Уныние и леность

Уныние, тоска, скука, нерадение, леность, праздность (апатия, сплин — в ученых книжках¹ и «культурном» обществе) — все страсти одного и того же порядка и различаются между собою только по сте­пени и виду расслабления, вызываемого демоном в челове­ке: иногда он давит на сердце, иногда на тело, один раз сильнее, а другой — слабее.

Поэтому я скажу только о двух главных страстях этого рода, с преимущественным воздействием одной на душу, а другой на тело. Говорю с «преимущественным», потому что в действительности обе страсти тесно переплетаются друг с другом. Посему есть возможность сразу говорить о них обе­их вместе.

«...Из всех восьми предводителей злобы дух уныния есть тягчайший», — говорит св. Иоанн Лествичник². Дейст­вительно, против каждой страсти служит врачевством противоположная добродетель (например, против чрево­угодия — воздержание, против сребролюбия — нестяжа­ние, гордость смирением побеждается и т. д.), против уны­ния же нет такой специальной добродетели. Вот почему у святых отцов она называется иногда «всепоражающей смертью», ибо для своего уврачевания требует многих сил и ведет за собою все пороки и тысячи зол, вплоть до отвер­жения мирянами самой идеи личного спасения, а у мона­хов — до снятия мантий и возвращения в мир. Но зато и ни одна страсть не доставляет подвижнику столько венцов, как уныние ³. В борении с этой-то страстью и познается, как кто служит Богу — нелицемерно или лукаво и нерадиво; соответственно этому и награждается.

Когда, где и как нападает на человека бес уныния?

Об определенном времени нападения можно говорить разве только относительно монахов-отшельников.

Во времена древних отцов-пустынников⁴ враг искушал их обычно около полудня, когда солнце стояло в зените и от жара, которым начинала дышать пустыня, тело и ум ес­тественным образом слабели. Особенно после бессонной ночи, проведенной на молитве. А до подкрепления себя пи­щею было еще далеко, ибо ее вкушали только к вечеру или по заходе солнца. Тогда бес наводил на них уныние, страх,

-231-

что труды твои бесполезны⁵, боязнь, что захвораешь и по­мочь на старости лет некому будет⁶, и просто омерзение к давно облагоуханному молитвой месту, от которого якобы пользы нет. Не бояться именно этого демона и убеждает Господь, когда через пророка говорит подвижнику: Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящая во дни... и беса полуденного — צחריםמקטב«миккетев цакхарайм», LXX: δαιμονιου μεσημβρινου)⁷ (Пс. 90, 6).

Что же касается грешных мирян, живущих по своей воле и как вздумается, хорошо высыпающихся, с утра на­едающихся, в полдень подкрепляющихся, то демон уны­ния нападает на них в разное время и в связи с другими обстоятельствами. Но бывают случаи, когда демон дейст­вует не менее прилежно и с той строгой аккуратностию во времени, что и в предыдущем случае.

Приведу пример.

В письме к своей жене от 18 июня 1871 года Лев Тол­стой пишет: «С тех пор как я приехал сюда*, (*В степь, на кумыс, где, понятно, ни развлечений не было, ни веч­ного приема гостей, какие бывают в барской усадьбе, в которой для разнообразия то покосить немножко можно человеку, что­бы застоя благородной крови не было от долгого сиденья, то верхом проехаться и тому подобное. — Еп. Варнава.)

каждый день в шесть часов вечера начинается тоска, как лихорадка, тоска физическая, ощущение которой я не могу лучше передать, как то, что душа с телом расстается»⁸.

Небезынтересно отметить при этом некоторую по­дробность. «Врач посещает больных поутру, — говорит св. Иоанн Лествичник, — а уныние находит на подвижников около полудня»⁹. Так как Толстой далек был от христиан­ского подвига¹⁰, то бес выбрал для визита к нему другое время: соответственный ¹¹час, но вечерний.

