Географ глобус пропил 6 страница

фотографиями Лучшего Друга.

- А по выходным он обычно ловит сачком бабочек, - развил образ Полицейского

Служкин.

Полицейский был необыкновенно молчаливым и нелюдимым типом. Начальство он

презирал, никогда с ним не разговаривал и всегда поступал вопреки приказам. Девку он

ненавидел, а Маньяка вообще не считал за млекопитающее. Во всех случаях жизни он

произносил только одно слово "Фак!".

- Сейчас Полицейский станет всех рубить в капусту, а начнет с самого наглого и

мозглявого, - предупредил Служкин.

- Если ты уже смотрел, то дай и мне! - прошипела Кира.

- Разве бы я выдержал дважды прожевать эту ботву?..

Дело пошло по служкинскому прогнозу. Братец-Начальник упек Полицейского за

решетку, а Девку отдал Банде. Маньяк повез Девку убивать.

- Дурак, - расстроился за Маньяка Служкин. - Ему надо было сделать пластическую

операцию и сдаться русским. Может, и выжил бы.

Но Маньяк был глупее Служкина и жить совсем не хотел. Он привез Девку на свой

пресловутый Этаж, опять раздел ее и привязал к "Харлей Дэвидсону", собираясь с Бандой

повторить всю Программу. Тем временем Полицейский поднял в тюрьме Бунт, все там погнул

и сломал и убежал, повиснув на шасси вертолета. Потом Нью-Йоркский воздушный флот начал

биться с ним среди громад Манхэттена. Из горящего вертолета Полицейский спрыгнул на Этаж

Маньяка. Свой геликоптер, потерявший актуальность, он направил на соседний дом, с которого

Банда и прыгала в свое логово. Дом разнесло к едрене-фене. Пока Полицейский разделывался с

Бандой, Маньяк быстро поумнел и решил удрать. Девка погналась за ним, напялив шлем, но

ничем не прикрыв срама. Маньяк, Девка и Полицейский дружной стайкой долго носились по

карнизам и балконам на мотоциклах. Наконец, Маньяк изловчился прыгнуть, как обычно, на

соседний дом - а дома-то уже и не было. И он гробанулся о мостовую так, что оторвалась

непутевая Голова. Голова, кстати, прилетела точно в машину Сенатора, который совсем

запутался в близнецах и темных делишках и хотел взорвать Нью-Йорк атомной бомбой. А

Полицейский пулей - конечно, последней - разнес колесо у мотоцикла Девки, которая хотела

повторить полет Маньяка. Девка осталась жива и долго целовалась с Полицейским на фоне

финальных титров.

Свет в зале зажегся, и публика, уважительно покрякивая, вразвалку двинулась к выходу.

- Ты мне испортил все удовольствие, - вставая, с холодным бешенством сказала

Служкину Кира.

Служкин только стонал и держался за голову, волоча ноги.

Они вывернули из-за угла кинотеатра на площадку. Уже совсем стемнело - по-осеннему

густо, мглисто, неровно. Синий неоновый свет передней стеклянной стены кинотеатра выпукло

и однотонно выделял ряд блестящих автомобилей, похожих на клавиши рояля.

- Вон наш экипаж. - Служкин кивнул на будкинскую "вольво".

Кира неохотно взяла Служкина под руку.

И тут из темноты возле машины появилось пятеро каких-то типов. Трое остановились в

стороне, один подошел к капоту, а еще один сунулся в открытое окошко, где светилась

багровая искра сигареты Будкина. О чем была беседа, никто не слышал, но тип у дверки полез в

окно рукой, чтобы открыть машину. Второй тип по-хозяйски уселся на капот.

Через мгновение тот парень, что лез в машину, вдруг растопырил руки, словно восклицая:

"Да ба-а!.." - и задом сел в грязный газон. Дверка открылась, Будкин вылез и деловито

съездил снизу в челюсть седоку на капоте - тот, мелькнув подошвами, кувыркнулся на другую

сторону. От троицы отделился еще один боец, который добежал до Будкина, а потом резко

развернулся и поковылял прочь. Он; скрючился, выпятив зад и обеими руками скомкав в горсть

штаны в паху - так отжимают плавки купальщики, не желающие раздеваться. Через миг вся

компания исчезла в кустах.

Кира присвистнула и сощурилась, разглядывая Будкина.

- За что бился? - подходя, спросил Служкин.

