Гармония цвета 3 страница

В настоящее время существует множество теорий, объединяющих человеческую личность со Вселенной на уровне тонких тел, которые взаимосвязаны отношениями определенных энергетических центров. Наиболее явным образом эти отношения представлены в «нетрадиционной» медицине традиционных культур Востока, где цветом характеризуются не только функциональные свойства (так называемые поля) организма, но и внутренние органы, эндокринная система и т. п. Современная экстрасенсорика также определяет в человеческом теле своеобразные энергетические поля. При этом устанавливается связь этих полей как с местоположением, уровнем, чувствами или функциями человека, так и с цветом каждого поля.

Рассмотрим, к примеру, основные принципы информационно-энергетического обмена между людьми и окружающей средой[mclxx]. Живые организмы, от самого простейшего до организма человека, — не изолированные, а открытые системы, обменивающиеся с окружающей средой веществом, энергией и информацией. По определению Л. фон Берталанфи, живой организм — не конгломерат отдельных элементов, а определенная система, обладающая организованностью и целостностью, находящаяся в постоянном изменении. В то же время живые системы являются неравновесными, диссипативными, самоструктурирующимися и самоорганизующимися. Основой саморегуляции в живом организме является информационный обмен, соответствующее построение, передача и восприятие информационных управляющих сигналов.

В открытых системах причиной активности и самодвижения являются отклонения параметров объекта от нормы при его взаимодействии с внешней средой. Именно благодаря отклонению возникает его отражение, информация, обратная связь, которые в конечном итоге формируют контуры циркуляции информации, образуя функциональные системы.

Сравнительно недавно было доказано, что из физических факторов основным носителем информации как внутри биообъекта, так и между отдельными биообъектами, в том числе и между людьми, является электромагнитное излучение. Сам процесс передачи информации является энергетическим, пространственным и временным. Являясь открытой системой, живой организм информационно взаимодействует с внешними по отношению к биосистеме электромагнитными полями и излучением, экзогенные воздействия воспринимаются организмом и входят в круговорот информационного поля.

При этом электромагнитное излучение может непосредственно вносить информацию в головной мозг, минуя обычные органы чувств. Г. Фрелих в 1977–1988 гг. обосновал теоретически и получил экспериментальные доказательства факта продуцирования живыми клетками переменных электромагнитных полей. Им была развита общая теория когерентных колебаний в биологических системах. А. С. Давыдов в 1986 г. описал возбуждение, делокализацию и движение электронов вдоль пептидных цепей белковых молекул в форме уединенной волны — солитона, что дополнило модель Г. Фрелиха. Эти фундаментальные теории расширили и углубили понимание идеи кодовой иерархии биосистем. Стало понятно, что эндогенные поля организма автоматически модулируются структурой биосистемы и несут соответствующую информационную нагрузку.

Ритмы функционирования структурных элементов живого вещества находятся в высокочастотном диапазоне 108–1015 Гц. Это связано, вероятно, с развитием всего живого на Земле за счет солнечной радиации, точнее, той определенной ее части, которая достигает земной поверхности. Атмосфера нашей планеты позволяет достигать поверхности лишь электромагнитным волнам в двух спектральных диапазонах — в оптическом спектре (включая ближний ультрафиолет с 290 нм до диапазона инфракрасных волн на 1500 нм) и в радиочастотном "окне", через которое проходят электромагнитные излучения с длинами волн от 1 см до 50 м.

Экспериментально определены приблизительные резонансные частоты некоторых структур живой клетки, которые укладываются в диапазон 1010–1015 Гц. Приведенные данные полностью совпадают с частотными характеристиками электромагнитных волн, излучаемых Солнцем и достигающих поверхности Земли. В то же время, рабочие ритмы функциональных систем организма человека имеют низкочастотный диапазон: 1,6–8,2 Гц. Так, ритм электрического потенциала желудка и кишечника — 3,8–4,6 Гц, ритм дыхания 6,3–7,6 Гц, ритм сердечных сокращений — около 3,2 Гц, ритм электрической активности нервно-мышечного элемента — 2,6–6,5 Гц, ритмы управляющих сигналов головного мозга — 0,5–13 Гц. Для оптимальной жизнедеятельности организма необходима стабильность рабочих ритмов функциональных систем, их независимость от внешних воздействий.

