НЕКРАСОВ 3 страница

«В чем счастие, по-вашему?

Покой, богатство, честь —

Не так ли, други милые?»

Они сказали: «Так»...

Рассказ попа заставляет мужиков над многим призадуматься. Расхожая, иронически-снисходительная народная оценка духовенства обнаруживает свою поверхностность и неполноту. По законам эпического повествования поэт доверчиво отдается рассказу попа о жизни всего духовного сословия, он не торопится с развитием действия, давая возможность попу выговорить все, что лежит у него на душе. За этой доверчивостью и отзывчивостью скрывается и сам народ, наивно-простодушный, всепринимающий и многое понимающий своей сердобольной душой. За жизнью попа открывается жизнь России в ее прошлом и настоя щем, в разных ее сословиях. Здесь и драматические перемены в дворянских судьбах: уходит в прошлое старая, патриархальная дворянская Русь, жившая оседло, в нравах и привычках близкая к народу. Пореформенное разорение разрушило вековые устои дворянской жизни, уничтожило старую привязанность к родовому деревенскому гнезду. Рассеялись дворяне по белу свету, усвоили новые привычки, далекие от русских нравственных традиций и преданий. В рассказе попа развертывается перед глазами смекалистых мужиков «цепь великая», в которой все звенья прочно связаны: тронешь одно — отзовется в другом. Драма русского дворянства порождает драму в жизни духовного сословия. В той же мере эту драму усугубляет и всероссийское пореформенное оскудение мужика:

Деревни наши бедные,

А в них крестьяне хворые

Да женщины печальницы,

Кормилицы, поилицы,

Рабыни, богомолицы

И труженицы вечные,

Господь прибавь им сил!

Не может быть счастливо духовенство, когда несчастлив народ, его поилец и кормилец. И дело тут не только в материальной зависимости. Несчастья мужика приносят глубокие нравственные страдания чутким людям из духовенства: «С таких трудов копейками живиться тяжело!» И не случайно, что после встречи с попом характер поведения и образ мыслей странников существенно изменяются. Они становятся все более активными в диалоге, все более энергично вмешиваются в жизнь. Да и внимание странников все более властно начинает захватывать не мир господ, а народная жизнь. Перелом в направлении поисков. В «Сельской ярмонке» странники приглядываются к народной толпе, являющейся главным действующим лицом. Поэт любуется вместе с ними хмельным, горластым, праздничным народным морем. Этот праздничный разгул народной души открывается яркой картиной купания богатырского коня. Черты богатырства подмечаются Некрасовым и в собирательном образе «сельской ярмонки». Широка, многолика, стоголоса и безбрежна крестьянская душа. В ней нет середины и меры, в ней все на пределе: если уж радость — так безудержная, если покаяние — так безутешное, если пьянство —так бесшабашное. Поэт не скрывает здесь и ограниченности крестьянского сознания, находящегося в плену жестоких суеверий, и убогости эстетических вкусов народа: торговцы выбирают на потребу мужиков изображение сановника «за брюхо с бочку винную и за семнадцать звезд». Порой Некрасов не выдерживает, вмешивается в повествование, произносит обращенный к читателю монолог:

Эх! эх! придет ли времечко,

Когда (приди, желанное!..)

Дадут понять крестьянину,

Что розь портрет портретику,

Что книга книге розь?

Когда мужик не Блюхера

И не милорда глупого -

Белинского и Гоголя

С базара понесет?

Но здесь же рядом поэт восхищается народной отзывчивостью на чужую беду в эпизоде с пропившимся Вавилушкой, народной чуткостью к бескорыстной доброте Павлуши Веретенникова, выручившего деньгами беспутного мужика:

Зато крестьяне прочие

Так были разутешены,

Так рады, словно каждого

Он подарил рублем!

В «Сельско ярмонке» раскрывается не только душевная щедрость, но и природная одаренность народного характера. Как смотрят мужики комедию, разыгрываемую в балагане Петрушкой? Они не пассивные зрители, а живые участники театрального действа. Они «хохочут, утешаются и часто в речь Петрушкину вставляют слово меткое, какого не придумаешь, хоть проглоти перо!».

