I. Внимание. 5 страница

Лечение душевно-больных вполне соответствовало их содержанию. Боль­шую роль играли плети, которыми служителя весьма щедро «вразумляли» не­покорных и возбужденных больных; плети входили в обиход обращения с боль­ными, они входили в систему устрашения больных, проводившуюся в различ­ных направлениях.

Большое значение в развитии душевных болезней придавалось психиче­ским влияниям; точно также считалось установленным, что нравственные по­трясения могут в свою очередь послужить и целительными факторами при по­мешательстве. Исходя из этих соображений, некоторые лечебные заведения устраивались таким образом, чтобы вся их обстановка производила сильное впечатление на больных; так, их окружали высокой стеной и рвом с под'емными мостами, при в'езде больного стреляли пушки, больной подхватывался служителями одетыми в черные одежды, его должны были поражать различные неожиданности. Такой встречей больного начиналось лечение, в таком же роде оно продолжалось и дальше: больного неожиданно выбрасывали из окна в сетку, катая в лодке выкидывали его в воду, своевременно спасая, неожи­данно сбрасывали его с берега в воду, когда он стоял спиной к воде, и т. под. Пытались действовать в направлении бреда больного, разубеждая его в неле­пости его бредовых идей фактами, напр., если больной заявлял, что в нем на­ходится змея, ему подбрасывали змею в рвотные массы или в испражнения; когда один больной заявил, что в его желудке живет лягушка, — ему дали сла­бительное и подбросили лягушку в испражнения ⁵⁵); больного, отказывавшего­ся от пищи, соблазняли пищей, следуя совету Се1sus'a, приводившего таких больных на пиры; больному, заявлявшему, что у него нет головы, одева­ли свинцовую шапку, следуя примеру Philotimus'a, излечившего таким способом больного, высказывавшего бредовую идею, что у него отсечена го­лова*). Еще в 1819 г. Конференция С.-Петербургской Медико-хирургической Академии, приняв во внимание заявление душевно-больного студента Абрамо­вича о том, что ему помогает от его болезни приведение себя в движение и занятие, соединенное с любопытством и Удивлением, согласилась с его просьбой о назначении его в китайскую миссию и подтвердила, что его душевная болезнь может быть излечена «бес­прерывным движением и рассеянностью» **). Возбужденных больных связыва­ли веревками и цепями, привязывали и приковывали к постели, одевали их в особое стеснявшее движения платье, помещали в особые створчатые деревян­ные колоды с отверстием для лица, называвшиеся «часами».

Лекарственная терапия представляла своеобразные особенности в том от­ношении, что она состояла из различных отваров, настоев и средств, рекомен­дованных алхимиками, которые должны были приготовляться и даваться боль­ным с соблюдением частью религиозных, частью суеверных обрядов, напр., во время богослужения, с пением псалмов, при совершении некоторых кабалисти­ческих знаков; к числу лечебных средств принадлежало, напр., вареное волчье мясо, действовавшее особенно благоприятно при галлюцинациях. К числу весьма тяжелых лечебных процедур из области гидротерапии относится ^56-58) применявшийся долгое время длительный холодный душ на голову больного.

Вполне естественно, что при наличности в XVIII в. взгляда на душевно­больных, как на больных, развивавшегося все шире и глубже, как среди пра­вителей различных государств, так и в обществе, и при отсутствии сколько-нибудь удовлетворительной организации призрения и лечения больных, рефор­ма этого важного и крупного дела подготовлялась и назревала естественным путем; она должна была наступить с года на год и действительно наступила. Она подготовлялась почти во всех государствах Европы, необходимость ее была сознана всюду, и совершалась она всюду приблизительно одновременно; но наиболее ярким выразителем ее явился французский врач Philippe Pi­ne1, и в наиболее яркой форме она выразилась во Франции, почему она и связывается, преимущественно, с именем Рinе1'я, будучи известной даже под названием реформы Рinе1'я.

Рinе1 — ученый психиатр, профессор медицинской школы, составив­ший себе имя в науке своими исследованиями в области психиатрии***), бу­дучи главным врачем госпиталя Вiсêtrе в Париже, являлся ежедневным сви­детелем жестокого, варварского положения душевно-больных и отношения к ним. У него возникла мысль положить конец этой ужасной несправедливости, которая осуждалась юстицией, человечностью и наукой.

