Язык, общение и культура (Экология и язык)

Язык любого народа — это его истори­ческая память, воплощенная в слове. Ты­сячелетняя духовная культура, жизнь рус­ского народа своеобразно и неповторимо отразились в русском языке, в его устной и письменной формах, в памятниках раз­личных жанров — от древнерусских ле­тописей и былин до произведений совре­менной художественной литературы. И, зна­чит, культура языкам культура слова пред­стает как неразрывная связь многих и многих поколений.

Родной язык — душа нации, первосте­пенный и наиболее очевидный ее признак. В языке и через язык выявляются такие важнейшие особенности и черты, как нацио­нальная психология, характер народа, склад его мышления, самобытная неповторимость художественного творчества, нравственное состояние и духовность.

Подчеркивая одухотворенность русского языка, К. Д. Ушинский писал: “В языке своем народ, в продолжение многих тыся­челетий и в миллионах индивидуумов, сло­жил свои мысли и свои чувства. Природа страны и история народа, отражаясь в ду­ше человека, выражались в слове. Человек исчезал, но слово, им созданное, оставалось бессмертной и неисчерпаемой сокровищ­ницей народного языка... Наследуя слово от предков наших, мы наследуем не только средства передавать наши мысли и чувства, но наследуем самые эти мысли и эти чувства”.

Знать выразительные средства языка, уметь пользоваться его стилевыми и смыс­ловыми богатствами во всем их структур­ном многообразии — к этому должен стре­миться каждый носитель языка.

Защита и охрана природных богатств, здоровье народа осознаются теперь как важное общегосударственное дело. Охраня­ются и восстанавливаются памятники материальной культуры — часть духов­ного исторического наследия. Наш язык нуждается в таком же бережном подходе. Русский литературный язык надо беречь от засорения вульгаризмами и жаргонизма­ми, от стилистического “снижения” и сти­левого “усреднения”, т. е. нивелировки или штампованности. Его надо оберегать от ненужных иноязычных заимствований, от разного рода неточностей и тем более — от ошибок и неправильностей, словом, от всего, что ведет к его оскудению, а следовательно, к обеднению или омертвению мысли.

Именно поэтому культура языка может и должна быть осмыслена в собственно экологическом аспекте — как часть здоро­вой окружающей “речевой среды суще­ствования”, освобожденной от ошибок и не­точностей, нежелательной нивелировки и “дистиллированности”, негативно влияю­щих на жизнь языка, на общую духов­ность и нравственность.

Культура речи в ее традиционном пони­мании — это степень владения литера­турным языком (его нормами, стилистиче­скими, лексическими и грамматико-семантическими ресурсами) в целях наиболее эффективного общения в различных услови­ях коммуникации. Экологический подход к вопросам культуры речи, речевого об­щения предполагает ответственное отно­шение к национальным языковым тради­циям, воспитание действенной любви к род­ному языку, заботу о его прошлом, настоя­щем и будущем. Все это и составляет существо экологического аспекта культуры речи, если понимать его широко и обоб­щенно.

Предметом лингвистической экологии яв­ляется культура мышления и речевого поведения, воспитание лингвистического вку­са, защита и “оздоровление” литератур­ного языка, определение путей и способов его обогащения и совершенствования, эсте­тика речи. Лингвоэкологический подход предполагает бережное отношение к лите­ратурному языку одновременно как к куль­туре и как к орудию культуры. Л. В. Щерба справедливо сравнивал язык, у которого разрушена стилистическая структура, с со­вершенно расстроенным музыкальным ин­струментом, “с той только разницей, что инструмент можно немедленно настроить, а стилистическая структура языка создается веками”. А ведь стоит задуматься и над тем, что всякое потерянное, искаженное или непонятое нами слово — это потерян­ный для нас мир, звено нашей культуры.

К сожалению, мы отучаемся от красоты слова, как отвыкаем от красоты и обустроенности своего дома, от красоты на­певной русской мелодии, традиционного об­ряда... И так ли уж плохо стать на пути этого “отвыкания” сознательным охраните­лем родного языка, его красоты и образ­ности? Конечно же, нет. Мы очень долго разбрасывали родные камни, не заботясь о будущем. Приходит время их собирать. Экология языка и — шире — экология культуры становится одной из актуальнейших задач современности, когда экологизация науки, поведения человека и самого мышления выступают важной приметой времени.

История самого термина (и понятия) эколо­гия восходит к 60-м годам XIX в Как известно, термин экология, или ойкология (от греч. oikos “жилище”, “место обитания” и logos “учение”) предложил в 1866 г известный не­мецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель (1834—1919). Это был один из крупнейших биологов XIX в., реформатор науки, сторонник эволюционного учения Чарлза Дарвина. Им на­писана фундаментальная “Общая морфология организма” и многие другие работы. Одним из первых он предложил “родословное древо” всего животного мира и сформулировал знаменитый биогенетический закон, в соответствии с которым онтогенез (индивидуальное развитие особи) является как бы кратким повторением филоге­неза (важнейших этапов эволюции всей груп­пы, к которой эта особь относится).

