» или «жажды знаний и понимания», как ее описывал, например, Марфи (Murphy, 1958). Познание – один из высокоэффективных способов редукции значительного напряжения, создаваемого избытком свободной энергии в живой системе. Результат этой деятельности – знание, – побочный продукт деятельности, цель которой в ином. Знания имеют ценность для социума примитивных личностей со сниженным энергетическим потенциалом, так как позволяют им экономить собственные запасы иссякающей энергии, действуя по готовым шаблонам. Для человека с избытком свободной энергии открытие является по меньшей степени побочным продуктом, а в принципе и огорчением. Если бы была какая–либо жажда открытий, то любой ученый приходил бы в жуткий восторг, узнав, что другой ученый, занимающийся параллельным исследованием, добился результата. На самом деле это не так. Подсказки любят только тупые дети, креативный ребенок воспринимает подсказку как обиду и дает бурную эмоциональную реакцию – так как у него фрустрирована потребность в самом творческом процессе, который поглощает значительное количество энергии.

Только понимая психическую деятельность как ассимиляционную, а не отражательную, мы сможем объяснить до настоящего времени необъяснимые феномены надситуативной активности, творчества с позиций гомеостатического принципа.

Творческая деятельность – это с одной стороны роскошь, а с другой стороны наказание, которые получило человечество, в процессе цивилизации сведя до минимума необходимость использовать психическую энергию в целях непосредственной биологической адаптации и выживания. Результаты этого процесса, если отбросить предрассудки, можно видеть повсюду: никакая индустрия развлечений уже не компенсирует человечеству избыток свободной психической энергии. Когда я читаю о людях, которые на инвалидных колясках поднимаются в горы, или о школах выживания, в которых люди сознательно максимально ограничивают свои цивилизационные преимущества перед живой природой и пускаются в отчаянные путешествия, оставаясь один на один с природой – я вижу, что все это следствия одного и того же патологического процесса.

Точно также с позиций «отражательной» психологии до настоящего времени невозможно было найти объяснение механизму, посредством которого сенсорная депривация вызывает в эксперименте или в клинике психические изменения.

В 60-х годах Хебб и его сотрудники из университета Мак Гилла в Монреале содержали щенков в течение 7 – 10 месяцев в условиях сенсорной и когнитивной депривации. Последствия проявились в том, что собаки вырастали «тупыми», неспособными к учению, гиперактивными, эмоционально незрелыми. «Чем совершеннее ограничивалось поступление раздражителей, тем большей являлась нецелесообразно эксплоративная активность пораженных животных» (178).

Аналогичное воздействие сенсорной депривации описано и у детей. Психическое напряжение, возникающее у детей, которые по каким-либо причинам лишены нормального контакта с окружающей средой, начинает разряжаться в виде недифференцированных, грубых аффективных вспышек. Известен пример Хелены Келлер, которая родилась изначально слепой и глухой, количество сенсорных раздражителей у нее было крайне ограничено и девочка вела себя совершенно «дико и неукротимо», разряжая свое напряжение в резких аффектах и являлась чрезвычайно трудным ребенком, из–за чего она и попала в учереждение для слепых детей в Бостоне, где затем начался путь ее «фантастического восхождения». По мере понимания сигналов, поступающих из окружающего мира, и при систематическом развитии умения общаться с другими людьми, она за удивительно короткий срок социализировалась (178).

В дальнейшем сотрудники Хебба стали изучать воздействие сенсорной депривации не только на ранних этапах онтогенеза, но и на взрослых особях, в том числе и на людях. Здоровые студенты–добровольцы помещались в лежачем положении в звуконепроницаемую камеру с максимальным ограничением поступления сенсорной информации. Они лежали без движения целыми днями и только при желании могли встать поесть и отправить свои естественные потребности.

