Важность этого предмета для психотерапии

Предмет антропологии

В предыдущей главе мы обсуждали важность восстановления «утерянного», того, что подавлено, а именно, детских ресурсов в зрелом человеке. Теперь давайте расширим наш обзор и поговорим немного о том, что «утеряно» в нашей взрослой культуре и в настоящем использовании человеческих возможностей. В меняющихся полях, порожденных новыми силами и новыми объектами, многие чувства и отношения, которые при здоровом развитии должны продолжаться и использоваться, обойдены или подавлены.

Эта глава посвящена патологической антропологии. Предмет антропологии - связь между анатомией, физиологией, способностями человека и его деятельностью и культурой. Именно так она трактовалась в семнадцатом и восемнадцатом столетиях (найдя свое высочайшее проявление, вероятно, в антропологии Канта): например, что такое смех? Как он культурально проявляет себя для благосостояния человека? Чаще же антропологи теряли взаимосвязь как предмет своей науки, и их книги демонстрируют удивительное расщепление на две не связанные между собой дисциплины: физическая антропология (эволюция и расоведение) и культурная антропология (своего рода историческая социология). К примеру, важным положением культурной антропологии является следующее: технические новшества (например, новый плуг) распространяются быстро в прилегающие области, а моральные инновации - медленно и с трудом. Но данное суждение было оставлено без доказательств, как будто бы этот факт является следствием природы этих культурных объектов, а не природы или условных рефлексов рассматриваемых животных. Люди, несущие культуру, в свою очередь, сформированы той культурой, которую они несут. Сравнительно недавно, главным образом под влиянием идей психоанализа, вновь стали изучать классические биологически / культуральные взаимосвязи: в контексте раннего обучения детей, сексуальных практик и так далее. И мы готовы предложить здесь несколько биологически / культуральных спекуляций с точки зрения патологической психологии.

Очевидна важность антропологического вопроса: «Что такое Человек?», особенно если учитывать, что медицинская психология имеет «двойное подчинение». Как отрасль медицины, она заинтересована «просто» в биологическом здоровье. Это понятие включает в себя не только здоровое функционирование и отсутствие боли, но полноту чувства и удовольствие; не только ощущения, но и отчетливое осознавание; не только отсутствие паралича, но изящество и энергичность. Если в процессе психотерапии, имеющей дело с психосоматическим единством, будет достигаться этот вид здоровья - ее существование может быть оправдано. В медицине критерии здоровья довольно определенны и научно установлены; мы знаем, когда орган функционирует хорошо. Этот аспект «человеческой природы» однозначен.

Но не существует «просто» биологического функционирования (например, не существует «просто» сексуального влечения, без любви либо ее избегания). Поэтому медицинских средств недостаточно.

Помимо собственно медицинских (так или иначе, главных) целей терапии, предметом обмена мнениями стала норма здоровья и «природы». Пациент - это больной человек, и человек до конца не познаваемый, поскольку он постоянно изменяет себя и окружающие условия. Его природа на удивление изменчива. Однако, в то же время, он не так податлив, чтобы его природа была неразличима, как, кажется, считают некоторые демократические социологи и фашистские политические деятели. Она одновременно удивительно устойчива, примером чего могут быть невротические реакции индивидов, а также глупость, вялость и ригидность большинства.

В психотерапии эти изменения состояния крайне существенны, поскольку они составляют важнейший интерес пациента; они включают в себя и влекут за собой его страхи и чувство вины, так же как и его надежды на то, что он может из себя сделать. Они возбуждают его волнение - это единственное, что действительно волнует - и организуют осознание и поведение. Без этих, присущих лишь человеку, интересов не может идти речь о каком-либо биологическом здоровье или достижении его посредством психотерапии.

3. «Человеческая природа» и «середняки»

Таким образом, врач бьется в поисках моделей и теорий того, что именно является оживлением человеческого в человеке. (В Главе 4. (Реальность, чрезвычайная ситуация и оценка) мы уже обсудили несколько таких теорий.) Вот почему Фрейд настаивал на том, что лучшими психотерапевтами становятся не собственно медики, но, в сотрудничестве с ними, литераторы, преподаватели, адвокаты или социальные работники. Они понимают человеческую природу, больше связаны с людьми и идеями, и не согласились потратить всю свою юность лишь на приобретение специальности.

Задача, конечно, крайне упростилась бы, если бы у нас существовали достойные социальные учреждения и соглашения, которые приносили бы удовлетворение и способствовали личностному росту. Тогда могла бы быть выделена условная норма - то, что значит быть полноценным человеком в данной специфической культуре. Вопрос тогда не был бы принципиальным, а представлял собой казуистическое приложение к каждому конкретному случаю. Если бы мы имели разумные институции, ни о каких невротиках не было бы речи. Но, применительно,к нашим учреждениям, мы не можем говорить даже «просто» о биологическом здоровье, и формы индивидуальных симптомов - лишь реакция на жесткие социальные ошибки. Так, далекий от того, чтобы иметь возможность привести в норму социальные институты, терапевт вынужден более рассчитывать на саморазвивающуюся интеграцию пациента в том случае, если пациент учится скорее приспосабливать среду к себе, чем «ломать» себя в угоду обществу.

Вместо динамичного соединения потребностей и социальных соглашений, в котором люди могли бы исследовать себя и других, и открывать себя и других, приходится думать о трех непримиримых абстракциях: всего лишь животное, измученная индивидуальная самость и социальное давление.

Нормальный человек или держит себя в неведении относительно этой яростной войны внутри него (не замечает ее проявлений в собственном поведении и хранит ее в «спящем» виде), или осознает эту проблему и заключил очень непростое «перемирие», ухватившись за безопасные возможности. В любом случае, на примирение потрачено много энергии, и в жертву принесены многие ценные человеческие возможности. Раздирающие невротика конфликты ведут к истощению, противоречиям и крушению. Неверно было бы на основании этого заключить, что он каким-то образом слабее, чем нормальный человек, поскольку часто большая одаренность может быть общественно опасна. Имеется существенное различие между нормальным человеком и невротиком, но оно не таково, чтобы, когда невротик приходит в качестве пациента и ставит перед доктором серьезную практическую проблему, доктор мог поставить себе целью нормальное приспособление, так же, как, принимая больного туберкулезом, он ориентируется на достижение здоровья и выписку. Скорее, терапевт должен надеяться, что, когда пациент начнет реинтегрироваться, он окажется более «человечным», чем можно было ожидать, или даже чем сам терапевт.

(В дальнейшем не следует забывать, что, в ряду пациентов психотерапии, различие между нормальным и невротиком становится менее чем несущественным; это определенно может ввести в заблуждение. Все большее количество пациентов вообще не «больны»; они вполне «адекватны»; целью их прихода к врачу является желание получать больше от жизни и от себя, и они полагают, что психотерапия может им в этом помочь. Возможно, это придает им слишком много оптимизма на свой счет, но это еще и доказательство того, что они лучше многих средних людей, а не наоборот.)

Дата добавления: 2014-10-31