В наши дни активно формируется эко­логия культуры или, шире, духовная эколо­гия. Она связана с сохранением (или воз­рождением) накопленных ценностей, а так­же с рациональным регулированием тех­нического прогресса, который не должен отрицательно влиять на человека. “Сохра­нение культурной среды — задача не ме­нее существенная, чем сохранение окру­жающей природы. Если природа необходи­ма человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необхо­дима для его духовной, нравственной жизни, для его “духовной оседлости”, для его привязанности к родным местам, для его нравственной самодисциплины...”.

Весьма образно и точно раскрыл содер­жание понятия “экология культуры” исто­рик-археолог В. Л. Янин. По его словам, если выкорчевать дерево, то на его месте можно вырастить новое; но если мы разру­шаем памятники культуры, стираем с гео­графической карты исторические топоними­ческие названия, то мы уничтожаем ге­нетический код нашей исторической памяти. Такие потери разрывают связь времен и поколений и приводят в конечном счете к падению нравственности. К тому же, если памятники архитектуры можно восста­новить (хотя это будет уже “новодел”, по терминологии реставраторов), то сгорев­шие рукописи и утерянные книги невос­становимы.

Культура языка, речевая культура входит в экологию культуры как важная состав­ляющая часть. В самом деле, ведь если культура — это совокупность достижений общества в области науки, просвещения, искусства и т. д., то закрепляются эти достижения, как правило (хотя и не исключительно), в языке и в слове. Связь общей культуры с такой формой языка, как его литературно обработанная, закреп­ленная в письменности и в устных образцах “культурная” разновидность (лите­ратурный язык),— совершенно несомненна. Возникший на определенном историческом этапе и в известных культурно-истори­ческих условиях, литературный язык сам по себе служит свидетельством и пока­зателем уровня духовного развития наро­да в тот или иной отрезок времени.

Надо сказать, что современная эпоха вносит немало нового в русский литера­турный язык наших дней, особенно в такие его области, как лексика и фразеология, сочетаемость слов, их стилистическая окрашенность и т. п.

Среди факторов и условий развития современного русского языка (внутренних и внешних) можно, на наш взгляд, особо выделить три. Воздействия на повседневную “речевую среду” каждого из них и не­равнозначны, и неоднозначны одновре­менно.

Во-первых, это общенародность литера­турного языка, которая приводила и приво­дит к постоянному обновлению литературных норм, к их освобождению от уста­релых элементов и черт, противоречащих духу народной речи, тенденциям общеязыкового развития,— в сторону демократи­зации.

Во-вторых, это широкое и активное приобщение современного образованного читателя к творчеству таких писателей, как В. Набоков, Б. Зайцев, И. Шмелев, М. Алданов, знакомство с трудами Н. Бер­дяева, С. Булгакова, П. Струве, П. Соро­кина, В. Розанова, Г. Федотова, Е. Трубецкого, П. Флоренского, Д. Андреева и мн. др. Все это, безусловно, влияет на современный литературный язык, поднимая его авторитет, воспитывая языковой вкус говорящих и пишущих.

Наконец, это расцвет всех жанров совре­менной публицистики, развитие средств массовой информации, непосредственно отражающих дыхание времени, активные процессы, происходящие и в обществе, и в языке. Здесь же надо сказать и о раз­витии различных видов и жанров устной общественной речи, ищущих себе опору в традициях национального русского красно­речия, в образцах ораторского мастерства прошлого и настоящего.

В современном литературном языке про­исходит интенсивное сближение традици­онных книжно-письменных и устных средств с обиходно-разговорной стихией, городским просторечием, социальными и профессио­нальными диалектами. Однако известное раскрепощение литературных норм не должно приводить к их расшатыванию или стилистическому снижению. В качестве нормального и неизбежного процесса такое раскрепощение создает условия для богатства и разнообразия всех выразительных средств и, следовательно, для совершенствования речевой культуры. Вместе с тем, нам хорошо известно, что современная устная и письменная речь стилистически снижается и огрубляется Язык художе­ственной литературы испытывает тенденции к безликости и стандартности (включая стандарты новейшего модернизма и андеграунда) Язык науки страдает от ненужной усложненности, обилия не всегда оправдан­ных иноязычных заимствований в области терминологии Публицистика подчас грешит многословием, невнятностью и невырази­тельностью Законную тревогу общественности вызывают хлынувшие в нашу печать арготические элементы, однообразно упот­ребляемые для “оживления” текстов. На­пример: качать права, в законе (часто в заголовках статей), вешать лапшу на уши, пудрить мозги, на халяву, тусоваться и мн. др. Такое нарочитое огрубление речи, конечно, не имеет прямого отношения к нормальным процессам демократизации литературного языка и является, скорее, отражением и показателем недостаточно высокого уровня речевой и общей культу­ры говорящих и пишущих, отсутствия языкового вкуса.