Вскоре после начала эксперимента появлялись интенсивные мечты о любом стимуле и большинство студентов не выдержало больше 72 часов. У тех, кто остался дольше, появились зрительные галлюцинации и бредовые идеи. Усиленное воображение создавало «живые образы», содержащие сначала лишь точки и черточки, позднее же целые сцены, напоминающие цветной мультипликационный фильм. Галлюцинации очень напоминали сновидения или состояния, вызванные приемом мескалина или ЛДС–25. В записи ЭЭГ подавлялась обычная альфа–активность и появлялись дельта–волны.

В дальнейшем Д. Лилли (1956) и Д. Ширли (1960) попытались провести редукцию всех сенсорных раздражителей. Испытуемые с дыхательным аппаратом погружались в резервуар с теплой водой, в котором они находились в свободно–парящем состоянии. Согласно инструкции они двигались как можно меньше. При этих условиях уже приблизительно после одного часа появлялось внутреннее напряжение и интенсивный «голод» в смысле стимулов, далее через 2–3 часа появлялись визуальные галлюцинаторные переживания, сохранявшиеся частично и после окончания эксперимента (178).

Свои эксперименты Лилли проводил на себе, пребывая помногу часов в кессоне, обычно предназначенном для проверки снаряжения водолазов. Лилли отмечал, что в начале эксперимента происходит мощный подъем внутреннего напряжения, которое становится почти невыносимым и вызывает сильное желание выйти из камеры.

При этом, как можно убедиться на опыте, психическая энергия, не находя себе пищи, вызывает субъективное чувство нарастающего напряжения, активизирует человека и толкает на поиск какой–либо психической активности. Если человек не может предоставить мозгу эту активность и информацию, мозг начинает сам продуцировать галлюцинаторные образы и переживания, утилизируя тем самым свободную психическую энергию.

Известны особые состояния людей, находящихся длительное время в одиночестве. Не имея возможности удовлетворить свою потребность в общении, они персонифицируют в своем воображении как неодушевленные предметы (куклу, Луну), так и животных (от пауков, мух, тараканов до кошек, собак, лошадей), создают воображаемых партнеров, доходящих в своей яркости до эйдетических представлений, с которыми начинают беседовать вслух или вести диалоги с самим собой в форме устной или письменной речи. Подобные формы общения, по заявлениям людей, находящихся в изоляции, снимает напряженность, дает эмоциональную разрядку и в какой–то степени восстанавливает нервно–психическое равновесие (75).

Перед психологами, проводящими эксперименты по сенсорной депривации, стала весьма сложная проблема теоретического объяснения возникновения психического напряжения и расстройств психической деятельности на фоне удовлетворения, казалось бы, всех биологических потребностей. Ни гомеостатическая модель Фрейда, ни павловская рефлекторная теория высшей нервной деятельности, ни бихевиористическая схема «стимул–реакция» не позволяли, казалось бы, дать ответ на этот вопрос.

Хебб и Даффи попытались объяснить эти феномены с помощью теории «оптимального уровня активации». Они высказали предположение, что существует определенный уровень сенсорной стимуляции, который позволяет организму функционировать наиболее эффективно. Этот уровень не соответствует абсолютному нулю и зависит от физиологического состояния человека на данный момент. Годфруа считает, что эта теория позволяет непротиворечиво объяснить, чем вызывается какое–то поведение, но с нашей точки зрения это не так.

Теория оптимального уровня стимуляции оставляет совершенно открытым вопрос: для чего человеку (и, видимо, другим высшим животным) необходим постоянный поток информации?

Если лишение человека сенсорной стимуляции вызывает состояние внутреннего психического напряжения, сравнимое с тем напряжением, которое возникает при неудовлетворении известных физиологических потребностей, можно предположить, что энергетический поток и мотивация когнитивной деятельности не связаны только лишь с этими потребностями. Имеется самостоятельная физиологическая потребность в информации, что возможно связано с избыточностью энергетического обеспечения базовых физиологических нужд. Информационная потребность – не только результат когнитивной деятельности в известной цепочке: потребность – отрицательные эмоции – мотивация – когнитивная деятельность – удовлетворение потребности – положительные эмоции, но и как бы остаток избыточной психической энергии, нереализованный в ходе удовлетворения базовых физиологических потребностей.

