Аффекты и ранний субъективный опыт

Отто Кернберг

Какие у нас есть доказательства, что проявление аф­фектов у младенца сопровождается субъективным переживани­ем боли или удовольствия? В самой постановке этого вопроса отрицается идея ранней субъективности, раннего интрапсихи-ческого опыта до начала развития речи и ранней активации ин-трапсихических мотивационных систем. Исследования состоя­ний напряжения у младенцев, которые возникают после предъяв­ления активирующих аффекты стимулов (такие, как, например, исследование частоты пульса), показывают, что напряжение из­меняется — либо повышается, либо снижается в соответствии с когнитивными характеристиками стимулов. Другими словами, мы начинаем находить доказательства повышения или понижения интрапсихического напряжения до того, как станут заметны аф­фективные паттерны экспрессии и разрядки (Sroufe, 1979; Sroufe

et al., 1974).

Существует также доказательство того, что диэнцефальные центры, являющиеся медиаторами переживания отталкивающе­го или притягивающего характера восприятий, уже полностью созрели к моменту рождения, что подтверждает наше предполо­жение ранней способности младенца к переживанию удоволь­ствия и боли. В дополнение к этому у младенца существует уди­вительно ранняя способность к когнитивной дифференцировке, которая предполагает наличие потенциала и для дифференциа­ции аффектов. Было бы обоснованным предположить, что трех­месячный младенец способен переживать эмоции так же, как он способен к поведению, показывающему удовольствие, ярость или разочарование (Izard, 1978),— это та идея, которую долго раз­вивали Плучик и Келлерман (Plutchik and Kellerman, 1983).

Недавние результаты наблюдений за взаимодействием мла­денцев с матерями (Stern, 1977, 1985) указывают на то, что в течение первых недель жизни происходит активация способно­сти к различению особенностей, присущих матери, говорящая, что младенец изначально подготовлен к образованию особых схем самого себя и других людей. Когнитивный потенциал мла­денцев, другими словами, гораздо сложнее, чем это традицион­но предполагалось, и то же самое справедливо и для их аффек­тивного поведения.

¹ Кернберг О. Агрессия при расстройствах личности. М., 1998, стр. 26—34.

Аффективное поведение с самого рождения оказывает силь­ное воздействие на отношения младенца с матерью (Izard, 1978; Izard and Buechler, 1979). Главная биологическая функция врож­денных аффективных паттернов младенца — наряду с их пове­денческими, коммуникативными и психофизиологическими про­явлениями — состоит в том, чтобы сигнализировать окружению (лицу, выполняющему материнские функции) о его потребнос­тях и инициировать, таким образом, коммуникацию между мла­денцем и матерью, которая отмечает начало интрапсихической жизни (Emde et al., 1978). Недавние исследования удивляют нас описанием высокого уровня дифференциации, очень рано появ­ляющейся в общении младенца и матери (Hoffman, 1978). Ней-ропсихологическая теория предполагает, что аффективная па­мять хранится в лимбической коре; эксперименты по прямой стимуляции мозга показывают, что возможна реактивация не только когнитивных аспектов прошлого опыта, но и его аффек­тивных аспектов, в частности субъективной аффективной окраски этого опыта (Arnold, 1970). Я уже высказывал предположение, что аффекты, действующие как наиболее ранние мотивацион-ные системы, тесно связаны с фиксацией памяти об интерна-лизованном мире объектных отношений (Kernberg, 1976).

Поскольку современная нейропсихологическая теория аф­фектов предполагает, что их субъективные качества — в своей основе сводимые к удовольствию и боли — являются главной характеристикой, интегрирующей их психофизиологические, по­веденческие и коммуникативные аспекты, и поскольку уже с пер­вых недель жизни мы можем наблюдать эти высокодифферен-цированные поведенческие, коммуникативные и психофизиоло­гические аспекты аффектов, то вполне обоснованно было бы сделать заключение, что и способность к переживанию удоволь­ствия и боли также существует у ребенка с самого начала жиз­ни. Если мы примем за данное, что аффективные, а также пер­цептивные и моторные схемы действуют с самого рождения, то субъективные переживания удовольствия и боли (субъектив­ность), как мы можем предположить, образуют первую фазу раз­вития сознания и, таким образом, становятся первой фазой в развитии Я.

Утверждения Пиаже, что «не существует аффективных со­стояний, не включающих в себя когнитивных элементов, так же как и не существует поведения, которое было бы полностью когнитивным», и что «аффективность играет роль источника энергии, от которого зависит функционирование, но не зависят структуры интеллекта» (Piaget, 1954), возможно, отражают

общепринятые представления о принципах психологического функционирования. Ранее я уже высказал предположение, что аффективная субъективность, первоначальное переживание Я, позволяет интегрировать — в форме аффективной памяти — пер­цептивный, поведенческий и межличностный опыт, так же как и сами аффективные схемы, особенно если ребенок находится в очень приятном или неприятном аффективном состоянии (пи­ковом аффективном состоянии), максимально повышающем его готовность и внимание.