Предполагается, что на уровне отдельных биоструктур резонанс возникает за счет солитонной волны, образованной при переизлучении биомолекулой первичного воздействия, в которой сам биообъект заложил необходимый для соответствующих структур комбинационный набор резонансных частот за счет физического явления возврата Ферми-Паста-Улама.

На макроуровне это предположение вполне согласуется, в частности, и с представленными выше соответствиями между поддиапазонами ЭЭГ и функциями компонентов интеллекта. Наиболее же наглядно это предположение подтверждается и соответствием между распределением цветовых канонов и видов темперамента по гендеру: женщины преимущественно проявляют свойства сангвиников и флегматиков при окраске их кожных покровов в более светлый (желтый) цвет по сравнению с более темным (красным) мужчин и т. п.

Данный аспект цвета подтверждается и тем, что идентичная цветовая семантика тысячелетиями объективно воспроизводилась в совершенно различных концах земного шара. Так, например, согласно экспериментальным данным, красный цвет на уровне бессознания учащает пульс независимо от культуры, расы, возраста, гендера и т. п.

На увеличении энергии этих структур интеллекта должен сказываться и универсальный характер “автоматизированного” цветового кода (за счет соответствующих видов переработки). Так, самоорганизацию открытых систем принято связывать с динамическими и информационными потоками, согласовывающимися и складывающимися в единую структуру.

На уровне системы «интеллект — внешняя среда» эта структура проявляется, в частности, следующим образом: семантическая референция денотата неизменно сопровождается энергетической; к примеру, красный цвет крови не только передает информацию Ид-плану, но и возбуждает С-план (увеличение пульса, частоты дыхания и т. п.), синий успокаивает индивида независимо от типа нервной системы, от принадлежности к определенным расам, культурам и т. п.

Таким образом, можно предполагать, что саморегуляция интеллекта построена на энергетических, динамических и семантических аспектах получаемой информации и представляет замкнутый контур регулирования.

Глава 18. Символика цвета

18.1. Что такое символика

Как пишет Л. Н. Миронова[mclxxi], цвета в истории культуры использовались и для обозначения определенных свойств, качеств, понятий и / или идей (синий — мудрость, истина, красный — мужской, желтый — женский и др.), которые не всегда логически отвечали даже одной (архетипической) стороне их значений. В связи с этим обоснование так называемого “символизма цвета” может быть проведено, по структурно-антропологическим критериям Леви-Стросса [mclxxii], в пределах хроматического анализа репрезентативных данных в истории искусства, в мифах и ритуалах.

В «Эстетике цвета» [mclxxiii] я показал, что понятие "символ" является многозначным и подлежит детальному анализу с тем, чтобы смысл цвета мог быть однозначно определен в соответствующих носителях информации с позиций всех интеллектуальных компонентов реципиента. С этой многозначностью цветовых "символов" может быть связана многозначность цветового ощущения, которое не в состоянии обнаружить различие в спектральном составе, объективно характеризующем красители, цвета которых кажутся глазу одинаковыми и называются метамерными. Так, белые или серые цвета, например, могут быть образованы парой любых дополнительных или тройкой основных и будут казаться одинаковыми независимо от принципов образования.

Иначе говоря, как в мифе каждый "символ" может нести несколько значений (красный - любовь, ненависть и др.), так и в цветоведении практически каждый метамерный цвет может быть образован из нескольких совершенно различных цветов: (К+Г = П+3 = 0+С = Ж+Ф и т. п.).

И если образование метамерных цветов связано с функциями бессознания (строго говоря, сетчатки глаза), апертурных цветов как сублиматов — с функциями подсознания, то многозначность цветовых символов ¾ с деятельностью всего интеллекта. Тогда (в соответствии с обозначениями этих компонентов интеллекта) символ будет определяться функцией цветообозначения (М-план) и сублимата (Ид-план), тогда как сублимат — метамера (Син-план) и сублимата (Ид-план).

