Исторический метод Болингброка 2 страница

История – род философии

Обоснование Болингброком тезиса о предпочтительности изучения новой истории влечет за собой более общую и принципиально важную проблему: как представляется ему ход самой истории и что в этом потоке должно больше всего привлечь наше внимание? В видении мыслителей Возрождения история все еще ограничивалась по преимуществу субъективной, человеческой стороной, в результате чего все сводилось к личным качествам исторических личностей и связям между ними, к личным побуждениям и поступкам правителей и их ближайшего окружения. Однако Болингброк знает не только эту сторону вещей. Он начинает различать и другую, объективную цепь причин и следствий, предстающих перед нами в своей обусловленности и связи. Поэтому "примеры людей" и "примеры событий" могут изучаться не только вместе, но и порознь. При этом подразумевается, что полный урок требует первого, частичный же урок возможен и во втором случае. Поскольку это касается людей, то мы наблюдаем их в истории на протяжении всей жизни, а не от случая к случаю, что характерно для личного опыта. Мы же видим события не разрозненно, а во всей совокупности, как они следуют одно за другим или как они вызывают друг друга, связанные между собой как причина и следствие – непосредственные или отдаленные. В данном видении истории "событийный ряд" выступает в своем объективном выражении и сцеплении, а не как скопление случайностей, объясняемых капризами Фортуны, избирающей в качестве своего орудия людей, вращающих ее колесо. Из такого видения истории следовало представление, пусть выраженное Болингброком в зачаточной форме, о наличии объективных связей-закономерностей, характерных для отдельных периодов истории и формирующих их как законченное целое. Такое представление об объективных предпосылках периодизации истории намного опережало историческое видение современной историографии, предвосхитило взгляды Вольтера и, более чем на столетие – концепцию позитивистской историографии. История раздвигает пространство и удлиняет время наших наблюдений. События, свидетелями которых мы сами являемся, даже в течение самой продолжительной жизни человека, предстают перед нами зачастую уникальными, неожиданными, единственными и обособленными, кажутся результатом случайности. Личный опыт в поисках причин может принести лишь немногое, поскольку временной отрезок, охватываемый им, очень невелик. В этом огромное преимущество перспективы истории. В ней события и "примеры" предстают законченными: начало, развитие и конец можно наблюдать не только в отношении отдельных царствований, предприятий, политики, но и в отношении целых народов, империй и различных государственных систем, следовавших друг за другом. Итак, в видении Болингброка история как бы расчленена на ряд следующих друг за другом, но не связанных преемственностью периодов – циклов развития. Начало каждого из них обусловлено фундаментальными причинами, требующими для полного развития их непосредственных и опосредованных, отдаленных последствий такого длительного отрезка времени, что ни один из смертных не в состоянии наблюдать всю череду событий, составляющих подобный период. После того, как проявились все последствия исходной причины и ее действие в истории прекратилось, начинается новый период, который открывается, в свою очередь, новой фундаментальной причиной и т.д. Так, он считал, что период новой истории, датируемый им "с момента возрождения наук", во многих отношениях еще не завершен к моменту создания "Писем", хотя неясно, в чем заключалась "причина", открывавшая этот период. В составе этого периода одни "серии событий" полностью завершились и предстают перед наблюдателем как прошлое, другие же еще не завершились, и наблюдатель фактически является их участником, они пока еще длятся как настоящее, не исчерпавшее себя. "Новая история, – пишет он, – показывает причины в тех случаях, когда современный опыт видит одни лишь следствия". Это положение иллюстрируется характерным примером: когда произошла революция 1688 года, мало кто из ее свидетелей шел в объяснении ее причин дальше сумасбродства Якова II в вопросах религии и свободы подданных. Этот взгляд ошибочен, он ограничивается только опытом тех лет, ему недостает ретроспективы. В поисках причин революции 1688 года следует восходить шаг за шагом к более отдаленным временам, вплоть до начала правления Якова I. Лишь в этом случае столь сложное событие предстает как "завершенный пример", конечное звено в цепи причин и следствий и потому позволяет извлечь "мудрые, честные и благородные уроки" как королю, так и подданным. Из этого яркого примера мы вправе заключить, что под понятиями "примеры" и "уроки" истории Болингброк понимал историческую, скрытую от эмпирического наблюдения, глубокую связь внешне разрозненных фактов, поступков, действий, объединявшую их в единое целое и лишь в таком виде поучительную. Этот обобщенный вывод вытекает не из разрозненных случаев, а из развертывания целой цепи взаимосвязанных причин и следствий, составляющих "завершенную серию" событий, которая позволит объяснить исходную причину события целого периода. Равным образом