Особые феномены 7 страница

б) процент ответов на три последние (VIII—X) цветные таблицы должен быть равен или превышать 40%; при R7-10<30°/о испытуемый заторможен, недоста­точно спонтанно реагирует на эмоциогенные характеристики окружения;

в) если латентное время на хромати­ческие таблицы превышает латентное вре­мя на ахроматические более чем на 10 се­кунд, это означает, что испытуемый пло­хо контролирует свои эмоции, которые вно­сят дезорганизацию в его деятельность.

Контроль над аффектом в широком смысле слова включает регуляцию процесса удовлетворения потребностей в соответ­ствии с “барьерами” реальности. В тесте Роршаха различают “внешний” контроль — включение аффективных процессов в ин­теллектуальные (своего рода интеллекту­альная опосредствованность аффекта), и “внутренний” контроль, осуществляющий­ся путем реорганизации потребностей в иерархическую систему, где высшие по­требности контролируют низшие.

Внешний контроль диагносцируется сле­дующим ансамблем показателей:

а) процент ответов F+; в норме не дол­жен превышать 20—50%, что указывает на эффективность контроля. Свыше 80% от­ветов F+ при малом количестве М, FC и С' означает усиленный контроль, “сверхконт­роль” со стороны интеллектуальных, про­извольно контролируемых процессов, недо­статок спонтанности;

б) процент ответов F- показывает сла­бость контроля из-за недостаточной связи с реальностью;

в) процент ответов с использованием ди41ференцированных (включающих фор­му) детерминант светотени: (FK+F+Fc) %, характеризует степень подконтрольности потребости в контакте и эмо­циональной привязанности к другим лю­дям. Увеличение FK+F+Fc свыше 75% указывает на дефицит эмоциональной спон­танности;

г) степень зрелости аффекта, его адаптированности в соответствии с требовани­ями реальности выводится из соотношения FC: (CF+C), где FC обозначает контролируемую, социально приемлемую аффективность; CF — эгоцентризм, внушаемость, слабый социальный контроль, С—импуль­сивность, отсутствие контроля. Нормаль­ный контроль определяется при FC>CF+С, если CF+C¹0.

Внутренний контроль может быть опре­делен как возможность “задержки” в удов­летворении низших потребностей (влече­ний), указывает на степень структурирова­ния мотивационной системы и регуляции влечений со стороны высших потребностей; диагносцируется соотношением показате­лей кинестезии.

а) При M>2>FM (FM¹0) непосред­ственная разрядка влечений уступает место их контролю со стороны осознаваемых мотивов; такое соотношение характеризу­ет зрелую личность с относительно ста­бильной и гармоничной аффективной жизнью.

б) FM+m>M указывает на преобла­дание неосознаваемых, как правило, подавляемых импульсивных тенденций, соз­дающих высокий уровень тревожности; ха­рактеризует инфантильную незрелую лич­ность с плохо контролируемой аффективностыо и глубокими конфликтами.

Оценка интеллектуальных возможностей

Тест Роршаха не является, как извест­но, средством измерения интеллекта, од­нако он позволяет оценивать познавательные возможности субъекта в ситуации аф­фективных затруднений.

По данным теста получают такие ха­рактеристики интеллекта, как высокий — низкий, четкий — расплывчатый, гибкий— ригидный, теоретический — практический и т. д. Укажем признаки некоторых из этих качеств. Признаками высокого творческого интеллекта Роршах считал М и F. Хотя впоследствии М стали приписывать реле­вантность другим областям психического функционирования, большинство авторов считают полное отсутствие М показателем низкого интеллекта или интеллектуальной деградации; наличие же 3—5 М — указы­вает на интеллект выше среднего. Для вы­сокого интеллекта характерно наличие не менее 80% ответов типа “форма”, причем четкость или расплывчатость интеллекта отражается в показателе качества формы (F+ или F~). Высокий интеллект отлича­ется также большой продуктивностью (не менее 20—45 ответов на 10 таблиц), отсут­ствием стереотипии (не более 50% ответов “животные”), наличием оригинальных от­ветов (если они сочетаются с хорошей фор­мой).