При этом методология хроматизма благодаря «атомарному» характеру компонентов интеллекта позволяет определить собственно свой специфический смысл цвета в каждом символе, который в итоге и образует вышеотмеченную многозначность кодирования цвета.

Отметим также те аспекты в интерпретации цветовой символики, которые имеют наибольшее значение с точки зрения Х. Э. Керлота[mclxxiv]:

красный (атрибут Марса) — страсть, чувственность и животворные силы;

розовый (цвет плоти) — чувствительность и эмоции;

оранжевый — гордость и амбицию;

желтый (атрибут Аполлона, бога солнца) определяет великодушие, интуицию и интеллект;

зеленый (цвет Венеры и Природы) означает плодородие полей, симпатию и приспособляемость;

зеленый — подавление, эгоизм, депрессию, инертность и безразличие — значения цвета праха;

голубой и синий (атрибут Юноны и Юпитера) означает религиозное чувство, преданность и невинность;

фиолетовый соответствует ностальгии и памяти, поскольку является смещением синего (обозначающего приверженность) и красного (страсть);

пурпурный (цвет одеяния императоров Рима, а также кардинальского облачения) получается путем синтеза красного и фиолетового, дает власть, духовность и величие;

Можно было бы продолжать список интерпретаций до бесконечности, приводя все более точные значения для более тонких оттенков, но это может привести в одну из ловушек символики — к соблазну создать аллегорическую систему на все случаи жизни. Аллегории же, как и символы, — сложносоставные феномены культуры и подлежат детальному анализу сознания как компонента интеллекта, о чем здесь я говорить не буду.

Тончайшие цветовые оттенки одежды, цветов, украшений были полны значения в Европе XV века. Символика цвета, которая и в наше время еще не вполне забыта, в отношениях между влюбленными тогда занимала важное место. Тот, кто был знаком с ней недостаточно, мог найти соответствующие указания в появившейся около 1458 г. книге Сицилийского Герольда «Le blason des couleurs» («Геральдика цветов»). Сделанное в XVI веке ее стихотворное переложение было высмеяно Рабле не столько из презрения к данному предмету, сколько, по мнению Йохана Хейзинги [mclxxv], из-за того, что он сам хотел написать об этом.

Для сравнения — с приведенными по Керлоту значениями, — обратимся к замечаниям Леонардо да Винчи в § 583: «Белое примем мы за свет, без которого нельзя видеть ни одного цвета; желтое — за землю, зеленое — за воду, синее — за воздух, красное — за огонь, черное — за мрак, который находится над элементом огня, так как там нет ни материи, ни плотности, где лучи солнца могли бы задерживаться и … освещать.».

18.2. Противоречия символики

Что означает собой тот или иной цвет? Иногда очень многое. На протяжении веков различные цвета использовались для выражения определенных качеств и понятий. Багряный цвет у древних олицетворял силу и власть; на Дальнем Востоке в таком же значении употреблялся желтый цвет. В странах английского языка синий цвет связывается с понятием мудрости, истины, а красный означает мужественность. Краскам придается духовное и религиозное значение.

Что определяет значение цвета — природа или эмоции человека? Возникает вопрос: опираются ли в конечном счете эти представления на реальные наблюдения или нет? Иначе говоря, обосновано ли существование символизма красок, и если да, то где искать его корни — в природе или в самом человеке? В последнее время в разрешение этой проблемы вмешались психоаналитики и даже искусствоведы. И те и другие пытаются связать субъективный символизм красок с их традиционной символикой. Чаще всего для этого вспоминают теорию К. Г. Юнга о коллективном бессознательном как синтезе индивидуального цветовосприятия и культурно-генетически наследуемых представлений о них.

