Введение 13 страница. После сеанса с доктором Полочеком Мур повез Кэтрин домой

После сеанса с доктором Полочеком Мур повез Кэтрин домой. Риццоли видела, как они вместе шли к лифту, как Мур обнимал ее за плечи. Этот жест означал куда больше, нежели простую защиту. Она заметила, какими глазами он смотрит на Корделл, как меняется выражение его лица, как горит взгляд. Теперь он был не полицейским, охраняющим покой гражданина; он был влюбленным мужчиной.

Риццоли разделила головки чеснока на дольки, очистила их от кожицы и принялась мелко рубить. Она отчаянно колотила ножом по доске, так что мать, стоявшая у плиты, выразительно посмотрела на нее, но ничего не сказала.

«Он сейчас с ней. В ее доме. И, может быть, в ее постели».

С каждым ударом ножа из нее выходило раздражение. Она и сама не знала, почему ее так расстроили мысли о Муре и Корделл. Может быть, потому, что в мире было так мало святых, так мало людей: играющих по правилам, и Мура она относила к их числу. Он дал ей надежду на то, что не все люди порочны, и вот теперь разочаровал ее.

А может быть, она видела в этом угрозу для расследования. Человек с ярко выраженным личным интересом в деле не может думать и действовать логически.

«Или же ты просто ревнуешь. И завидуешь женщине, которая одним лишь взглядом может вскружить мужчине голову. Мужчины так падки на слабых и беззащитных дамочек».

Из соседней комнаты донесся хохот отца и братьев, которые увидели что-то смешное по телевизору. Ей ужасно хотелось оказаться сейчас в своей тихой квартире, и она стала искать предлог, чтобы уйти пораньше. Конечно, обед придется высидеть. Как не уставала повторять мама, Фрэнк-младший приезжает не так часто, и неужели Джейни не хочется провести время с родным братом? Ей предстояло весь вечер слушать армейские байки в исполнении Фрэнки. Какие в этом году хлипкие новобранцы, как измельчала американская молодежь и скольких усилий стоит ему обучить этих маменькиных сынков азам военной службы. Больше всего ее злило то, что родные совершенно не интересовались ее работой. Фрэнки, мачо морской пехоты, только играл в войну. Ей же каждый день приходилось воевать с настоящими убийцами.

Фрэнки зашел на кухню и достал из холодильника пиво.

— Ну, и когда обед? — спросил он, открывая банку. Он обращался к ней так, словно она была прислугой.

— Через час, — ответила за нее мать.

— Боже, ма. Уже половина восьмого. Я умираю с голоду.

— Потерпи, Фрэнки.

— Знаешь, — сказала Риццоли, — мы управимся гораздо быстрее, если нам хотя бы немного помогут мужчины.

— Я могу и подождать, — тут же согласился Фрэнки и поспешил к телевизору. В дверях он остановился. — О, чуть не забыл. Тебе сообщение.

— Что?

— Звонил твой сотовый. Какой-то парень по имени Фрости.

— Ты хочешь сказать, Барри Фрост?

— Да, точно. Он просил, чтобы ты ему перезвонила.

— Когда это было? — спросила она.

— Ты в это время на улице переставляла машины.

— Черт возьми, Фрэнки! Это же было час назад!

— Джейни, — с упреком в голосе произнесла мать.

Риццоли развязала фартук и швырнула его на стол.

— Это моя работа, ма! Почему, черт возьми, никто не уважает это? — Она схватила кухонный телефон и набрала номер сотового Барри Фроста.

Он ответил сразу же.

— Привет, — сказала она. — Я только что получила твое сообщение.

— Ты пропустишь задержание.

— Что?

— Мы получили результат анализа ДНК с Нины Пейтон.

— Ты имеешь в виду сперму? И что, ДНК есть в банке данных КОДИС? — Риццоли боялась поверить своим ушам.