Нужно еще и то сказать, что мирские жилища и селения он не очень часто посещает, ибо делать ему там нечего. Жизнь общественная так усложнена разнообразными раз­влечениями и удовольствиями, что при приближении се­го беса люди заранее от него баррикадируются всевоз­можными способами. Самое большее, что ему остается, это искушать людей скукой в промежутках между двумя увеселениями.

Но увидев келью отшельника или человека, желающего посреди людей жить, как в пустыне, то есть мало говоряще-

-232-

го, себе внимающего, знакомств не ведущего, демон уны­ния, — говорит преп. Иоанн, славный досточудный игумен Синайский¹², — «улыбается и, приблизившись к нему, все­ляется подле него».

Раз напав на человека, бес уныния истощит на нем все свои средства, чтобы отвлечь от доброделания. Действует же в указанных в начале этой статьи направлениях.

Святые отцы живописно рисуют картину искушения этим бесом подвизающихся¹³. Но нужно быть большим по­движником, чтобы заметить на себе, как справедливы их слова. Каждый из начавших спасаться, после известного промежутка времени, когда ему все удается легко, молится в охотку, в церкви стоится нетягостно (хотя бы службы бы­ли ежедневны и очень продолжительны), все вокруг напол­нено благодатью, спасение совершается быстро и так далее, — после этого периода благодати¹⁴ каждый испытывает приступы реакции, то есть отвращения от всего, чем чело­век доселе только и жил, восхищался и упоевался.

К домашней своей обстановке, к самой комнате, начина­ет искушаемый чувствовать омерзение, то же и к братьям и сестрам по духу. Почему? — «Нерадиво» и «недуховно» живут. Раньше любил такой человек побыть наедине, почи­тать душеспасительную книгу, помолиться, теперь делает­ся ему тошно, «бежал бы куда глаза глядят», только бы не оставаться в скучной домашней обстановке, где окружаю­щие «не думают нисколько о спасении» сами и другим не дают спасаться. Стонет, вздыхает, ропщет, что «ничего у него не выходит» и не выйдет, пока будет находиться в этом обществе, а вот если бы уйти в другое место, все стало бы опять хорошо. А если это человек, уже несколько пора­ботавший над собою и кое-что приобретший, то демон уны­ния внушает ему новый помысл: «Не ценят твоих трудов... Можешь уже управлять другими, существенную пользу людям приносить, а здесь таланты даром пропадают, и ни­кто не назидается от тебя...» И начинает ему нахваливать другие монастыри, иные места, якобы «очень удобные» для спасения. «Лучше не сыскать...» А здесь — «невозможно, никак невозможно спасаться...» Там и люди не те, и «греха меньше», и «тише», и все прочее...

Монаху внушает бес, что жизнь в его монастыре трудна, пропитание скудно, трапеза плоха, а работы много, только здоровье губишь... Иногда про келью помыслы враг внуша-

-233-

ет — сыра, холодна, про начальника или начальницу — строга, не за дело взыскивает, пристрастно относится к подчиненным... Итак, никаким делом духовным заняться ему не дает, но внушает, что одно спасение — это сходить куда-нибудь или уснуть. И снова демон целую вереницу помыслов приводит: того надо поздравить с праздником или по поводу какого-либо события личной его жизни, другого посетить, потому что он болен, там требует якобы нашего утешения одинокая вдова, подруга или несчастный, находящийся в горе, нужде. «Все лучше, чем без толку си­деть в келье». Дело ведь это «святое», внушает дальше бес, «не Христос ли Сам сказал: Болен бех, и посетисте Мене...» (Мф. 25, 36). И окаянный этот, будучи сам на краю гибели, идет «спасать» от нее других!..

Благочестивыми предлогами враг и искушает, конечно, только благочестивых, что же касается мирян, ведущих так называемую светскую жизнь, то их он прямо подущает на различные удовольствия. «Сходи в театр, в кинематограф, в гости...» «Давно в картишки не играл, не позвать ли ко­го...» и так далее.