Внешняя среда играет при этом роль связующего, преципитирующего агента, который осаждает, поглощает и утилизирует психическую энергию путем предоставления различных сенсорных стимулов и раздражителей. Чем большим количеством остаточной психической энергии обладает индивид, тем большее количество нейтральной информации (то есть информации, не имеющей отношения к удовлетворению основных биологических потребностей) должен получить индивид.

Феномены, связанные с сенсорной депривацией, не только легко теоретически объяснимы с ассимиляционной точки зрения, но и великолепно доказывают ассимиляционный принцип построения психической деятельности.

Когда мы можем ожидать максимальное количество свободной психической энергии у человеческого индивида? В соответствии с онтогенетическим принципом – в раннем детстве. И внутренняя свободная психическая энергия настолько явно проявляется в детях, что некоторые даже сравнивает ее с инстинктом: творческие способности детей «в особенно яркой форме выражается в организуемых ими играх, диктуемых внутренней потребностью, в которых проявляется много фантазии и воображения. И в этом смысле игра, детские рисунки, лепка, разнообразные проявления двигательной активности (дома, во дворе) представляют собой как бы форму инстинкта, которому надлежит осуществиться именно в эти возрастные периоды» (16).

Внутренняя энергия – это, конечно, не инстинкт, потому что инстинкт – это по свей сути биологически детерминированный и запрограммированный путь утилизации психической энергии с целью биологической адаптации. Согласно классической психоаналитической теории инстинкт представляет собой врожденное, биологически детерминированное побуждение к действию. Считается, что инстинкт должен иметь биологический источник, запас энергии этого источника, цель, то есть осуществлять специфические для данного инстинкта действия, ведущие к его удовлетворению и к разгрузке заключающейся в нем энергии и объект, в отношении которого цель может быть достигнута (206).

В плане данного определения потребность в информации можно рассматривать как специфический инстинкт, потому что для психической разрядки информация выполняет роль специфического объекта, ведущего к удовлетворению и разгрузке от остаточной психической энергии.

Сомнительно, чтобы каждый инстинкт имел собственный запас энергии. В психодинамической психологии и аналитической психотерапии монопольным владельцем психической энергии подразумевается система Ид, которая непосредственно направляет психическую энергию по каналам генетически детерминированных инстинктивных матриц. Морфофункциональные системы инстинктивного поведения частично формируются уже к моменту рождения (сосательный рефлекс), частично продолжают формироваться в процессе онтогенеза. На протяжении первого года жизни практически все количество свободной энергии организма расходуется на морфогенез и построение индивидуальной первичной когнитивной структурно–системной матрицы (сетки) окружающей реальности.

Чем больше у ребенка психической энергии изначально, тем большее количество нервных элементов может принять участие в сенсорной и когнитивной переработке окружающей реальности, тем более тонкую когнитивную сетку он сможет накинуть на окружающий его мир. Окружающая среда при рождении предстает перед ребенком недифференцированным хаосом, набором звуков, запахов, цветов, тактильных и кинестетических ощущений (хотя может быть это не совсем верно – есть данные, что уже непосредственно после рождения ребенок отдает предпочтение при фиксации взора изображениям человеческого лица.) Для упорядочения и структурирования этого огромного количество информации требуется гигантское количество энергии, и несомненно, дополнительные факторы, такие как болезнь или лишение матери с ее стабилизирующим эффектом, могут привести к дефектам когнитивной структурной сетки, сквозь которую в дальнейшем с той или иной степенью энергичности будет пропускаться субъективная и объективная реальность. При этом дефект понимается нами не в смысле искажения восприятия основных параметров реальности, а в смысле принципиальной невозможности восприятия тонких деталей и связей реальности. Чем меньше величина ячейки структурной сетки, тем более тонкие нюансы окружающего мира сможет отразить, а затем опосредованно использовать в мыслительной деятельности или выразить в творчестве индивид и наоборот.