- Парнишки номером автобуса ошиблись, - пояснил Будкин.

- Знакомься, старый пень: это Кира, моя... м-м... коллега.

- Очень приятно. - Будкин сдержанно приложился к ручке Киры.

- Ну, гони к цыганам, - распорядился Служкин.

- Я бы покаталась, - нейтрально заметила Кира.

- Э-э...- озадачился Служкин. - Я же отец семейства, народный учитель... Мне домой

надо.

- А мне не надо.

Они втроем замолчали. Будкин грустно поглядел на Киру, тяжко хехекнул и отошел в

сторону покурить.

- Ты что-то хочешь спросить? - поинтересовалась Кира у Служкина.

- Да, в общем, нет, - подумав, сказал Служкин и открыл перед ней переднюю дверцу.

Торжество

Который год подряд первый тонкий, но уже прочный зимний снег лег на землю в канун

служкинского дня рождения, и Служкин, проснувшись, вместе с диваном поплыл в иглистое

белое свечение, такое яркое и неожиданное после темных и тяжелых красок поздней осени.

Прямо с утра началась подготовка к празднеству. Надя сердито застучала на кухне ножом.

Служкин на четвереньках ползал под кроватью с пылесосом. Пуджик, раздувшись огромным

шаром, сидел в прихожей на полке для шапок и шипел на пылесосный шланг. Тата за

письменным столом старательно черкала в альбоме цветными карандашами.

Потом Служкин носился из кухни в комнату с тарелками. Пуджик, напевая, в своем углу

пожирал обильные селедочные обрезки, а Тата пыталась повязать ему на хвост свой бантик.

- Не понимаю, зачем каждый год устраивать такой кутеж? - недовольно ворчала Надя,

шинкуя морковь. - Ладно бы еще - дата была круглая!.. А так?.. Лишь бы нажраться.

- Встреча с друзьями - это способ выжить, а не выжрать.

- Нашел друзей! Ладно - Будкин, он все равно припрется. А зачем с ним Рунева?

Невежливо тащить с собой подругу, пока она не стала женой. И Колесниковых тоже зачем

позвал? Они разве звали тебя на свои дни рождения? Ветке главное напиться, а муж ее вообще

дурак, куда он нужен? Тем более они с сыном придут...

- Ну, не ругайся хоть сегодня, - примирительно попросил Служкин.

- Я вообще могу молчать весь день! - раздраженно крикнула Надя.

К трем часам они поссорились еще раз, но праздничный стол был готов. Надя и Тата

поздравили именинника: Надя осторожно поцеловала и вручила набор из одеколона,

дезодоранта и крема для бритья, а Тата подарила папе аппликацию - домик с трубой в

окружении елочек. Служкин поднял Тату на руки и поцеловал в обе щеки.

В половине четвертого звонок затрещал, и явился Будкин.

- Хе-хе, плешивый мерин, - сказал он. - Поздравляю. Теперь на год скорее

сдохнешь... Это тебе. - И он вручил Служкину цветастый двухтомник.

- Знаешь, что купить, сучье вымя!.. - посмотрев на обложку, сдавленно промычал

Служкин и двинул Будкина в грудь кулаком.

Затем в дверь стеснительно звякнула Саша Рунева. Она подарила Служкину рубашку в

целлофановой упаковке и извинилась:

- Мне показалось, что тебе подойдет...

Она робко поцеловала его и вытерла помаду платочком.

- Ну зачем же!.. - обескураженно завопил Служкин, хватаясь за щеку, будто у него

стрельнуло в зуб.

Последними прибыли Колесниковы. Ветка, визжа, повисла на Служкине, а потом

перецеловала всех - и Сашеньку, с которой была едва знакома, и Надю, про которую знала,

что та ее недолюбливает, и Будкина, который для такого дела охотно выбежал из сортира.

Колесников потряс всем руки и протянул Наде толстую бутылку - свой подарок. Надя

несколько театрально улыбалась гостям. Шуруп вышел из-за родительских ног и солидно

пробасил:

- Дядя Витя, я тебя тоже проздравляю.

- Вот, знакомьтесь, - предложил Служкин Колесникову. - Вы еще не встречались,

хотя я всем все про всех рассказывал. Вовка, это Саша Рунева. Сашенька, это Вовка, муж

Ветки.

Сашенька и Колесников странно переглянулись.

- Ну что? - спросил Служкин. - Метнемся к станкам? - Он царственным жестом

указал на стол.