Если бы такой человек попытался понудить себя на молитву или стать на обычное правило, хотя бы прочесть утренние или вечерние молитвы, лукавый сейчас же напо­минает об откуда-то сразу взявшихся «неотложных» делах. То человек сидел часами, сложа руки, не зная, как время убить, а то вдруг там «необходимо» что-то сделать, того предупредить о чем-либо, здесь не забыть. Каждая спичка, брошенная на пол, незамечаемая дотоле бумажка разраста­ется теперь в целое бревно, мешающее кланяться и нару­шающее порядок комнаты. Кругом все вещи, оказывается, тоже лежат «не как надо» и требуют перестановки. И вот, одним глазом человек смотрит в книжку, другим — по сторонам. Целый день (воскресенье, например) человек свободен, пришло время сходить к обедне, но является «непременно» «неотложное» дело, которого «никак нель­зя оставить». И человек — вот бесовское обольщение! — «ясно» видит, что «действительно» надо и то, и это, и пятое, и десятое сделать. Но прошло время, когда нужно было ид­ти в церковь, или, еще лучше, пренебрег человек этими по­мыслами — и вот уже сам не надивится, каким образом все ему казалось таким сложным и настолько необходимым, что если-де он чего не сделает, беда будет. В действитель-

-234-

ности же, не только ничего такого не случилось, но и дело-то само выеденного яйца не стоит (или стоит — кому как угодно).

И само тело расслабляет этот жестокий, невидимый му­читель. Особенно это бывает тогда, когда врагу не удается выманить человека из кельи на люди, на развлечения, на рассеяние. В этом случае нагоняет на такового сон и не­мочь. «Как будто, — говорит преп. Иоанн Кассиан, — он утомлен и расслаблен был долгим путем и самым тяжелым трудом или будто проводил два или три дня в посте, без подкрепления пищею»¹⁵. И в самом деле, человек начинает испытывать как будто «голод», приходит мысль: «Чего бы съесть?..» А между тем «глаз преданного унынию непре­станно устремлен на двери», — живописует св. Нил Синай­ский¹⁶, — не придет ли, мол, кто? «Скрипнула дверь, и он вскакивает; послышался голос, и он выглядывает в окно, не отходит от него, пока не оцепенеет сидя. Преданный унынию, читая, часто зевает и скоро склоняется ко сну, потирает лицо, вытягивает руки и, отворотив глаза от книги, пристально смотрит на стену; обратившись снова к книге, почитает не­много, полистает страницы, полюбопытствует, что в конце говорится... Охуждает печать и украшения, а напоследок, согнув книгу, кладет ее под голову и засыпает».

Если вздумает такой человек помолиться, особенно ког­да стоит в церкви за долгой службой, где-нибудь в углу, где «ничего не видать» (как будто бы Бога когда-нибудь мож­но видеть; а если не Его хотят смотреть, то что же? Помпу, блестящие выходы духовенства, облачение на них? Но ведь саккос — не сюртук, по моде сшитый, и архиерейская ман­тия — не бальное платье со шлейфом!) и где плохо слышно (словно мы артистов или солисток хотим слышать, а не слов евангельских), если, повторяю, придет на сердце мысль от ангела такому человеку помолиться, то, как гово­рит св. Иоанн Лествичник, «наблюдай и увидишь... тех, ко­торые стоят на ногах, [уныние] склоняет к тому, чтобы они сели, а сидящих увещевает приклониться к стене». Но «когда нет псалмопения, тогда и уныние не является, и гла­за, которые закрывались от дремоты во время правила, от­крываются, как только оно кончилось»¹⁷.