Состояние современного литературного языка волнует писателей, журналистов, ученых, широкие круги образованных лю­дей, всех, кому небезразличны судьбы русской речи, кто всерьез озабочен состоя­нием ее культуры.

Наполовину в шутку, наполовину всерьез звучат призывы к созданию своеобразного “Бестолкового словаря” (антоним к “Толко­вому словарю”), чтобы с его помощью учить школьников по принципу “от против­ного” — как не надо говорить и писать “А если включить в него то, что слышишь на работе, на улице, находишь в газетах, получится настоящий “Большой бестолко­вый словарь”,— замечают не без иронии журналисты “Недели”.

Большой раздел “словаря” предлагается назвать “Ума палата” (или, следуя логике “Бестолкового словаря”,— “Ума лопата”) В него могут войти такие обороты и кон­струкции, как более моложе, другая альтер­натива, приехал с Италии, сувениры на память и т. д. Многие выражения, “предназначенные” для включения в “Бестолко­вый словарь”, можно объединить условным заголовком “Красиво выступаем!” В этом разделе вполне уместной будет фраза из телевизионного выступления архитектора. Объект находится в руинированном состоя­нии (друзьям-то он, наверное, говорит: От здания остались одни развалины). Или фраза журналиста-международника: Приостановить прекращение наступатель­ных операций. Или фраза спортивного жур­налиста: Мысленно они уже думали о по­вторном поединке. В этом “словаре” найдет соответствующее место и газетная реклама. А что говорить о многих рекламных тек­стах, которые ежедневно обрушиваются на нас с экранов телевизоров? Одним словом, материалов для “Бестолкового словаря” будет предостаточно.

Заметим, что культура языка, как и лю­бая культура, предполагает ее постоянное освоение и “возделывание”, обработку и охрану. И тут, очевидно, уместно сказать, что целью лингвистической экологии явля­ется и сам литературный язык, и человек, пользующийся им Цель эта состоит в забо­те о воспитании мыслящего и действующею человека-творца, для которого традиционные литературные нормы — одновременно и нравственное требование, и основа для творческого выражения нового содержания, новых мыслей и идей, выдвигаемых потреб­ностями духовной жизни общества. И здесь очень важна роль мастеров слова, роль ху­дожественной литературы в лучших ее об­разцах. У Николая Заболоцкого есть пре­красное “филологическое” стихотворение “Читая стихи” (1948 г), которое закан­чивается так:

Тот, кто жизнью живет настоящей,

Кто к поэзии с детства привык,

Вечно верует в животворящий,

Полный разума русский язык.

В этих замечательных строках — гимн мудрости русского слова, разумной одухотворенности художественной, поэтической речи.

В сегодняшнюю переходную (и в извест­ной мере переломную) эпоху мы часто спорим и дискутируем, беседуем и рассуж­даем. И как необходимо и важно для нас точное и мудрое слово писателя и пуб­лициста!

По верному замечанию Андрея Платонова, “слово есть двигатель мысли”, лишь оно одно “обращает текущее чувство в мысль”. Что касается самого Платонова, стилистического и духовного богатства его прозы, то художественный мир этого прекрасного писателя нам еще предстоит открывать и осваивать по-настоящему. “Трудность” языка А. Платонова, на ко­торую сетуют подчас читатели,— во многом мнимая, надуманная. Ведь это обычная сложность освоения нового и необычного культурного пласта (когда он и тяжелый, и богатый). Но уж на то оно и богат­ство, и сокровище, что не дается без труда и усилий. Надо только очень хорошо потру­диться, проявить необходимую охоту и же­лание (может быть, и настойчивость), и тогда платоновская художественная Все­ленная откроется каждому во всем своем великолепии и неисчерпаемой глубине.

В романе “Котлован” партийный функ­ционер Софронов дает словам “для проч­ности” два смысла — основной и запас­ной, “как всякому материалу”. А вот образец прямой речи этого типичного для тех лет персонажа, замороченного штампа­ми “научно-революционных” формулировок:

Вопрос встал принципиально и надо его класть обратно по всей теории чувств и массо­вого психоза.

