Демонизм в последние столетия 6 страница

В Калькутте Батайль познакомился с итальянским масоном Креспони. С ним вместе он и посетил эту местность.

Среди голой равнины туг возвышается громадная скала, которая, если на все посмотреть с высоты птичьего полета, напомнила бы пень гигантского дерева, срубленного, как говорится, под корень. Высота этой скалы около 500 футов, а длина около 2 000 футов. Вершина скалы ровная, плоская, и на ней в свою очередь возвышаются три громадные камня, вероятно, обтесанные с боков и с вершины. На верхних площадях этих камней выстроено семь храмов. Это и есть знаменитые храмы демонопоклонников в Махаталава.

Когда Батайль и Креспони приблизились к громадной скале, им навстречу вышел индус, очевидно, стоявший тут в виде часового. Наши путешественники протянули ему руки со скрюченными пальцам (мы выше описали это приветствие), и индус сейчас же признал их за своих и предоставил себя в их распоряжение. Оказалось, что этот индус недурно изъясняется по-французски. Он дал Батайлю кое-какие сведения о храмах. По его словам, на месте их расположения в древности находился большой цветущий город, жители которого поклонялись «истинному» богу, т.е. сатане. Воспылав к ним злобой за это, «злой» Бог (т.е. настоящий Бог) разрушил город причем погибло все его население, более миллиона душ. Все они и были погребены на этом месте, и многие тысячи лет их души бродили по свету, не находя успокоения. И только с тех пор, как на этом месте утвердились храмы Люцифера, его поклонники и жрецы мало-помалу освободили эти души от их томлений и воссоединили их с Люцифером.

Батайль внимательно изучил всю эту замечательную местность с ее храмами. Но прежде всего надо было взобраться на вершину нижней скалы, а это было невозможно без помощи провожатого. Откосы скалы возвышаются над равниной почти вертикально на 70 сажен, и надо быть птицею, чтобы забраться на ее вершину. Для подъема на скалу в одном месте проделана дыра, местоположение которой известно только обитателям скалы. Индус-путеводитель указал нашим путникам этот лаз, и они через него проникли во внутренний ход, длинный, мрачный и тесный. По обеим сторонам его стояли безмолвные и неподвижные стражи, фигуры которых едва можно было различить в потемках. Все они были вооружены, и было очевидно, что всякий случайный пришлец, чужой человек, был бы ими немедленно убит, так что и след его простыл бы. Провожатый протянул руку Батайлю и просил его в свою очередь протянуть руку Креспони; так и подвигались они вперед по мрачному коридору. Батайль невольно подумал о том, что если бы эти два человека, его спутники, убежденные демонопоклонники, знали, что он только прикидывается их собратом, чтобы выведать их тайны с самой предательской задней мыслью, его дело было бы плохо.

Все семь храмов сообщаются между собой коридорами, прорубленными в скале. Но темен один только входной коридор, остальные освещены лампами, нещадно заражающими воздух вонью кокосового масла.

Наконец добрались до просторного и освещенного зала, служащего притвором первого храма. Здесь было иного народа — туземцев, колонистов, европейцев; они стояли и ходили группами, разговаривали. Народ был самый разнокалиберный; был среди них даже протестантский пастор!

Креспони, встречаясь тут с своими знакомыми, мимоходом сообщал им о Батайле, что он высший чин масонского египетского ордена, что он уже побывал у факиров на Цейлоне и в Пондишери и что, стремясь достигнуть совершенства, он теперь желает посвятиться в люцифериты. Публика любезно приветствовала Батайля, жала ему руки, поздравляя с благими намерениями.

Подошедший в нему церемониймейстер спросил его, явился ли он только как любопытствующий гость, желающий осмотреть храмы, иди же намеревается принять участие во всех торжествах, какие на тот день были назначены? Батайль пожелал принять участие в церемониях. Тогда церемониймейстер сказал ему:

— Любезнейший брат, я должен вас предупредить, что мы принимаем на ваши церемонии только лиц посвященных. Если же случается, что мы допускаем на них лиц, облеченных высшими званиями иных тайных обществ, то делается это только с соизволения высшего главы нашего общества, как, например, допускам вас, и ее иначе как по испытании мужества гостя.

— Мое мужество не отступит перед испытаниями, — храбро ответил Батайль.

— Вы не боитесь смерти?

— Я сотни раз смотрел ей в глаза.