движение исследования может происходить в обратном направлении: от "последнего следствия" через опосредующие звенья к исходной причине. Думается, что в таких случаях, когда речь идет о развертывании цепи объективных событий, есть основания переводить слова Болингброка "general rules" современным понятием "общие закономерности". Извлечение таких закономерностей и составляет, по его мнению, суть философского подхода к истории, "урок", который философия предлагает нам на материале истории. В извлечении подобных уроков и заключается задача той историографии, которая ставит своей целью не "развлечение читателя", а обогащение его наиболее важными ценностями из сокровищницы социально-исторического опыта народов всего мира, а не только Европы. Именно для такого вида историографии столь важен вопрос об аутентичности фактического фундамента повествования. Только история как род философии может служить предметом, облегчающим ориентацию в современности и предвидение будущего. Это вытекает из существования закономерностей, свойственных человеческому обществу как таковому. Это "общее знание" общества и человека дает нам возможность размышлять над характерами людей и общим ходом событий. Что же это за общечеловеческие, общеисторические, вневременные закономерности? При ближайшем рассмотрении мы оказываемся перед традиционным гуманистическим представлением, согласно которому решающие аспекты событий связаны с моралью, психологией, человеческой мудростью и т.п. Если бы мотивы и поступки людей, которые когда-либо находились у кормила правления, не повторялись, в истории не было бы ничего поучительного, и одной эпохе нечего было бы сказать полезного другой. Но, к счастью, человеческая природа в действиях королей, министров, полководцев, других деятелей повторяется. Поскольку главные элементы этой природы существуют независимо от времени и географии, постольку человеческие побуждения в конечном итоге остаются одними и теми же, невзирая на условия и обстоятельства. Эти побуждения создают повторяемость в истории и тем самым дают возможность извлекать "уроки", полезные сменяющим друг друга поколениям.

Иными словами, самые общие, "надвременные" закономерности история извлекает из субъективной стороны события. В этом выводе отразился весь философский идеализм Болингброка. С этой точки зрения, эпохи отличаются одна от другой только тем, что одни используют уроки сознательно и целеустремленно, другие же пренебрегают ими по неведению или же под влиянием религиозных предубеждений и фанатизма. Выявление человеческих интриг, их мотивов, побуждений со времен Макиавелли и Гвиччардини рассматривалось как открытие истинных причин тех скрытых сил, которые направляют течение главных событий. Как и следовало ожидать, именно индивидуально-психологический аспект политической истории выступал в построениях Болингброка в качестве самого универсального аспекта всемирной истории, объективной основой ее изучения "как философии". К сожалению, эта линия в рассуждениях Болингброка не развита сколько-нибудь подробно, а лишь намечена. Однако констатация им того факта, что имеются определенные общие принципы и правила жизни, которые всегда должны быть истинными, ибо они отвечают неизменной природе вещей, лишний раз свидетельствует о том, что Болингброк представлял себе эту сферу "общего знания" подобием некоей "социальной физики", т.е. над-исторической. Он не уточняет, каковы эти вечные "правила" и "принципы", оставляя их открытие историку, изучающему историю с философских позиций. Однако степень их всеобщности в его глазах познавательно столь велика, что на их основе можно воздвигнуть общую систему этики и политики. Иными словами, благодаря открытию надвременных закономерностей, присущих истории общества, историография, ориентированная философски, может служить вернейшим фундаментом для общей системы этики и политики, социальной философии как таковой. Вернейшим потому, что одна только история обладает способностью подвергнуть проверке действенность указанных общих "принципов" и "правил" в применении ко всем временам и тем самым подтвердить их, опираясь на универсальный (всемирно-исторический) опыт. И как вывод: "Наблюдая большое различие отдельных характеров и событий, рассматривая удивительные комбинации различных, порой внешне противоположных, причин, которые зачастую взаимодействуют, чтобы вызвать одно и то же следствие, и удивительную плодовитость одной-единственной причины, вызывающей множество следствий – таких различных, отдаленных и внешне противоположных, прослеживая внимательным образом все важнейшие и едва заметные обстоятельства, определяющие успех дела, в том числе и величайшего, этим и подобными методами человек, наделенный способностями, может значительно улучшить изучение истории в соответствии с ее подлинным назначением". В этом заключении Болингброка изложен не только метод достижения целей истории "как философии", но и в предельно сжатой форме наблюдения автора над конкретным ходом исторического процесса. Хотя в разрозненном виде эти наблюдения явились общим достоянием исторической мысли Возрождения, тем не менее, только Болингброку принадлежит попытка свести