Сопоставим с этим и данные А. Черновой по символике цвета в мире шекспировских персонажей. Ведь тогда на языке цветовой символики можно было выразить массу вещей, особенно в области чувств. Разумеется, чтобы понимать все эти тонкости, надо было обладать тем даром “слушать глазами”, о котором Шекспир говорит столь часто. Таким острым зрением, способным “услышать” голоса чувств, выраженные музыкой или цветом, владеют многие шекспировские герои.

Фредерик Порталь, посвятивший символике цвета целое исследование, говорит, что эти так называемые “противоречия” можно объяснить наличием и смещением как бы двух символических лексиконов — мирского и более древнего, священного [mclxxvi].

Так, на языке священном лазурь обозначала Небесную истину, а на языке мирском синий стал цветом Преданности, из-за чего в Англии считался (наряду с бурым) цветом слуг и подмастерьев. И хотя в то же время синий означал Правду, Честь и ассоциировался с Мадонной, аристократы предпочитали ему в своих костюмах бирюзовый (Возвышенность мысли), морской волны (Веселье) и т. п.

Выше мы уже видели семантику цветов, наиболее часто называемых Шекспиром, а также их условный смысл соответственно символическим лексиконам — мирскому, священному и театральному. Они не всегда совпадали, и зрители должны были разобраться, какому из цветовых кодов отдается предпочтение в той или иной сценической ситуации. Так, если по ходу спектакля на сцене действовали святые, праведники или привидения, цветовые символы в их костюмах обозначали вещи священные. Если же персонаж оказывался в комическом положении или приближался к нему, то сочетание красок в его костюме или цвет отдельной детали сразу же вызывал смех, потому что “говорил” на языке театральных цветовых символов, языке, когда совпадающем с мирским, а когда доводящем его до клоунского гротеска.

Как показано выше, символика и семантика цвета опираются на объективные особенности нашего интеллекта. В психологии наиболее популярна так называемая теория ассоциаций: зеленое — весна, пробуждение, надежда; синее — небо, чистота; желтое — солнце и жизнь; красное — огонь и кровь; черное — темнота, страх, неясность, смерть. Такая мотивировка дополняется мифологическими, религиозными и эстетическими воззрениями, где выбор цветов предопределен более широкими символическими представлениями о назначении каждого цвета:

белый — святость, чистота, невинность, божественный 'свет;

серый — смирение и победа духа над телом;

коричневый — отречение от мира;

тускло-желтый — деградация, ревность, предательство;

зеленый — триумф жизни, надежда на воскресение, духовное посвящение в тайну;

синий — цвет небес, божественной любви и истины;

фиолетовый — страдание и покаяние.

Эти широкие представления о цвете были перенесены и на облик отдельных героев библейской драмы. Так, в средневековой эстетике рай обычно представлялся в золотисто-зеленых и красных тонах. Черный — символ смерти, цвет князя тьмы и дьявола. Правда, в сочетании с белым он уже имел иное значение: чистоты (почему рясы доминиканцев были сшиты из материалов подобной окраски) и траура. Большое внимание уделялось фону, который окрашивался в белый, синий и золотой цвета, передающие ирреальность пространства.

Но в то же время цвет мог трактоваться как символ, намекающий на то, что порой не может быть показано, будь то образ Бога, высших космических сил или потустороннего бытия.

Белый цвет символизировал чистоту, незапятнанность, неоскверненность, невинность, добродетель, радость.

Черный — несчастье, горе, траур и гибель всего живого.

Красный — радость, красоту, любовь и полноту жизни, а с другой стороны — вражду, месть, войну и всегда связывался с агрессивностью и плотскими желаниями. Красное в Риме и Византии обозначало также власть и величие.

Зеленый — цвет травы и листьев — символизировал юность, надежду и веселье, хотя порой и незрелость, недостаточное совершенство.

Синий — небо, вечность, доброгу, верность, постоянство и расположение.