— Но если смерть держит вас в своих объятиях и вы не в силах оказать ей сопротивление?..

— Испытайте меня, я готов!

Сотворив про себя молитву, Батайль твердо решился на всякие искусы. В эту минуту к нему подошел индус, державший в руке ореховую ветвь с прицепленными к ней бубенчиками; он потрясал веткой, и бубенчики звонко гремели. При этой трескотне дверь храма отверзлась. Индус с погремушками первый прошел в нее, усиленно гремя своими бубенчиками. Один из высших сановников дьявольской ложи Гоббз подошел к Батайлю и просил его войти в храм, поручая себя милости «нашего» бога.

Внутренность этого первого из семи храмов напоминала цирк. Посредине была устроена подковообразная арена, огороженная барьером, как в цирках, а за барьером шли амфитеатром места для публики. На них и расположились присутствовавшие. Батайль же и индус с погремушками были проведены на средину арены. Толстые стены храма заключали в себе ниши, и в них Батайль видел черные фигуры индусов, у которых в руках были какие-то дудки, вделанные в тыквы. Эго, очевидно, были флейты, но не те обычные флейты, какие в Индии употребляются заклинателями змей. Храм был освещен не очень щедро.

Когда публика разместилась по скамьям амфитеатра, на арену привнесли живую змею. Гоббз очень ловко, одним проколом, направленным в голову, мгновенно ее убил. После того он велел Батайлю раздеться совсем, донага; когда Батайль снял одежду, Гоббз подал ему масонский передник, который и составлял весь туалет во время церемонии. Индус с погремушками держался в нескольких шагах от Батайля.

По совершении туалета Гоббз ухватил убитую змею и проволок ее по полу арены вплоть до самого Батайля, как бы оставляя на полу след, ведший прямо к испытуемому. Потом он разрезал змею на куски и ее кровью натер тело Батайля, который все еще не понимал, зачем с ним делают все эти пакости. Остатки змеи сложили в корзину и унесли, а Гоббз отошел и сел на свое место.

Теперь наступило само искушение.

Индус с погремушками вдруг умолк, и в тот же момент индусы-флейтисты в нишах засвистели в свои дудочки. Сначала их музыка была тихая, медленная, но постепенно она крепла и ее темп учащался. Прошло несколько секунд. Публика хранила гробовую тишину, и в храме раздавался только нежный свист флейточек. И вот к этому свисту присоединился какой-то шипящий шорох внизу, у пола. Взглянув на пол, Батайль увидел, что из щелей на полу, близ барьера, начали выгладывать змеиные морды с сверкающими глазами. Одна за другой змеи начали выползать на арену и двигались из стороны в сторону, пока не нападали на след убитой змеи, который, как сказано, тянулся прямо к Батайлю. Попав на этот след, каждая змея сейчас же устремлялась на нашего неустрашимого исследователя чертовщины. Через несколько секунд он с содроганием почуял на своих ногах холодное тело гадив. Они всползли на его ноги, поднимались выше, обвивали все его тело, и, наконец, их страшные пасти, с яркими глазами, появились на уровне его лица; вся эта куча пресмыкающихся яростно шипела. Батайль был буквально весь покрыт змеями. Сильный мускусный запах, который они издавали, ошеломлял его, вызывал тошноту. Ему невозможно было пошевелиться, потому что тогда он был бы неминуемо укушен. В Индии, стране, удрученной ядовитыми змеями, люди знают, что если змея случайно всползла на человека, то единственный шанс спасения для него — это полная неподвижность; тогда змея, так надо полагать, принимает его за неодушевленный предмет и сползет с него, не тронув его своими страшными зубами; движение же ее встревожит, и она укусит. Если Батайль рассказывает сущую правду, истинное происшествие, а не «не любо, не слушай», то положение его в описываемый момент действительно требовало каменного самообладания.

Ему грозила еще и другая опасность, против которой он был уже вполне бессилен; именно, змеи были очарованы привычной им музыкой, писком флейт, на которых играли индусы в нишах. Случись, — пришло ему в голову, — что эта музыка, по мановению хотя бы того же Гоббза (который мог усомниться в Батайле), прекратилась бы хоть на секунду, змеи, освободившись от чар, немедленно вонзили бы в него свои ядовитые зубы. А почем он знал, какого о нем мнения Гоббз, и почему ему было не предположить, что вся эта церемония искуса не придумана чертопоклонниками просто развлечения ради, чтобы полюбоваться, как нечестивый поклонник ненавистного Адонаи протянет ноги, искусанный змеями? Можно себе представить, как себя чувствовал наш герой.