³ Неопределеиная форма пятна, причудливые сочетания светотени, ярких и пастельных красок создают, как правило, состояние эмоциональной напряженности, иногда доходящее до ощущения дискомфорта. В процессе структурирования пятна это отрицательное эмоциональное состояние преодолевается — в этом смысле говорят, что способ работы испытуемого с тестом представляет собой модель его поведения в “экстремальной ситуации”.

Гибкость интеллектуальной тактики можно проследить, анализируя последова­тельность локализационных показателей на каждую из 10 таблиц (сукцессия). Обычно испытуемые начинают с интерпретации це­лого пятна, затем постепенно переходят к вычленению деталей — больших, малых, редких и, наконец, интерпретируют белые промежутки. Последовательность W—D—d—Dd—S называется упорядоченной и свидетельствует о систематическом и дис­циплинированном интеллекте. Однако ука­занная последовательность не должна быть ригидной, поскольку разнообразие конфи­гурации пятен на таблицах I—Х требует достаточной свободы в выборе тактики ин­терпретации. Интеллектуальная ригидность проявит себя в неизменной последователь­ности локализационных показателей, некорригируемой объективными качествами самого пятна.

По проценту целостных (W) и деталь­ных (D и d) ответов судят соответственно о теоретической или практической направ­ленности интеллекта. Имеет значение со­отношение целостных ответов и кинесте­зий, дающее представление о степени реа­лизации интеллектуальных возможностей:

W>2M означает, что интеллектуальные данные используются не в полной мере, что может стать причиной заниженного уров­ня притязаний и повлечь за собой кон­фликтные переживания.

Представленность разных по содержа­нию ответов характеризует интеллектуаль­ную направленность интересов.

В какой степени интеллект устойчив к эмоциогенным воздействиям, удается про­следить, анализируя следующие показа­тели:

1) качество формы в ответах на цвет­ные таблицы — появление F~ указывает на дезорганизацию познавательных процес­сов;

2) влияние “шоков” ⁴ на качество и ко­личество последующих ответов;

3) “хорошие” (О⁺) или “плохие” (О-) оригинальные ответы на цветные таблицы или после “шоков”.

4) индикация аффективных конфликтов и защитных механизмов.

Особые феномены

В отличие от интерпретативных мето­дик типа ТАТ тест Роршаха, как правило, не вскрывает содержания конфликтных пе­реживаний личности. Однако не будучи непосредственно представленными в отве­тах испытуемого, они тем не менее могут диагностироваться опосредованно — путем изучения динамики интерпретации в про­цессе исследования. Объектом анализа становятся любые “отклонения” в поведе­нии испытуемого, его комментарии, особен­ности работы с каждой таблицей, измене­ние латентного времени и количества ответов на особо значимые таблицы и мно­гое другое. О наличии конфликта говорят и нарушения контроля, описанные выше, а также особые феномены — шоки и отказы. Все перечисленные феномены позволяют диагносцировать, во-первых, зону конфлик­та, во-вторых, индивидуальные способы борьбы с ним, т. е. защитные механизмы [7]. Отказы и шоки являются наиболее грубыми механизмами защиты, аналогич­ными подавлению.

Отказом называют такую поведенчес­кую реакцию, когда испытуемый не дает никаких интерпретаций на ту или иную таблицу. Не следует путать отказ как нев­ротическую реакцию с отказом, свидетель­ствующим о грубом интеллектуальном сни­жении. Психогенная природа отказа часто выявляется при сравнении бедного мало­продуктивного протокола в основной части эксперимента и большого количества до­бавлений во время опроса или определения границ чувствительности. Наиболее часто отказы встречаются при интерпретации II, IV, VI и IX таблиц.

Шоки представляют собой невротиче­скую реакцию защиты от аффекта, как пра­вило, вытеснение аффекта или его конвер­сию в фобию [7].

Шок диагносцируется при наличии сле­дующих “отклонений”:

1) снижение продуктивности или ухуд­шение качества ответов (появление отве­тов плохой формы (F~) конфабуляторных (DW) или плохих оригинальных ответов О-);

2) отсутствие детерминант цвета при интерпретации цветных таблиц;

3) отсутствие обычных популярных от­ветов;

4) внезапное изменение способа вос­приятия, например, игнорирование целых или цветных частей пятна и “бегство” в белый фон;

5) увеличение латентного времени от­вета;

6) негативные аффективные оценки (дискредитация теста или собственных способностей), мимические, интонационные изменения, молчание, восклицание и тому подобное.