Празднество началось. Пока звучали традиционные тосты - за именинника, за родителей,

за жену и дочку, за гостей, - Служкин еще сдерживался в речах и поступках, но затем

развернулся во всю прыть. Он исхитрялся быть сразу во всех местах, подливал в каждую

рюмку, разговаривал со всеми одновременно и в то же время вроде бы сидел на своем месте, не

отлучаясь ни на миг, принимал положенные чествования, однако на нем уже похрустывала

подаренная рубашка, рядом с локтем скромно притулилась уже на треть початая бутылка

Колесниковых, которую Надя спрятала в холодильник, а в двухтомнике, лежащем на

телевизоре, очутилась закладка из конфетного фантика на середине второго тома. Первым

захмелел Колесников. Он рассказывал Сашеньке людоедские истории о своей службе в

милиции. Покраснев и расстегнув воротник, он раздвинул посуду в разные стороны и на

свободном пространстве стола ладонями изображал различные положения.

- Мы вот тут, в кустах сидим, а с этой стороны у нас вторая засада. Они приезжают, все

на "джипах", все шкафы, в коже, со стволами под мышками. Сходятся на разборку. А мы

внезапно по мегафону: "Не двигаться! Бросить оружие!" Куприянов своим кричит: "Атас,

засада!" - и Залымову пулю в грудь! Ну, тут мы...

Сашенька слушала невнимательно, крутила в пальцах рюмку, куда со словами "Где

Петрушка, там пирушка!" - то и дело подливал вино именинник. Сашенька механически пила

и глядела на Будкина, который учил Тату есть колбасу с помощью ножа и вилки. Тата, пыхтя и

высоко задирая локотки, неумело мочалила колбасный кружок, а Будкин брал отрезанные

кусочки пальцами и клал себе в рот, всякий раз ехидно подмигивая Наде. Надя, смеясь,

возмущалась этим хамством и путано рассказывала Ветке рецепт нового торта. Ветка

карандашом для глаз поспешно записывала рецепт на салфетке и рвала грифелем бумагу.

Пользуясь свободой, Шуруп покинул компанию и возле кровати безуспешно усаживал

Таточкину куклу на спину Пуджика, что лежал в позе сфинкса и невозмутимо дремал.

- Вовка, кончай Сашеньке уши компостировать!.. - кричал Служкин.

Через некоторое время он выбежал из-за стола, включил магнитофон и начал отплясывать,

как павиан в брачный период. Но его пример никого не воспламенил. Тогда Служкин задернул

шторы, погасил люстру и переменил кассету. Медляки сыграли свою роль, и теперь никто не

остался сидеть. Колесников приклеился к Саше, Будкин облапил Надю, а Служкину досталась

Ветка.

- Что-то твой благоверный предпочтение отдает новым знакомым, - прошептал ей

Служкин.

- А-а, плевать, фиг с ним, - беспечно отозвалась Ветка, прижимаясь к нему грудью и

жарко дыша в ухо. - Нам же лучше, да, Витька? Я сейчас такая пьяная, мне крутой порнухи

хочется... Давай его накачаем, чтобы он у вас заночевал, а потом ты пойдешь меня домой

проводить, там и оторвемся...

- Женщина - лучший подарок, - ответил Служкин.

В дальнем углу, в темноте, Колесников умело и жадно мял Сашеньку, не переставая

бубнить:

- На операцию втроем поехали: я и еще двое, омоновцы...

Когда Служкин повел Надю, Надя сказала, что ему хватит пить.

- Но долго буду тем любезен я народу, - доверительно пояснил ей Служкин, - что

чувства добрые я литрой пробуждал...

В доказательство после танца он озорно опрокинул еще рюмку.

Колесников пошел в туалет, и Саша наконец перепала Служкину.

- Витенька, я так рада нашей дружбе, - прошептала она, положив голову Служкину на

грудь.

- Это не дружба, - тотчас поправил ее Служкин. - Это несостоявшаяся любовь.

- Помнишь, я тебе говорила, что у меня ухажер появился?.. Ты не думай ничего такого...

Ну, цветы дарит, гулять зовет, с работы встречает, и все. С ним легко, ни о чем думать не

надо, - он дурак. Знаешь, кто это? Это Колесников.

- Ну и ну! - удивился Служкин. - Ай да Виктор Сергеевич, старая толстая сводня!..