В 1791 г. герцог Liancourt при разработке Национальным Собранием плана труда, от имени комитета об искоренении нищенства, устройстве тюрем и госпиталей сделал ряд докладов, среди которых не были забыты и заведения для душевно-больных; характеризуя положение душевно-больных, автор гово­рит: «к недостаткам зданий, к отсутствию всякого лечения, к чрезмерно боль­шому количеству людей, скученных в слишком малом помещении надо еще присоединить постоянные столкновения, которым подвергаются помешанные, всецело предоставленные приставаниям любопытных посетителей и грубости наемников, которые должны им служить» ⁶¹). Однако, проекты Liancourt остались в пренебрежении и реальных последствий не имели.

Pine1, конечно, знал об этой неудачной попытке; но для него необхо­димость улучшения положения душевно-больных мотивировалась не только соображениями гуманности и справедливости: Pinel был врач, и его лозун­гом была идея, что помешанные суть больные люди, которые требуют не тю­ремного содержания на цепи, а лечения. Но для того чтобы освободить душевно-больных недостаточно было одного желания Рinel’я — необходимо бы­ло получить надлежащее разрешение; это не остановило врача: преодолевая свойственную ему застенчивость, он явился в коммуну Парижа и выступил пе­ред этим собранием ходатаем и защитником несчастных, вверенных его забо­там; он призвал на помощь всю силу своего чувства, чтобы убедить слушате­лей, и по тому, как они его слушали, он уже понял, что его дело выиграно, как вдруг речь его прервали следующие раздавшиеся слова: «гражданин, завтра я приду к тебе в Bicêtre, но горе тебе, если ты нас обманываешь и если среди твоих умалишенных скрываются враги народа». Эти слова принадлежали Couthon'y. На следующий день этот член Конвента явился в Bicêtre; полный недоверия, он все подробно осматривал, сам поочередно расспрашивал душев­но-больных; но всюду он встретил лишь чудовищную несправедливость, всюду он слышал лишь крики и проклятия. Раздраженный однообразием такого зрелища, он обратился к Pinel’ю со следующими словами: «разве ты с ума сошел, гражданин, что хочешь снять цепи с этих животных»? — «Гражданин, ответил Рinе1, я убежден, что эти помешанные так невыносимы потому, что они лишены воздуха и свободы; кроме того, я смею надеяться еще на много различных средств». — «Хорошо! делай с ними, что хочешь, я их тебе предо­ставляю; но я очень боюсь, что ты сделаешься первой жертвой своего безрас­судства». Считая себя достаточно уполномоченным словами Couthon'a, Pi­ne1, не теряя ни минуты, принялся за дело в тот же день. Он один отправ­ляется в помещения больных, спокойно обращается с ними, несмотря на их возбуждение, говорит им слова утешения и надежды, затем освобождает их от тяжелых цепей, дает им возможность свободно прогуливаться и дышать более свежим воздухом, чем в их камерах. Сорок несчастных, стенавших много лет под тяжестью железных оков, были возвращены дневному свету. Одним из них, который в течение восемнадцати лет был изолирован в темной камор­ке, овладело такое восхищение, когда он мог созерцать первые солнечные лучи, что он воскликнул: как давно я не видел такого великолепия! Ближай­шее участие в освобождении душевно-больных принимал Pussin, служив­ший в Вiсêtre*).

Счастливые результаты описанного акта не заставили себя ждать: состоя­ние возбуждения, поддерживаемое жестокостями, постепенно успокоилось; шум и беспорядок сменились тишиной и спокойствием.

Не менее радикальному изменению подверглось и лечение душевно-боль­ных. Все помешанные Парижа, независимо от характера их болезни, направ­лялись в Hôtel-Dieu, где им делали кровопускания, насильственные ванны и души; после одного или двух месяцев такого режима большинство их обнару­живало полное отсутствие физических и нравственных сил. Восставая против такого ненаучного лечения, Рinе1 особенно вооружался против обязательного кровопускания; он рекомендовал направлять больных в специальные заведения для более гуманного и научного содержания и лечения⁶²).

Реформа Pine1'я установила начало новой эры в деле призрения ду­шевно-больных, выразившейся в т. наз. системе no-restraint, т. е., нестес­нения или точнее — не связывания. Живописец Robert Fleury в боль­шой картине, висящей в одной из зал Salpêtrière, увековечил момент освобо­ждения душевно-больных от оков. Центральной фигурой картины являются Рinе1, больная, с которой кузнец снимает оковы, Pussin и одна уже осво­божденная больная, целующая руку Рinе1'я; ряд больных еще прикованы к столбам навеса. Сцена происходит во дворе Salpêtriére**).