А у нас в храмах стараются завести хоры, «торжествен­ное» богослужение, диаконов, ревущих наподобие быков при возвращении стада; композиторы, как повара к завтра-

-235-

ку, каждый день приготовляют новые деликатесы, и думают люди, что всего этого требует «благолепие» церковное, «ра­дение» о Церкви Божией, Сам Бог. Какое странное понятие о Боге! Мне кажется, что не только Богу, но и всякому, да­же страстно любящему пение, хозяину не понравится, если его прислуга, испортив все добро, которое он поручил ей, придет к нему просить прощения и станет распевать свои извинения на мотив оперетки «Веселая вдова». Не выгонит ли он ее за это безумие? А в наших церквах происходит еще более непередаваемое и чудовищное. Диаконы «распе­вают», как оперные солисты, — и что же? — просительную ектению, эти страшные слова о том, чтобы Господь даровал нам, великим грешникам, которым грозит геенна и мука вечная, «прощение и оставление грехов», чтобы сподобил нас «прочее время живота... в покаянии скончати», чтобы самую кончину и мучительное, ужасное разлучение души с телом соделал «безболезнены, непостыдны, мирны»; нако­нец, чтобы «на страшном судищи Христове» сподобил «до­брого ответа» (καλην απολογιαν, буквально «прекрасного», безукоризненно-непорочного оправдания в своих грехах) — и все это с замиранием, страстными модуляциями голо­са; а голова откинута назад, одна нога вперед, рука в сторо­ну!..¹⁸ Увы, куда мы зашли! Не гнев ли Божий возбуждают наши молитвы, если только не кощунственно будет на­звать их таковыми? И хватает же у нас после всего этого дерзости говорить: «Я хорошо помолился» или, наоборот, «я ходил в церковь, но Бог не слушает, не помогает...» Нет, не Богу мы служим, а бесу уныния.

«Расслабление и тягота телесная, прибывающие в душу от лености и нерадения, — говорит св. Симеон Новый Бо­гослов¹⁹, — отбивают от обычного правила и производят омрачение ума и малодушие. Отсюда почасту появляться начинают в сердце помыслы страхования и хулы, и искуша­емый демоном расслабления и уныния нередко от робости не может войти в обычное место молитвы и предается ле­ности, а нередко испытывает нападки неуместных помыш­лений о Творце всяческих».

Картинно, и вместе «смеха достойно, лучше же сказать слез», как выражались в подобных случаях древние отцы-подвижники (например, Исаак Сирин)²⁰, описывает «ге­ниальный философ и моралист» Л. Толстой, как он, по­добно пугливой девчонке, тамо, скажу с Псалмопевцем,

-236-

убояшася страха, идеже не бе страх (Пс. 13, 5).

В письме к своей жене (сентябрь 1869 года) сей серьезный и проповедующий всем «здравое» мышление муж пишет:

«Третьего дни в ночь я ночевал в Арзамасе*,(*Где Толстой рассчитывал купить еще новое имение, но покуп­ка не состоялась. — Прим. еп. Варнавы.) и со мной было что-то необыкновенное. Было два часа ночи, я устал страшно, хотелось спать, и ничего не болело**. (**Культурным людям бес при своем приходе всегда внушает щу­пать голову и живот, в порядке ли они, и тем сваливает вину с себя на болезнь. В данном случае, как свидетельствует Тол­стой, все было в норме, и на галлюцинации и нездоровье рас­считывать не приходилось. — Прим. еп. Варнавы.)

Но вдруг на меня напала тоска, страх, ужас, такие, какие я никогда не испытывал. Подробности этого чувства я тебе расскажу впоследствии, но подобного мучительного чувства я не ис­пытывал никогда и никому не дай Бог испытать. Я вскочил, велел закладывать... Вчера это чувство... возвратилось во время езды»²¹.

Вот уж поистине, «нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним [то есть гонит-то его бес, но ведь он в него не верит²²]; а праведник смел, как лев» (Притч. 28, 1), ему демон — то же, что ничто.