За всем этим стояли столетия, и ближе всех Средневековье, которое и в области цвета установило иерархическую последовательность, над чем в ренессансной Италии уже иронизировали. А знаменитый Лоренцо Балла еще в 1430 году выступал с темпераментным опровержением схоластического трактата Бартоло да Сассоферата о ценностной иерархии цвета. Говорится о том, что белый — самый благородный из цветов, а черный — самый низкий и что все остальные цвета тем прекраснее, чем они ближе к белому, и тем безобразнее, чем в них больше черноты... Смело могу сказать, что его нельзя считать чем-то противоположным превосходству белого: ворон и лебедь оба посвящены Аполлону[mclxxvii].

На мой взгляд, комментарии здесь излишни, ибо индивидуализм Возрождения принципиально не мог следовать за схоластикой Средневековья, которое одновременно и сохраняло каноны церкви, и весьма противоречиво интерпретировало их символику.

18.3. Условия «символики жизни»

Удобство использования цвета в качестве символа было замечено практически во всех культурах и широко использовалось в самых различных жизненных ситуациях. По сведениям Алыы Черновой, уже замечания Шекспира на эскизах художников к придворным спектаклям и в ремарках к маскам показывают, что один и тот же цвет мог означать и противоборствующие вещи. Современники же Шекспира обладали способностью воспринимать огромное количество цветовых различий, создавать новые варианты цвета, соотносить их названия с языком цветовых символов и подчас доводить сами символы до обозначения различнейших состояний и условий жизни.

Однако сегодня можно встретить любопытное мнение, которое совершенно не считается с различными условиями существования человека. Так, например, говорят, что ввиду различных условий существования и развития одни и те же цвета в различных культурах символизируют различные, а бывает, и противоположные явления. И поэтому нельзя свести воедино исторически сложившиеся у многих народов системы цветовой символики. Обычно для подтверждения этого мнения приводятся цвета траура: белый на Востоке и черный на Западе[mclxxviii].

В самом деле, еще в первой половине XIX века отмечалось[mclxxix], что в Индии, например, все присутствующие на похоронах находятся без тюрбанов, и в знак траура накидывают на голову одно белое покрывало. Аналогичный пример приводит Сукарно [mclxxx], «когда японка выходит замуж, она должна быть одета в белое, но ведь у японцев белый цвет — цвет смерти!».

В.Шерцль более детально раскрывал это положение. «Есть также народы, у которых белый цвет символизирует горе, печаль, скорбь: так, у китайцев, аннамцев, сиамцев, омагов и даяков белый цвет означает траур; негры в Гвинее при похоронах знатных особ окрашиваются в белый цвет, у автралийцев раскрашивание тела белою глиной служит знаком печали и траура (в случае кончины родных)[mclxxxi].

Для разрешения этого «противоречия» вернемся к семантике гендера и ахромных цветов. Как показано выше, мужчина практически всегда существует в сером[mclxxxii]. Поэтому речь здесь идет о траурных одеждах женщин. Как уже говорилось, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.[mclxxxiii]), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.). В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни, женщины одевают черное на Западе и белое на Востоке.

Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный цвета являются женскими — цветами женственной ИНЬ. И женщина лишь выбирает цвет экстремального состояния ее интеллекта, который всегда был, есть и будет дополнительным к цвету ее обычных условий существования. Или как замечает А. Д. Чернова, смысл траурного цвета — это символ неокрашенной одежды в знак отказа от всех цветов, вкупе олицетворяющих жизнь. [mclxxxiv] Разумеется, к этому отказу относятся и цвета обыденных одежд.

Таким образом, это противоречие является таковым лишь для ученых мужчин, о которых еще Гете говорил: «У образованных людей есть некоторое отвращение к цветам. Это может происходить отчасти от слабости глаза, частью от неопределенности вкуса, охотно находящей убежище в полном ничто»[mclxxxv]. В главе о сером цвете было наглядно показано, почему серость может восприниматься как ничто. И лишь гениальность Гете могла выразить невыразимую семантику цвета, совершенно неясного в те времена

С этих позиций становятся более понятными и высказывания феминисток о том, что известные всем женские качества эмоциональности и интуиции противостоят сугубо рациональному мышлению «мужчин-роботов». Очевидно все зависит от личности, но легко видеть и явную относительность этих представлений, которая легко моделируется относительностью серого цвета по отношению к белому или черному: по сравнению с серым черное выглядит чернее, а белое — белее.