Было бы также обоснованным предположить, что подобная сборка структур памяти во время пиковых аффективных состо­яний может послужить стимулом ранней символической деятель* ности, при котором один из элементов такого пикового аффек­тивного сочетания становится знаком всего этого сочетания. За­жигаемый в комнате свет, например, является знаком появления кормящей матери даже до того, как ребенок начнет восприни­мать ее саму. Можно спорить по поводу того, когда простые ассоциации и условные рефлексы превращаются в символичес­кое мышление — в том смысле, что один из элементов будет вы­ступать знаком для всего сочетания возникающего опыта вне жесткой связи с условной ассоциацией,— но в любом случае обо­снованно предположить, что наиболее ранняя символическая функция, активная репрезентация всей последовательности од­ним из ее элементов, стоящим вне жесткой ассоциативной цепи, возникает именно в таких условиях.

Пиковые аффективные состояния будут тогда создавать ус­ловия, при которых чисто аффективная субъективность транс­формируется в психическую деятельность, обладающую симво­лическими функциями, которая в клинической ситуации пред­стает перед нами в виде аффективно заряженных структур памяти о приятных отношениях младенца и матери, в которых Я- и объект-репрезентации (несмотря на наличие высокодиф-ференцированных врожденных когнитивных схем) еще не яв­ляются дифференцированными. Аффективные структуры памя­ти, возникающие из неприятных или болезненных пиковых аф­фективных состояний, в которых Я- и объект-репрезентации также не являются дифференцированными, строятся самостоя­тельно, отдельно от приятных.

Структуры памяти, возникающие во время пиковых аффек­тивных состояний, сильно отличаются от тех, которые возника­ют в состоянии покоя или при аффективных состояниях низко­го напряжения. Когда младенец пребывает в состоянии покоя, возникающие структуры памяти имеют в основном когнитивную,

дифференцирующую природу и вносят непосредственный вклад в развитие Эго. Таким образом, обычное научение происходит в ситуациях, когда внимание сфокусировано на текущей ситуа­ции и задачах при небольшом искажении со стороны аффек­тивного побуждения и при отсутствии вмешательства со сторо­ны защитных механизмов. Эти структуры памяти выступают, как мы могли бы сказать, в роли ранних предвестников более специ­ализированных и адаптивных функций Эго-структур раннего со­знания, отвечающих за «первичную автономию», постепенно интегрирующихся в аффективные структуры памяти и вносящих вклад в более поздние стадии интеграции сознания в целом.

В отличие от них, пиковые аффективные состояния способ­ствуют интернализации примитивных объектных отношений, организующихся по осям притягательных, абсолютно «хороших» и отталкивающих, абсолютно «плохих» объектов. Переживание себя и объектов в ситуации экстремальной активации аффектов приобретает ту интенсивность, которая облегчает закладывание аффективно заряженных структур памяти. Эти аффективные структуры памяти, состоящие из Я- и объект-репрезентаций в контексте специфического пикового аффективного переживания, представляют собой наиболее ранние интрапсихические структу­ры, относящиеся к симбиотической стадии развития (Mahler and Furer, 1988). Они знаменуют собой начало интернализованных (внутренних) объектных отношений и организации либидиналь-ного и агрессивного влечений.

Таким образом, я предполагаю, что первая фаза развития сознания характеризуется пиковыми аффективными состояния­ми и началом символизации. Эта ранняя фаза имеет существен­ные для ее характеристики черты субъективности и не может рассматриваться как эквивалент стадии, на которой проявляют­ся ранние способности к перекрестной дифференцировке моде­лей, которая, как подразумевается, соответствует врожденным способностям, оптимально наблюдаемым в экспериментальных условиях слабого или модулированного аффекта. Субъективность подразумевает переживание, а переживание, естественно, яв­ляется максимальным в условиях пикового аффекта. Субъектив­ность также подразумевает мышление и поэтому требует как Минимум способности манипулировать символами. Я предпола­гаю, что этот минимум подразумевает прорыв жесткой цепи ус­ловных ассоциаций.

Возможно, особенно важным здесь является постепенное Развитие двух параллельных рядов абсолютно хороших и абсо­лютно плохих фантазийных характеристик этого символического

1Я7

мира: удовольствия, связанного с присутствием «хорошей» кор­мящей матери, находящегося в полной противоположности к боли, связанной с «плохой» матерью, в ситуации, когда ребенка фрустрируют, расстраивают или злят. Аналогичным образом пре­образование болезненного опыта в символический образ недиф­ференцированного «плохого Я — плохой матери» с очевиднос­тью содержит в себе элемент фантазии, выходящей за рамки реалистического характера «хороших» Я- и объект-репрезента­ций. Исходный материал фантазий, становящихся затем вытес­ненным бессознательным, может отражать преобладание агрес­сивных образов и аффектов.