Пусть народный вкус размашист и не лишен безобразия, пусть народные верования подчас темны и не лишены изуверства, но во всем, и в красоте, и в безобразии, народ не жалок и не мелочен, а крупен и значителен, щедр и широк:

Не ветры веют буйные,

Не мать-земля колышется —

Шумит, поет, ругается,

Качается, валяется,

Дерется и целуется

У праздника народ!

Крестьянам показалося,

Как вышли на пригорочек,

Что все село шатается,

Что даже церковь старую

С высокой колокольнею

Шатнуло раз-другой!

Яким Нагой. В третьей главе «Пьяная ночь» праздничный

пир достигает кульминации. Атмосфера бесшабашного горласто-

праздничного разгула постепенно становится драматически на-

пряженной, взрывоопасной. То тут, то там вспыхивают ссоры:

Дорога стоголосая

Гудит! Что море синее,

Смолкает, подымается

Народная молва.

Ожидается грозовое разрешение, разрядка. И вот в финале «Пьяной ночи» это происходит. Самим движением народного мира подготовлено появление из его глубины сильного крестьянского характера, Якима Нагого. Он предстает перед читателем как сын матери — сырой земли, как символ трудовых основ крестьянской жизни: «у глаз, у рта излучины, как трещины на высохшей земле», «шея бурая, как пласт, сохой отрезанный», «ру ка — кора древесная, а волосы — песок». Яким уже не поддакивает барину, Павлуше Веретенникову. Он мужик бывалый, в прошлом занимавшийся отхожим промыслом, поживший в городах. У него есть свое, крестьянское представление о сути народной жизни, свое, крестьянское чувство чести и собственного достоинства. В ответ на упрек Веретенникова в народном пьянстве Яким гордо и дерзко обрывает барина:

Постой, башка порожняя!

Шальных вестей, бессовестных

Про нас не разноси!

Отстаивая трудом завоеванное чувство крестьянской гордости,

Яким видит общественную несправедливость по отношению к на-

роду:

Работаешь один,

А чуть работа кончена,

Гляди, стоят три дольщика:

Бог, царь и господин!

Но за этими словами стоит и крестьянское сознание значительности труда хлебороба как первоосновы и источника жизни всех сословий русского общества. Наконец, в устах Якима о народной душе звучит и грозное предупреждение:

У каждого крестьянина

Душа что туча черная —

Гневна, грозна — и надо бы

Громам греметь оттудова,

Кровавым лить дождям.

Пока — все вином кончается, но Яким неспроста предупреждает, что «придет беда великая, как перестанем пить», что парни и молодушки «удаль молодецкую про случай сберегли». И народный мир отзывается на предостережения Якима удалой и согласной песней:

Притихла вся дороженька,

Одна та песня складная

Широко, вольно катится,

Как рожь под ветром стелется,

По сердцу по крестьянскому

Идет огнем-тоской!..

Так с появлением Якима Нагого уточняется провозглашенное попом понятие «честь». Оказывается, что честь чести рознь. Одно представление о чести крестьянское и другое — дворянское. Наконец, с Якимом Нагим случается история, которая впервые ставит под сомнение собственнический, денежный критерий счастья. Во время пожара Яким бросается в избу спасать любимые им картиночки, а жена его — иконы. И только потом крестьянская семья вспоминает о богатстве, скопленном в течение всей многотрудной жизни. Сгорел дом — «слились в комок целковики»:

«Ой, брат Яким! недешево

Картинки обошлись!

Зато и в избу новую

Повесил их небось?» —

«Повесил — есть и новые».—

Сказал Яким — и смолк.

