Социальная психология в моей жизни 5 страница

По мнению Блэра Шеппарда и Нэйла Видмара, на оба вопроса можно ответить утвердительно (Sheppard & Vidmar, 1980). В Университете Западной Онтарио [Западная Онтарио – одна из провинций Канады. – Примеч. перев. ] они инсценировали судебные заседания, в которых одни студенты играли роли свидетелей драки, а другие – присяжных и судей. Если перед началом заседания со свидетелями беседовали адвокаты обвиняемого, их показания на суде были несколько более благоприятными для обвиняемого. Позднее Видмар и Нэнси Лэйд обратили внимание на то, что свидетели, давая показания, не утаивали ни одного важного факта; но их интонации и слова, которые они выбирали, зависели от того, в чью пользу они свидетельствовали – в пользу обвиняемого или потерпевшего (Vidmar & Laird, 1983). Однако и этого было достаточно для того, чтобы повлиять на тех, кто слышал их показания. А это значит, что исказить воспоминания свидетелей могут не только «наводящие вопросы», но и их собственные пересказы событий, которые он могут слегка «приспосабливать под слушателей».

Обратная связь со свидетелями

«Свидетель преступления на опознании:О, Боже… Я не знаю… Один из этих двоих… Но я не уверен… О, Господи… Парень чуточку выше, чем номер 2… Один из этих двоих, но я не уверен…

Спустя месяц на суде:У вас не было сомнений, когда вы сказали, что это номер 2? Вы ведь не сомневались в этом?

Ответ свидетеля:Я не сомневался… Я был совершенно уверен» (Миссури против Хатчинга; цит. по: Wells & Bradfield, 1998).

Как объяснить, что свидетели забывают о своих первоначальных сомнениях? Этой проблемой заинтересовались Гари Уэллс и Эми Брэдфилд (Wells & Bradfield, 1998, 1999). Результаты исследований подтверждают, что уверенность свидетеля в своей правоте возрастает, когда он узнаёт, что другие свидетели указали на того же человека, когда ему многократно приходится отвечать на одни и те же вопросы и в результате подготовки к перекрестному допросу (Lüüs & Wells, 1994; Shaw, 1996; Wells et al., 1981). А может ли реакция того, кто проводит опознание (обратная связь), повлиять не на уверенность свидетеля как таковую (вспомните феномен «Так я и знал!»), а на его воспоминания о том, что раньше у него не было сомнений?

Чтобы ответить на этот вопрос, Уэллс и Брэдфилд провели два эксперимента, в ходе которых показали 352 студентам Университета штата Айова сделанную скрытой камерой видеозапись человека, входящего в магазин. Спустя мгновение, когда камера была выключена, он убивает охранника. Затем студентам показывают фотографии всех, кто проходил в качестве подозреваемых по этому реальному делу, за исключением фотографии настоящего убийцы, и просят опознать убийцу. Все 352 человека при этом ошиблись. Но экспериментатор отреагировал на их ошибки по-разному. Одним было сказано: «Хорошо. Вы правильно опознали настоящего подозреваемого» (подкрепляющая обратная связь), другим – «На самом деле подозреваемый был под номером…» (разубеждающая обратная связь), а третьим не было сказано ничего. В конце концов всем испытуемым был задан один и тот же вопрос: «Скажите, в тот момент, когда вы опознали убийцу по фотографии, насколько вы были уверены в том, что это именно тот человек, видеозапись которого вам показывали?» [Ответы оценивались по шкале от 1 (совершенно не уверен) до 7 (абсолютно уверен).]

Эксперимент дал два поразительных результата. Во-первых, реакция экспериментатора оказала огромное влияние на испытуемых: оценивших свою уверенность 6-7 баллами среди тех, кого он поддержал, было в 4 раза больше, чем среди тех, на кого он вообще не отреагировал (среди последних оценивших свою уверенность 6-7 баллами было только 14%), и в 11 раз больше, чем среди тех, кого он опроверг (среди последних оценивших свою уверенность 6-7 баллами было только 5%). Если бы после получения обратной связи возросла уверенность тех испытуемых, которых экспериментатор поддержал, нас это не удивило бы, но в данном эксперименте участники оценивали свою уверенность в момент, предшествовавший получению обратной связи от экспериментатора.