— Она совпадает с ДНК преступника по имени Карл Пачеко. Арестован в 1997 году по обвинению в изнасиловании, но был оправдан. Он заявил, что половой акт был с обоюдного согласия. Присяжные поверили ему.

— Это он изнасиловал Нину Пейтон?

— Да, и у нас есть анализ ДНК, чтобы доказать это.

Она победоносно щелкнула пальцами.

— Диктуй адрес.

— 4578, Коламбус-авеню. Бригада уже на месте.

— Еду.

Она уже была в дверях, когда ее окликнула мать:

— Джейни! А как же обед?

— Мне нужно идти, ма, — как можно спокойнее проговорила она.

— Но сегодня у Фрэнки последний вечер!

— У нас задержание.

— А без тебя никак не обойдутся?

Риццоли остановилась, чувствуя, что закипает от злости. И в этот момент ей открылась горькая правда: чего бы она ни достигла в жизни, какой бы выдающейся ни была ее карьера, в семье к ней будут относиться по-прежнему: Джейни, младшая сестра. «Девчонка!»

Не проронив ни слова, она вышла, хлопнув за собой дверью.

* * *

Коламбус-авеню находилась на северной окраине Роксбери, в самом центре территории охоты Хирурга. С юга к ней примыкал район Джамайка-Плейн, где проживала Нина Пейтон. На юго-востоке находился дом Елены Ортис. На северо-востоке, в Бэк-Бэй, жили Диана Стерлинг и Кэтрин Корделл. Глядя на обсаженные деревьями улицы. Риццоли видела тянувшиеся в ряд кирпичные дома, населенные преимущественно студентами и преподавателями из расположенного по соседству Северо-Восточного университета. Здесь было много студенток.

И здесь можно было поохотиться на славу.

Светофор впереди зажегся желтым. Подгоняемая адреналином, она вжала педаль газа в пол и проскочила перекресток. Это задержание должно было стать ее триумфом. В последнее время Риццоли жила, дышала Хирургом, даже во сне его видела. Он заполнил собой всю ее жизнь и во сне, и наяву. Никто не приложил столько усилий, сколько она, чтобы поймать его, и сейчас она рассчитывала получить свой приз.

Не доезжая квартала до дома Карла Пачеко, она припарковалась в хвосте у патрульной машины. Вдоль тротуара в ряд стояли еще четыре полицейских автомобиля.

Слишком поздно, думала она, пока бежала к зданию. Они наверняка уже взяли его.

Ворвавшись в дом, она услышала топот и мужские крики, эхом разносившиеся по лестничной площадке. Она побежала на голоса, доносившиеся со второго этажа, и влетела в квартиру Карла Пачеко.

В квартире был полный разгром. Доски от взломанной двери валялись на пороге. Стулья были перевернуты, лампа опрокинута на пол. Казалось, здесь прошлось стадо диких буйволов. В воздухе стоял устойчивый запах тестостерона, исходивший от разъяренных полицейских, готовых отомстить за своего зверски убитого коллегу.

На полу лицом вниз лежал мужчина. Чернокожий, не Хирург. Кроу безжалостно давил ему на шею своим ботинком.

— Я задал тебе вопрос, говнюк, — орал Кроу. — Где Пачеко?

Мужчина заскулил и попытался приподнять голову, что было ошибкой. Кроу с такой силой наступил на него, что пленник ударился подбородком об пол. И тут же зашелся от кашля.

— Поднимите его! — прокричала Риццоли.

— Он не хочет стоять спокойно!

— Уберите с него ногу, и, может быть, он станет говорить с вами! — Риццоли отпихнула Кроу в сторону. Пленник перекатился на спину, с трудом заглатывая воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

Кроу опять рявкнул:

— Где Пачеко?

— Не… не знаю…

— Ты в его квартире!

— Ушел. Он ушел…

— Когда?

Мужчина опять закашлялся, да так сильно, что, казалось, его легкие не выдержат. Вокруг собрались остальные полицейские, которые с нескрываемой ненавистью уставились на него. Приятеля убийцы полицейского.