Феномен когнитивной структурной сетки достаточно фундаментальное понятие и касается всех сторон деятельности индивида на протяжении всего онтогенеза. Сомнительно, чтобы формирование ее было возможно после завершения пубертатного периода, сомнительно также, что в ее формировании большую роль играют средовые факторы. По моему мнению, структурная сетка и общая активность определяют наиболее общие факторы интеллекта, памяти, когнитивных процессов и личности в широком смысле. Человек с крупноячеистой когнитивной структурной сеткой в принципе, абсолютно, исходя из определения, никогда не сможет увидеть того мира полутонов, деталей, опосредованных и далеких связей, которые всегда лежат на ладони перед человеком с мелкоячеистой сетью. Никогда человек с крупноячеистой сеткой не поймет книги, написанной мелкоячеистым языком. Он даже в принципе не может понять, как такую книгу можно читать. В языке этот феномен достаточно точно обозначен выражением «не улавливать смысла». Два человека с мелкоячеисто–сетчатым мышлением в присутствии человека с крупноячеисто–сетчатым мышлением могут обсудить последнего с ног до головы вслух, используя очень тонкую систему коммуникации, а последний даже не заподозрит, о чем идет речь. Подобный феномен позволяет даже во времена строжайшей цензуры печатать в открытой печати совершенно издевательские для режима и отдельных лиц вещи на очень мелкоячеисто–сетчатом языке, используя вторичные и третичные ассоциации (Эзопов язык), заведомо зная, что спрятанная информации будет воспринята только крайне ограниченным кругом людей.

Для определения степени структурированности сетки на практике обычно используется при общении некий писательский каталог, анекдоты. Поскольку каждый писатель создает свои произведения только на определенном уровне структурной сетки, количество мелкоячеистых писателей достаточно ограничено, они известны наперечет, и если человек способен читать такой текст и получает от этого удовольствие – значит, априори можно предполагать, что ячеистость структурной сетки его психической деятельности по крайней мере не ниже ячеистости сетки писателя. Несколько контрольных фраз всегда позволяют в течение нескольких минут подтвердить или усомниться в действительном положении дел.

Поэт или философ улавливают и оперируют такими тончайшими нюансами феноменального и номинального бытия, что лишь обладая соответствующей мозговой воспринимающей структурой, мы сможем увидеть ту картину, которую они изобразили в своем творчестве.

К одним из самых мелкоячеистых философов двадцатого века можно отнести Мартина Хайдеггера. Большинство его работ и особенно «Время и бытие» написаны на удивительном по своей трудноуловимости языке.

Он изображает детали таких прозрачных феноменов бытия, которые в целом неуловимы для сознания большинства людей, не говоря уже о том, чтобы улавливать их мельчайшие детали и взаимосвязи вслед за Хайдеггером. Бытие, понятое им как имение места, которое только и дает свое место всему, само себя при этом удерживая и отнимая, всегда уместное бытие – хорошая загадка для любого мозга.

Один из самых мелкосетчатых поэтов двадцатого века – Иосиф Бродский. Есть люди, которых всегда интересно слушать, даже если они рассказывают о канцелярской кнопке. Иосиф Бродский относится именно к таким людям. Тот мир, который он видел, тот мир, который он изображал – практически бесконечно уникален.

Дорогая, несчастных

нет, нет мертвых, живых.

Все – только пир согласных

на их ножках кривых.

Видно сильно превысил

свою роль свинопас,

чей нетронутый бисер

переживет всех нас.