Хорошо об этом говорит св. Симеон Новый Богослов: «Боящийся Бога не боится устремления против него бесов, ни их немощных нападений, но будучи весь, как пламень некий и огнь палящий [разумеется от внутренней непре­станной Иисусовой молитвы], когда даже проходит по скрытным и неосвещенным местам, обращает в бегство де­монов, которые больше, чем он от них, бегут от него, чтобы не быть опаленными от исходящего от него пламеневидного луча божественного огня. Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей... Он ходит среди них как гигант среди обезьянок, уповая на Господа»²³.

Выше я указал, как давит демон уныния на душу и тело человека в обычном порядке — иногда больше, иногда меньше. Но порой, попущением Божиим, диавол настолько сильно омрачает ум и сердце человека, что состояние это можно не иначе назвать, как «вкушением геенны» (св. Иса­ак Сирин)²⁴. Случается подобное состояние исключительно с гордыми душами²⁵, которые в этом припадке черной ме­ланхолии кончают нередко жизнь самоубийством. Что все-

-237-

го страннее, последнее не редкость там, где, казалось бы, людям и унывать не нужно; я разумею английских милли­онеров, среди полной роскоши насильственно умерщвляю­щих себя в состоянии «сплина»²⁶.

Психиатры тоже стараются что-то тут понять. Образ­чик их умствований можно видеть в исследовании бесов­ской одержимости Саула, первого царя израильского (1095-1055 гг. до Р. X.), и в тех выводах, к которым они приходят. В Библии просто говорится об этом событии: «И было на другой день: напал злой дух —רעה רוח (руах ра'а) —· от Бога на Саула, и он бесновался — ויתכבא — в доме сво­ем» (1 Цар. 18, 10). Ученые же думают, что дело будет по­нятнее, если находить здесь «нейралгию серого вещества головного мозга» (Mendel) или «нарушение питания голо­вного мозга» (П. Ковалевский). Отсюда «предсказание» (как они выражаются, присваивая себе чужие вещи), при этом сатанинском состоянии, «благоприятного исхода, осо­бенно в тех случаях, где общее питание организма может быть легко поправимо»²⁷.

У подвижников высшая степень уныния бывает только по причине зависти к ним демонов. И обыкновенно «скоро посещает душу благодать Божия», как говорит авва Доро-фей, сам испытавший это страшное бесовское нашествие и подробно описавший его в своих «Душеполезных поучени­ях»²⁸ (с присоединением видения, которым утешил его Бог).

Преп. Исаак Сирин говорит²⁹:

«Взглянем, возлюбленные, в душу свою во время мо­литвы, есть ли в нас при чтении стихов внимательное мо­литвенное созерцание. Оно бывает следствием истинного безмолвия. И в то время, как бываем в омрачении, не бу­дем смущаться, особливо если не в нас тому причина. Приписывай же это Промыслу Божию, действующему по причинам, известным единому Богу. Ибо в иное время ду­ша наша смертно томится и бывает как бы среди волн; и читает ли человек Писание, или совершает службу, во всяком деле, за какое ни примется, омрачение у него за омрачением. Таковой оставляет дело, и часто не попуска­ется ему даже приблизиться к оному; и вовсе не верит он, что это — временное с ним изменение и что бывает он и в мире. Этот час исполнен отчаяния и страха; надежда на Бога и утешение веры в Него совершенно отмещутся ду-

-238-

шою; и вся она всецело исполняется сомнения и страха. Претерпевшие искушение в этой волне часа сего по опыту знают, какое изменение последует при окончании его. Но Бог не оставляет души в таком состоянии на целый день; потому что она утратила бы надежду христианскую. На­против того, скоро творит и избытые (1 Кор. 10, 13). Если же тревожное состояние этого омрачения продолжится бо­лее, то вскоре ожидай изменения самой жизни.