Тот факт, что на их суждения было оказано влияние, не был очевидным для всех испытуемых. Но что это действительно так, свидетельствует второй поразительный результат эксперимента: когда у студентов спросили, повлияла ли обратная связь на их ответы, большинство (58%) ответили отрицательно. В целом те, кто считал, что не подверглись воздействию обратной связи, подверглись ей ничуть не меньше, чем те, кто признал этот факт (рис. Б.4).

Рис. Б.4. Уверенность свидетелей (по их воспоминаниям) после получения подтверждающей или опровергающей обратной связи (эксперимент 2). Обратите внимание на то, что обратная связь оказала не меньшее влияние на тех испытуемых, которые не признали этого факта. (Источник:Wells & Bradfield, 1998)

Уроки этих экспериментов важны не только для понимания поведения присяжных. Они ещё раз подтверждают необходимость социально-психологических исследований. Как многократно убеждались социальные психологи – вспомните эксперименты, в которых Милгрэм изучал подчинение, – если просто спрашивать людей о том, как они поступят, или просить их объяснить свои поступки, вероятность неверных ответов велика. Прав был Бенджамин Франклин: «Труднее всего поддаются внешнему воздействию три вещи: сталь, бриллиант и представления человека о самом себе». Именно поэтому нужно не только проводить опросы, в ходе которых респонденты объясняют свои поступки, но и эксперименты, демонстрирующие не намерения, а реальные действия.

Как уменьшить вероятность ошибок?

Учитывая подобную предрасположенность к ошибкам, какие конструктивные шаги можно предпринять, чтобы показания свидетелей были по возможности точными, а суждения присяжных – правильными? Этой проблемой заинтересовалась Канадская комиссия по судебной реформе, а спустя 10 лет – бывший министр юстиции и генеральный прокурор США Жанет Рено, которая и попросила Гари Уэллса поделиться своими соображениями на этот счет. Вскоре после этого Министерство юстиции, пригласив группу исследователей, юристов и сотрудников правоохранительных органов, поручило им разработку «Свода правил практического применения законодательных актов» (Technical Group, 1999; Wells et al., 2000). Среди практических рекомендаций, которые были даны разработчиками этого «Свода…», были и рекомендации по подготовке полицейских интервьюеров, и рекомендации, направленные на минимизацию ошибок при опознании.

Подготовка полицейских-интервьюеров

Ознакомившись с магнитофонными записями бесед опытных детективов из Флориды со свидетелями, Рональд Фишер и его коллеги выявили их типичные схемы (Fisher et al., 1987). Все беседы начинались с предложения «Расскажите все, что вы помните», затем интервьюер начинал периодически перебивать свидетеля, задавая ему дополнительные вопросы, в том числе и такие, которые требовали точных и лаконичных ответов («Какого он роста?»). Фишер и Эдуард Гейзельман (Fisher & Geiselman, 1996) полагают, что интервьюер должен начинать беседу с предоставления свидетелям возможности самим, без подталкивания, рассказать все, что они помнят, этой же точки зрения придерживается и новый Свод правил.

Проблема крупным планом. Я была уверена – и ошибалась

Шел 1984 год. Мне было 22 года, я отлично училась в колледже, и меня ожидало блестящее будущее. Однажды ночью кто-то ворвался в мою квартиру, приставил к моему горлу нож и изнасиловал меня.

В ту страшную ночь я поклялась себе в том, что, если Богу будет угодно сохранить мне жизнь, я сделаю все, что в моих силах, для того чтобы мой насильник был пойман и понес наказание. Я перестала думать о своем теле и сосредоточилась на том, чтобы как можно подробнее, вплоть до мельчайших деталей, запомнить его. Я внимательно изучала его лицо: линию волос, брови, подбородок. Я внимательно вслушивалась в его голос, в его речь и в отдельные слова. Я искала какие-нибудь особые приметы – шрамы, татуировки – что-нибудь, что потом должно было помочь мне опознать его. Ночь показалась мне бесконечной, но рано утром, воспользовавшись моментом, когда мой насильник расслабился и утратил бдительность, я, завернувшись в одеяло, выскочила из квартиры. Я выжила.