Батайль говорил, что о зрителях его пытки, сидевших в амфитеатре, он в эти минуты забыл и думать. Он думал лишь об индусах-музыкантах, с трепетом воображая себе то, что произойдет, если они вдруг превратят свою музыку.

Прошло несколько мучительных мгновений. Вдруг раздался голос кого-то из высших чинов:

— Брат, передай!

Слова эти относились к индусу с ореховой веткой. Тот сейчас же осторожно, чтобы не заставить Батайля сделать ни малейшего движения, всунул ему в руку свою ветку с погремушками. Тогда тог же командующий голос произнес:

— Брат Батайль, если ваше мужество слабеет, тряхните этой веткой, и змеи вас оставят.

Но это был обидный вызов: «Если мужество слабеет!»... Батайль тотчас решил показать чертопоклонникам, что его мужество далеко еще не исчерпано. Он оставался по-прежнему неподвижен.

Прошло еще две или три минуты.

— Брат Батайль, — снова крикнули ему, — мы видим вашу энергию, убедились в ней. Можете звонить!

Батайль упрямо безмолвствовал. Ему хотелось проявить себя во всем блеске несокрушимой силы воли. Когда кто-то другой еще раз крикнул ему:

— Будет, довольно, брат! Испытание продолжалось слишком достаточное время. Не играйте с опасностью, просим вас! Освободитесь от змей!

Батайль дошел до полного изнеможения, и дольше мужествовать у него не было сил. Он тряхнул волшебным прутом; раздался сильный звон бубенчиков, и змеи сейчас же сползли с него. Но, спустившись на пол, они увидали индуса, раньше державшего ветку орешника, и подползли к нему. И в ту же минуту, очевидно, по знаку кого-либо из начальствующих, музыка мгновенно прекратилась.

Что потом произошло, нетрудно угадать. Змеи немедленно кинулись на беззащитного индуса и начали его кусать. Он взревел, как раненый бык, и повалился на пол.

Человек пять индусов с факелами в руках, державшихся наготове, сейчас же выбежали на арену и огнями факелов распугали змей, которые немедленно скрылись в свои норы.

Между тем, укушенный индус в корчах валялся по полу арены. Его вынесли, чтобы попытаться спасти.

Батайль невольно ощупал себя со всех сторон; не верилось ему, что он остался цел и невредим. Потом он быстро оделся и немедленно был окружен начальством чертовской ложи и гостями. Все наперерыв его поздравляли. Главное, все восхищались тем, что он перетерпел пытку несколько минут после того, как спасительная ореховая палочка с погремушками была ему вручена. Обычно подвергаемые испытанию пользуются ею немедленно.

Тем временем на арену вынесли зажженные факелы и поставили около нор змей, чтобы они не вздумали снова выползти. Начальство вышло в соседнюю комнату осведомиться насчет укушенного индуса. Около него возились туземные врачи, с незапамятных времен ознакомившиеся со змеиным ядом и способами борьбы с его поразительно быстрым действием. Змеи были очковые, а от их удушения человек гибнет не более как в четверть часа. Тело укушенного чем-то натирали и в рот ему что-то вливали. Что именно, Батайль не знал; тут орудовала народная медицина, а не та, научная, которую знал Батайль.

— Он не умрет, если наш бог поможет ему, — сказал один из этих эскулапов.

Все вернулись в храм, и секретарь начал читать какой-то отчет, а в это время сосед Батайля, Гоббз, потихоньку объяснял ему происшествие с индусом. Оказалось, что все это произошло далеко не невзначай, а было заранее так подстроено и рассчитано. Каждый раз при таком испытании проделывается одно и то же. Испытуемому хотят представить очевидные доказательства, что с ним не простую комедию разыгрывают с какими-нибудь ручными, дрессированными или обезвреженными, посредством вырывания ядовитых зубов, змеями, а что змеи эти самые настоящие, гибель от них грозит тоже подлинная. Батайль по этому случаю замечает, что у европейских, например, парижских люциферитов соблюдается подобная же обрядность, т.е. испытание новопосвящаемых змеей; только змея у них — одна декорация, бутафорская принадлежность, игрушка на пружине; да и испытуемому во время этого глупого фокуса завязывают глаза, чтобы он не очень испугался. В Индии же все это совершается с соблюдением полной реальности, начистоту и без всякого обмана По окончании чтения отчета ввезли на особой, изукрашенной вышивками ткани укушенного индуса. Ему было видимо лучше, но он все еще был в ненадежном состоянии. Его положили в восточном углу храма, у алтаря Бафомета.