А я замечу тебе, человек, и дам совет: если не имеешь си­лы совладать с собою и пасть на лице свое в молитве, то об­леки голову свою мантиею и спи, пока не пройдет для тебя этот час омрачения, но не выходи из своей келий. Сему ис­кушению подвергаются наипаче желающие проводить жизнь умственную и в шествии своем ищущие утешения веры. Поэтому всего более мучит и утомляет их этот час ко­лебанием ума; следует же за сим часто хула, а иногда при­ходит на человека сомнение в воскресении, и иное нечто, о чем не должно нам и говорить. Все это нередко дознавали мы опытом и к утешению многих описали борьбу сию.

Занимающиеся делами телесными совершенно свобод­ны от сих искушений. На них приходит иное уныние, изве­стное всякому, и оно в образе действия своего отлично от сих и подобных сим искушений. Здравие и уврачевание страждущего им источается безмолвием. Вот утешение для него!

В сообществе же других никогда не приемлет света уте­шения и беседами человеческими не врачуется, а успокаи­вается на время, и после того уныние сие с большею силою восстает в человеке. И ему необходимо нужен человек про­свещенный, имеющий опытность в этом, который бы про­светил его и укреплял при всяком случае во время нужды, но не навсегда. Блажен, кто претерпит это, не выходя за дверь. Ибо после этого, как говорят отцы, приидет в вели­кую обитель и силу. Впрочем, не в один час и не скоро оканчивается борьба сия; и благодать не вдруг приходит и вселяется в душе, но постепенно, и одно сменяется другим; временем искушение и временем утешение; и в таком со­стоянии человек пребывает до исшествия своего. А чтоб со­вершенно стать чуждым сего и совершенно утешиться, не будем на то и надеяться здесь. Ибо Сам Бог благоволил, чтобы так устроялась жизнь наша здесь и шествующие пу­тем терпели это. Богу слава во веки веков! Аминь».

-239-

Уныние нападает на человека по следующим причинам:

от уединенной жизни³⁰, из которой исключены все уте­шения и общение с людьми;

от чрезмерных тяжелых трудов и подвигов³¹;

от духовной неряшливости, небрежности, нерадения, беспечности, забвения долга своего, то есть необходимости спасаться и, наконец, от полного бесчувствия, окаменения души и забвения вечных небесных благ, которые истинно­му христианину уготованы³².

Таким образом, как отсутствие всякого отдыха в работе нудит душу, так и постоянная смена впечатлений и еже­дневные развлечения наводят на нее скуку и уныние. Отча­сти это понимают и миряне, когда «до тошноты» нахватают­ся всех сластей, но в полной мере могут оценить, с великим плачем раскаяния, только монахи. Я не говорю уже о гру­бых удовольствиях, о них им запрещается и думать, но даже простое рассеяние и особенно продолжительные беседы со встречными и приходящими, пустословие, празднословие, также попущение чревоугодию, открывают душевную дверь для сего демона, сопровождаемого целой ватагой других.

Что сказано мною о мирянах, хорошо подтверждается на примере из жизни того же Л. Толстого. По невежеству своему в духовной жизни, он, конечно, не понимает, поче­му с ним делается то-то и то-то, но мы не ставим ему это в вину — не наше дело, — а только воспользуемся его душев­ными переживаниями для примера.

В письме к Т. А. Ергольской из Женевы от 4 апреля 1857 года он между прочим сообщает: «Тем не менее, несмотря на удовольствие, доставленное мне жизнью в Париже, на меня без всякой причины напала невыразимая тоска...»³³

Нет нужды, кажется, добавлять, что не только со сторо­ны психологии, но и простой здравой логики, фраза пост­роена неправильно. Это все равно, что сказать: «Несмотря на то, что у меня с утра ни капли во рту не было, кроме трех бутылок вина, я каким-то чудом оказался пьян».

Пора уже мне сказать и о том, чем же уврачевать эту страсть? Какие лекарства для нее существуют в аскетике?