Выше было сказано, что реформа Рinе1'я представлялась назревшей. Справедливость требует заметить, что одним из предтечей Рinе1'я был Howard, который около 1780 г. об'ехал Европу, изучая способы содержа­ния и помещения преступников; Howard нашел душевно-больных почти во всех тюрьмах и выразил негодующий протест против такого смешанного на­значения тюрем; этот протест не прошел бесследно*). Одновременно с ре­формами Рinе1'я или в близкий к ним период времени началась реформа призрения душевно-больных и в других государствах Европы. Так, в Англии в связи с этой реформой должны быть упомянуты имена William Tuke, Gardiner Hill и Соnоllу. W. Тuке в 1791 г. обратил внимание, что содержание душевно-больных покоится на ложных основаниях; как раз произошел один случай, окончательно убедивший W. Тuке в правильности его соображений: в убежище York умерла больная вслед затем, как врач не разрешил родственникам навещать ее; возникли различные подозрения и обви­нения в небрежности и жестокости по отношению к больным, которые при действительной наличности жестоких мер, конечно, не могли быть опровергае­мы и в других случаях. W. Тике открыл энергичную пропаганду идей гу­манного отношения к душевно-больным и в 1792 г. он заложил первый камень знаменитого York'ского убежища; на убежище была надпись: Hoc fecit Amicorum**) caritas in humanitatis argiumentum. Повидимому, W. Tuke не знал о трудах Рine1'я.

В Италии таким реформатором явился Chiaruggi,в Германии Lаngermann, в Бельгии Guislain.

Изложенную реформу нельзя, однако, понимать таким образом, что с указанного момента система стеснения сразу превратились в систему не ­стеснения; было положено лишь начало развитию новой системы, полная целесообразность которой была доказана последующим ее ходом. Так, в Анг­лии фактическая отмена механических стеснений при лечении душевно-боль­ных была осуществлена Соnоllу лишь в 1839 г. Правда, в специальных лечебницах скоро перестали держать больных на цепи, но связывание и привя­зывание больных, т. наз. камзолирование или заключение их в горячечную ру­баху — длинную рубаху с весьма длинными рукавами, скрещивавшими руки впереди туловища, охватывавшими туловище больного и затем завязывавшими­ся; нижний конец этой длинной рубашки также завязывался, — прекратились лишь в самое недавнее время, да и то вряд ли можно поручиться, что камзолирование прекратилось везде. Система no-restraint, нестеснения, в настоящем смысле этого слова, достигла своего полного развития лишь в самое недавнее время.

В России организация призрения и лечения душевно-больных тоже разви­лась лишь весьма постепенно.

Хотя в уставе св. Владимира, данном в 996 г., в котором он поручил церк­ви всех нуждающихся в помощи и призрении, и не упоминается прямо о душев­но-больных, но по характеру благотворительности того времени, по духу и смыслу этого устава душевно-больные не могли быть исключены из покрови­тельства церковного под именем странников, убогих, недужных, калек; в жи­тии пр. Феодосия Печерского и в некоторых других житиях встречаются пря­мые указания на попечение церкви о душевно-больных; наконец, самое устрой­ство монастырских благотворительных учреждений по образцу греческих мо­настырских больниц, в которые принимались и душевно-больные, говорит за призрение последних в русских монастырях. Таким образом призрение ду­шевно-больных в начале истории благотворительных учреждений в России не отделялось от призрения других больных, нищих, странных и убогих людей ⁶³); содержались же больные на средства, получавшиеся с десятин, жертвовавших­ся князьями в пользу церквей ⁷²). В то время душевно-больные слыли под на­званием юродивых и блаженных, которых не отказывали принимать в монасты­рях. Одна из целей монастырского призрения душевно-больных заключалась в их «духовном исправлении» посредством «приведения на истину». В мона­стырях больные оставались до выздоровления, «исправления в разуме», монахи же устанавливали и факт наступления выздоровления ***). Не было, конечно, и обязательного помещения душевно-больных в монастыри, они лечились свобод­но, как и другие больные. В уложении 1669 г. впервые встречается законода­тельная мера относительно душевно-больных, охраняющая общество от вреда их свидетельских показаний в. уголовных делах и приравнивающая их к глухим и малолетним. В 1723 г. Петр I возложил на главный магистрат обязанность устройства госпиталей и воспретил посылать «сумасбродныхъ и подъ видомъ изумленiя бываемыхъ» в монастыри; о случаях юродства и помешательства в дворянских семьях должно было доводиться до сведения Сената, которому да­но было право признания наличности помешательства и который должен был позаботиться о дальнейшей участи больного; в действительности за неиме­нием соответствующих учреждений душевно-больные по-прежнему призрева­лись в монастырях.