В тот же день для меня началась мучительная работа, целью которой было привлечение к суду моего обидчика. Вместе с работавшим в полиции художником я часами методично просматривала альбомы, заполненные изображениями сотен носов, глаз, бровей, линий волос, ноздрей и губ, вновь и вновь переживая случившееся и вспоминая мельчайшие детали облика насильника, которые вместе должны были создать его полный портрет. На следующий день этот портрет появился на первой полосе местной газеты. Это было уже кое-что. В деле появился первый подозреваемый. Спустя несколько дней в моих руках оказались несколько фотографий, среди которых была и фотография моего насильника. Я узнала его. У меня не было ни малейшего сомнения в этом. Я была уверена на сто процентов.

Когда спустя полгода начался суд, я вышла на свидетельское место и, положив руку на Библию, поклялась говорить «правду, одну только правду и ничего, кроме правды». На основании моих свидетельских показаний Рональд Джуниор Коттон был приговорен к пожизненному заключению. Он больше никогда не увидит дневного света. И никогда больше не сможет изнасиловать ни одной женщины.

В 1987 г. по инициативе адвоката Коттона состоялось повторное слушание этого дела: заключенный по имени Бобби Пул хвастался тем, что именно он изнасиловал меня. Однако в суде он это отрицал. Когда меня спросили, видела ли я когда-нибудь этого мужчину, я решительно ответила, что вижу его впервые в жизни. Другая жертва изнасилования сказала то же самое. Приговор, вынесенный Рональду Коттону, был пересмотрен: его приговорили к двум пожизненным срокам заключения без права на досрочное освобождение.

В 1995 г., через 11 лет после того, как я впервые опознала в Коттоне своего насильника, меня спросили, согласна ли я на анализ крови на ДНК, результат которого может подтвердить или опровергнуть обвинение в изнасиловании. Я согласилась, ибо знала, что меня изнасиловал Рональд Коттон и что результаты анализа только подтвердят это. Анализ должен положить конец всем дальнейшим апелляциям Коттона.

Я никогда не забуду того дня, когда узнала результаты анализа. Я была в своей кухне, когда детектив и окружной прокурор сказали мне: «Рональд Коттон не насиловал вас. Вас изнасиловал Бобби Пул». Эти слова поразили меня, как гром среди ясного неба. Меня изнасиловал, приставив мне нож к горлу, надругался надо мной и лишил меня покоя тот самый человек, про которого я под присягой сказала, что никогда в жизни не видела его. А тот, в чьей виновности я ни минуты не сомневалась и чье лицо до сих пор мерещится мне по ночам, – невиновен.

Рональд Коттон, освобожденный из тюрьмы после 11 лет заключения, оказался первым в Северной Калифорнии человеком, обвиненным в уголовном преступлении и оправданным на основании результатов анализа ДНК. Бобби Пул, осужденный на пожизненное заключение и умерший в тюрьме от рака, признался в совершенных изнасилованиях, но не раскаялся в содеянном.

Сегодня мы с Рональдом Коттоном – друзья по несчастью, потому что мы оба – жертвы судебной ошибки. И все же мне стыдно перед ним, и я виню себя в том, что он оказался в тюрьме. Мы с ним ровесники, так что я прекрасно представляю себе, чего он лишился, проведя 11 лет в тюрьме. У меня же была возможность идти вперед и постепенно приходить в себя. Закончить колледж. Обрести любовь и выйти замуж. Реализовать себя как профессионал. И получить надежду на счастливое будущее благодаря великому дару судьбы – моим прекрасным детям. А Рональд Коттон провел все эти годы в одиночестве, защищаясь от жестокости, которой было немало в его тюремной жизни.

{Дженнифер Томпсон беседует с Рональдом Коттоном после его освобождения}

Вскоре после того, как Рональд Коттон вышел на свободу, я через наших адвокатов организовала встречу с ним: мне необходимо было принести ему свои извинения и попросить его простить меня. В конце концов он простил меня, и благодаря этому мы оба обрели свободу. Теперь я всегда буду смотреть в прошлое через призму нашей совершенно неправдоподобной дружбы и благодарить судьбу за то, что ошибка, которую я совершила при опознании Рона, не оказалась роковой.