Субъективные переживания при пиковых аффективных со­стояниях могут инициировать построение внутреннего мира, ко­торый постепенно разделится на глубинный слой фантастичес­ких образов, связанных с интернализованными объектными отношениями, которые приобретаются в периоды пиковых состо­яний, и на более поверхностный слой, пропитывающий более когнитивно реалистические восприятия внешней реальности, воз­никающие в обычных состояниях слабого аффекта, когда мла­денец внимательно исследует окружающий мир. Со временем образование символов и аффективная организация реальности станут характерны и для этого поверхностного слоя восприя­тия, преобразуя врожденную организацию восприятия в инфор­мацию, которой можно манипулировать с помощью символов: таким образом, «сознательное мышление», источник вторичных процессов мышления, возникает на поверхности глубинного слоя. Динамическое бессознательное первоначально образуется из неприемлемых для человека состояний самосознания, которые включаются в него под влиянием агрессивно заряженных отно­шений с репрезентациями объектов, обычно воспринимаемых через призму примитивных защитных операций, в частности проективной идентификации. Ранние пиковые аффективные со­стояния, вызванные фрустрацией, активизируют примитивные фантазии о фрустрирующих объектах, представленных сенсор­но-перцептивными переживаниями, которые также могут сим­волизировать собой попытку удалить такие непереносимые объек­ты и яростные желания их разрушить наряду с преобразовани­ем переживания фрустрации в фантазии о том, что на младенца нападают и ему угрожают. Вытеснение пиковых аффективных переживаний, имеющих приятный характер — в особенности состояний сексуального возбуждения, связанных с неприем­лемыми фантазиями, включающими родительские объекты,— идет вслед за более ранними агрессивными желаниями и фантазиями

динамического бессознательного. Бессознательные защиты, свя­занные с примитивными фантазиями, и последующие защиты, которые становятся вторичным подкреплением для вытеснения, приводят со временем к инкапсуляции наиболее глубокого, бес­сознательного уровня агрессивно и либидинально заряженных объектных отношений — Ид.

Поскольку наиболее ранние приятные пиковые аффектив­ные переживания недифференцированных Я- и объект-репре­зентаций в условиях абсолютно хороших объектных отношений могут рассматриваться в качестве ядра переживания самого себя, то осознание сефя и других оказывается тесно связанным с той областью переживания себя, которая впоследствии стано­вится частью функций и структуры Эго. Хотя аффективно мо­дулированные переживания могут ускорить разграничение об­ластей дифференциации Я и объектов уже в самом раннем воз­расте, ядро слитного или недифференцированного примитивного опыта уходит своими корнями в ранние Эго и Ид.

Пиковые аффективные переживания порождают, таким обра­зом, ядерную структуру интерсубьективности, как при наибо­лее ранней идентификации с объектом любви («интроективной идентификации»), так и при наиболее ранней идентификации с объектом ненависти на «периферии» переживания себя («про­ективной идентификации»), которая позже подвергается диссо­циации, проецируется более эффективно и в конце концов вытесняется.

По этой причине интерсубъективность независимо от того, включается ли она в переживание себя или отвергается посред­ством проективных механизмов, является неотъемлемой частью развития нормальной идентичности. Психоаналитик с помощью «конкордантной идентификации», т. е. эмпатии с центральным субъективным переживанием пациента, и «комплементарной идентификации», т. е. эмпатии с тем, что пациент не может в себе выносить и активирует посредством проективной иденти­фикации, узнает о мире интернализованных объектных отноше­ний пациента, составляющих часть идентичности его Эго.

Субъективное переживание себя вместе с его частными аспектами — самосознанием и саморефлексией, ощущением структурного единства и непрерывности во времени, чувством ответственности за свои действия — представляет собой нечто большее, чем субъективную фантазию. Оно образует интрапси-хическую структуру: динамически обусловленную, внутренне со­гласованную, стабильную схему организации психических пе­реживаний и контроля за поведением. Оно является началом для

проявления различных психических функций, реализует себя в этих функциях и выступает в роли той части Эго, которая по­степенно приобретает в Эго руководящие функции. Оно пред­ставляет собой интрапсихическую структуру высшего порядка, природа которой подтверждается в поведении, выражается в формировании характера и в человеческой глубине и мораль­ной определенности в отношениях с другими людьми.

Защиты выталкивают динамическое бессознательное глубже и глубже — в глубины психического аппарата, кульминацией это­го процесса является установление барьеров вытеснения, кото­рые одновременно выражают взаимное отталкивание и внутрен­нюю консолидацию Ид и Эго. Динамическое бессознательное невротического пациента и нормального человека — это конеч­ный продукт долгого процесса эволюции психической деятель­ности, внутри которого качества, присущие сознанию и дина­мическому бессознательному, переплетены гораздо теснее, чем это можно было бы предположить на основе наблюдения. Но прорыв динамического бессознательного в сознание не являет­ся отличительной особенностью пациентов с тяжелой патологи­ей характера или психозом. Межличностное поведение в малых неструктурированных группах или, даже в большей степени, в больших неструктурированных группах, которые временно уст­раняют или размывают обычные социальные ролевые функции, может приводить к активации, иногда в пугающем обличье, при­митивного содержания, вытесненного в форме фантазий, и по­ведения, разделяемых всей группой. Это приводит нас к вопро­су о конечной природе мотивационных сил динамического бес­сознательного и к психоаналитической теории влечений.

Дата добавления: 2014-11-16