Картиночки да иконы оказались дороже целковых, хлеб духовный — выше хлеба земного. Ермил Гирин. Начиная с главы «Счастливые» в направлении поисков счастливого человека намечается поворот. По собственной инициативе к странникам начинают подходить «счастливцы» из низов. У большинства из них велик соблазн хлебнуть вина бесплатного. Но сам факт их появления знаменателен в эпопее. Внимание семи странников все более и более захватывает многоголосая народная Русь. Звучат рассказы-исповеди дворовых людей, лиц духовного звания, солдат, каменотесов, охотников. Все мужицкое царство вовлекается в диалог, в спор о счастии. Конечно, «счастливцы» эти таковы, что странники, увидев опустевшее ведро, с горькой иронией восклицают:

Эй, счастие мужицкое!

Дырявое с заплатами,

Горбатое с мозолями,

Проваливай домой!

Но в финале главы звучит рассказ о счастливом человеке, подвигающий действие эпопеи вперед, знаменующий более высокий уровень народных представлений о счастье. Ермйл — «не князь, не граф сиятельный, а просто он — мужик!». Но по своему характеру и по влиянию на крестьянскую жизнь он посильнее и поавторитетнее любого. Сила его заключается в доверии народного мира и в опоре Ермила Гирина на этот мир. Поэтизируется богатырство народа, когда он действует сообща. Рассказ о Ермиле начинается с описания тяжбы героя с купцом Алтынпиковым из-за сиротской мельницы. Когда в конце торга «вышло дело дрянь» — с Ермилом денег не было,— он обратился к народу за поддержкой:

И чудо сотворилося —

На всей базарной площади

У каждого крестьянина,

Как ветром, полу левую

Заворотило вдруг!

Это первый случай в поэме, когда народный мир одним поры вом, одним единодушным усилием одерживает победу над не правдою:

Хитры, сильны подьячие,

А мир их посильней,

Богат купец Алтынников,

А все не устоять ему

Против мирской казны...

Подобно Якиму, Ермил наделен острым чувством христианской совестливости и чести. Лишь однажды он оступился: выгородил «из рекрутчины меньшого брата Митрия». Но этот поступок стоил праведнику жестоких мучений и завершился всенародным по каянием, еще более укрепившим его авторитет. Совестливость Ермила не исключительна: она является выражением наиболее характерных особенностей крестьянского мира в целом. Вспомним, как Ермил рассчитывался с мужиками за мирской их долг, собранный на базарной площади:

Рубль лишний, чей — Бог ведает!

Остался у него.

Весь день с мошной раскрытою

Ходил Ермил, допытывал,

Чей рубль? да не нашел.

Всей жизнью своей Ермил опровергает первоначальные представления странников о сути человеческого счастья. Казалось бы, он имеет «все, что надобно для счастья: и спокойствие, и деньги, и почет». Но в критическую минуту жизни Ермил этим «счастьем» жертвует ради правды народной и попадает в острог. Странники и помещик. Постепенно в сознании крестьянства рождается идеал подвижника, борца за народные интересы. В пятой главе первой части «Помещик» странники относятся к господам уже с явной иронией. Хотя помещик и выставляет себя перед мужиками их защитником и благодетелем, странники ему не верят и над ним посмеиваются. Они уже понимают, что дворянская «честь» не многого стоит:

«Извольте; слово честное,

Дворянское даю!»

- Нет, ты нам не дворянское,

Дай слово христианское!

Дворянское с побранкою,

С толчком да с зуботычиной,

То непригодно нам!

Странники заговорили с барином так же дерзко и раскованно, как и Яким Нагой. Но даже не это более всего удивляет Оболта Оболдуева, помещика, знающего мужика лучше всех других сословий русского общества. Его приводит в изумление, что быв шие крепостные взвалили на себя бремя исторического вопроса «кому на Руси жить хорошо?». Это так неожиданно для барина, что он, как лекарь, руку каждому из мужиков пощупал: уж не больны ли они. Почему? Да потому, что вчерашние «рабы» взялись за решение проблем, которые издревле считались дворянской привилегией. В заботах о судьбе Отечества видело дворянство русское свое историческое предназначение и после отмены крепостного права. А тут вдруг эту единственную миссию, щправдывающую его существование, у дворянства перехватили мужики! Вот почему,