— Братья, — произнес Великий Мастер ложи, — будем просить нашего всемогущего бога о спасении самоотверженного брата нашего, принесшего себя в жертву, чтобы засвидетельствовать, что наши таинства поистине недоступны для робких душ и сердец.

Тогда по знаку Великого Мастера все присутствовавшие опустились на колени. У ног Бафомета лежала большая книга. Это была одна из индусских вед, так называемая Атхарва-Веда. (Батайль по ошибке называет ее Атхарвана-Веда). Это сборник разных заклинаний, заговоров и т.п. Великий Мастер прочел из нее молитву Браме-Люцифу. (Сожалеем, что не имеем под руками этой книги, но сомневаемся, чтобы в ней была такая молитва, т.е. обращенная именно к Люциферу). Потом Великий Мастер семь раз громко свистнул в серебряный свисток. Дверь храма открылась, и в него вошла молоденькая девадаси. Так называются в Индии девушки, состоящие при храмах, посвященные божеству. Самое слово «девадаси» значит «богу данная». Вошедшая девушка была молода и очень хороша собой. Она была одета во что-то сверкавшее тысячами блесток. Она шла особенным манером, раскачиваясь своими просторными бедрами. На шее у ней в виде украшения висела змея.

Великий Мастер вновь свистнул, и все встали.

— Сестра Саундирун, — заговорил Великий Мастер, — наш бог посылает тебя для исцеления одного из наших братьев, которому угрожает гибель. Ты видишь этого несчастного. (Он указал ей на индуса, укушенного змеями). Делай свое дело, а мы будем делать свое.

Девадаси наклонилась над укушенным, все тело которого было покрыто следами укусов, и к каждому из них она поочередно прикоснулась пальцем. После того она дунула ему в лицо и затем громко вскрикнула:

— Люциф!.. Люциф!.. Люциф!..

Великий Мастер подошел к ней, взял ее за руки, и они поцеловались. После того она сняла со своей шеи висевшую на ней змею и, слегка приподняв ее перед собой обеими руками, протянула ее Великому Мастеру.

Тем временем церемониймейстеры принесли сосуд с водой, деревянный крест и большое серебряное блюдо с плодами. Крест установили на эстраде, и Саундирун повесила на него свою змею. Сосуд с водой был поставлен около Великого Мастера. Девадаси взяла с серебряного блюда один из плодов и откусила от него кусочек, а затем остальные плоды раздала присутствовавшим, которые в свою очередь каждый вкусили от этих плодов. Великий Мастер обмакнул пальцы в воду, обрызгал ею змею, повешенную на кресте, и затем обратился к ней со словами:

— Змея крещается во имя Брамы-Люцифа. Пусть сыны божественного отца отныне поклоняются тебе, вместо того, чтобы быть твоими врагами. Пусть священный дух ниспошлет тебе все дары неба. Да будет так!

И вслед за Великим Мастером эта же кощунственная чепуха была слово в слово повторена всеми высшими чинами ложи. Это был обряд сатанинского крещения. Каждый, произнеся эти слова, становился на колени перед Саундирун, и она каждого целовала в лоб.

После того Саундирун сняла с креста окрещенную змею, очевидно, совершенно ручное животное, и положила ее на укушенного. Змея тихо проползла по его телу и обвилась вокруг его шеи. Тогда Великий Мастер воскликнул:

— Всемогущее божество, ты допустило, чтобы наш друг был поражен насмерть змеями твоего святилища. Благоволи же теперь послать ему спасение через змею, посвященную тебе таинством крещения.

И затем, обращаясь к присутствующим, он пригласил их всех вознести общую молитву. Все опустились на колени и прочитали — туземцы на своем языке, а европейцы на английском — особое воззвание с сатане, текст которого, приведенный Батайлем, мы не станем переводить, не усматривая в нем ничего замечательного. Затем, по свистку Великого Мастера, все поднялись, и тогда Батайль сделался свидетелем очень поразившего его явления. Укушенный индус тихо приподнялся. Он был как в полусне. Он сделал несколько медленных движений и, наконец, встал на ноги. И в тот же момент все змеиные укусы, которыми было покрыто его тело, раскрылись и из них потекли струйки черной крови. Он с благоговением распростерся перед дьявольским алтарем и несколько раз поцеловал пол.