Несмотря на признанное неудобство содержания душевно-больных в мо­настырях, оно продолжалось и после Петра I, а в последующее царствование в 1727 г. был даже издан именной указ, об'явленный из Верховного Тайного Со­вета Сенату, которым приказано помешанных, находящихся по важным делам в Преображенской Канцелярии, по-прежнему принимать в монастыри и чтобы св. Синод не ссылался при своих отказах на указ 1723 года. В 1762 г. Петр III, несмотря на предложение Сената разрешить отдавать душевно-больных «подъ начало» в монастыри, положил следующую резолюцию: «безумныхъ не въ мо­настыри отдавать, но построить на то нарочный домъ, какъ то обыкновенно въ иностранныхъ государствахъ учреждены долгаузы». На Академию наук бы­ла возложена обязанность сделать переводы уставов долгаузов и чертежи их планов, с целью осуществления их в России. Один из таких планов сохранил­ся в бумагах историка Г. Ф. Миллера.

По указу Екатерины II Сенатом был рассмотрен указ Петра III от 20 апреля 1762 г., и 20 августа того же года императрица подтвердила этот указ; но пока долгаузов не было, было приказано лиц, признанных Сенатом душевно-больными, помещать в Зеленецкий (Новгородской епархии) и Андре­евский (Московской епархии) монастыри; в 1773 году число монастырей, на­значенных дли призрения душевно-больных, было увеличено определением для этой цели по два монастыря, одному мужскому и одному женскому, в Петро­градской, Московской и Казанской губерниях. Наконец, в 1779 г.*) было ос­новано отделение для душевно-больных при Обуховской больнице в Петро­граде, открытое в 1782 г., а в 1785 г. в Москве была основана Преображенская больница для душевно-больных.

Все указанные мероприятия носили частичный характер, далеко не удо­влетворяя даже местных нужд. Собственно же начало организации призрения душевно-больных в России относится к 1775 г., когда был издан устав При­казов общественного призрения, в компетенцию и обязанность которых вхо­дило и учреждение домов для умалишенных. Эти дома должны были быть «пространными и кругомъ крѣпкими», чтобы «утечки и'зъ нихъ учинити не можно было»**); надзиратель дома должен был быть пристойным, добросердеч­ным, твердым и исправным человеком; при доме полагалось необходимое число людей для смотрения, услужения и прокармливания больных; прислуге вменя­лось в обязанность человеколюбиво обходиться с больными, но вместе с тем смотреть за ними крепко и неослабно, чтобы они не причинили вреда себе или другим ⁶⁴) ⁶⁶).

О современном положении организации призрения и лечения душевно­больных в России будет сказано впоследствии.

Заслуживает большого внимания то обстоятельство, что совершенно опре­деленное и точное указание о человеколюбивом, обращении с больными было преподано в России за 7 лет до реформы Pinel’я***).

Значительно ранее были открыты заведения для душевно-больных в сла­вянских землях, находившихся под более сильным влиянием западной Европы и обнаруживших более раннюю культуру, чем Россия; так, в Польше монахи ордена св. Иоанна божьего или братства христианского милосер­дия Fate Benfratelli в 1650 г. основали монастырь и при нем больницу на во­семь больных, в числе которых были и душевно-больные; эта больница нахо­дилась вблизи Варшавы, на нынешней улице Лешно; впоследствии больница была расширена. Также в 1650 г. бонифратры основали больницу в Люблине с помещением для душевно-больных. В Кракове больница для душевно-боль­ных была открыта в 1679 г.⁶⁵).