Собственно, «врачевство же от всего этого одно, — гово­рит св. Исаак Сирин³⁴, — при помощи только оного человек находит скорое утешение в душе своей. Какое же это вра­чевство? — Смиренномудрие сердца. Без него никто не воз-

-240-

может разорить преграду [крепость] этих зол; скорее же найдет, что превозмогли над ним бедствия. Не гневайся на меня, что говорю тебе правду. Не взыскал ты смиренному­дрия всею душою твоею. Но если хочешь, вступи в его об­ласть и увидишь, что освободит оно тебя от порока твоего. По мере смиренномудрия дается тебе терпение в бедствиях твоих; а по мере терпения облегчается тяжесть скорбей твоих, и приемлешь утешение... Щедролюбивый Отец наш у истинных сынов Своих, когда соблаговолит сотворить облегчение их искушений, не отъемлет искушений их, но дает им терпение в искушениях. И все эти блага они [то есть святые] приемлют рукою терпения своего к усовершенствованию душ своих».

Вот, попутно, и смысл страданий выяснен. Не только нельзя удивляться, откуда, раз Бог благ, скорби существу­ют, но благодарить, наоборот, Его за них надобно. В том-то благость и состоит Его, что Он не дает вознерадеть душе и отупеть в сластях и развлечениях, ниспосылая ей скорби.

Если бы не было страданий, не было бы святых, и никто бы не спасся. Но Господь, зная нашу леность и склонность к ропоту, умеряет скорби; как только увидит, что мы мало-мальски исправились и стали посмирнее, совсем отнимает их. Не так, говорит св. Исаак Сирин, Бог поступает со свя­тыми, но для большей славы в будущем и для совершенней­шего очищения от страстей здесь казнит их непрестанно и не только не освобождает от ужасов бесовских, но и больше их попускает, взамен прибавляя любимцам Своим только терпения³⁵.

Итак, терпение со смирением — первые врачевства при унынии.

Совершенно оригинальный способ врачевать тоску на­шла одна помещица, и, как говорила она после, совершенно «случайно».

Раз, когда она тосковала, одна крепостная девушка при­несла неудачную работу. Вместо выговора барыня «дала ей две пощечины и — странное дело! — через несколько минут почувствовала, что ей как-будто сделалось получше». Средство было найдено, и с этих пор барыня, когда была в унынии, отправлялась лечить его в девичью³⁶.

Ясно и без этого «случайно», что все это — происки бе­сов, заменивших предыдущий способ врачевания своим собственным, противоположным, то есть бес уныния пере-

-241-

продает жалкую душу, им одержимую, другому — демону жестокости³⁷.

Но смирение — это общая добродетель, которая раскры­вается — и у новоначальных выражается — в ряде других, более простых и определенных.

Поэтому, кто хочет победить беса уныния, тот должен соблюдать следующее:

воздержание от празднословия,

посильное рукоделие,

чтение Слова Божия,

принудительная, терпеливо-настойчивая молитва,

помышление о смерти и

о будущих благах в Царстве Небесном ³⁸.

Великий старец, о. Амвросий Оптинский, обычно глубо­ко рассекавший существо страстей своим острым даром рассуждения, который он часто скрывал от похвал челове­ческих под шутливо-рифмованной речью, кратко говаривал:

— Скука унынию внука, а лени дочь. Чтобы отогнать ее прочь, в деле потрудись, в молитве не ленись; тогда и скука пройдет, и усердие придет! А если к сему терпения и сми­рения прибавишь, то от многих зол себя избавишь³⁹.

Как нетрудно заметить, в этом данном простым людям и легко запоминаемом поучении заключены все предыдущие рассуждения о происхождении этих страстей и о средствах к их уврачеванию*.(*Для самых немощных Исаак Сирин допускает следующий <способ>: завернись в мантию и спи.)

Вот несколько историй, поощряющих к терпению и му­жеству и показывающих, как вели себя в искушениях древние отцы-пустынники и как нам поступать в подобных же случаях.