Дженнифер Томпсон,Северная Калифорния, США

---

Воспоминания свидетелей будут наиболее полными, если интервьюер активизирует их память, попросив реконструировать обстановку, в которой произошло событие. Поможет им живо представить себе место действия и свои мысли и чувства в тот момент. Даже демонстрация фотографий, сделанных на месте преступления, например фотография расчетного узла, на которой запечатлен человек, стоящий на том самом месте, на котором стояла ограбленная кассирша, может способствовать безошибочным воспоминаниям (Cutler & Penrod, 1988). Не перебивая свидетеля и предоставив ему неограниченное время для того, чтобы он мог рассказать обо всем, что приходит ему в голову, интервьюер затем «подстегивает» его память вопросами, заставляющими вспомнить детали («В его голосе не было ничего необычного? А в его внешности или в одежде? Вам ничего не бросилось в глаза?»). Когда Фишер и его коллеги обучили полицейских интервьюеров именно такой методике, беседы со свидетелями стали в 1,5 раза более информативными, а количество ложных воспоминаний при этом не увеличилось (Fisher et al., 1989, 1994). Выполненный впоследствии статистический анализ результатов 42 исследований подтвердил вывод о том, что в ходе когнитивного интервью вспоминается значительно больше деталей, а точность воспоминаний при этом не страдает (Kohnken et al., 1999). Эти результаты оказались настолько убедительными, что теперь большинство детективных агентств Северной Америки и все детективные агентства Англии и Уэльса пользуются именно этой методикой проведения когнитивных интервью (Geiselman, 1996; Kebbell et al., 1999). Сейчас она включена и в программу обучения сотрудников ФБР (Bower, 1997). (Доказано, что эта методика полезна и при составлении истории болезни, и при проведении репортажей.)

(– Вот он! Он самый!… Разве можно не узнать эту дурацкую шляпу?!)

Какое опознание можно назвать честным? С точки зрения подозреваемого, пишут Джон Бригэм, Дэвид Риди и Стэйси Спайер, опознание тогда можно назвать честным, когда «все его участники имеют примерно одинаковые внешние данные». (Источник:Brigham, Ready & Spier, 1990)

«В то время как в зале суда подозреваемого защищают определенные правила, которым должен следовать свидетель, и другие правила, в задней комнате полицейского участка они не действуют. Hilgard & Loftus, 1979».

Беседуя с людьми, которые что-то вспоминают, интервьюеры должны быть осторожными и следить за тем, чтобы в их вопросах не было завуалированных «подсказок». По данным Лофтус и Занни, такие вопросы, как «Вы видели, что фара разбита?», провоцируют в 2 раза больше «воспоминаний» о не имевших места событиях, чем вопрос, лишенный скрытой подсказки: «А разбитые фары вы видели?»

Предъявление свидетелям слишком большого количества полицейских фотографий также снижает точность последующего опознания подозреваемого (Brigham & Cairns, 1988). Ошибки наиболее вероятны, если свидетель начинает размышлять и аналитически сравнивать лица. Более надежны автоматические опознания, которые совершаются без усилия. «То самое» лицо просто «всплывает» перед глазами, и все (Dunning & Stern, 1994).

Минимизация ошибок при опознании

Подбор участников опознания, которое проводится в полиции, влияет на его результаты, о чем свидетельствует дело Рона Шэтфорда (Doob & Kirshenbaum, 1973). После того как в пригороде Торонто был ограблен универсальный магазин, кассирша, оказавшаяся свидетельницей этого события, смогла припомнить только, что «на грабителе не было галстука, что он был очень аккуратно одет и выглядел весьма привлекательно». Когда полицейские поставили «привлекательного» Шэтфорда в один ряд с 11 совсем не привлекательными мужчинами, каждый из которых при этом был в галстуке, кассирша без труда «узнала» в нем грабителя. Настоящий грабитель универсама признался в содеянном только после того, как Шэтфорд отсидел 15 месяцев своего немалого срока; на повторном суде он был признан невиновным и оправдан. Свидетельница опознала Гари Грэма после того, как ей показали 10 фотографий, среди которых только фотография Грэма воспринималась как снимок человека, соответствующего её описанию убийцы. На опознании она снова показала на него (Dwyer, 2000).

