История вопроса. Как мы уже говорили, решающую роль электрической энергии в движении мышц первым обнаружил Луиджи Гальвани

Как мы уже говорили, решающую роль электрической энергии в движении мышц первым обнаружил Луиджи Гальвани. Это именно он случайно заметил, что прохождение

Глава 8

Мышцы

через тело слабого электрического тока вызывает мышечную реакцию. Гальвани продемонстрировал и обратное явление — то, что нормальное сокращение мышцы сопровождается изме­нением электрической активности. После этого прошло почти полвека, прежде чем техника медицинской регистрации усовершенствовалась настолько, чтобы можно было записывать электрические потенциалы, связанные с нормальной работой мышц человека.

Среди исследователей, приспособивших электромиографию (т. е. регистрацию электрических потенциалов, связанных с сокращениями мышц) к нуждам психологов, одно из первых мест занимает Эдмунд Якобсон. Он более известен как создатель метода «прогрессивной релаксации», разработанного им для индукции состояния покоя и до сих пор применяемого в психотерапии. В те времена еще не было транквилизаторов и простое расслабление мышц служило важным лечебным сред­ством. Сам страдавший от бессонницы, Якобсон слишком хоро­шо знал, что отдыхать означает нечто большее, чем просто лежать в постели. И вот он разработал методику прогрессивной релаксации. Основной принцип ее заключается в тренировке расслабления определенных мышечных групп, которое приводит к обострению «мышечного чувства», т. е. способности ощущать состояние своих мышц (теперь этого легко добиваются при помощи обратной связи с использованием ЭМГ; см. гл. 10). Изучая проблему отдыха и релаксации, Якобсон искал объективные показатели напряжения мышц. В его первых работах таким показателем общего расслабления служила величина коленного рефлекса. Позднее он передел к прямой регистрации ЭМГ, и как технический прогресс в этой области, так и успехи в понимании смысла этого сложного показателя связаны с его именем.

Одно из первых наблюдений Якобсона состояло в том, что во время полного расслабления у испытуемого «не было никаких мыслей». Это было исключительно важно для одной из наиболее спорных теорий того времени — «периферической теории мышления». В своей самой крайней форме эта теория определяла понятие «мысль» как «общий термин, охватываю­щий все субвокальное поведение»,— так это популярно разъяснял отец бихевиоризма Джон Уотсон (Watson, 1919). В своих бесконечных попытках сделать скрытые процессы доступными для наблюдения Уотсон хотел доказать, что все психические феномены так или иначе связаны с активностью скелетной мускулатуры: когда, например, человек думает, он просто очень тихо разговаривает сам с собой.

Какой бы наивной ни казалась эта точка зрения, у нее было одно неоспоримое преимущество перед другими теориями

того времени: ее можно было проверить и таким образом до­казать ее правильность или ошибочность. Но, как это часто бы­вает с психологическими теориями, о проверке легче было гово­рить, чем ее провести. При существовавшей тогда технике запи­сывать электрическую активность мышц гортани было исключи­тельно трудно. А когда это все-таки было сделано, оказалось, что практически невозможно избавиться от помех, связанных с рефлекторными глотательными движениями и другими функциями гортани, не относящимися к речи.

В одной из наиболее новаторских работ этого периода Макс (Мах, 1935) исследовал мышцы рук у глухонемых, рассуждая так: если они говорят с помощью рук, то движения мышц, сопровождающие процесс мышления (если прав Уот­сон), можно легко зарегистрировать. И действительно, он обнаружил, что мышечные потенциалы действия в кистях рук у глухонемых во время решения задач регистрировались го­раздо чаще, чем у людей с нормальным слухом. Макс (Мах, 1937) утверждал также, что у видящих сны глухонемых чаще, чем у нормальных лиц, отмечались движения пальцев; однако исследования, проведенные позже с помощью более совершен­ной аппаратуры, указывают на то, что такие движения столь же часты и у нормальных людей (Stoyva, 1965).