1. Демон уныния в продолжение 50 (пятидесяти) лет не отступал от аввы Феодора и аввы Лукия Еннатских, вну­шая им всякие помыслы неприязни к выбранному для спасения месту (в пустыне). И все это время они легко эти помыслы побеждали и обыкновенно говорили: «После этой зимы мы перейдем отсюда». А когда опять наступало лето, говорили: «Как пройдет это лето, мы уйдем отсюда». Так делали незабвенные отцы во всю свою жизнь⁴⁰.

2. Один старец жил в пустыне за две мили (2000 шагов) от воды. Однажды, пойдя почерпнуть воды, впал в уныние и сказал: «Какая польза в этом труде? Пойду, поселюсь

-242-

ближе к воде». Обратившись назад, он вдруг видит кого-то, идущего за ним и считающего шаги его. Старец спросил: «Ты кто?» — «Я — ангел Господень, — отвечал тот, — я по­слан исчислить шаги твои и воздать тебе награду». После сего святой, воодушевившись, отнес свою келью еще далее — на пять миль от воды⁴¹.

3. Один брат был безмолвником в общежительном мо­настыре, но постоянно приходил в гнев. Унывая от этого, он говорит сам в себе: «Уйду отсюда в уединенное место, и так как там ни к кому не буду иметь отношения, то оставит меня страсть гнева». И вот, поселился один в пещере. Од­нажды, почерпнув воды, поставил глиняный сосуд на земле, — и он тотчас повернулся вниз. Он опять налил его и поставил, тот снова опрокинулся. Брат в третий раз на­полнил его, вода и в этот раз пролилась. Безмолвник, рас­сердившись, схватил его и разбил. Придя в себя, понял козни диавола и сказал: «Вот, я удалился и в уединение, и — побежден им! Пойду опять в общежитие; ибо везде необходимы подвиг, и терпение, и Божья помощь!» И воз­вратился на прежнее место*⁴².

(*Некоторые люди полагают, что если уйти в уединение, где их ничто не сможет развлечь, то им будет легче бороться со страс­тями. Ничуть. Не будет людей, мешающих нам, — будут бесы, что гораздо хуже. Недаром преп. Серафим Саровский говорил, что «живущие в монастыре борются с противными силами, как с голубями, а живущие в пустыне - как со львами и леопарда­ми ⁴³. Надо сперва очистить свое сердце от страстей, а потом идти в уединение. Не говоря уже о том, что тогда мы и облегчим себе подвиг, — для которого еще места останется много, — и гнев Божий, возгорающийся на берущихся за дела выше своей меры, отведем от себя!⁴⁴ Поступающий наоборот, согласно сво­им помыслам,⁴⁵ извращает правильный порядок спасения... Неверующие же соблазняются, ропщут, мешают все в одну ку­чу — бриллианты с булыжниками, и говорят, что монахи — ту­неядцы, покоя ищут. Покоя-то покоя, но только не такого, о ко­тором эти хулители понятие себе составили; не освобождения от страданий, мучений, гонений, которыми их награждают эти порицатели, а от собственных страстей. Но новоначальному для приобретения такого покоя (понятно после всего сказанного) не нужно бежать от людей и из мира, если к тому нет ясно види­мой воли Божией. Враг везде с ним будет: и дома, и на людях, и в пустыне. Надо побеждать его каждому на своем месте (1 Кор. 7, 24) вышеуказанными мною средствами.)

-243-

4. Тем, которые приходят в уныние от шума помыслов, внушающих, что грехов и страстей у них — необозримое поле терновника, а сил для подвигов нет, можно привести в назидание следующий рассказ старца о. Амвросия⁴⁷: «Ехал мужик по базару. Вокруг него толпа народу, говор, шум. А он все на свою лошадку: но-но! но-но!.. Так помаленьку, по­маленьку и проехал весь базар. Так и ты, что бы ни говори­ли помыслы, все свое дело делай — молись!»

-244-

Дата добавления: 2014-10-15