Гари Уэллс (Wells, 1984, 1993) и «Руководство для тех, кто дает свидетельские показания» напоминают о том, что один из способов минимизации ошибок при опознании заключается в том, чтобы напомнить свидетелю, что человек, которого он видел, может присутствовать среди приглашенных на опознание, но его может и не быть. Альтернативный способ – предъявление свидетелям группы людей, в которых нет подозреваемых (так называемое «слепое опознание»): это позволяет сразу же отсеивать свидетелей, которые «опознают» невиновных людей. Свидетели, не допускающие подобных ошибок, реже ошибаются и в дальнейшем, на настоящих опознаниях.

Результаты многочисленных исследований, проведенных в Европе, в Северной Америке, в Австралии и в Южной Африке, подтверждают, что количество ошибок уменьшается и в том случае, когда свидетелю предъявляют приглашенных на опознание людей по очереди,а он говорит только «Да» или «Нет» (Cutler & Penrod, 1988; Lindsay, 1999; Lindsay & Wells, 1985). Когда свидетелю предъявляют одновременно несколько человек, у него возникает соблазн выбрать среди них того, кто более других похож на преступника. У свидетелей, которые видят лишь одного человека, возможностей для верного опознания ничуть не меньше, но шансов, что они ошибутся, значительно меньше. Когда свидетели одновременно видят группу людей или несколько фотографий, весьма вероятно, что они укажут на того, кто более других напоминает им преступника.

Соблюдение этих правил, не требующих никаких дополнительных затрат, делает опознания, проводимые в полиции, похожими на грамотно проведенные эксперименты. В них есть контрольная группа – ряд лиц, среди которых нет подозреваемого, или ряд лиц, в котором лжесвидетели пытаются «вычислить» подозреваемого, руководствуясь только его общим описанием. Есть и экспериментатор, беспристрастно относящийся к гипотезе (офицер полиции, не знающий, кто именно подозревается). Вопросы сформулированы заранее и нейтральны,они ни в коей мере не требуют определенного ответа (из самой процедуры не следует, что подозреваемый находится среди тех, кого предъявляют для опознания). Подобные процедуры запрещают до суда какие бы то ни было комментарии, подтверждающие правоту свидетеля, вроде «Да, вы правы, это он». Они также значительно снижают уровень естественного для человека предубеждения против доказательств, т. е. поиска свидетельств в пользу той идеи, которую человек разделяет.

Просвещение присяжных

Можно ли сказать, что присяжные критически оценивают показания свидетелей? Подсказывает ли им их интуиция, как обстоятельства, при которых проводилось опознание, влияют на его надежность? Что им известно о самоуверенности свидетелей и о том, можно ли принимать её в расчет? Знают ли они о том, как влияют на память «наводящие» вопросы, которые задавались в ходе следствия, стресс, полученный во время происшествия, время, прошедшее между ним и интервью, расовая принадлежность подозреваемого и то, насколько точны или неопределенны воспоминания о разных деталях происшествия? Результаты исследований, проведенных в Канаде, Великобритании и в США, дают основания говорить, что присяжные недооценивают большинство этих факторов, которые, как известно, способны повлиять на показания свидетелей (Cutler et al., 1988; Noon & Holin, 1987; Wells & Turtle, 1987).

В наши дни для консультаций присяжных нередко приглашают специалистов (обычно это делают адвокаты обвиняемого), задача которых – проверить свидетельские показания. Они информируют присяжных примерно о том же, о чем вы только что прочитали, и эти знания должны помочь им оценить показания свидетелей защиты и обвинения. В табл. Б.1, составленной на основании результатов опроса 63 специалистов по свидетельским показаниям, перечислены те факторы, влияющие на свидетельские показания, которые признаны важными большинством экспертов и должны учитываться при их рассмотрении в зале суда.

