Истоки политической психологии в России

В России в истории науки также были определен­ные политико-психологические традиции, хотя не слишком сильные и многочисленные. Случилось так, что круг подобных проблем, в силу особенностей на­ционального менталитета и, соответственно, особен­ностей национальной науки, не относился к сфере последней. Вообще, гуманитарная наука как таковая отсутствовала в России практически до XX века (если, конечно, вообще можно считать гуманитарной наукой то, что появилось и развивалось в рамках ортодок­сального марксизма-ленинизма). В подобных случаях принципиально важные для общества функции ос­мысления гуманитарных проблем принимает на себя художественная литература. Действительно, если внимательно посмотреть, то мы обнаружим огромное коли­чество политико-психологических проблем у Л.Н. Тол­стого, Ф.М. Достоевского, даже у А.С. Пушкина в его «Борисе Годунове» или «Капитанской дочке». Разуме­ется, это представляет собой совершенно отдельный пласт проблем, заслуживающий совершенно особого внимания и тщательного рассмотрения. Пока же мы можем лишь бегло обратить внимание на то, что поли­тико-психологические проблемы активнейшим образом развивались, начиная от А.С. Пушкина, в русской ли­тературе — причем не только в прозе, а даже в русской поэзии. Причем не только в тенденциозных поэмах В.В. Маяковского типа «Владимир Ильич Ленин», но и, скажем, в совершенно иной по складу поэме С.И. Есе­нина «Пугачев».

На фоне такого мощного интеллектуального слоя значительно менее убедительно выглядели попытки рассмотрения политико-психологических проблем в собственно научных рамках. Внимательнейший анализ позволяет назвать всего лишь несколько достойных имен. Так, Н.К. Михайловский в своей теории «героя» и «толпы» объяснял взаимоотношения лидера и масс своеобразными «рефлексами подражания» — в целом, следуя в данном вопросе за Г. Тардом, Ш. Сигеле и Г. Лебоном. Здесь Н.К. Михайловский был мало ори­гинален. Вождь-гипнотизер, согласно Н.К. Михайлов­скому, как бы превращает толпу в «человеческие ав­томаты», готовые следовать за ним, куда бы то ни было[64].

В противоположность этим взглядам, жестко спо­ря с ними, известный русский врач-физиолог, иссле­дователь мозговых процессов В.М. Бехтерев отмечал, что во времена смут и потрясений совсем не «герой» определяет политическое поведение масс. В такие пе­риоды ими движут особые «коллективные рефлек­сы». Именно в толпе, считал Бехтерев, люди уподоб­ляются животным и действуют рефлекторно[65]. Так или иначе, но рефлексологическая политическая пси­хология представляла собой нечто по крайней мере новое даже на фоне значительно более развитой за­падной науки.

Подчеркнем значительный вклад российских ме­диков и физиологов в изучение психологических про­блем политики. Они внесли и свой вклад в развитие жанра политического портрета. Так, в России начала XX века широкой популярностью пользовалась книга психиатра П.И. Ковалевского «Психиатрические этю­ды из истории». В ней была представлена целая серия портретов политических деятелей от царя Давида до Петра I, от А.В. Суворова до пророка Мохаммеда, от Жанны д'Арк до Наполеона[66], Учитывая сильный пси­хиатрический уклон в анализе автора, мы не будем подробно анализировать здесь эту книгу, хотя и от метим ее определенный интерес. Как и интерес кни­ги автора того же времени Г.И. Чулкова о русских им­ператорах, где приведена целая серия талантливых уже сугубо психологических портретов ряда россий­ских правителей[67].