Когда мы будем разбирать психологию примитивной личности, психологию большинства людей, мы ни в коем случае не должны считать, что их мировосприятие неправильно или искажено. Их мировосприятие совершенно нормально, они адекватно, но крупно, грубо, примитивно отражают объективную и субъективную реальность.

Примитивная и креативная личность живут, можно сказать, в разных измерениях, они видят разный мир и нельзя сказать, какой из них более или менее правилен. Они оба правильны и в то же время оба неправильны.

В жизни же это проявляется тем, что например, когда примитивная личность смотрит крупноячеистый сериал с утрированными характерами, гипертрофированной мимикой и пантомимикой, плоскими диалогами, примитивными сюжетами – она их понимает, они равновелики ее внутреннему душевному личностному устройству и поэтому вызывают адекватный эмоциональный эффект. Человек смеется, когда показывают смешную сцену, и плачет, когда показывают грустную. Поведение человека с мелкоячеистой когнитивной сеткой будет совершенно противоположным.

И то, что эти процессы энергозависимы, подтверждает еще и то, что даже креативная личность, то есть человек с высоким потенциалом психической энергии и мелкоячеистой когнитивной сеткой после напряженной психической деятельности неспособен часто воспринимать сложную информацию и с удовольствием смотрит тот же сериал, или читает детектив. Но стоит ему отдохнуть, как избыток психической энергии, не связываемый этой слишком простой информацией, приведет к возникновению эмоционального отвращения к примитивной информации и он снова достанет с полки томик Чехова, Бродского, Пастернака, включит фильм Тарковского.

У животных имеются готовые, врожденные каналы утилизации нервно–психической энергии – это инстинкты. В поведении человека инстинкты также играют свою роль, однако они ни в малейшей степени не могут полностью удовлетворить потребностей социальной адаптации.

Более того, начиная с первых месяцев после рождения, генетически запрограммированные функциональные каналы утилизации свободной энергии начинают наталкиваться на все более возрастающее ограничительное воздействие факторов социального характера. При этом утилизация психической энергии начинает происходить по другим каналам.

Процесс перераспределения или использования, утилизации внутренней энергии на психические цели в психоаналитической литературе принято обозначать термином «катексис» (от греческого kathexo – занимать). Сам Фрейд пользовался в своих работах термином «Besetzung», что означает занятие, захват, оккупация. Фрейд объяснял смысл «besetzung» – «katexis» как «сумму психической энергии, которая занимает или облекает объект или отдельные каналы» (152).

С помощью механизма катексиса Фрейд объяснял процесс ранней социализации ребенка. «Ребенок катектирует идеалы родителей, и они становятся его идеалами; он катектирует запреты родителей и они становятся его совестью» (162). Таким образом, по Фрейду, происходит формирование одной из важнейших структур личности – Суперэго с его катексисной направленностью против инстинктивных целей Оно. Между этими двумя функциональными образованиями формируется буферная зона Эго с преимущественно когнитивной направленностью и подчиненная принципу реальности. При этом функцией поставщика психической энергии обладает, подчеркнем еще раз, только Оно. И Суперэго и Эго обладают только лишь катексисными функциями, они не обладают собственными автономными источниками питания, а могут лишь оккупировать и конвертировать ту часть психической энергии (libido), которая реально необходима индивиду для лучшей адаптации в биосоциальной среде. В психоанализе все конфликты внутри личности сводятся к противопоставлению между мощным энергетическим напором со стороны Оно, которое всегда стремится реализовать и сбросить избыток психической энергии по каналам наиболее просто устроенных инстинктивных матриц, и сопротивлением более сложных, но и с другой стороны, позволяющих связать большее количество психической энергии, благоприобретенных матриц Эго и Суперэго.

Мерфи (Murphy, 1937, 1947) используя биосоциальный подход к личности и фрейдовскую теорию катексисного формирования основных структур личности, рассматривал человека как организованное поле внутри более широкого поля постоянного взаимодействия приходящих, исходящих и входящих энергий.