У А. Платонова сама природа и пред­метный мир человека предстают одушев­ленно и социально переосмысленно — в ду­хе того времени, когда царит кругом “вечно строящийся и недостроенный мир”:

Грустные избы неподвижно стояли под здеш­ним старинным солнцем, как бедное стадо овец (“Ювенильное море”); Ночь ушла, как блестящая кавалерия, на землю вступили пехота трудного походного дня (“Чевенгур”); Глубокая революционная ночь лежала над обреченным лесом (там же).

Провидческие романы и повести А. Пла­тонова — художественное воплощение на­родных дум и народного русского языка во всем его мудром косноязычии.

“Единственная истинная честь” для вся­кого большого художника заключается в том, считал А. Платонов, “чтобы заве­щанное им слово не убывало, не утрачи­валось в своей глубине и ценности, а воз­растало, умноженное на понимание мил­лионов читателей”. Только тогда слово истинного мастера обогатит моральный и практический жизненный опыт людей. “Ве­ликий художник,— писал А. Платонов,— требует, чтобы его завоевывали или, по крайней мере, осваивали”.

Но разве не такого же “завоевания” и постоянного освоения требует и сам наш русский язык — во всем наличии его сти­листического и смыслового богатства? Тог­да-то и слово “не убудет”, а язык наш и в повседневном общении станет воз­рождать, обогащать и поддерживать нрав­ственный опыт людей. Ведь пока жив язык, жива и нация, на нем говорящая. “Язык — народ, в нашем языке это синонимы,— замечал Ф. М. Достоевский, и какая в этом богатая глубокая мысль!” (Ф. М. До­стоевский. Дневник писателя, 1876 г.).

В русском литературном языке сконцент­рирована наша национальная культура. И пока мы хорошо говорим и пишем по-рус­ски, нам не грозит никакая денациона­лизация — при всех экономических и поли­тических переменах или даже катаклизмах.

Когда же мы, наконец, перестанем бла­годушно (или взволнованно, что, в сущ­ности, не меняет дела) рассуждать о строи­тельстве нового гражданского общества и начнем на деле, практически возводить основы правового и цивилизованного го­сударства?! Целью такого государства и такого общества является благоденствие каждого человека, подлинно свободное развитие личности. И в этом важном деле надо начинать с себя, без оглядки на неблагоприятные внешние условия и обстоя­тельства, а то и вопреки им. Ибо, как сказал Ф. М. Достоевский, “человек изме­нится не от внешних причин, а не иначе как от перемены нравственной” (Ф. М. До­стоевский. Записная книжка на 1863— 1864 годы).

На что же теперь наша надежда? Ко­нечно, на мудрость народа, на художе­ственную литературу, на великое русское искусство, на науку и философию. И, ко­нечно же, на великий русский язык (как и всегда “во дни сомнений”). На возрож­дение нравственного, любовно-бережного и даже, может быть, трепетного отноше­ния к языку и к Слову. Это требование лингвистической экологии указывает пря­мой путь к сохранению и приумножению народности в каждом из нас и в обществе в целом.

Духовное возрождение начинается с роста национального самосознания (разумеется, не в ущерб другим нациям и в содру­жестве с ними). А основой национального самосознания был и остается родной язык, который, по словам Ф. И. Буслаева, “есть неистощимая сокровищница всего духовно­го бытия человечества”.

Лингвоэкологическое “культивирование” родного языка как языка нации помогает духовному возрождению народа. Оно слу­жит базой для укрепления экономической, хозяйственной, политической, государствен­ной и других сторон общественной жизни.

Оно ведет к общему обустройству, к са­моуважению нации, к стабильному и гар­моничному общественному развитию и, в ко­нечном счете, к экономическому и культур­ному процветанию народа и страны.

Причина многих экономических и поли­тических трудностей, с которыми столкну­лась наша страна в последние годы, со­стоит в заметном падении нравственного уровня общества. Мы утратили многие по­нятия о добре и милосердии, о терпи­мости к чужому мнению. Как никогда преж­де общество наше нуждается в духовном возрождении, моральном развитии, в ут­верждении высокой нравственности. Это должно проявляться во всем, в том числе и в языке, в манере нашего повседнев­ного общения и поведения, в понимании задач постоянного культурного совершен­ствования каждого из нас. Ведь и сам наш современный идеал связан, в конечном счете, с созданием общества социальной справед­ливости. Мы все больше начинаем укреп­ляться в мысли о том, что ориентиры совре­менного цивилизованного общества направ­лены не столько на формы собствен­ности или на структуры управления, сколь­ко на самого человека, на всесторонний расцвет каждой личности.

Из всего сказанного понятно, что раз­работка теоретических проблем и опреде­ление практических направлений лингвисти­ческой экологии входят в круг актуаль­ных задач современной русистики, обра­зования и просвещения.

Дата добавления: 2014-11-16