Морщась от отвращения, Риццоли направилась через коридор в спальню. Дверца шкафа была открыта, и вещи прямо на вешалках сброшены на пол. Обыск в квартире был проведен варварски, все двери распахнуты, возможные места укрытия обшарены. Она надела перчатки и начала рыться в ящиках комода, выворачивая карманы одежды в поисках записной книжки, ежедневника — всего, что могло бы указать место, куда мог сбежать Пачеко.

В комнату вошел Мур, Риццоли обернулась.

— Вы устроили этот кавардак? — спросила она.

Он покачал головой.

— Маркетт дал команду на задержание. Мы получили информацию о том, что Пачеко дома.

— Тогда где же он? — Она резко захлопнула ящик и подошла к окну спальни. Оно было закрыто, но не заперто на щеколду. Прямо за окном находилась пожарная лестница. Она открыла окно и высунула голову. Патрульная машина стояла на аллее внизу, слышны были звуки работающего радио, и патрульный светил фонариком, выискивая что-то в бардачке.

Риццоли уже собиралась отойти от окна, когда вдруг почувствовала, что на голову ей что-то упало и где-то наверху еле слышно зашуршал гравий. Озадаченная, она посмотрела наверх. В ночном небе отражались огни города, и звезды были едва различимы. Она уставилась на очертания крыши, выделявшиеся на фоне безмолвного черного неба, но никакого движения не заметила.

Она вылезла из окна на пожарную лестницу и начала подниматься на третий этаж. На следующей лестничной площадке она остановилась проверить окно квартиры, находившейся над квартирой Пачеко: москитная сетка была на месте, и за окном было темно.

Она опять устремила взгляд наверх, на крышу. Хотя видно ничего не было и никаких звуков с крыши не доносилось, у нее по коже побежали мурашки.

— Риццоли! — позвал Мур, высунувшись из окна. Она не ответила, лишь знаком указала на крышу, молча предупреждая о своих намерениях.

Обтерев влажные ладони о брюки, она начала взбираться по лестнице на крышу. На последней ступеньке она остановилась, сделала глубокий вдох и очень медленно подняла голову, чтобы заглянуть через край.

Под безлунным небом поверхность крыши казалась густыми зарослями теней. Риццоли увидела контуры стола и стульев, арки, оплетенные вьющимися растениями. Судя по всему, здесь был сад. Она перебралась через край, мягко спрыгнула на крышу и достала пистолет. Сделав пару шагов, наткнулась на какое-то препятствие, и тут же перед ней что-то рассыпалось. В нос ударил едкий запах герани. Она поняла, что окружена глиняными горшками с цветами.

Слева что-то шевельнулось.

Она прищурилась, пытаясь различить силуэт человека. И увидела его, притаившегося, словно черный гомункул.

Риццоли вскинула пистолет и скомандовала:

— Стоять!

Она не видела, что было у него в руке. С чем он готовился броситься на нее.

За долю секунды до того, как садовая лопатка ударила ее по лицу, она почувствовала, что мимо нее пронеслась струя воздуха. Удар пришелся по ее левой щеке и был нанесен с такой силой, что у нее искры посыпались из глаз.

Парализованная болью, она рухнула на колени.

— Риццоли! — Это был Мур. Она даже не слышала, как следом за ней он взобрался на крышу.

— Я в порядке. В порядке… — Она присмотрелась к тому месту, где только что прятался черный силуэт. Там никого не было. — Он здесь, — прошептала она. — Мне нужно достать этого сукина сына.

Мур скользнул в темноту. Она стиснула руками голову, ожидая, пока отступит тошнота, ругая себя за беспечность. Стараясь сохранить ясность мысли, неуверенно поднялась на ноги. Злость была хорошим катализатором, она помогла ей удержаться на ногах, придала силу руке, сжимавшей оружие.

Мур был в нескольких шагах от нее справа, она различала его силуэт, двигавшийся мимо стола со стульями.