Таблица Б.1. Факторы, влияющие на свидетельские показания

Фактор	Процент специалистов, согласных с тем, что этот фактор важен и должен учитываться при рассмотрении свидетельских показаний
1. Формулировка вопроса. Показания свидетеля о том или ином событии могут зависеть от того, как сформулированы вопросы, на которые он отвечает
2. Инструктирование перед опознанием. Инструкции полицейских могут повлиять на готовность свидетеля опознать подозреваемого и (или) на то, что он (или она) опознают именно его
3. Информация, полученная свидетелем после события. Показания свидетеля о событии нередко отражают не только то, что они действительно видели, но и информацию, которую они получили уже после события
4. Точность или уверенность? Уверенность свидетеля ещё не гарантирует точности опознания им подозреваемого
5. Установки и ожидания. Восприятие свидетелем события и его воспоминания о нем могут зависеть от его установок и ожиданий

(Источник:Kassin, Ellsworth & Smith, 1989.)

Эксперты обращают внимание присяжных на следующие обстоятельства.

– Свидетели нередко воспринимают события избирательно.

– Обсуждение событий может изменить их воспоминания и внести в них дополнения.

– Результаты исследований, авторы которых инсценировали преступления, позволяют говорить о том, что свидетели часто ошибаются при опознании. Ошибка наиболее вероятна, если приглашенные для участия в опознании люди по своим внешним данным резко отличаются от базового описания подозреваемого, представленного свидетелем.

– Свидетели особенно склонны ошибаться при опознании человека, принадлежащего к другой расе (глава 9).

– Присяжные не должны принимать во внимание уверенность, с которой свидетель дает показания.

Присяжные, знающие, какие условия должны быть соблюдены, чтобы показаниям свидетелей можно было доверять, более склонны верить таким показаниям (Cutler et al., 1989; Wells, 1986). Более того, адвокаты и судьи учитывают важность некоторых из этих факторов, когда решают вопрос о том, предавать гласности результаты опознания подозреваемого свидетелем или нет (Stinson et al., 1996; 1997).

Резюме

Сотни экспериментов, проведенных в последнее время, были посвящены детальному исследованию судебных процедур, ибо социальные психологи считают, что судебное заседание – естественный контекст для изучения формирования суждений и что принципы и методы социальной психологии способны по-новому осветить важные аспекты судопроизводства.

Результаты экспериментов свидетельствуют о том, что как свидетели, так и присяжные не свободны от иллюзии, будто у каждого конкретного свидетеля «ментальное оборудование, предназначенное для запоминания и воспроизведения событий» функционирует так, что существенные ошибки исключены. Однако по мере того как свидетель вспоминает и раз за разом пересказывает увиденное, в его воспоминания вкрадываются ошибки. Исследователи предлагают разные способы, которые могут быть использованы для минимизации ошибок как в свидетельских показаниях, так и при использовании последних присяжными.

Другие источники влияния на суждения

Могут ли привлекательная внешность подсудимого и его сходство с присяжными сделать их пристрастными? Строго ли присяжные следуют наставлениям судей?

Личностные качества обвиняемого

Известный адвокат-практик Кларенс Дарроу считал, что присяжные редко выносят обвинительный приговор подсудимому, который им симпатичен, и редко оправдывают тех, кто им не нравится (Darrow, 1933). Он утверждал, что основная задача адвоката, участвующего в судебном процессе, заключается в том, чтобы «влюбить» присяжных в обвиняемого. Был ли он прав? И верно ли, что, как утверждал все тот же Дарроу, «факты, относящиеся к самому преступлению, относительно неважны»?

Дарроу переоценивал ситуацию. Результаты изучения более 3500 уголовных и 4000 гражданских дел говорят о том, что в 80% случаев судьи соглашались с решением жюри присяжных (Kalven & Zeisel, 1966). Хотя и присяжные, и судьи могут ошибаться, есть немало свидетельств в пользу того, что присяжные способны отрешиться от своих пристрастий, сосредоточиться на фактах и согласиться с приговором (Saks & Hastie, 1978; Visher, 1987). В позиции Дарроу слишком много цинизма: на самом деле факты имеют значение.