Значит, тут все мужики - твои поклонники?

- Одного я терплю, другого люблю, а без третьего жить не могу...

Сашенька потянулась к Служкину губами, и они долго поцеловались.

- А что Будкин? - напомнил потом Служкин Сашеньке.

- Я не уверена, что он вообще заметил мое присутствие...

На кухне, где они курили, Будкин, хехекая, заявил:

- Врет она все, Витус. Она уже напросилась ко мне сегодня на ночь. Вот там и замечу ее

присутствие. Просто ей пожаловаться охота больше, чем потрахаться. Давай задушевничай с

ней - тебе же нравится.

В дверь неожиданно позвонили, и открыл Колесников.

- В чем дело? - услышал Служкин его милицейские интонации. - Кто вы такие? Кого

надо? По какому делу? - Видимо, в паузах звучали и ответы, не доносящиеся до кухни.

Колесников подумал и крикнул: - Виктор, тут к тебе какие-то малолетние преступники

пришли.

Отцы

Служкин выбежал в прихожую и увидел в коридоре Деменева, Тютина, Бармина,

Овечкина и Чебыкина с гитарой.

- А мы вас поздравить пришли, - улыбаясь, сказал. Чебыкин.

- Джастен момент! - крикнул Служкин, вернулся в кухню, схватил колесниковскую

бутылку, металлические стопки и помчался обратно. Со школьниками он поднялся по лестнице

вверх на два марша, и там все расселись на ступеньках. Служкин разлил.

- Ну, с днем рождения вас, - солидно сказал Бармин и пригубил вино. Все, кроме

Овечкина, выпили.

- Овчину хорошо, - завистливо сказал Тютин, вытирая ладонью рот. - Ему пить

нельзя. Он на одной площадке с Розой Борисовной живет, и мамаша его с ней дружит...

- Чего там сегодня новенького в школе? - спросил Служкин.

- Сушку довели. Она деньги считала, а мы украли с ее стола стольник. Она целый урок

выясняла, кто украл. Так и не нашла.

- На фиг? Чего на сто рублей купишь?

- Да просто так, на спор. Еще сегодня мы химичке в ящик стола дохлую мышь бросили.

Только она ящик на уроке не открывала, а то бы мы поржали, как она визжит.

- Мы не так над учителями прикалывались, - пренебрежительно заявил Служкин, снова

разливая вино. - Вот, помню, ходила у нас по классу записка: "Это твой носок висит на

люстре?" Каждый прочитает и сразу на потолок посмотрит. Наша классная по кличке Чекушка

записку отняла, прочитала и сама глазами вверх зырк. Тут мы все и рухнули.

Служкин захохотал над собственным воспоминанием.

- Давайте еще клюкнем, и я вам расскажу, - распорядился он, и все клюкнули. - Тоже,

помню, был какой-то съезд, и у нас в комсомольском уголке повесили ящик с надписью: "Твои

вопросы съезду". Через месяц его сняли, а там один-единственный листочек: "А когда в нашей

школе откроется мужской туалет на втором этаже?"

Отсмеявшись, все снова приняли по рюмке.

- Ну что, Виктор Сергеевич, в поход-то в мае месяце идем? - спросил Деменев и

подмигнул.

- Отцы, блин! - возмутился Служкин. - Еще полгода до мая, а вы мне уже плешь

проели! Сказал "идем" - значит, идем.

- У нас уже половина девятых с вами собирается.

- Я столько не подниму, вы чего? Не агитируйте зря. Только из вашего класса.

Остальные пусть вон физрука просят.

- Не-е, все хотят с вами, потому что вы учитель клевый.

- Раздолбай я клевый, а учитель из меня - как из колбасы телескоп, - опять разливая

вино, честно сообщил Служкин.

- У вас на уроках зыко: и побазарить можно, и приколоться... А на других уроках -

только дернись. Вас и доводить-то неохота...

- Ну да. Вон Градусов как через силу старается - пот градом.

- Градусов - фигня. Зато к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не

хотят. Это потому что вы какой-то особенный учитель, не брынза, как Сушка или там немка...

- Вы Киру Валерьевну не трогайте, - обиделся Служкин. - Не доводите ее, она мне

нравится.

- А мы видели, как вы с ней гуляли.

- Видели - так помалкивайте. Лучше вон про Градусова говорите...

Отцы понимающе заржали.