Она пошла влево, огибая крышу с противоположной стороны. Каждый новый приступ боли напоминал ей о том, что она проиграла.

«Нет, только не сейчас».

Ее взгляд скользил по пушистым теням деревьев и кустарников в кадках.

Внезапный топот ног заставил ее метнуться вправо. Риццоли расслышала быстрые шаги, увидела тень, которая неслась прямо на нее.

Мур крикнул:

— Стоять! Полиция!

Но тень все равно приближалась.

Риццоли присела на корточки, держа пистолет на взводе. Боль, пульсирующая в лице, вызвала приступ бешеной ярости. Бесконечные унижения, ежедневные насмешки и оскорбления, выплескиваемые на нее всеми дарренами кроу мира, казалось, слились в этой вспышке злобы.

«На этот раз, ублюдок, ты от меня не уйдешь».

Даже когда мужчина вдруг остановился перед ней и поднял руки вверх, она не дрогнула и не отказалась от принятого решения.

Она нажала на курок.

Человек пошатнулся. Попятился назад.

Она выстрелила второй раз, третий, получая удовлетворение от каждого рывка пистолета.

— Риццоли! Прекратить огонь!

Окрик Мура наконец достиг ее ушей. Она застыла, все еще продолжая целиться, чувствуя, как от напряжения ломит руки.

Преступник лежал ничком, не двигаясь. Она выпрямилась и медленно двинулась к скрюченному телу. С каждым шагом все отчетливее осознавая ужас содеянного.

Мур уже стоял на коленях возле трупа, пытаясь нащупать пульс. Он поднял на нее взгляд, и, хотя в темноте трудно было различить выражение его лица, она догадалась, что он смотрит на нее с упреком.

— Он мертв, Риццоли.

— Он что-то держал… в руке…

— У него ничего не было.

— Я видела. Я точно знаю, что видела! — выкрикнула она.

— Он стоял с поднятыми руками.

— Черт возьми, Мур. Я стреляла по необходимости. Вы должны поддержать меня!

Вокруг стало шумно от голосов полицейских, взобравшихся на крышу. Мур и Риццоли так больше ничего и не сказали друг другу.

Кроу посветил фонариком на убитого. Риццоли разглядела широко раскрытые от ужаса глаза, рубашку, темную от крови.

— Ба, да это же Пачеко! — воскликнул Кроу. — Кто это его завалил?

— Я, — произнесла Риццоли безжизненным голосом.

Кто-то дружески хлопнул ее по спине.

— Девчонка делает успехи!

— Заткнитесь, — сказала Риццоли. — Заткнитесь! — Пошатываясь, она двинулась к пожарной лестнице, спустилась вниз и тупо села в свою машину.

Так она и сидела, вцепившись в руль, чувствуя, как боль сменяется тошнотой. Мысленно она все прокручивала сцену, разыгравшуюся на крыше. Что делал Пачеко, что сделала она. Она опять видела его — вернее, его тень, надвигающуюся прямо на нее. Она видела, как он остановился. Да, остановился. Она помнит, как он смотрел на нее.

«Оружие. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы у него в руках оказалось оружие».

Но она не видела никакого оружия. За мгновение до выстрела в ее памяти успел отпечататься образ мужчины, застывшего на месте. Покорно поднявшего руки вверх.

Кто-то постучал в окно. Барри Фрост. Она опустила стекло.

— Тебя разыскивает Маркетт, — сказал он.

— Хорошо.

— Что-то не так? Риццоли, с тобой все в порядке?

— У меня такое ощущение, будто по моей физиономии проехался грузовик.

Фрост заглянул в салон и уставился на ее распухшую щеку.

— Ого! Этот негодяй действительно получил по заслугам.

Риццоли тоже хотелось верить в то, что Пачеко заслуживал смерти. Да, заслуживал, и она зря терзала себя сомнениями. Разве ее лицо не было доказательством его злого умысла? Он напал на нее. Он был злодеем, и, убив его, она привела в исполнение справедливый приговор. Елена Ортис, Нина Пейтон и Диана Стерлинг наверняка аплодировали бы ей. И никто не станет оплакивать это отродье.