их в систему с целью превращения в метод. В другом месте своих "Писем" он сам предлагал формулировку своего метода истории. Но сначала – небольшое отступление. Как известно, традиция, идущая от Аристотеля, противопоставляла историю не только философии, но и поэзии, и драме, поскольку в последних речь идет об истине общезначимой, в то время как история не может выйти за пределы частностей и лишена основной предпосылки истинности – общезначимости. Очевидно, что в основе подобного суждения лежит постулат о единичности, неповторимости исторических явлений. Макиавелли пытался преодолеть это затруднение путем "доказательств", что и на базе единичных фактов истории возможно делать заключения, имеющие общезначимую ценность, по своей сути истинные. Болингброк решительно возражает против подобного метода достижения общезначимых знаний. Он настаивает на том, что частные примеры в данном случае (имеются в виду конкретные события, действия) могут иногда быть полезными, однако придавать им более общее значение в высшей степени опасно. Подобные обобщения требуют величайшей осмотрительности и их применение полезно лишь в редчайших случаях. Между тем многие гуманисты полагали, что в этом заключается главная польза изучения истории. Макиавелли применял опыт, извлеченный из отдельных случаев, для формирования "уроков", общезначимых правил, что, по мнению Болингброка, опасно и недопустимо. Уже Гвиччардини, заключает он, сознавал опасность такого использования примеров. Итак, поскольку не событийном уровне история неповторима, каждое событие уникально, постольку и строить обобщения на его основе невозможно.

Путь к достижению обобщений общезначимого характера Болингброк усматривал в методе строгой индукции, двигаясь от частного к общему. Возражая против процедуры, практикуемой Макиавелли, он снова подчеркивает: "Мы должны подниматься от частного знания к общему", скрупулезно изучая не "уроки" отдельных случаев, а целые завершенные периоды истории, позволяющие выявить лежащие в их основе причинно-следственные связи с тем, чтобы затем перейти к "первопричине" нового периода. С другой стороны, в противовес последователям Аристотеля, Болингброк полагает, что история, если она излучается философски, достигает общезначимых истин. Однако при этом она не должна копировать методы философии, которая, подчеркивает Болингброк, начинает с разума и заканчивает воображением. Историк же должен начинать с источников и завершать – извлечением "уроков". Благодаря тому, что Болингброк близко подошел к идее смены не только человеческих ситуаций, но и исторических эпох, их неповторимости, он внес новый мотив в традиционное убеждение гуманистов – в возможность использовать "уроки" истории независимо от того, из событий какого периода они извлечены. Использовать – это не значит слепо подражать прототипу. "Мы должны уловить дух, если это возможно, но мы должны остерегаться рабски следовать в наших действиях конкретному поведению тех великих и благородных людей, чьи образы рисует нам история. Подражая кому-то, мы должны поступать как при хорошем переводе с одного языка на другой, выразив смысл урока в идиомах нашей эпохи". Напрасно было бы думать, что "Письма" Болингброка обладают стройностью и последовательностью ученого трактата. Как неизбежное следствие специфики жанра в них немало повторов, отступлений, а главное – противоречий. Например, Болингброк отстаивал историю как науку в сравнении с историей развлекательной, однако временами его больше занимает искусство повествования, чем достоверность повествуемого. Он побуждает читателя изучить прежде всего историю, в которой тот усматривает трагедию или комедию. Характерно это сравнение истории со спектаклем. Сначала создайте себе "идею" или общее представление о целом, советует он, а затем уж рассмотрите каждый акт и каждую оценку в отдельности. Точно так же в одном случае он советует изучать "новую историю" на том основании, что древние периоды малодостоверны из-за скудности и неполноценности источников, в другом случае – ценность истории заключается в завершенности примеров: "Весь пример перед нами и, следовательно, весь урок". Наконец, он отрицает "практическую полезность" древней истории на том основании, что все процессы там завершены и не представляют больше интереса, и в то же время история является универсальным фундаментом социального познания, но она же оказывается всего лишь фоном для здравого смысла. Единственная реальность, о которой идет речь в "Письмах" – фактически зримая видимая реальность, потому что событийный уровень анализа для Болингброка – единственная реальность истории и потому что история – скорее результат индивидуального восприятия, чем реальность, независимая от него. В конечном счете это не что иное, как исторически мотивированный интерес современности к самой себе. Прошлое для нее является всего лишь средством познать самое себя. Перечень подобных противоречий можно было бы продолжить. Однако они ни в коей мере не могут умалить значение тех замечательных прозрений, которые составляют основную привлекательную силу "Писем" и зачеркнуть их ценность как уникального памятника английского Просвещения.