Так, и по сравнению с мужским подсознанием женское бессознание всегда было более эмоционально. В то же время материнское сознание более мудро, реалистично и рационально, чем мужское подсознание. В нормальных условиях существования общими компонентами интеллекта для обоих полов могут быть и бессознание (оранжевый), и подсознание (синий), тогда как их сознания — контрастными (зеленый и пурпурный).

Соответствующие доминанты интеллекта определяют тип темперамента по предпочтительному выбору цветов испытуемым данного пола и возраста при строго заданных условиях, где условия подразделяются на нормальные — N, то есть обыденные, обыкновенные, привычные и экстремальные — E, то есть непривычные, трансовые, измененное состояние интеллекта. Обращаю внимание, что понятие «измененное состояние сознания» является нонсенсом («несознающее сознание»). Поэтому это состояние я всегда называл и буду называть «измененным состоянием интеллекта» или, строго говоря, состоянием с перераспределенными доминантами компонентов интеллекта.

Поэтому в целях лучшего понимания этого материала мной было проведено культурологическое обобщение полей Восточной медицины для нормальных (N) и экстремальных (E) условий существования гендерных составляющих мужчины (m) и женщины (f).

Оказалось, представленная выше цветовая семантика находится в полном согласии с мнениями экстрасенсов[mclxxxvi]. При этом наблюдается любопытная вещь: все нечетные поля К, Ж, Г, С цвета) человека структурированы, а четные (О, З, С, П цвета) представляются как бы флюидоподобными. Сопоставим это замечание с тем, что все нечетные поля связаны с гендером, то есть полоролевым соотнесением человека, а четные — нет. В цветовом круге этот факт передается простыми цветами для нечетных полей и составными для четных.

Иначе говоря, основными (природными) компонентами интеллекта можно считать бессознание и подсознание, а производными (обусловленными культурой и социумом) — самосознание (зеленый) и сверхсознание (пурпурный). Предпочтение же того или иного цвета определяется и гендером, и условиями (N-E) жизни человека., как это показано в наших работах.

Следовательно, передаваемый цветовыми канонами, если можно так сказать, “внетелесный” характер цвета соотносится с некоторой его “идеальностью” по отношению к телу и, в силу вышесказанного, можно предположить непосредственную связь цвета с архетипом или с идеями Платона. Таким образом методами культурологии, психолингвистики, хроматизма, структурной и психологической антропологии к настоящему времени в основном выявлена семантика и полоролевое отнесение как ахромных, так и основных цветов спектра.

Сейчас, после хроматического анализа памятников мировой культуры, я вполне уверен в том, что все до единого цвета имеют равноценное значение для интеллекта. Другое дело — для понимания символов этого семантического влияния каждого конкретного цвета — необходимо учитывать пол, гендер, возраст и условия (нормальные или экстремальные) жизни человека. Во времена же Шекспира, да и совсем в недавние времена, об этом свойстве противоречивости и иерархии «цветовой символики» шли жаркие дебаты и дискуссии.

Сегодня же игнорирование этого факта приводит к совершенно необъяснимым семантическим казусам. Так, например, ссылаясь на проведенный мной анализ данных в «Хроматизме мифа», «Лечении цветом», «Античном хроматизме» и т. п.) некоторые авторы смешивают смысловое значение цвета и по гендеру, и по различным условиям существования. Любопытно, что смешение хроматических данных по гендеру разными авторами приводит к меньшей абсурдности результатов, чем смешение по условиям существования.

Для примера обратимся к семантике красного цвета, которая без учета N-E условий окажется и мужской и женской одновременно, как это следует, к примеру, из работ В. Тернера. В самом деле, если мы не будем учитывать N-E условия, то красный — это женский цвет («Крaсна дeвица», к примеру).