Она вышла из машины, испытав некоторое облегчение от поддержки Фроста. У нее прибавилось сил. Она подошла к дому и увидела Маркетта, который стоял у подъезда. Он разговаривал с Муром.

Оба мужчины повернулись к ней, когда она подошла ближе. Она заметила, что Мур избегает ее взгляда и нарочито смотрит в сторону. Вид у него был неважный.

— Мне нужно ваше оружие, Риццоли, — произнес Маркетт.

— Я стреляла в целях самообороны. Преступник напал на меня.

— Я понимаю. Но вы же знаете, таков порядок.

Она посмотрела на Мура.

«Ты мне так нравился. Я доверяла тебе».

Она расстегнула кобуру и, резко вытащив пистолет, вручила его Маркетту.

— Кто же у нас враг? — глухо проговорила она. — Иногда приходится задавать себе этот вопрос. — И, развернувшись, направилась к своей машине.

* * *

Мур заглянул в шкаф Карла Пачеко и подумал: «Все это не то». На полу валялись пар пять ботинок одиннадцатого размера, очень широких. На полке — грязные свитера, коробка из-под обуви, набитая старыми батарейками и мелочью, стопка журналов «Пентхаус».

Он расслышал звук открываемого ящика и, обернувшись, увидел, что Фрост в перчатках роется в носках Пачеко.

— Что-нибудь есть? — поинтересовался Мур.

— Ни скальпелей, ни хлороформа. Даже мотка скотча не нашли.

— Динь-динь-динь! — возвестил Кроу, выходя из ванной и помахивая пластиковым пакетом для вещдоков, в котором лежали ампулы с бурой жидкостью. — Подарок из солнечной Мексики, фармацевтического рая.

— Наркотики? — спросил Фрост.

Мур взглянул на этикетку с надписью на испанском.

— Гамма-гидроксибитурат. Тот же эффект.

Кроу потряс пакетом.

— Здесь не меньше, чем на сто изнасилований хватит. Член у Пачеко, похоже, не простаивал без дела. — Он загоготал.

Мура покоробило от этого смеха. Он подумал о том, сколько бед несет этот «не простаивающий без дела» член. Который наносит не только физический ущерб, но и калечит психику. Он вспомнил, что говорила ему Кэтрин: жизнь каждой жертвы изнасилования делится на «до» и «после». Сексуальное насилие превращает мир женщины в сухую и безжизненную пустыню, где даже улыбка и радость всегда с примесью горечи. Раньше он бы и не обратил внимания на скабрезную шутку Кроу. Сегодня она резанула слух и вызвала отвращение. Он прошел в гостиную, где чернокожего допрашивал детектив Слипер.

— Говорю же вам, я просто вышел прогуляться, — объяснял задержанный.

— Просто прогуляться с шестью сотнями баксов в кармане?

— Я предпочитаю носить наличность с собой.

— И что собирались купить?

— Ничего.

— Откуда вы знаете Пачеко?

— Просто знакомый.

— О, наверное, близкий друг. Что он вам продавал?

ГГБ, подумал Мур. Наркотик, с помощью которого можно одурманить женщину и потом ее изнасиловать. Вот что он собирался купить. Еще один неутомимый секс-гигант.

Он вышел на улицу и зажмурился от вспышек огней патрульных машин. Автомобиля Риццоли уже не было. Он уставился на пустующее место и вдруг почувствовал, как тяжело давит на плечи груз только что совершенного им поступка. Никогда еще он не оказывался перед таким страшным выбором и, хотя в глубине души и сознавал, что принял правильное решение, продолжал изводить себя сомнениями. Он пытался примирить свое уважение к Риццоли с тем, что он видел на крыше. Было еще не поздно взять свои слова обратно. Он мог бы объяснить Маркетту, что действительно было темно, заросли растений сбивали с толку, и Риццоли вполне могла подумать, что в руках у Пачеко оружие. Возможно, она заметила какой-то жест или движение, ускользнувшие от внимания Мура. Но, как он ни старался, в памяти не всплывало ничего, что могло бы оправдать ее действия. И он не мог интерпретировать то, чему оказался свидетелем, иначе, как хладнокровное убийство.