Наиболее сильным признаком шока яв­ляется снижение количественной и качест­венной продуктивности ответа. Различают цветовые, кинестезические токи, шок на красное, па пустоту и некоторые другие виды. Как правило, содержательная интер­претация шока проводится в духе психо­анализа: шок на красное — символ вытес­ненной агрессии, шок на пустоту — отри­цание женственности и т. д. [7; 63].

Диагностика конфликта и механизмов защиты

Конфликт, диагносцируемый по данным теста Роршаха, может иметь различную природу. В самом общем виде внешний конфликт порождается противоречием меж­ду непосредственной аффективностыо — потребностями, требующими немедленного, непосредственного удовлетворения и социально-общественной необходимостью в их “задержке” и опосредовании. Вместе с тем конфликт может вызываться столкновением противоположных тенденций внутри самой системы потребностей. И в том, и в другом случае средствами разрешения кон­фликта будут выступать механизмы защи­ты и контроля. Не всегда различие между этими видами регуляторных механизмов выступает в явном виде. В теоретическом плане указывается, что защитные механиз­мы пускаются в ход только в ситуации аффективного конфликта, в то время как контроль действует и в аффективно-ней­тральной ситуации. Если механизмы защи­ты призваны косвенным путем служить удовлетворению “низших” инстинктивных потребностей, то механизмы контроля обеспечивают удовлетворение “высших” мотивов — интериоризованпых сознатель­ных целей и относятся к регуляции более развитых социализированных форм позна­вательной мотивации [56, 72].

В тесте Роршаха в качестве “симпто­мов” конфликта рассматриваются разно­образные отклонения от нормального соот­ношения определенных показателей, появ­ление “особых феноменов”, высокий уро­вень тревожности, снижение эффективности контролирующих механизмов, а также включение тех пли иных механизмов за­щиты. Ниже мы приводим список показа­телей конфликта; напомним, что наличие в протоколе одного из них не дает оснований для достоверных заключений, напротив, чем больше показателей конфликта обнаруживается в протоколе, тем надежнее вывод.

Некоторые показатели конфликта

1. CF+C>FC

2. FM+m>M

3. F+%> 80

4⁵. FK+F+Fc>75%

⁵ См. о психологическом смысле показателей 1—4 гл. IV, § 4.

5. Иногда полное отсутствие кинестезий;

6. Разная направленность первичной и вторич­ной формул типа переживания.

7. Соотношение дифференцированных и недиф­ференцированных показателей светотени:

K+KF+k+kF+c+cF>FK+Fk+Fc. Преобладание недифференцированых показате­лей указывает на эгоцентрическую, малоосознанную, недостаточно контролируемую потребность в при­вязанности, физических контактах. Неудовлетворение этой потребности приводит к резкому возрастанию уровня тревожности—главного симптома конфликта.

8. Соотношение ахроматических и хроматичес­ких показателей: Fc+c+C’>FC+CF+C — преоб­ладание ахроматических показателей указывает на аутистические тенденции, иногда депрессию.

9. Показателями конфликта (совместно с дру­гими показателями) могут являться также отказы, шоки, открыто выражаемые фобии, внезапные изме­нения обычной перцептивной стратегии.

Некоторые авторы проводят специальную диаг­ностику защитных механизмов. Эта задача решает­ся путем сопоставления клинических проявлений того или иного защитного механизма с его анало­гами в тесте Роршаха. Подчеркнем, однако, что эта часть интерпретации теста пока еще недоста­точно разработана, поэтому приведенные здесь данные представляют интерес не столько в плане практической диагностики, сколько в исследова­тельском отношении.

В качестве примера приводим признаки вытес­нения и изоляции.

Признаками вытеснения считаются:

1) чрезвычайно “бедный” протокол в основной процедуре и значительное количество добавлений во время опроса или определения границ чувст­вительности;

2) большое количество отказов;

3) наличие шоков;

4) немногочисленные ответы на цветные таб­лицы;

5) девитализация — скульптура, бюст, статуя человека.