Нахохотавшись досыта,

Помещик не без горечи

Сказал: «Наденьте шапочки,

Садитесь, господа

За желчной иронией Оболта-Оболдуева скрывается горькая для него жизненная правда: судьба помещичья теперь оказывается зависимой от этих мужиков, ставших гражданами России. "И мне присесть позволите?" — обращается вчерашний господин с вопросом к своим «рабам». Глава «Помещик» в отличие от главы «Поп» внутренне драматична. Исповедь Гаврилы Афанасьевича, глубоко лирическая, многоплановая и субъективно честная, все время корректируется ироническими репликами мужиков, снижающими ее возвышенный пафос. Монолог помещика Некрасов выдерживает от начала до конца в традициях эпопеи: речь идет не столько об индивидуальном характере Оболта-Оболдуева, сколько о дворянском сословии вообще. Поэтому рассказ помещика включает в себя не только «удар искросыпительный», но и поэзию старых дворянских усадеб с их русским хлебосольством, с общими для дворян и мужиков утехами, и тысячелетнюю историю дворянства, и серьезные раздумья над современным состоянием русской жизни, в чем-то близкие авторским:

На всей тебе, Русь-матушка,

Как клейма на преступнике,

Как на коне тавро,

Два слова нацарапаны:

«На вынос и распивочно».

Матрена Тимофеевна. «Крестьянка» подхватывает и продолжает тему дворянского оскудения. Странники попадают в разоряющуюся усадьбу: «помещик за границею, а управитель присмерти». Толпа отпущенных на волю, но совершенно не приспособленных к труду дворовых растаскивает потихоньку господское добро. На фоне вопиющей разрухи, развала и бесхозяйственности трудовая крестьянская Русь воспринимается как могучая созидательная и жизнеутверждающая стихия:

Легко вздохнули странники:

Им после дворни ноюшей

Красива показалася

Здоровая, поющая

Толпа жнецов и жниц...

В центре этой толпы, воплощая в себе лучшие качества русского женского характера, предстает перед странниками Матрена Тимофеевна:

Осанистая женщина,

Широкая и плотная,

Лет тридцати осьми.

Красива: волос с проседью,

Глаза большие, строгие,

Ресницы богатейшие,

Сурова и смугла.

На ней рубаха белая,

Да сарафан коротенький,

Да серп через плечо.

Воссоздается тип «величавой славянки», крестьянки среднерусской полосы, наделенный сдержанной и строгой красотой, исполненный чувства собственного достоинства. Этот тип крестьянки не был повсеместным. История жизни Матрены Тимофеевны подтверждает, что он формировался в условиях отхожего промысла, в краю, где большая часть мужского населения уходила в города. На плечи крестьянки ложилась не только вся тяжесть крестьянского труда, но и вся мера ответственности за судьбу семьи, за воспитание детей. Суровые условия оттачивали особый женский характер, гордый и независимый, привыкший везде и во всем полагаться на свои собственные силы. Рассказ Матрены Тимофеевны о своей жизни строится по общим для народной эпопеи законам эпического повествования. «Крестьянка»,— замечает Н. Н. Скатов,— единственная часть, вся написанная от первого лица. Однако это рассказ отнюдь не только о ее частной доле. Голос Матрены Тимофеевны — это голос самого народа. Потому-то она чаще поет, чем рассказывает, и поет песни, не изобретенные для нее Некрасовым. «Крестьянка» — самая фольклорная часть поэмы, она почти сплошь построена на народно-поэтических образах и мотивах. Уже первая глава «До замужества» — не просто повествование, а как бы совершающийся на наших глазах традиционный обряд крестьянского сватовства. Свадебные причеты и заплачки «По избам снаряжаются», «Спасибо жаркой баенке», «Велел родимый батюшка» и другие основаны на подлинно народных. Таким образом, рассказывая о своем замужестве, Матрена Тимофеевна рассказывает о замужестве любой крестьянки, обо всем их великом множестве.