Церемония в этом храме окончилась. Саундирун снова взяла свою змею, надела себе на шею и ушла. Великий Мастер пригласил всех проследовать во второй храм

Все вообще семь храмов отличались разной постройкой и разным внутренним убранством. Так, например, первый храм был очень скудно освещен, второй же, наоборот, блистал ослепительным освещением. Он был освещен свечами, расположенными группами по тридцать три. Вдобавок, стены храма были покрыты роскошной зеркальной мозаикой, которая отражала эти тысячи огней по всем направлениям, так что храм был буквально наводнен светом. Видно было, что на его украшение не пожалели средств, потому что по стенам повсюду сверкали драгоценные каменья: бриллианты, изумруды, рубины, сапфиры, очевидно, громадной цены. Из этих драгоценных каменьев были выведены имена тех трех демонов, которым был посвящен этот храм: духа неба Астарота, духа драгоценных каменьев Нитика и духа сокровищ Тогласа. Обычная статуя Бафомета в этом храме была замещена громадной фигурой Феникса, выходящего из пламени. Батайль заметил также в этом храме изящные статуи разных животных, отлитые из массивного серебра. Звери все были изображены на задних лапах.

Здесь церемония началась с того, что Великому Мастеру преподнесли особые облачения, которые он и возложил на себя. На голову он надел что-то вроде древнеегипетской шапки, как она обычно изображается, например, на сфинксах. Сверх головного убора он надел еще золотую корону, украшенную двумя рогами. Снарядившись так он воззвал к присутствующим:

— Мужественные и славные братья! Сейчас только что мы победили смерть, а теперь приступим к прославлению жизни.

Проговорив это, он взошел на возвышение перед алтарем Феникса, приложился к пентаграмме, положенной перед изваянием, потом повернулся лицом к присутствовавшим и произнес какое-то дикое воззвание, в котором предавал проклятию христианство и возвеличивал Люцифера.

Батайль уверяет, что такое воззвание обычно делается демонопоклонниками перед началом их службы, так называемой черной обедни, черной мессы.

К алтарю подвели двух обезьян, самку и самца, очевидно, давно уже выдрессированных для этой церемонии. Они представляли собой жениха и невесту. Их сочетание браком и должно было представлять собой прославление таинства жизни, которое было возвещено Великим Мастером. Началась служба. Великий Мастер, проделав несколько гримас и жестов, призвал благословение Люцифера на бракосочетающихся. После того к алтарю подошла молодая девушка с серебряным сосудом в руках, содержавшим расплавленный свинец. Затем принесли жаровню с пылающими углями и поставили на нее сосуд со свинцом, чтобы он не остывал. Великий Мастер, произнеся новое воззвание к сатане, спокойно погрузил свои руки в этот свинец, как бы омывая их в нем. Два церемониймейстера, исполнявшие роль певчих или причетников, по временам подавали реплики на его воззвания. Самым патетическим местом этого дьявольского служения был тот, когда Великий Мастер произнес довольно длинный спич, в конце которого громко три раза выкликнул имя Люцифера. Как только раздалось это воззвание, все бесчисленные свечи в храме мгновенно потухли. В то же время сверкнула яркая молния, которая описала в воздухе фигуру пентаграммы, что было очень ясно замечено Батайлем. Он уверяет даже, что фигура не сразу исчезла, а продержалась в воздухе несколько секунд. Она висела вверху, над головами присутствовавших, и ее блеск отражался от зеркальной мозаики стен храма. Как только пентаграмма исчезла, все свечи вдруг загорелись, как по волшебству.

После того Великий Мастер прочитал еще пародию на молитву.

Вся эта церемония закончилась отвратительным и жестоким жертвоприношением. Принесли живого, совершенно белого ягненка, привязанного к деревянной доске. Несчастное животное блеяло. Его возложили на особый алтарь, стоявший в стороне. Великий Мастер после разных кривляний и выкрикиваний зарезал ягненка. Потом он подал золотое кольцо одной из обезьян, и та надела его на палец другой обезьяне. Это была церемония обручения. Потом, взяв в руки кропило, Великий Мастер обмакнул его в кровь зарезанного ягненка и окропил ею сочетанных браком обезьян. Этим закончилась шутовская церемония во втором храме.