Признаки изоляции обнаруживаются в:

1) преобладании нейтральных по содержанию ответов;

2) минимуме или полном отсутствии М, С, С';

3) F+>85—90%; F>80%;

4) А>45%;

5) преобладающей интерпретации деталей, прежде всего — редких;

6) в юмористических истолкованиях неприят­ного или дисфорического содержания, а также мнимо беззастенчивых сексуальных интерпретациях;

7) в содержании ответов — объекты, машины, лед и снег, статуи.

Для более тонкого понимания причин дезадаптации испытуемого бывает полезно провести последовательный анализ отве­тов на каждую таблицу. Следует обратить внимание на наличие или отсутствие в протоколе обычно продуцируемых популяр­ных ответов (см. список популярных отве­тов в приложении III), отсутствие их часто является симптомом аутизма, недостаточ­ного контакта с реальностью или невроти­ческого торможения.

Анализ последовательности детерми­нант, латентного времени и времени отве­та на таблицу I позволит увидеть спонтан­ную тактику поведения и реагирования ис­пытуемого в новых ситуациях. Кроме того, некоторые ответы могут иметь особое значение для понимания “проблем” личности. Заметим, однако, что содержательная ин­терпретация ответов — наиболее спорный и малообоснованный момент анализа, по­скольку последний, как правило, опирает­ся на психоаналитическое толкование тех или иных “символов”. Так, считается, что ответ “голова кошки” (W) на таблице I может свидетельствовать о боязни внеш­него мира, “человек в прозрачных одеж­дах” (Д центральное) — об интересе к скрытым мотивам людей.

По таблице II впервые диагносцируется реакция на цвет и красный цвет, в частно­сти: имеет смысл сравнить латентное вре­мя реакции на таблицы I и II, отметить, нет ли признаков шока. При анализе отве­тов на таблицу III обращают внимание на содержание интерпретаций: восприятие крайних фигур как кукол, а не живых лю­дей (девитализация) может указывать на аффективную бедность или патологический синдром психического автоматизма; вос­приятие центральной нижней части пятна как “щипцов” иногда указывает на параноидность и фобию.

Таблицы IV, V, VI нередко провоциру­ют “темповой шок”, фобии, депрессию и суицидальные тенденции, ответы сексуаль­ного содержания (IV и VI особенно) или, напротив, ступор на сексуальное содержа­ние образов.

Таблица VII считается “женской” и мо­жет вскрывать конфликты в сфере женской сексуальной адаптации. В таблице VIII анализируются реакции испытуемого на вновь появляющийся цвет. Насыщенные пастельными тонами, составленные из рассеянных пятен таблицы IX-X представляют трудности для целостной интерпретации поэтому целостные ответы (W) свидетельствуют о продуктивном творческом интел­лекте и эффективном контроле эмоций. Таблица Х вызывает наибольшее количест­во популярных ответов, отсутствие кото­рых может быть диагностически значимо

Содержание ответов часто раскрывает направление интересов, особенности вкусов и оценок испытуемого, иногда указывает на возможную зону конфликта

‘ Здесь и далее использовались руководства по тесту Клопфера, Бома, Лузли-Устери, Рапапорта (57; 7; 63; 71).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вопрос о применении проективных методик в отечественной психологии остает­ся остро дискуссионным. Между тем, представляются неверными любые крайно­сти при решении этого чрезвычайно важ­ного вопроса. Сейчас, когда психологи нуждаются в экспериментальных приемах исследования личности, тем более важно сделать объектом специального исследова­ния проективные методики, своей много­летней историей доказавшие пригодность к разрешению многих задач прикладной психологии.

Формальные принципы построения проективного эксперимента, его так называе­мая проективность — “глухая” инструк­ция, отсутствие оценки со стороны экспе­риментатора, акцент на мотивационном аспекте деятельности — широко использу­ются в любом личностно ориентированном исследовании. Отметим, кстати, что на этих принципах давно уже строятся экспери­менты в нашей патопсихологнческой прак­тике. Это не исключает, а, напротив, дела­ет более необходимой исследовательскую работу по обоснованию проективного ме­тода с позиций советской психологии, по созданию нового “словаря” объяснительных понятий. Нужны новые схемы анализа и интерпретации эксперименталь­ных данных, отвечающие теоретическим подходам к исследованию личности, разра­батываемым в марксистской психологии.