Вторая же глава прямо названа «Песни». И песни, которые здесь поются, опять-таки песни общенародные. Судьба некрасовской героини все время расширяется до пределов общерусских, не переставая в то же время быть ее собственной судьбой. Ее характер, вырастая из общенародного, совсем в нем не уничтожается, ее личность, тесно связанная с массой, не растворяется в ней. Матрена Тимофеевна, добившись освобождения мужа, не оказалась солдаткой, но ее горькие раздумья в ночь после известия о предстоящем рекрутстве мужа позволили Некрасову «прибавить о положении солдатки». Действительно, образ Матрены Тимофеевны создан так, что она как бы все испытала и побывала во всех состояниях, в каких могла побывать русская женщина».

Савелий, богатырь святорусский. От главы к главе нарастает поэме мотив народного богатырства, пока не разрешается в Крестьянке» рассказом о Савелии, богатыре святорусском, когромском крестьянине, выросшем в глухом лесном краю у Коёги-реки. Название «корёжский край» привлекало Некрасова как символ трудовой выносливости и неизбывной физической силы на род а-богатыря: «корёжить», «гнуть», «ломать». Даже внешний вид Савелия олицетворяет могучую лесную стихию, обадающую громадной силой сопротивления всякому насилию,вякому давлению извне;

С большущей сивой гривою,

Чай, двадцать лет не стриженной,

С большущей бородой,

Дед на медведя смахивал,

Особенно как из лесу,

Согнувшись, выходил.

Этот мужик-богатырь, когда лопнуло терпение корёжских мужилов, долго сносивших самодурство немца-управляющего, произнес свое бунтарское слово «Наддай!»: «Под слово люди русские работают дружней». Столкнув ненавистного Фогеля в яму, мужики-землекопы так «наддали», что в секунду сровняли яму с землей.

Савелий — первый в поэме стихийный народный бунтарь со своей крестьянской философией: «Недотерпеть — пропасть, перетерпеть — пропасть». Он познал и острог в Буй-городе, и сибрскую каторгу. Однако ничто не сломило свободолюбивого духа, и когда его называют «клейменым, каторжным», он отвечает весело: «Клейменый, да не раб!..» В самом терпении народном Савелий видит воплощение несломленных и зреющих крестьянских сил:

Цепями руки кручены,

Железом ноги кованы,

Спина... леса дремучие

Прошли по ней — сломалися.

А грудь? Илья-пророк

По ней гремит-катается

На колеснице огненной...

Все терпит богатырь!

Но грозная сила Савелия не лишена противоречий. Не случайно и сравнивается он со Святогором — самым сильным, но и самым неподвижным богатырем былинного эпоса. Савелий и в размышлениях своих такой же богатырь-тугодум. Он не спешит с однозначными выводами по поводу грядущей крестьянской судьбы:

Не знаю, не придумаю,

Что будет? Богу ведомо!

Есть в его раздумье и мрачные пророчества. Не случайно Матрена Тимофеевна в ответ на рассуждения Савелия о богатырстве замечает иронически:

Ты шутишь шутки, дедушка!

...Такого-то

Богатыря могучего,

Чай, мыши заедят!

Матрена Тимофеевна имеет право на такую шутку; по мужеству и жизнестойкости она ровня Савелию-богатырю. Но есть в ее характере и явное преимущество. В отличие от Савелия она не терпит: она действует, ищет и находит выходы из самых драматических ситуаций и с гордостью говорит о себе:

Я потупленную голову,

Сердце гневное ношу!..

Так постепенно, по мере смены событий и героев, в поэме

складывается обобщенный образ иного счастливца. Таким счастливцем оказывается борец за народные интересы. В движении и развитии находится у Некрасова и массовый, собирательный образ народного мира.

Народный мир в движении. В «Последыше» мужики деревни Большие Вахлаки разыгрывают после реформы «камедь» подчинения выжившему из ума князю Утятину, соблазнившись посулами его наследников-сыновей. Некрасов создает сатирический образ тех полукрепостнических отношений, которые установились между помещиками и крестьянами после реформы 1861 года, когда крестьянство на многие десятки лет осталось в фактической зависимости от господ. В начале «Последыша» вновь звучит сквозная в эпопее тема народного богатырства:

«Прокосы широчайшие! —

Сказал Пахом Онисимыч.—

Здесь богатырь народ!»