Публика вся перешла в третий храм. Этот храм был посвящен матери рода человеческого — Еве. Что именно в нем происходило — это Батайль отказывается описывать за несоключимостью сюжета с общепринятыми понятиями о приличиях. Здесь на сцену явилась та же Саундирун, которая лицедействовала в первом храме. И вот между ней и Великим Мастером была разыграна некая мимическая сцена, которую вся публика имела возможность созерцать. В этом храме, впрочем, все окончилось очень быстро.

Перешли в четвертый храм, носивший название святилища Розы Креста. В этом храме Батайлю привелось видеть великие чудеса. Здесь тоже не было статуи Бафомета, а вместо нее был какой-то ковчег, из которого поднималось синеватое пламя. Позади этого ковчега стоял крест, высотой аршина в четыре, украшенный красной распустившеюся розой, стебель которой шел в ковчег и как бы вырастал из него. Над крестом виднелось громадное солнце с лучами, выделанное, очевидно, из массивного золота, а в центре этого солнца было вставлено серебряное изображение головы юноши с длинными волосами. В самом центре храма стоял круглый стол из розового гранита. Верхняя доска этого стола была аршина на полтора от пола.

Когда все разместились, два церемониймейстера поднесли Великому Мастеру огромную книгу и держали ее перед ним раскрытой. Великий Мастер начал читать, и хотя произносил слова громко и отчетливо, но Батайль ничего не понял; книга была написана на совершенно неведомом ему языке. Но что поразило Батайля, так это удивительное акустическое свойство храма. На голос Великого Мастера отзывались, как эхо, монотонные звуки, шедшие и от гранитного стола, и от стен, так что весь воздух храма как-то странно дрожал и трепетал, отзываясь на голос чтеца. И чем дальше, тем грохот этого эхо становился все громче и громче, и Батайлю, наконец, начало казаться, что содрогается буквально весь храм до самого основания. Каким образом был устроен этот фокус, Батайль не мог понять; хотя, впрочем, а мы с своей стороны не можем понять, что его тут так затрудняло и поражало, потому что мало ли какой причудливый вид может принять эхо.

Дочитав до конца свое заклинание или воззвание, Великий Мастер влил в пламя ковчега дьявольский ладан — раствор асса-фетиды, произнося при этом слова, частью непостижимые, частью совершенно нецензурные. Покончив с этим, он вскричал:

— Люцифер, по обычаю нашей веры, мы сейчас направим к тебе два существа, мужчину и женщину, чтобы они вознесли к твоим божественным стопам ваши мольбы и прошения. Пусть войдут девадаси и исполнят свое дело.

Двери храма открылись, и в него вступили семь молодых девушек, во главе которых шла знакомая нам Саундирун. Они сейчас же взобрались на стол и расположились кругом по краю его, а Саундирун поместилась в середине этого круга.

Тогда Великий Мастер запел какую-то дикую песнь, отбивая такт ногой. Вслед за ним запели многие из присутствующих, а затем пение подхватили все девадаси. Шесть девушек, образовавших круг, медленно ходили по этому кругу, держась за руки, той особенной манерой, которая уже раньше была описана Батайлем, т.е. согнувши пальцы крючком. При каждом круге девадаси все теснее и теснее сближались между собой и вместе с тем приближались к центральной фигуре, т.е. к Саундирун. Движение их делалось все быстрее, так что за ними, наконец, стало трудно следить глазами. Темп пения тоже постепенно учащался, и сами певцы, в особенности Великий Мастер, тоже начали выделывать нечто вроде плясовых движений. Пение сделалось страшно громким и резким; девадаси до такой степени сблизились между собой, что держались уже не за руки, а обхватив одна другую за талии. Голос Саундирун, превратившийся в какой-то жалобный плач, резко выдавался из хора других голосов. И вдруг она испустила крик, словно ей сдавили гордо. Потом она громко застонала, потом вновь испустила пронзительный крик и затем внезапно остановилась. Ее подруги тотчас разорвали свой круг и расступились. Между ними оказалось совершенно пустое пространство, пустая середина стола. Саундирун бесследно исчезла, словно испарилась.