- Градусов пообещал вашего кота повесить за то, что вы ему двойку за первую четверть

вывели.

- Пятерки, бывает, я ставлю зря, а двойки - нет. Пусть учит географию, дурак. Я,

конечно, понимаю, что никому из вас эта география никуда не упирается, да и устаревает

моментально... Однако надо. А Градусова я и сам повешу за... Ну, узнает, когда повешу.

- Он, Виктор Сергеевич, про вас песню сочинил. Ругательную.

- Ну-ка, отцы, давайте, наяривайте.

Чебыкин перетащил гитару со спины на живот, заиграл и запел на мотив старого шлягера

"Миллион роз":

Жил-был Географ один,

Карту имел и глобус.

Но он детей не любил,

Тех, что не метили в вуз.

Он их чуханил всегда,

Ставил им двойки за все,

Был потому что глиста,

Старый, вонючий козел...

Служкин хохотал так, что чуть не упал с лестницы.

- А вы, говорят, Виктор Сергеевич, тоже песни сочиняете?

- Кто говорит?

- Машка Большакова из "А" класса, - сознался Овечкин.

- Спойте нам песню, - жалобно попросил Тютин.

- За мах, - согласился Служкин. - Я пьяный, мне по фиг.

Он взял у Чебыкина гитару, забренчал без складу и ладу и надрывно завопил на весь

подъезд:

Когда к нам в Россию поляки пришли,

Крестьяне, конечно, спужались.

Нашелся предатель всей Русской земли,

Ивашкой Сусаниным звали.

За литр самогону продался врагу

И тут же нажрался халявы.

Решил провести иноземцев в Москву

И лесом повел глухоманным.

Идут супостаты, не видно ни зги,

И жрать захотелось до боли.

И видят: Сусанин им пудрит мозги,

Дорогу забыл алкоголик.

От литра Сусанин совсем окосел.

Поляки совсем осерчали,

Схватились за сабли и с криком "Пся крев!"

На части его порубали.

Но выйти из леса уже не могли,

Обратно дорога забыта.

И, прокляв предателя Русской земли,

Откинули дружно копыта.

От служкинских воплей в подъезд вышла Надя.

- Ты что, с ума сошел? - спросила она. - Молодые люди, как вам не стыдно

пьянствовать с ним? Ладно - он, он ни трезвый, ни пьяный не соображает, что можно, а чего

нельзя учителю. Но вы-то должны понимать, что можно, а чего нельзя ученикам!..

- Все-все, Надя, - торопливо поднялся Служкин. - Дома разберемся...- Он пошел

вниз, оглянулся и подмигнул: - Спасибо, что поздравили, отцы. А сейчас мне задницу на

британский флаг порвут. Пока!

- Нашел с кем дружить! - с невыразимым презрением сказала Надя в прихожей,

запирая дверь.

- Бог, когда людей создавал, тоже не выбирал материала, - мрачно отозвался Служкин.

Темная ночь

- Вовка, я с Шурупом домой пошла! - громко объявила Ветка. - Ты оставайся, если

хочешь, а меня Витька проводит. Надя, отпустишь его?..

Надя фыркнула.

Шуруп был усталый и сонный, молчал, тяжело вздыхал. На улице Служкин взял его за

руку. Тьма была прозрачной от свечения снега.

- Представляешь, Ветка, я недавно одной своей ученице рассказывал историю нашего

выпускного романа, - неожиданно признался Служкин. - Приврал, конечно, с три короба...

Она затащилась, а мне грустно стало. Давай как-нибудь съездим снова на ту пристань?

- Зачем в такую даль ехать, когда и дома можно?

- Дура ты, - огорчился Служкин.

Они по заснеженным тротуарам тихонько дошли до клуба, и тут Служкин обнаружил, что

забыл дома сигареты.

- Блин, Ветка, - пробормотал он. - Можно я до киоска сгоняю?..

- Сгоняй, - согласилась Ветка. - Только не долго. Я жду тебя дома.

Служкин побежал по улице, оставив Ветку с Шурупом, обогнул здание клуба и углубился

в парк, который все называли Грачевником. Фонари здесь не светили, и Служкин сбавил ход до

шага. В Грачевнике стояла морозная, черная тишина, чуть приподнятая над землей белизною

снега. Тучи над соснами размело ветром, и кроны казались голубыми, стеклянными.