Смеются братья Губины:

Давно они заметили

Высокого крестьянина

Со жбаном — на стогу;

Он пил, а баба с вилами,

Задравши кверху голову,

Глядела на него.

Так создается почти скульптурный памятник, олицетворяющий неистощимую силу и мощь крестьянского мира. Но в резком контрасте с этим мажорным вступлением оказывается поведение мужиков, играющих шутовскую роль добровольных рабов перед напоминающим Лихо Одноглазое, выморочным князем Утятиным. Вначале эта «камедь», эта фальшивая игра в покорность вызывает улыбку читателя. Тут есть и артисты вроде мнимого бурмистра Клима Лавина, с каким-то упоением входящего в назначенную ему миром роль:

«Отцы!» — сказал Клим Яковлич

С каким-то визгом в голосе,

Как будто вся утроба в нем

При мысли о помещиках

Заликовала вдруг...

Но чем долее продолжается игра, тем чаще возникает сомнение: игра ли это? Уж слишком похожа она на правду. Сомнение подтверждается как словами Пахома «не только над помещиком, привычка над крестьянином сильна», так и реальными поступками вахлаков. Вот мужики идут посмотреть на комедию, когорая будет разыграна с приездом князя Утятина, но встают «почтительно поодаль от господ». Вот Клим входит в раж и произносит очередную верноподданническую речь, но у дворового вместо смеха «слезы катятся по старому лицу». А рядом с этими непроизвольными проявлениями холопства встает холопство Ипата уже по призванию и убеждению. Да и самый главный шут Клим Лавин в минуту откровения говорит:

Эх, Влас Ильич! где враки-то?

Не в их руках мы, что ль?..

Временами комедия превращается в жестокую, трагическую игру, убийственно действуя на Агапа Петрова — человека, с проснувшимся и еще не окрепшим чувством собственного достоинства. И если сперва вахлакам кажется, что они потешаются над помещиком, то вскоре выясняется, что в действительности они унижают самих себя. Неспроста говорит мудрый Влас разыгравшемуся шуту Климке Лавину:

Бахвалься! А давно ли мы,

Не мы одни — вся вотчина...

(Да... все крестьянство русское!)

Не в шутку, не за денежки,

Не три-четыре месяца,

А целый век... Да что уж тут!

Куда уж нам бахвалиться,

Недаром Вахлаки!

Против мужиков оборачивается их наивная вера в сыновей князя Утятина, «гвардейцев черноусых», посуливших за вахлацкую комедию поемные луга. Умирает «последыш»,

А за луга поемные

Наследники с крестьянами

Тягаются доднесь...

Внешне «Пир — на весь мир» является продолжением «Последыша»: вахлаки после смерти князя Утятина справляют «поминки по крепям». Но по существу в «Пире...» изображается принципиально иное состояние мира. Это уже проснувшаяся и разом заговорившая народная Русь. В праздничный пир духовного пробуждения вовлекаются новые и новые герои: весь народ поет песни освобождения, вершит суд над прошлым, оценивает настоящее и начинает задумываться о будущем. Далеко не однозначны эти песни на всенародной сходке. Иногда они контрастны по отношению друг к другу, как, например, рассказ «Про холопа примерного -— Якова верного» и легенда «О двух великих грешниках». Яков мстит барину за все издевательства по-холопски, совершая самоубийство у него на глазах. Разбойник Кудеяр в праведном гневе убивает народного врага пана Глуховского. Причем после этого убийства рухнуло громадное дерево, которое Кудеяр по обету, во имя искупления грехов, начал подтачивать ножом. И трудиться бы ему до скончания века, если бы вонзившийся в сердце пана Глуховского нож не сбросил с разбойника вместе с упавшим деревом «бремя грехов». Так высшая народная нравственность, освященная авторитетом религиозной веры, оправдывает праведный гнев против угнетателей и даже насилие над ними. Гриша Добросклонов. И как бы в ответ на этот рост народного самосознания из разноречивого хора крестьянских голосов, поднимаясь над ними, начинают звучать песни Гриши Добросклонов а. Они набирают силу, достигая вершины в песне «Русь»:

Встали — небужены,

Вышли — непрошены,

Жита по зернышку

Горы наношены!