К основным компонентам личности он относил: 1) физиологические предрасположения, возникающие из наследственных и эмбриональных предрасположений; 2) канализацию как процесс (имеющий катексисную природу), благодаря которому мотив или концентрация энергии находит путь к разряду в поведении; 3) условно–рефлекторные ответы, которые представляют собой связи между внутренними условиями тканей и специфическими формами поведения; 4) познавательные или перспективные навыки как продукты второго и третьего компонентов. В конечном счете, по его мнению, элементами личностной структуры оказываются потребности (needs) или напряжения (tensions) (91).

Таким образом, Мерфи, развивая взгляды Фрейда, рассматривает процесс социализации личности как катектирование психической энергии имеющей своей основой биологические органические источники.

Вся динамика личности и ее онтогенез с психодинамических позиций всецело определяется динамикой и термодинамикой базового энергетического потенциала Оно – libido. Угасание libido в процессе онтогенеза приводит к существенному улучшению функционирования Эго и Суперэго, которое теперь освобождается от разрушительных наскоков Оно. C уходом чувственности приходит нравственность. Существенно улучшается социальная адаптация за счет когнитивных структур Эго, но неизбежно начинается упадок познавательной потребности, творческого потенциала, потому что творчество представляет собой сублимированный поток психической энергии, не связанной с помощью когнитивных ячеистых структур Эго.

Феномен любопытства определяется не каким–либо внешним новым, незнакомым объектом, (как это считал, например В. Мак–Даугалл, который считал любопытство и связанную с ним эмоцию удивления одним из основных инстинктивных процессов в человеке и считал, что «естественным возбуждением данного инстинкта, по–видимому, является любой предмет, сходный и в то же время заметно отличный от знакомых, привычных замечаемых предметов» (190)), а наличием или отсутствие свободной энергии libido, способной активизировать сенсорно–когнитивные структуры Эго. Если энергия отсутствует, никакой «предмет», никакое явление не вызовет у индивида ни малейших признаков любопытства. Этот феномен можно наблюдать при посещении музеев или во время туристических поездок, когда через определенный промежуток времени, избыток информации истощает все запасы психической энергии и никакая диковинка, даже восьмое чудо света, ни привлечет к себе ни малейшего проблеска любопытства.

Если же энергии по тем или иным причинам в избытке, как это бывает у детей, или при сенсорной депривации, или у креативной личности, тогда последняя спичка становится предметом пристального любопытства и многочасовых игр.

Последователь Мак–Дауголла – Берлайн также при анализе любопытства совершенно не учитывал базовые психодинамические модели личности и даже пытался опровергать их, указывая, что исследования Пиаже опровергают сексуальную либидозную подоплеку любопытства на том основании, что Пиаже и другие исследователи раннего детства сообщают об интенсивном любопытстве и исследовательской активности у детей задолго до появления речи. Однако, как известно из работ Фрейда, конфликт между либодозными силами и средовыми факторами возникает у ребенка задолго до формирования речи и вынуждает ребенка к формированию новых функциональных моделей поведения, что обязательно влечет за собой поисковую активность и направляет часть libido вовне, что проявляется на психологическом и поведенческом уровне как любопытство.

Тезисы Берлайна о том, что любой стимул вызывает ответ в виде побуждения к порождению стимула (любопытство), и что организм будет действовать в отношении стимула, вызывающего любопытство, так, чтобы увеличить стимуляцию, совершенно не соответствуют реальности.