Однако этнография и психологическая антропология в один голос утверждают, что красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в Е условиях, то есть в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы уже видели, и так красный (ни стыда, ни совести, как про него говорят женщины).

Таким образом красный цвет действительно может характеризовать женское бессознание, но тогда и только тогда, когда ее интеллект оказывается в экстремальном состоянии (условиях). Отсюда вытекает любопытное следствие: русская «крaсна дeвица» всю жизнь существует в Е условиях. Так ли это на самом деле?

Казалось бы это подтверждают климатические условия. Но дело не в этом. За тысячи лет адаптация к климату давно уже должна была завершиться… Остаются социальные условия, которые в России чаще всего действительно экстремальны.

Не будем углубляться в какие-то там далекие времена. Возьмем сегодняшний день. День в любом общественном месте Санкт-Петербурга с его «обычными» инвективами, то есть с так называемым «матерным языком». Сегодня на этом языке говорят и дети «от 2-х до 5-ти» и старше. То есть практически все. И даже женщины. Попытаемся сначала проследить происхождение этого «обычая». Все-таки в советские времена этого не было и не могло быть в общественном месте.

Где-то в 70-е годы ХХ века 1-й секретарь ленинградского обкома партии предложил восполнить уменьшение рождаемости в городе пополнением ремесленных училищ детьми из сел и деревень Северо-запада. Точные цифры мне недоступны, но в городе тогда оказалось около миллиона подростков, для которых «мат» был нормальным языком экстремальной деревенской жизни. В 80-е годы они вступали в брачные отношения и появлялись дети, для которых язык их родителей был понятен, доступен и легализован, по крайней мере, дома. В 90-е годы «матерный язык» этих детей получил поддержку «прогрессивной» интеллигенции: писателей, поэтов и психиатров. Это с одной стороны.

С другой стороны, хорошо известно, что в эмиграции у многих людей, выехавших из СССР, возникала неодолимая потребность в «мате». Тоже можно понять: эмиграция — это скорее состояние экстремальное… К «мату» быстро привыкли все. В те же 90-е годы наиболее «прогрессивные» эмигранты вернулись в Россию и сразу же присоединились к голосу «интеллигенции»: свобода слова для всех, кто «мата» не хочет, тот пусть не слушает и т. д. и т. п.

Практически на всех каналах ТВ в этом направлении проводились грандиозные шоу, в газетах и даже «толстых журналах» в защиту «матерного языка» выступали известные писатели и поэты… К началу нового тысячелетия «мат» был почти легализован. И это все несмотря на УК РСФСР и УК РФ, согласно которым лица, использующие нецензурные выражения в общественном месте, должны были подвергаться уголовному наказанию. Должны были, но практически не подвергаются.

И не могут подвергнуться, так как вся Россия находится в экстремальном состоянии «перераспределения социалистической собственности правителями». «Мат» стал просто выгоден власти, которая таким путем вводит население в экстремальные условия жизни. В условия и без того экстремального состояния русского народа. И народ уже не может обходиться без «мата», ибо этот язык как нельзя лучше передает экстремальные условия его существования. Что же такое собственно «мат», раз уж его защищает и «интеллигенция, и правительство, и народ?

«Мат» — это прежде всего слова, которые обозначают мужские и женские (чаще материнские) половые органы (гениталии). Как правило, слова используются в тех же семантических условиях, что и сами предметы. То есть, если гениталии используются человеком разумным исключительно в интимной обстановке, то и слова эти должны использоваться аналогично. Никак не в общественном месте.

Действительно, гениталии предназначены для «естественных отправлений», которые осуществляются при их обнажении, например, в половом акте. Психофизиология утверждает, что в половом акте у человека осуществляется мощное энергетическое возбуждение, которое (помимо полового акта) наблюдается исключительно в экстремальных условиях жизни. Легко видеть, что и собственно «мат» используется индивидом для усиления своей энергии. Вместе с тем, этот же «мат» не позволяет ему выйти из экстремальных условий жизни, создаваемых семантической (неосознаваемой!) нагрузкой этих слов.

Дата добавления: 2014-10-31