Преподавание психиатрии в России официально было введено впервые 1835 г. в Императорской Медико-хирургической Академии и началось в 1836 г., при чем на обязанности преподавателя лежало преподавание внутренних болезней, патологической семиотики и учения о душевных болезнях; пре­подавателю назначался помощник, который в свободные часы должен был еще преподавать студентам учение о кожных болезнях. Таким преподавателем для всей этой сложной группы предметов явился ад'юнкт-профессор П. Д. Шипулинский, который и должен считаться первым официальным препода­вателем психиатрии в Академии и в России вообще; далее чтение психиатрии поручалось проф. Мяновскому, ас 1842 г. проф. Кулаковскому; однако, все эти лица почти не читали психиатрии, числясь ее официальными представителями, и при первой возможности переходили на другие кафедры. Так продолжалось до 1857 г., когда в заседании конференции 22 июня было постановлено ввести преподавание психиатрии в качестве самостоятельной науки, при чем самое преподавание было возложено на ад'юнкт-профессора Ивана Михайловича Балинского. Хотя душевно-больные в до­вольно значительном числе содержались во 2-м сухопутном военном госпи­тале, служившем клиникой Академии уже с сороковых годов XVIII ст., однако, до Балинского они совершенно не служили для преподавания психиатрии; благодаря энергии Балинского, в 1859 г. было открыто клиническое отделение для душевно-больных, послужившее целям преподава­ния психиатрии студентам в опытных руках этого талантливого преподава­теля⁶⁷). Таким образом, первая самостоятельная кафедра психиатрии была учреждена в России в 1857 г.; первым профессором, занявшим эту кафедру был. И. М. Балинский; первая психиатрическая клиника была основана в 1859 г. К этому времени и должно быть отнесено начало развития научной психиатрии в России; Балинский явился родоначальником этого развития, отцом русской психиатрии; насколько блестяще выполнил свою миссию этот человек, предназначавшийся сначала для преподавания детских болезней, показывает та плеяда многочисленных и крупных представителей психиатрии, которая развилась и вышла из этой школы и из школы учеников Балин­ского и его заместителя И. П. Мержеевского. И. М. Балинский Родился в 1827 г., умер в 1902 г.^68-71).

Устройство лечебницы для душевно-больных. Отличие от обыкновенных боль­ниц; условия лечения и безопасности. Разделение лечебниц на отделения. Наблю­дательное отделение и постельный режим. Отделение лазаретное, заразное, туберку­лезное. Нервно-психическое отделение. Различные системы постройки лечебниц (центральных зданий, павильонная, барачная), их примущества и недостатки. Распо­ложение лечебницы и сады. Операционные, мастерские. Клиники. Общие и специаль­ные требования от внутреннего устройства лечебницы. Окна. Двери. Освещение. Ванны. Кухня и буфеты. Отопление. Вентиляция. Полы. Особенности устройства различных отделений. Лаборатории, секционная, административные помещения, амбулатории.

По своему устройству специальные заведения для душевно-больных отли­чаются от обыкновенных больничных учреждений; эти отличия обусловли­ваются требованиями, вытекающими из особенностей характера больных, по­мещаемых в эти заведения для лечения или призрения; заведения для душевно­больных должны устраиваться таким образом, чтобы они не только удовле­творяли необходимым условиям лечения своих клиентов, но чтобы они в то же время обеспечивали безопасность душевно-больных, как для них самих, так и для окружающих; необходимость соблюдения указанных условий и при­водит к отличительным чертам, характеризующим устройство заведений для душевно-больных.

Специальные заведения для душевно-больных отличаются и между со­бою. Дело в том, что одни душевно-больные по роду и свойству своего болез­ненного состояния нуждаются в лечении, другие же в лечении почти не нуж­даются, так как болезненный процесс, явившийся причиною их болезни, за­кончился в своем развитии и даже регрессировал, но выздоровления их не по­следовало; болезнь приняла хроническое течение; такие больные нередко представляются настолько крепкими физически, что могли бы жить и при до­машней обстановке и работать, если бы не их душевное заболевание, частью лишившее их умственных способностей, частью приведшее их в такое состо­яние, в котором они хотя временно оказываются небезопасными для окру­жающих. Сообразно этим двум группам больных специальные заведения, предназначенные для них, разделяются на заведения для лечения острых ду­шевно-больных и на заведения для хронических душевно-больных, которые в свою очередь могут устраиваться различно и помимо лечебных целей служат для призрения больных и в значительной степени для из'ятия их из населения.

В настоящей главе преимущественное внимание обращено на устройство лечебниц для острых душевно-больных.

Устройство лечебниц для душевно-больных весьма сложно, что зависит от сложности душевных расстройств и разнообразия их проявлений.

Прежде всего, каждая лечебница разделяется на две симметричные поло­вины — мужскую и женскую. Затем уже каждая половина лечебницы состоит из ряда особых отделений, необходимость выделения которых определяется различиями внешних выражений и проявлений болезненных состояний ее обитателей.