Философия истории Болингброка неотделима от его политических воззрений и классовых предубеждений. Мы совершили бы непоправимую ошибку, если бы заключили, что суть ее в самом деле сводилась к убеждению, будто тщательное изучение истории – открытый для всех желающих путь к улучшению себя и совершенствованию общества. Подобное допущение было бы несправедливостью по отношению к столь опытному политику и идеологу английских тори. Вслед за такими гуманистами, как Эразм Роттердамский, Элиот, Сидней и другие, Болингброк обращался к правящей элите – английской знати, отпрыскам которой, как он надеялся, предстояло со временем оказаться у кормила правления и стать действительными вершителями английской истории. Несомненно, что история в этой связи рассматривалась им как незаменимое средство социального и морального воспитания "прирожденных господ". Вряд ли мы будем далеки от истины, предположив, что прагматическая цель истории была лишь иносказанием культурно-исторических предубеждений английской знати вообще и Болингброка – в частности. В заключении нельзя не обратить внимания еще на один существенный парадокс: тори Болингброк явился по сути дела родоначальником вигской интерпретации важнейших периодов европейской, в особенности английской, истории. Итак, Болингброк был деистом, радикальным эмпириком, нападал на клир и церковь, отрицал значимость средних веков к позитивному историческому опыту. Вместе с тем, он не мог избавиться от морализаторства, столь характерного для историков-гуманистов. Его недаром упрекали: "Иные историки сообщают факты, чтобы информировать нас. Вы сообщаете их с целью возбудить в наших сердцах ненависть ко лжи, невежеству, лицемерию, суевериям, тирании, и этот гнев сохраняется после того, как память о фактах исчезла". Уже в 1694 г. Болингброк писал из Франции: "Трудно найти историка, более интересующегося идеями духа, чем фактами памяти". Несколькими годами позже мы читаем в другом письме: "Во всем, что я пишу по проблемам истории, я являюсь апологетом, панегиристом или сатириком. Кроме всего прочего, я лишь слегка касаюсь военных походов, сражений, осад, окружений, поскольку рассматриваю все это как второстепенные детали истории". Одним словом, для того, чтобы история выполняла свое призвание – "упражнять людей в добродетели" – ее следует писать "в философском духе". Между тем господствующая форма историографии тех дней, продолжая традицию анналистики, тонула в частностях, уклоняясь от обобщений, которые были бы "поучительны" и могли бы служить "образцом для подражания". Эти истории очень далеки от того, чтобы сделать людей "более мудрыми и лучшими гражданами", оставляя их "болтающими педантами". С точки зрения приверженцев дидактической истории, более важным в сравнении с формальной ученостью антикваров являлось практическое знание вопросов частной и публичной жизни, которое могло быть получено только из истории. В то же время Болингброк пытался примирить скептицизм с признанием положительной ценности истории как знания. Истинно революционным обновлением европейских умов явилось развенчание культа древности, базисного компонента ренессансного сознания. Болингброк не мог себе представить образованного человека, интересующегося древней историей. Функция истории, с его точки зрения, вовсе не в том, чтобы узнать, как люди жили в те времена, а в извлечении моральных и политических уроков искусства политики. Для государственных мужей представляют интерес лишь те периоды, которые содержат примеры, релевантные их собственной ситуации. Большая часть истории тем самым оказывалась не заслуживающей серьезного внимания, бесполезной. Болингброк просто не мог понять интерес к прошлому во имя самого прошлого; это часто делало его поверхностным. Вместе с тем он сознавал, что исторические ситуации не в полной мере повторяются, что предостерегает нас от простого распространения обобщений, сделанных на опыте прошлого. Задача определения места человека в историческом процессе должна решаться каждым самостоятельно.

Дата добавления: 2014-11-18