Когда он вновь увидел ее, она сидела, сгорбившись, за своим рабочим столом, приложив к щеке пакетик со льдом. Время было за полночь, и у него не было настроения беседовать. Но, когда он проходил мимо, она подняла голову, и ее взгляд буквально пригвоздил его к месту.

— Что вы сказали Маркетту? — спросила она.

— То, что ему хотелось знать. Как был убит Пачеко. Я не стал лгать ему.

— Сукин сын.

— Вы думаете, мне хотелось рассказывать ему, как все было на самом деле?

— У вас был выбор.

— Так же, как и у вас, на крыше, — отпарировал он. — Вы сделали неправильный.

— А вы застрахованы от неправильного выбора, не так ли? Вы никогда не допускаете ошибок.

— Если я их и делаю, то сам за них расплачиваюсь.

— О да, — усмехнулась она. — Святой Томас, я совсем забыла.

Мур подошел к ее столу и в упор посмотрел на нее.

— Вы один из лучших полицейских, с которыми мне доводилось работать. Но сегодня вы хладнокровно убили человека, и я это видел.

— Вы не должны были это видеть.

— Но я видел!

— Что мы там вообще могли видеть, Мур? Тени, шорохи, движение. Грань между правильным выбором и неправильным вот такая тонюсенькая. — Она показала это на пальцах. — И мы это допускаем. Как допускаем и то, что каждый из нас имеет право на сомнения.

— Я пытался сомневаться.

— Наверное, недостаточно сильно.

— Я никогда не стану лгать, чтобы выгородить коллегу, — проговорил он. И добавил: — Пусть даже и лучшего друга.

— Не забывайте, сколько мрази вокруг. Мы же с вами не такие.

— Если мы начнем врать, как тогда отличить «их» от «нас»? Где эта грань?

Она отняла от лица пакетик со льдом и показала на свою щеку. Один глаз заплыл, и вся левая половина лица была похожа на разноцветный надутый шар. Жуткое зрелище повергло его в шок.

— Вот что Пачеко сделал со мной. Это вам не дружеская пощечина, согласитесь. Вы говорите про «них» и про «нас». На чьей стороне был он? Я оказала обществу услугу, отправив его на тот свет. Никто, поверьте, не станет оплакивать Хирурга.

— Карл Пачеко не был Хирургом. Вы убили совсем другого человека.

Риццоли уставилась на него, похожая на зловещий образ с портрета работы Пикассо с лицом наполовину нормальным, наполовину гротесковым.

— У нас же совпала ДНК! Он был тем, кто…

— …кто изнасиловал Нину Пейтон, да. Но с Хирургом у него нет ничего общего. — Мур положил ей на стол отчет из лаборатории по исследованию волос и волокон.

— Что это?

— Данные исследования волос с головы Пачеко. Цвет, структура, плотность кутикулы не совпадают с волосом, обнаруженным в ране Елены Ортис. Никаких признаков «бамбуковых» волос.

Она замерла, уставившись в отчет.

— Не понимаю.

— Пачеко изнасиловал Нину Пейтон. Это все, что мы можем сказать о нем со всей определенностью.

— Но и Стерлинг, и Ортис были изнасилованы…

— Мы не можем доказать, что это сделал Пачеко. А теперь, когда он мертв, мы этого уж точно не узнаем.

Риццоли посмотрела на него, и здоровая часть ее лица скривилась от злости.