Результаты других исследований того периода также го­ворили о существовании какой-то связи между мышечной активностью и мышлением. Если, например, человек представ­ляет себе, что он напрягает правую руку, то в правом бицепсе обнаруживается большее напряжение, чем в левом (Jacobson, 1938). Более того, если человек представляет себе поднятие большой тяжести, то при этом напряжение мышц оказывается большим, чем тогда, когда он представляет себе поднятие более легкого груза (Shaw, 1940),— точно так же, как если бы он поднимал эти грузы в действительности.

Для современного психофизиолога эти результаты ничуть не удивительны. Организм работает как единое целое. Если мозг думает о данном двигательном акте, то следует ожидать, что он будет генерировать подготовительные сокращения мыщц. Ошибочным в упрощенной теории Уотсона было отождествле­ние мысли только с ее периферическими проявлениями. Между тем современная техника регистрации активности ЦНС позво­ляет продемонстрировать зарождение мысли в мозгу.

До усовершенствования методик регистрации ЭМГ было использовано много других показателей «мышечного напряже­ния», начиная с якобсоновских измерений коленного рефлекса и кончая регистрацией мышечных усилий, прилагаемых при выполнении различных заданий (Davis, 1932). Морган (Morgan, 1916), например, измерял в разных условиях силу,

Глава 8

Мышцы

с которой испытуемый бил по клавишам устройства, напоми­нающего пишущую машинку. Здесь надо подчеркнуть, что термин «мышечное напряжение» в психологических исследо­ваниях, особенно в старых работах, часто имел довольно нечеткий смысл. Поэтому при сравнениях разных исследований необходима осторожность. Ясно, что потенциалы, связанные с сокращениями мышц,— более прямой показатель мышечной активности, чем все прежние показатели.

Многие из ранних исследований ЭМГ были основаны на теории активации. Мышечное напряжение принималось за об­щий индикатор степени активности человека во время выполне­ния им умственной или физической работы. С этой точки зрения желательно было найти такую мышцу, которая была бы наилучшим индикатором общего уровня напряжения мышц. Нидевер (Nidever, 1959) и Балшан (Balshan, 1962) считали, что в условиях покоя наиболее ценную информацию дают мышцы конечностей. Однако Нидевер обнаружил, что при выполнении испытуемыми задач, связанных с научением, эта роль переходила к мышцам головы и шеи. Это противо­речит другим данным (Voas, 1952), согласно которым во время умственной работы сильнее всего напряжены руки.

Однако, как подчеркивает Голдстейн (Goldstein, 1972), такие поиски бесцельны. Сама плавность наших движений доказывает, что мышцы тела не остаются в постоянных соотношениях друг с другом. Поэтому нас должна интересо­вать общая картина (паттерн) возбуждения мышц при данной работе. Нам следует ожидать, что наша биологическая гибкость обнаружится в виде различных по характеру картин распре­деления возбуждения в мышцах при разных условиях. Превос­ходным примером плодотворности такого подхода служит ра­бота Шварца и его сотрудников по изучению активности лицевой мускулатуры при эмоциях, о чем речь пойдет позже в этой главе.

В то время как психологи делали упор на активности боль­ших мышечных групп во время сложных форм поведения, работающие в клинике кинезиологи использовали ЭМГ для диагностики нарушений мышечных функций. В этой области одной из самых интересных была работа Басмаджана (Basmajian, 1963) на отдельных двигательных единицах, т. е. на тех анатомо-функциональных кирпичиках, из которых состоят мышцы. Используя миниатюрные электроды, помещае­мые под кожу, Басмаджан разработал методику обратной связи, которая позволяет человеку достигать высокой степени контроля над этими элементами мышц. Такая тренировка отдельных двигательных единиц оказалась особенно важной

для конструирования протезов конечностей. Включение моторов в протезе может управляться разрядом двигательных единиц самого человека.

Дата добавления: 2014-11-16