Дьявольское, инфернальное небо было как вспоротое брюхо, и зеленой электрической болью в

нем горели звезды, как оборванные нервы. Служкин свернул с тропы и побрел по мелкой

целине, задрав голову. Ноги вынесли его к старым качелям. В ночной ноябрьской жути качели

выглядели как пыточный инструмент. Смахнув перчаткой снег с сиденья, Служкин взобрался

на него и ухватился руками за длинные штанги, будто за веревки колоколов.

Качели заскрипели, поехав над землей. Служкин приседал, раскачиваясь всем телом и

двигая качели. Полы его плаща зашелестели, разворачиваясь. Снег вокруг взвихрился, белым

пуделем заметался вслед размахам. Служкин раскачивался все сильнее и сильнее, то взлетая

лицом к небу, то всей грудью возносясь над землей, точно твердь его не притягивала, а

отталкивала. Небосвод как гигантский искрящийся диск тоже зашатался на оси. Звезды

пересыпались из стороны в сторону, оставляя светящиеся царапины. Со свистом и визгом

ржавых шарниров Служкин носился в орбите качелей - искра жизни в маятнике вечного

мирового времени. Разжав пальцы в верхней точке виража, он спрыгнул с качелей, пронесся

над кустами как черная, страшная птица и рухнул в снег.

Кряхтя и охая, он поднялся и поковылял дальше. Опустевшие качели, качаясь по инерции,

стонали посреди пустого ночного парка.

Служкин выбрался к автобусной остановке и прилип к киоску.

- Бутылку водки, и откройте сразу, - как пиво, заказал он.

Он сунул в окошко деньги и вытащил бутылку.

- Паленая? - спросил он и приложился к горлышку.

- Настоящая, - соврали из окошка. - Закусить надо?

- После первой не закусываю, - сказал Служкин и пошел прочь.

Возле подъезда Ветки он долго щурил глаза и считал пальцем окна. Свет у Ветки не горел.

Ветка не дождалась его и легла спать.

В Веткином подъезде Служкин сел на лестницу и начал пить водку. Постепенно он

опростал почти полбутылки. Сидеть ему надоело, он встал и пошел на улицу.

Потом началось что-то странное. Бутылка утерялась, зато откуда-то появились так и не

купленные сигареты. Какая-то мелкая шпана за сигарету пыталась перетащить Служкина через

какой-то бетонный забор, но так и не смогла. Потом Служкин умывался ледяной водой на

ключике, чтобы привести себя в чувство. Потом у бани пил какой-то портвейн с каким-то

подозрительным типом. Потом спал на скамейке. Потом на какой-то стройке свалился в

котлован и долго блуждал впотьмах в недрах возведенного фундамента, пытаясь найти выход.

Выбрался оттуда он грязный, как свинья, и почти сразу же рядом с ним остановился

милицейский "уазик".

Служкин пришел в себя только в ярко освещенном помещении отделения милиции.

- Ой! - испуганно сказал он. - Где я? В вытрезвителе, что ли?..

- Сидеть! - заорал на него через стойку сержант.

Служкин присмирел, озираясь, и потрогал физиономию - цела ли? Из коридора напротив

донесся рев и пьяный мат. Одна из дверей распахнулась, и наружу вывалился мужик в

расстегнутой рубахе и трусах. Ему выкручивал руку второй милиционер.

- Хазин, помоги уложить! - закричал он.

- Убью, если пошевелишься! - пообещал сержант Служкину и с дубинкой побежал на

помощь коллеге.

Едва оба милиционера заволокли мужика в комнату, Служкин метнулся к телефону на

стойке и набрал номер Будкина.

- Будкин, это Служкин, - быстро сказал он. - Выручай, я в трезвяке!..

Вернулся сержант Хазин, сел, подозрительно ощупал Служкина взглядом и начал скучно

допрашивать, записывая ответы. Изображая предупредительность, Служкин отвечал охотно и

многословно, но все врал.

Минут через пятнадцать в отделение решительно вступил Будкин. Он уверенно пошагал

сразу к стойке. Его расстегнутый плащ летел ему вслед страшно и грозно, как чапаевская бурка.

Служкин дернулся навстречу Будкину, и Будкин одновременно с сержантом свирепо рявкнул:

- Сидеть!

- У вас, значит, этот голубь, - проговорил Будкин, по-хозяйски опираясь на стойку. -

А я ищу его который час... Какие с ним будут формальности?

Не меньше получаса прошло, пока Будкин заполнял какие-то бланки и расплачивался.