Исследования в этом направлении представляются перспективными и по следую­щим соображениям. Дело в том, что связь частных методик с той или иной теорией не является абсолютно жесткой и неизменной, и проективные методики, порожденные пси­хоанализом, впоследствии начинают “от­вязываться” от него, приобретать относи­тельную автономию и включаются в иные концептуальные системы. Это дает нам право ставить вопрос о возможности соот­несения проективного метода и с опреде­ленными концепциями отечественной пси­хологии. Продуктивность использования проективных методик в прикладных психо­логических исследованиях не вызывает сомнения, но этапу широкого внедрения их в практику должен обязательно предшест­вовать этап теоретической апробации.

В частности, проективный метод может быть обоснован исходя из общетеорети­ческого положения о пристрастном харак­тере психического отражения и отно­шения человека к миру социальных явле­ний. Согласно развиваемому тезису специ­фика проективного метода состоит в его направленности на выявление прежде все­го субъективно-конфликтных отношений и их представленности в индивидуальном сознании в виде “личностных смыслов” или “значимых переживаний”. Однако, в отличие от традиционно психоаналитичес­кой точки зрения, мы рассматриваем конфликт не как следствие борьбы между раз­ными инстанциями, или уровнями, “внутри” личности, а как порождение структуры и динамики условий самой жизнедея­тельности субъекта.

В предложенной парадигме можно объ­яснить и многие явления, традиционно обо­значаемые в зарубежной психологии тер­мином “проекция”. Например, известный социально-психологический феномен “коз­ла отпущения” возникает из-за противоре­чия между испытываемой субъектом по­требности в агрессии и отсутствием подхо­дящего с точки зрения общественных норм объекта ее удовлетворения. Здесь, как и в других случаях, мы имеем дело с преградным характером обстоятельств конкретной деятельности человека и их отражением в виде личностного смысла этих обстоя­тельств.

В проективном исследовании моделируются (конечно, в обобщенно-схематической форме) наиболее распространенные жиз­ненные ситуации. Но именно потому, что они не реальность для испытуемого, он обладает как бы большей свободой поведе­ния в них, чем в жизни. А это значит, что в подобных “модельных” ситуациях прояв­ляются не только закрепленные привычкой стереотипы эмоционального и поведенчес­кого реагирования, не только потребности и мотивы, открыто демонстрируемые каж­додневно, но и оставшиеся “непроигранны­ми”, нереализованными субъектом. В ка­честве барьеров, преград, затрудняющих их реализацию, выступают объективные или субъективные обстоятельства деятельнос­ти — жесткие и порой не поддающиеся изменению требования действительности, нравственные или правовые нормы, качест­ва собственной личности. Можно думать, что именно преграда в деятельности по­буждает субъекта к смыслообразованию — оценке жизненного значения для него преградных обстоятельств и его действий в этих обстоятельствах. Этот процесс и воссоздается в проективном исследовании, однако в воображаемых ситуациях он мо­жет быть не вполне тождествен процессу смыслообразования в реальной жизнедея­тельности. Так, далеко не всегда он вы­ступает в форме сознательной рефлексии личностного смысла тех или иных преград­ных обстоятельств, но может проявляться и более непосредственно — в форме пере­живания потребности, стремления, чувст­ва радости или обиды. Нередко, правда, деятельность по поиску смысла заменяется деятельностью по его маскировке, и в этом случае мы будем иметь дело с процессом смыслообразования, но осуществляющимся в искаженной форме.

Предложенное нами обоснование про­ективного метода безусловно не единствен­но возможное; в рамках деятельностного подхода могут и должны развиваться и иные теоретические парадигмы. Не вызы­вает сомнения лишь необходимость исследований в этом направлении, без которых внедрение проективных методик в диагнос­тическую практику неизбежно будет поро­ждать методологический эклектизм.

ПРИЛОЖЕНИЕ I

Дата добавления: 2014-11-25