— Это должен быть он. Найти в городе случайных трех женщин — и чтобы все они оказались жертвами изнасилования? Невероятно. А Хирургу это удалось сделать. Он уничтожил всех трех. Если не он их изнасиловал, откуда он знает, кого выбирать, кого резать? Если это не Пачеко, тогда кто-нибудь из его приятелей, партнеров. Какой-нибудь стервятник, питающийся падалью, оставшейся после Пачеко. — Она швырнула ему назад отчет из лаборатории. — Может, я убила и не Хирурга. Но в любом случае я убила подонка. Похоже, все об этом забыли. Пачеко был подонком. Разве мне не полагается медаль? — Она встала из-за стола и резко задвинула стул. — А вместо этого — служебное расследование. Маркетт превратил меня в посмешище. Большое спасибо.

Молча он смотрел, как она выходила из комнаты, не зная, что сказать, что сделать, чтобы заделать трещину, расколовшую их дружбу.

Он прошел к своему рабочему месту и опустился в кресло. «Я — динозавр, — подумал он, — неуклюже ступающий по земле, где правдолюбие презирается». Но сейчас ему некогда было думать о Риццоли. Дело против Пачеко рассыпалось, и они вновь охотились за безымянным убийцей.

Три изнасилованные женщины. Следствие опять вернулось к исходной точке. Как находил их Хирург? Только Нина Пейтон заявила об изнасиловании в полицию, Елена Ортис и Диана Стерлинг — нет.

Это была их личная травма, известная только самим насильникам, их жертвам и медикам, к которым они обращались. Но все трое проходили курс лечения в разных местах: Стерлинг — у гинеколога в Бэк-Бэй, Ортис — в пункте скорой помощи клиники «Пилгрим», Нина Пейтон — в женской клинике «Форест-Хиллз». Связи между персоналом, контактировавшим с жертвами, — врачами, медсестрами, администраторами — не просматривалось. Эти люди нигде не пересекались.

И все-таки Хирург каким-то образом узнал о том, что именно эти женщины были травмированы, и их боль привлекла его. Убийцы-маньяки ищут свою добычу среди самых уязвимых членов общества. Они выбирают женщин, которыми можно манипулировать, которых можно унизить. Женщин, которые не представляют для них угрозы. А разве можно найти существо более беззащитное, чем изнасилованная женщина?

Выходя из кабинета, Мур задержался взглядом на стенде, где были вывешены фотографии Стерлинг, Ортис и Пейтон. Три женщины, три жертвы насилия.

«И четвертая».

Кэтрин, изнасилованная в Саванне.

Он вздрогнул, когда ее образ вдруг возник в памяти. Образ, который он никак не мог причислить к этой галерее жертв.

«И опять все возвращается к тому, что произошло той ночью в Саванне. Все возвращается к Эндрю Капре!»

Глава 16

В сердце Мехико человеческая кровь когда-то лилась рекой. Под фундаментами современных зданий лежат руины храма майя, самого величественного строения ацтеков, возвышавшегося над древним Теночтитланом. Здесь десятки тысяч невинных были принесены в жертву богам.

Когда я бродил по этой священной земле, мне было странно и одновременно забавно, что по соседству с руинами древнего храма вырос собор, где католики зажигают свечи и возносят молитвы милосердному Господу. Они преклоняют колена на том месте, где когда-то камни были скользкими от крови. Я пришел сюда в воскресенье, не зная, что по воскресеньям памятник древней архитектуры открыт для бесплатного посещения, и музей храма был наполнен голосами детей, радостным эхом разносившимися под его сводами. Меня не волнуют дети, не раздражает беспорядок, с ними связанный; впрочем, если я когда-либо вернусь сюда, то не стану посещать музеи по воскресеньям.

Но это был мой последний день в городе, так что пришлось мириться с шумом и гвалтом. Мне хотелось увидеть экспонаты с раскопок, и я направился в зал номер два. Зал ритуальных жертвоприношений.