Батайль уверяет, что он все время не спускал глаз со стола и может засвидетельствовать о полной внезапности исчезновения девушки. Если тут было какое-нибудь жонглерство, то, во всяком случае, оно было проделано с неподражаемым искусством. Батайль был так поражен, что даже принялся протирать себе глаза.

Между тем, вслед за исчезновением Саундирун Великий Мастер провозгласил:

— Сестра наша Саундирун удалилась к тому, кому мы поклоняемся. Слава ему!

— Где святой, которого мы ожидаем? — вопросил Великий Мастер.

В тот же момент раздались три громкие удара в двери храма и из-за них послышался голос:

— Я здесь!

Дверь отворилась, и вошел тот, кто возвестил о себе. Это был факир, старик с совершенно лысой головой, чрезвычайно худой, с бородой, спускавшеюся ниже груди. Вступил он в храм особенным церемониальным шагом, подвигался вперед, делая беспрестанные обороты около себя. Так быстро вертясь и сверкая своими мрачными глазами, факир подошел к тому столу, на котором только что совершилось исчезновение Саундирун. Здесь он остановился, и в этот момент все лампы в помещении ярко вспыхнули, словно сразу загорелось все масло, которое было в них налито. Великий Мастер обратился в нему с вопросом:

— Это ты тот святой, которого мы ждем?

— Да, — отвечал факир, — Жизнь, которую я вел, полная лишений, воздержания, поста и молитв, позволяет мне прямо направиться в нашему божеству в его огненное царство. Я готов.

По приглашению Великого Мастера все опустились на колени. Великий Мастер что-то запел. Факир залез на стол, а те девадаси, которые раньше кружились около Саундирун, теперь разместились около стола на коленях, лбами в пол.

Между тем церемониймейстеры затушили все лампы, кроме одной средней, висевшей прямо над столом, так что один стол и был освещен, а все остальное пространство храма тонуло во мраке. Тогда началось второе чудо, виденное Батайлем в этом храме.

В то время как Великий Мастер продолжал петь свои дьявольские псалмы, факир, стоя на столе, все оборачивался вокруг себя. Церемониймейстер подал Великому Мастеру кадило, в которое вместо ладана была всыпана асса-фетида. Мастер обошел весь стол кругом, кадя на него этим смердящим дымом; факир тем временем начал вертеться все быстрее и быстрее и, наконец, его верчение превратилось в какое-то мелькание, при котором было почти невозможно различить его ноги. Стало, наконец, казаться, что он вертится в воздухе, словно и не прикасаясь ногами к столу. Слышен был даже свист воздуха от его безумного движения. Навертевшись вдосталь, факир вдруг остановился и сделался страшно бледен, почти как мертвец. Великий Мастер прервал свое песнопение; настала страшная тишина. В этот момент глаза серебряной головы, помещенной внутри золотого солнца, о которой мы выше упоминали, вдруг превратились в два зеленых изумруда, из которых исходили необычайно яркие лучи зеленого света. Эти лучи ударили прямо в лицо факиру, а потом опустились и вновь поднялись, освещая всю его фигуру. Вслед за тем глаза серебряной головы потухли, но старик-факир остался зеленый, словно пропитанный этим волшебным светом, который прошел по нем. Но этого мало: все тело факира сделалось как бы прозрачным, и сквозь его кожу явственно просвечивали его внутренности. Он низко наклонил голову, будто бы погруженный в глубокое созерцание. Постояв так некоторое время, он поднял голову, и его лицо стало совершенно бесстрастным и спокойным. Его фигура становилась все более и более неподвижной. Он с каждой минутой как будто бы все более и более тощал и вытягивался. Его руки были прижаты к телу, ноги плотно сдвинуты. Он застывал в этой неподвижной позе. Батайлю даже показалось, что его уши прижались к черепу, губы стали тоньше и слиплись, и нос тоже ввалился. Худоба его сделалась почти потрясающей. Это был скелет, плотно обтянутый кожей. Наконец и глаза факира мало-помалу потухли, сделались неподвижными и тусклыми; мигание прекратилось. Факир сделал очень глубокий и продолжительный вздох, и Батайль своим опытным глазом врача-практика ясно видел, что старик перестал дышать. Батайль стоял очень близко к нему. Тишина в храме была мертвая. Но Батайль еще ясно слышал среди этой тишины медленные удары сердца факира. Прошло приблизительно около четверти часа, в течение которого этот человек, перед тем живой и делавший самые усиленные движения, превратился в мумию.

Дата добавления: 2014-11-16