Только непонимание или отрицание единого энергетического потенциала, определяющего индивидуальную траекторию развития индивида, отрицание единой черты, подводящей общий баланс всем энергетическим процессам, происходящим в организме, того, что в психодинамической психологии и психотерапии принято обозначать как libido, способно породить ту массу проблем, с которыми сталкиваются ученые, неправильно понимающие психодинамическую теорию. Утверждая (совершенно безосновательно), что если энергией побуждающей к деятельности обладают лишь инстинкты (на самом деле инстинкты – это лишь врожденные морфофункциональные системы утилизации либидозной энергии), они торжествующе задают вопрос – чем же тогда объясняется поведение животных и человека в тех случаях, когда, казалось бы, все известные инстинкты удовлетворены? И тут же начинают вводить разнообразные инстинкты любопытства, функциональные автономии и т.п. и доказывать, что «инстинкт любопытства лежит в основе самых замечательных достижений человека, так как именно в нем (а не в libido Фрейда, от которого так пахнет сексом) коренятся истоки научной и теоретической деятельности» (166).

White, 1959, цитируя ранние работы Berlyne, 1950, 1955 и Butler, 1953, которые показали, что животные действуют в отсутствии какого–либо определенного влечения или биологической недостаточности, создает исключительно удивительную теорию действенности – мотивации к достижению компетентности. За счет какой энергии существует эта деятельность, если она полностью оторвана от основных энергетических источников, питающих инстинктивные катексисные и социально-обусловленные антикатексисные функциональные образования? Ответ довольно оригинален: «Ее энергией является просто энергия живых клеток, составляющих нервную систему, стремление к действенности представляет то, что хочет делать нервно–мускульная система, когда не занята иначе и не стимулируется окружающей средой» (166).

Подобные теории возникают из–за отсутствия желания понять и признать общую термодинамическую и энергетическую обусловленность онтогенетического развития личности. Это приводит к повторяющимся и повторяющимся попыткам вывести те или иные стороны психической деятельности индивида, которые представляются авторам наиболее «человеческими» за рамки онтогенеза, обосновать их самостоятельную сущность, несводимость и не зависимость от более глубинных процессов психического развития. Наиболее последовательные в этом направлении авторы, типа Олпорта наделяют эти структуры независимым автономным источником питания.

Психологически феномен создания подобных теорий понятен. Чаще всего они создаются людьми немолодыми. Механизм защиты от угасания собственного творческого потенциала с помощью отрицания очевидных явлений и замена фактов фантазиями не представляет ничего нового и необычного среди механизмов психологической защиты. На этом стоит и будет стоять великий человеческий Утопизм и великая человеческая Вера.

За счет огромного количества энергии ребенок может позволить себе деятельность с максимальной степенью свободы и максимальным количеством свободных вариантов – это игры. Взрослый человек не может жить в мире, где ложка – это пароход, а табуретка – это дворец. Ребенок живет в этом мире с утра до вечера. Ребенок не только усваивает гигантское количество информации (вербальную и невербальную знаковую систему, навыки и т.д.), он умудряется при этом переворачивать получаемую информацию с ног на голову (а может быть и наоборот) и доводить взрослых дядей и тетей до умоиступления, как это любил делать трехлетний внук одной моей знакомой, который периодически менял имена всем окружающим родственникам и заставлял их правильно откликаться на них.

Лейтес не только блестяще заметил самую основную особенность одаренных детей – их ненасытную потребность в психической деятельности, но и задался вопросом: «склонность ли к труду содействует подъему сил и убыстряет развитие или же сам ускоренный темп развития ребенка требует непрестанной умственной деятельности?... Если дети тянутся к умственным усилиям потому, что в такой нагрузке органически нуждается их развивающийся мозг, то можно ли знать, что станет с отличающей этих детей психологической особенностью, когда темп развития замедлится или же когда будет достигнута зрелость?» (77).

Знать не только можно, но и нужно. После достижения зрелости мозг нуждается во все меньшем и меньшем количестве информации, все более утрачивается гибкость и способность к адаптации в новых условиях. Этот процесс у разных людей начинается в различное время: первые его признаки можно обнаружить уже в возрасте 9 – 10 лет, он очень заметен в возрасте 13 – 14 лет, но наиболее отчетливо он обозначается в возрасте 20 – 25 лет, когда полностью заканчивается биологическое созревание.

Дата добавления: 2014-10-31