Наконец он грубо подхватил Служкина под мышку и потащил на выход, прошипев краем рта:

- Ногами скорее шевели, идиот!..

От милицейского подъезда они дунули к ближайшей подворотне.

- Ты чего, в ментовке бомбу заложил?.. - задыхаясь, спросил Служкин.

- Быстрее надо было, пока этот сержант меня не вспомнил, - пояснил Будкин и

хехекнул: - Я в школе у него два года в сортире мелочь вытрясал... А ты где пропадал?

Почему грязный такой? Надька мне уже сто раз звонила. Чего ты бесишься-то, Витус?

- Я не бесюсь... не бешусь... Короче, все ништяк.

- Да-а...- Будкин закурил, печально рассматривая Служкина. - Вот сейчас тебе и

будет ништяк...

- А у тебя нельзя отсидеться? - робко спросил Служкин.

- У меня негде. Там сейчас Рунева с Колесниковым.

- Ни фига себе! - удивился Служкин. - А чего они делают?

- Чего ты с Веткой делал? Торпеду полировал. Вот и они тоже.

- А ты чего?..

- Че-че, - хехекнув, передразнил Будкин. - Варю суп харчо. Пусть трахаются, палас не

протрут. Пойдем лучше пиво пить. Угощаю.

Только на рассвете Служкин позвонил в свою дверь. Ему открыла осунувшаяся Надя и

посторонилась, пропуская в прихожую.

- Это я, твой пупсик, - беспомощно сказал Служкин.

- Ну что, удовлетворила тебя Ветка как женщина? - поинтересовалась Надя, недобро

сощурившись.

- Нет...- виновато сознался Служкин.

- Жаль, что квартира твоя и я не могу тебя выгнать... Я надеюсь, что сегодня твой день

рождения уже кончился?

- Кончился, - покорно согласился Служкин.

- Ну и у меня с тобой все кончилось, - спокойно заявила Надя и с размаха съездила ему

по скуле.

часть II. Ищу человека

Выбираем "лошадь"

В зеленоватом арктическом небе не было ни единого облака, как ни единой мысли.

Серебряное, дымное солнце походило на луну, с которой сошлифовали щербины. Замерзшие

после оттепели деревья в палисадниках переливчато вздымались хрустальными люстрами и

свешивали в разные стороны ледяные гроздья отяжелевших ветвей.

Служкин запустил девятый "А" в кабинет и раскрыл классный журнал. В нем лежала

иносказательная - чтобы не поняли другие учителя - записка, написанная им самому себе в

прошлую пятницу.

- Так, - сказал Служкин, когда красная профессура, рассевшись, угомонилась. - У

меня к вам, господа, вопрос: почему это вы всем классом в прошлую пятницу сбежали с урока,

а?

- Кто? Мы?! - искренне изумились девятиклассники. - Это вы сбежали! Это вас не

было! Мы ждали, мы стучались! И когда дверь пинали, вы тоже не орали! И в замочной

скважине вас не было!

- Не было вас, - авторитетно подтвердил Старков. - Мы честно проторчали семь

минут после звонка и только потом ушли.

- Почему же я, как пень, сидел весь шестой урок один?

- У нас география четвертым была! - закричала красная профессура. - А на

пятом-шестом мы на физре, как сволочи, три километра бегали!

- Расписание-то изменили, - пояснил Старков.

- Посмотреть-то его не судьба была? - фыркнула Митрофанова.

- А у нас в учительской на расписании никаких перемен не было!.. - обескураженно

развел руками Служкин.

- Ага, а мы виноваты, - расстроилась красная профессура.

- Ладно, не нойте, - махнул рукой Служкин. - Что делать будем, если так вышло? Есть

три выхода. Первый - честно рассказать все Розе Борисовне, и пусть она решает. Второй -

сегодня провести дополнительный урок. Третий - сделать вид, что "я не я и лошадь не моя".

Что предпочтете?

- "Лошадь"! - дружно закричала красная профессура.

- Роза Борисовна всех убьет, и вас, и нас, - рассудительно сказал Старков, - и заставит

проводить все тот же дополнительный урок. А на него придет только полкласса, да и то вас

слушать не будут. Так что лучше уж сразу "лошадь", Виктор Сергеевич.

- Тогда два условия. Первое: вы самостоятельно учите дома еще один параграф и в

Дата добавления: 2014-10-31