Тем не менее, когда присяжных просят ответить на вопрос «Способен ли этот обвиняемый преднамеренно совершить это преступление?», т. е. вынести социальное суждение, результат зависит не только от фактов. Как уже было сказано в главе 7, коммуникаторы более убедительны, если они кажутся внешне привлекательными и заслуживающими доверия. У присяжных складывается определенное впечатление о подсудимом, и с этим ничего невозможно поделать. Могут ли они отрешиться от этих впечатлений и принимать решение только на основании фактов? Судя по тем более мягким приговорам, которые нередко выносятся высокопоставленным обвиняемым (McGillis, 1979), некоторые культурные пристрастия, похоже, сохраняются. Однако реальные дела столь разнообразны и отличаются друг от друга по такому большому числу параметров, включая характер преступления, статус, возраст и пол обвиняемых, что трудно выделить факторы, влияющие на присяжных. Исследователи изучали их следующим образом: предлагали «экспериментальным» жюри одни и те же базовые обстоятельства дела и «предъявляли» им «подозреваемых» с разными внешними данными и в разной степени похожих на самих присяжных.

Физическая привлекательность

Выше (см. главу 11) уже было сказано о стереотипе физической привлекательности: красивые люди кажутся хорошими. Решив выяснить, повлияет ли этот стереотип на суждения студентов Университета Торонто о человеке, обвиненном в мошенничестве, Майкл Эфран обратился к ним с вопросом: «Может ли внешняя привлекательность повлиять на презумпцию невиновности?» (Efran, 1974). Ответ был отрицательный. А что на самом деле? Все наоборот. Когда Эфран давал другим студентам описание дела и фотографии обвиняемого (привлекательного или непривлекательного человека), их суждения зависели от внешности: привлекательного признали менее виновным и высказались за более мягкое наказание.

(– И вот я спрашиваю присяжных… Может ли человек с таким лицом быть серийным убийцей?!)

При прочих равных условиях присяжные нередко более снисходительны к обвиняемым с привлекательной внешностью

Вывод о том, что внешние данные обвиняемых не остаются незамеченными правосудием, когда доказательств мало или когда они неоднозначны, подтверждают и результаты других экспериментов (Mazzella & Feingold, 1994). Диана Берри и Лесли Зебровиц-Мак-Артур обнаружили это, когда обращались к разным людям с просьбой оценить виновность подсудимых с детскими и «вполне взрослыми» лицами (Berry & Zebrowitz-McArtur, 1988). Люди с детскими лицами (с большими круглыми глазами и маленьким подбородком) казались испытуемым более наивными, и их чаще признавали виновными в преступлениях, совершенных по неосторожности, нежели в предумышленных преступлениях. Если вина непривлекательных подозреваемых доказана, они обычно воспринимаются как более опасные преступники, особенно когда речь идет о сексуальных преступлениях (Esses & Webster, 1988). Вряд ли О. Джей Симпсону повредило на суде то, что один из потенциальных присяжных назвал его «настоящим мужчиной».

Ричард Вайсман с помощью телерадиовещательной корпорации ВВС провел эксперимент, в котором приняло участие огромное число телезрителей (Wiseman, 1998). Исследователь познакомил их с обстоятельствами одного преступления – ночной кражи со взломом, причем в одной версии этой «телепостановки» роль преступника исполнял актер, загримированный в соответствии с тем, что 100 человек из 100 считают внешностью типичного преступника: непривлекательный, с крючковатым носом и маленькими глазками. Из 64 000 телезрителей, сообщивших по телефону свое мнение, 41% признали его виновным. Но лишь 31% англичан, смотревших другую версию события, сочли виновным привлекательного подозреваемого с детским лицом и большими голубыми глазами.

Чтобы проверить, можно ли распространить результаты этих исследований на реальную жизнь, Крис Даунс и Филлип Лайонс попросили полицейских-конвоиров оценить физическую привлекательность 1742 обвиняемых, проходивших по разным делам в 40 судах штата Техас (Downs & Lyons, 1991). Независимо от того, было ли преступление тяжким (например, подлог), средней тяжести (например, оскорбление) или незначительное (появление в пьяном виде в общественном месте), судьи подвергали непривлекательных подсудимых более серьёзным штрафам и назначали им более высокие суммы залогов (рис. Б.5).

Дата добавления: 2014-11-08