Ацтеки верили, что смерть необходима ради жизни. Чтобы сохранить священную энергию мира, оградить его от катастроф, не дать солнцу погаснуть, богам нужно приносить в жертву человеческие сердца. Я стоял в зале и видел замурованный под стеклянным колпаком жертвенный нож, которым кромсали плоть. У него было имя: Текпатль Ишкуахуа. Что в переводе с языка майя означало: «нож с высоким лбом». Лезвие его было сделано из кремния, а рукоятка имела форму человека, стоящего на коленях.

Мне стало любопытно: как можно вырезать человеческое сердце с помощью одного лишь кремневого ножа?

Этот вопрос занимал меня на протяжении всего дня, пока я гулял по центральной улице Аламеды, не обращая внимания на малолетних попрошаек, которые преследовали меня, клянча монетку. Через какое-то время они поняли, что меня не соблазнишь карими глазами и белозубыми улыбками, и отстали. Наконец меня оставили в покое — если такое вообще возможно в какофонии Мехико. Я нашел кафе и сел за столик на улице с чашкой крепчайшего кофе — единственный, кто осмелился сидеть на такой жаре. Я обожаю жару, она успокаивает мою больную кожу. Я похож на рептилию, которая ищет теплый камень. И вот, в этот знойный день, я потягивал кофе и размышлял об анатомии человека, гадая, как удобнее подобраться к его бьющемуся сокровищу.

Жертвоприношение описывается ацтеками как мгновенный ритуал, исключающий муки, и это представляется мне дилеммой. Я знаю, как трудно пробиться сквозь грудину и разъединить грудные кости, которые словно щит прикрывают сердце. Кардиохирурги делают вертикальный надрез вниз к центру грудной клетки и разделяют грудину надвое с помощью пилы. Им помогают ассистенты, которые удерживают половинки костей, и к тому же в их распоряжении многочисленные мудреные инструменты, которые позволяют расширить поле деятельности. Каждый инструмент выполнен из сверкающей нержавеющей стали.

Ацтекский жрец, вооруженный одним кремневым ножом, наверняка столкнулся бы с проблемами, используй он такой метод. Ему бы понадобилось дробить грудную кость зубилом, и это вызвало бы отчаянное сопротивление жертвы. И дикие вопли.

Нет, сердце нужно извлекать другим путем.

Горизонтальный надрез меж двух ребер? Тоже проблематично. Человеческий скелет слишком прочная структура, и раздвинуть ребра так, чтобы просунуть руку, можно только с применением силы и специальных инструментов. Может, попробовать подобраться снизу? Один молниеносный разрез вдоль живота откроет брюшную полость, и жрецу останется лишь иссечь диафрагму и, протянув руку вверх, схватить сердце. Да, но этот вариант слишком неэстетичный, ведь тогда кишки вывалятся на алтарь. Нигде на ацтекских орнаментах жертва не изображена с вываливающимися петлями кишок.

Книги — изумительное изобретение; они могут рассказать обо всем, даже о том, как без всякой суеты вырезать сердце с помощью кремневого ножа. Я нашел ответ на мучивший меня вопрос в книге под названием «Жертвоприношение и приемы ведения войны», написанной академиком (в самом деле, университеты сегодня просто кладезь информации) по имени Шервуд Кларк, с которым мне очень хотелось бы познакомиться.

Я думаю, мы многому могли бы научить друг друга.

Ацтеки, как пишет господин Кларк, использовали поперечную торакотомию для извлечения сердца. В ходе такой операции надрез делают по фронтальной части грудной клетки, начиная с одной стороны грудины между вторым и третьим ребром, и продолжая его горизонтально в противоположную сторону. Кость ломается поперечно, возможно, путем резкого удара или с помощью зубила. В результате образуется зияющая дыра. Легкие, открытые свежему воздуху, мгновенно разрушаются. Жертва быстро теряет сознание. И пока сердце продолжает биться, жрец проникает в грудную клетку и разъединяет артерии и вены. Выхватывает орган, еще пульсирующий, из его кровавой колыбели и поднимает к небу.

Дата добавления: 2014-11-25