Рать подымается! -

Неисчислимая,

Сила в ней скажется

Несокрушимая!

Ты и убогая,

Ты и обильная,

Ты и забитая,

Ты и всесильная,

Матушка-Русь!..

«Последние песни». В начале 1875 года Некрасов тяжело заболел. Ни знаменитый венский хирург Бильрот, ни мучительная операция не могли приостановить смертельной болезни. Вести о ней вызвали поток писем, телеграмм, приветствий и адресов со всей России. Общенародная поддержка укрепляла слабеющие с каждым днем физические и духовные силы поэта. И в мучительной болезни своей, превозмогая боль, он продолжает работать и создает книгу стихов под названием «Последние песни». Приходит время подведения итогов. Некрасов понимает, что своим творчеством он прокладывал новые пути в поэтическом искусстве, необыкновенно расширив сферу поэтического, включив в нее такие явления жизни, которые предшественники и современники считали уделом «прозы». Он обогатил отзывчивый на чужое несчастье, на чужую радость и чужую боль авторский голос поэтической стихией многоголосия, присвоив себе народную точку зрения на жизнь, создавая произведения, которые народ признавал за свои, которые превращались в знаменитые народные песни, в популярные романсы. Он создал новую лирику любви, новый тип поэтической сатиры. Только он решался на недопустимую в прошлом стилистическую дерзость, на смелое сочетание элегических, лирических и сатирических мотивов в пределах одного стихотворения, как в «Размышлениях у парадного подъезда» или «Железной дороге». Некрасов понимал, как он расширил возможности поэтического языка, включив в лирику сюжетно-повествовательное начало. Именно он, как никто другой из его современников, творчески освоил русский фольклор: склонность к песенным ритмам и интонациям, использование пареаллелизмов, повторов, «тягучих» трехсложных размеров (дактиля и анапеста) с глагольными рифмами. В «Кому на Руси жить хорошо» он поэтически осмыслил пословицы, поговорки, народную мифологию, но главное — он творчески перерабатывал фольклорные тексты, раскрывая потенциально заложенный в них поэтический смысл. Необычайно раздвинул Некрасов и стилистический диапазон русской поэзии, используя разговорную речь, народную фразеологию, диалектизмы, смело включая в произведение разные речевые стили — от бытового до публицистического, от народного просторечия до фольклорно-поэтической лексики, от ораторско-патетического до пародийно-сатирического.

Но главный вопрос, который мучил Некрасова на протяжении всей жизни и особенно остро в последние дни, заключался не в формальных проблемах «мастерства». Русская дорога ставила перед Некрасовым один, главный вопрос: насколько его поэзия способна изменить окружающую жизнь и получить приветный отклик в народе? Мотивы сомнения, разочарования, порою отчаяния и хандры сменяются в «Последних песнях» жизнеутверждающими стихами. Самоотверженной помощницей умирающего Некрасова является Зина (Ф. Н. Викторова), преданный друг и жена поэта, к которой обращены лучшие его помыслы. По-прежнему сохраняется у Некрасова тема материнства. В стикотворении «Баюшки-баю» устами матери родина обращается к поэту с последней песней утешения:

Не бойся горького забвенья:

Уж я держу в руке моей

Венец любви, венец прошенья,

Дар кроткой родины твоей...

Некрасов умер 27 декабря 1877 года (8 января 1878 года по новому стилю) в Петербурге. На его похоронах возникла стихийная демонстрация. Несколько тысяч человек провожали его гроб до Новодевичьего кладбища. А на гражданской панихиде вспыхнул исторический спор: Достоевский в своей речи осторожно сравнил Некрасова с Пушкиным. Из толпы радикальной молодежи раздались громкие голоса: «Выше! Выше!»

Дата добавления: 2014-11-25