Некоторые достижения можно отметить и в рос­сийской исторической науке. Так, в частности, В.0. Ключевский первым дал сравнительно развернутый анализ влияния массовой психологии — в частности, феномена массовых настроений, на раз­витие динамичных политических процессов и кри­зисных ситуаций. Тем самым, он заложил основы политико-психологического понимания российской истории. Психологические факторы и их роль были особенно очевидны В.О. Ключевскому в ходе серьез­ных политических сдвигов и потрясений. Например, по В.О. Ключевскому, знаменитая «смута» начала XVII века создала особые предпосылки для жизни об­щества. «Во-первых, прервалось политическое преда­ние, старый обычай, на котором держался порядок в Московском государстве». Во-вторых, «Смута поста­вила государство в такие отношения к соседям, кото­рые требовали еще большего напряжения народных сил для внешней борьбы», чем раньше. «Отсюда, из этих двух перемен, вышел ряд новых политических понятий, утвердившихся в московских умах, и ряд новых политических фактов...». Говоря современным языком, произошел серьезный сдвиг в политической культуре тогдашнего российского общества. «Преж­де всего, из потрясения, пережитого в Смутное вре­мя, люди Московского государства вынесли обиль­ный запас новых политических понятий, с которыми не были знакомы их отцы... Это и есть начало поли­тического размышления». Одним из таких вновь появившихся понятий, например, было «настроение общества»: «...внутренние затруднения правительст­ва усиливались еще глубокой переменой в настрое­нии народа. Новой династии приходилось иметь дело с иным обществом»[68]. Это общество, по убеждению В.О. Ключевского, за четырнадцать лет Смуты осоз­нало главное: «Государство может быть и без госу­даря».

На рубеже XIX—XX веков отдельные политико-пси­хологические проблемы рассматривал в своих трудах Г.В. Плеханов. Затем наступило время участников фев­ральской революции 1917 г. Развитие российской поли­тической культуры и, в частности, особенности русского политического сознания пытался проследить в своих ра­ботах П.И. Милюков[69]. Примерно тот же исторический опыт анализировал с психологической точки зрения из­вестный больше как социолог П.А. Сорокин.

В дальнейшем, значительный набор политико-пси­хологических идей был не только высказан, но и реали­зован на практике В.И. Лениным и его соратниками в ходе революции 1917 г., а также предшествовавшего ей и, главное, последовавшего после нее периода. Можно по разному относиться к идеологическим взглядам В.И. Ленина (в частности, выше мы уже приводили при­мер достаточно убедительной критики социализма и его «апостолов» Г. Лебоном), однако нельзя закрывать гла­за на главное. В.И. Ленин и элита большевистской партии сумели в сложнейших условиях показать себя исключительными политологами-практиками. В частно­сти, сам В.И. Ленин, будучи политиком значительной силы, успевал еще и своевременно рефлексировать свои политические действия. В этом, аналитическом плане, серьезное изучение практического политико-психоло­гического наследия В.И. Ленина еще впереди — после того, как спадет идеологический ажиотаж вокруг его имени.

Однако уже к концу 20-х гг. прошлого века, через десяток лет после октябрьской (1917 г.) революции все российские исследования по политической психологии практически были свернуты. Они практически прекра­тились и были возрождены лишь в начале 80-х годов. Причины этого понятны: тоталитарный режим не нуж­дался ни в знании, ни в учете человеческой психоло­гии — ее заменяла единообразная идеология. Обратим внимание на ряд любопытных фактов. Во-первых, все современники, описывая события 1917 г., используют термины «восстание» и «переворот». Термин «рево­люция» встречается в единичных, чисто пропаган­дистских случаях (публичные выступления самого В.И. Ленина). Он появляется в сравнительно широком употреблении новой элиты только с 1920 г. Во-вторых, официально до середины 20-х годов, отмечались две даты: годовщина февральской демократической револю­ции и октябрьского вооруженного восстания. Затем от­мечать годовщины февральских событий перестали, а слово «революция» в сочетании с прилагательным «со­циалистическая» стало относиться исключительно к октябрьским событиям. Наконец, в-третьих, в конце 20-х годов появился эпитет «Великая». Так и возникла «Ве­ликая октябрьская социалистическая революция» — уже не как реальное событие, а как феномен массового политического сознания. Это всего лишь один пример вполне эффективного практического использования политической психологии правящими кругами России того времени.

Как уже говорилось в одной из предыдущих глав, следующий этап развития политической психологии в России начался только во второй половине 80-х гг. Это было связано с ревизией монополии марксистских взглядов на социально-политическое развитие, а так­же с нараставшей потребностью общества узнать по­больше о самом себе. Так начала развиваться уже рас­сматривавшаяся выше «психология политики».

На современном этапе, российская политическая психология постепенно становится частью мировой политической психологии. Опыт психологического осмысления последних лет российской истории, тех крупномасштабных социально-политических реформ, которые пережило и продолжает переживать россий­ское общество, представляют собой уникальный мате­риал. Уже началось и, видимо, будет продолжаться в дальнейшем его совместное освоение российскими и западными исследователями — в частности, в рамках концепций модернизации политической культуры, политического сознания и самосознания, а также мо­дели «политического человека» в целом.

Дата добавления: 2014-11-18