Лев Гумилев: универсальная история как продукт европейской культуры

Ценностный подход трех парадигм истории применительно к истории России

В рамках традиционалистской парадигмы сравнение периодов цивилизаций носит явную ценностную подоплеку.

Консервативная модель понимания истории (парадигма регресса) рассматривает Политическое Московской Руси как нечто более качественное и содержательное, нежели Политическое санкт-петербургского периода (так считали славянофилы и старообрядцы).

Белогвардейцы, первая русская эмиграция были убеждены, что романовская эпоха была качественно выше, чем эпоха советская.

Нынешние постперестроечные коммунисты уверены, что советское время было несравнимо лучше, чем эпоха демократических реформ.

Здесь сравнение прошлого с настоящим основывается на подспудной убежденности в превосходстве прошлого.

Прогрессисты, в свою очередь, уверены, что древняя история России есть "кровавое недоразумение", эпохи рабства и тирании, сменяющих друг друга деспотов. Знак плюс ставится напротив тех тенденций, которые сколько-нибудь напоминают настоящий момент – буржуазные реформы, либеральная философия и т.д.

Перманентисты же говорят: русские были, есть и останутся русскими, был один цикл, наступил или наступит другой. Политическое меняет формы, но содержание остается сущностно одним и тем же.

Классическими перманентистами были: русский философ Иван Данилевский, немецкий мыслитель, консервативный революционер Освальд Шпенглер. Крупнейшим философом перманентизма ("вечного возвращения") был Фридрих Ницше, специфическая модель циклов цивилизаций была развита Арнольдом Тойнби. Русский историк Лев Гумилев развил близкую "перманентизму" теорию "пассионарных толчков".⁵

Русский историк Лев Николаевич Гумилев много написал о древних народах Евразии. Он принадлежал к исторической школе евразийства, которую можно отнести к разновидности "перманентизма". В своих книгах Гумилев продемонстрировал, что перемещение внимания историка с одной группы исторических объектов на другую (с соответствующей постановкой этой группы в центре исследования) дает нам совершенно разные версии истории человечества.

Мы привыкли изучать мировую историю так: после пещерных людей идут египтяне и халдеи, потом тщательно описываются римляне и греки, далее варвары (готты, франки, галлы, славяне и т.д.), далее следует подробнейшая история Европы (если мы учимся в России, нам расскажут об Отечестве, но в основном с тех позиций, что в у нас было похоже на Европу, а что не очень). Национальная часть варьируется у арабов, индусов, латиноамериканцев или африканцев, а так называемая "универсальная история" остается постоянной. Причем "универсальность" этой истории по сути есть ничто иное как преобладающей в ней европоцентризм. Под "универсальной историей" человечеству предлагается европейский взгляд на мировую историю – с выделением соответствующих приоритетных объектов внимания.

Гумилев концентрирует свое внимание на евразийской степи, убедительно показывая, что, например, история противостояния тюркютов и эфталитов, киданей и чжурчженей, печенегов и гузов и т.д. дает нам такое обилие исторического материала, включая напряженность и динамику событий, богатство человеческих характеров и изобилие политических оттенков, что мы забываем о греках, римлянах, Европе вообще, погружаясь в интенсивную стихию неизвестного, но насыщенного этнической, культурной, политической, технической информацией, евразийского мира. Оказывается, то пространство,⁵ откуда когда-то пришли в Европу и в древние цивилизации Азии (Индию, Китай, Иран, Ближний Восток и Северную Африку) кочевые племена завоевателей, составившие ядро политических элит большинства евразийских стран, было не "белым пятном", но культурным, многообразным, целостным и самодостаточным миром, переживавшим свои взлеты и падения, смены династий, религиозные реформы, войны и эпохи "вечного мира".

Если мы разовьем евразийское отношение к истории, то в определенный момент, мы станем описывать германо-кельтские отношения по аналогии с войной монголов против тюрков в арабо-мусульманском мире, только на западном мысе евразийского материка.

Гумилев убедительно доказывает, что наше отношение к истории в высшей степени пристрастно. Многое зависит от того, что мы берем за типовые реальности – сравниваем ли мы политическую историю стран Азии с Европой, или наоборот. Совершенно очевидно, что это в огромной степени зависит от того, на какую историческую модель мы ориентируемся, как понимаем вектор развития истории.

Дата добавления: 2014-11-25