Одни больные, несмотря на известные уклонения от нормы, ведут себя спокойно и не представляют опасности для окружающих; другие больные об­наруживают явления психодвигательного возбуждения в большей или меньшей степени, кричат, свистят, нападают на соседей, ломают обстановку; такое возбуждение может проявляться кратковременными вспышками, нарушая спо­койное поведение больных, или протекает длительно; есть также больные, ищущие в аффекте тоски способа покончить с собою; третья группа боль­ных частью состоит из тихих и спокойных больных, но слабых физически, истощенных болезненным процессом, обнаруживающих явления двигательного паралича; иногда такие больные страдают трофическими расстройствами в виде пролежней, часто они неопрятны, так как не удерживают мочу и кал, вследствие локализации органического поражения или чаще в зависимости от помраченного состояния сознания или слабоумия; такие больные требуют осо­бенно тщательного физического ухода.

Сообразно указанным категориям больных, каждая лечебница должна иметь отделение для спокойных больных, для больных неспокойных, или луч­ше, возбужденных и для больных физически слабых и неопрятных; последние два понятия — слабых или трудных больных и неопрятных в большинстве случаев совпадают; что же касается до отделения для беспокойных больных, то обычно устраиваются два отделения: одно из них предназначается для боль­ных, обнаруживающих легкое психодвигательное возбуждение, более или менее непостоянного характера, не требующее непрерывного усиленного над­зора, другое для больных, находящихся в состоянии резко выраженного пси­ходвигательного возбуждения, для больных, которые еще и в настоящее время известны под названием буйных или неистовых больных, а отделение для них — буйного отделения; эти последние термины должны, однако, все более и более выходить из употребления, а психиатры должны способствовать исклю­чению их из своего обихода, так как они отнюдь не выражают психопатологи­ческого происхождения возбужденного состояния душевно-больных, а харак­теризуют людей больных термином, содержание которого черпается из обы­вательской жизни. Правильнее поэтому называть эти отделения отделениями для слабо- и сильно возбужденных больных, или как это делается уже давно в Петроградской клинике душевных болезней, просто нумеровать отделения, называя их первым, вторым и т. д. по их числу.

Указанными четырьмя отделениями не ограничивается деление лечебницы. Со времени введения в большинстве лечебниц т. наз. постельного ре­жима или постельного содержания душевно-больных, пред­назначаемого, главным образом, для возбужденных и вообще аффективных больных, устраиваются особые отделения для проведения этого содержания; значение постельного содержания душевно-больных, показания для его при­менения и противопоказания будут разобраны в главе о лечении душевно­больных; пока же можно сказать, что постельному содержанию подвергается большинство аффективных, возбужденных больных, а проводится постельное содержание обыкновенно в более или менее обширных общих палатах; во мно­гих лечебных заведениях постельное содержание вошло в обиход т. наз. наблюдательных отделений, в которые поступают почти все новые боль­ные до выяснения их болезненного состояния, а также и стационарные боль­ные лечебницы, к которым должно быть применено постельное содержа­ние ^73-74). Следовательно, необходимо специальное помещение для проведения постельного содержания; такое помещение удобнее всего устраивать в связи с отделениями для возбужденных больных.

Далее, особенно в более или менее крупных лечебницах, необходимо иметь лазаретные отделения, на случай т. наз. соматических заболеваний, как influenza, pneumonia cruposa, ileotyphus и др. Здесь говорится о более крупных учреждениях потому, что в небольших лечебницах, вмещающих 50, 60 или несколько более больных, как это бывает, напр., в клиниках или част­ных лечебницах, для целей лазаретных могут просто выделяются особые ком­наты. Еще лучше, конечно, если в крупных лечебных заведениях устраи­ваются особые небольшие отделения с отдельным входом для различного рода инфекционных заболеваний.

Каждое лечебное заведение должно иметь отделение для заразных болез­ней, каковы, напр., рожа, оспа, скарлатина и др. болезни, требующие немед­ленной и полной изоляции от других больных; такие отделения совершенно не должны сообщаться с помещениями других отделений лечебницы.

Большое зло крупных лечебниц для душевно-больных предоставляет ту­беркулезная зараза; ее распространение среди душевно-больных обусловли­вается во-первых необычайной скученностью душевно-больных в русских лечебных и частью заграничных заведениях, в которых нередко вместо числа больных, полагающихся на палату, помещается вдвое и даже втрое большее их число, а во-вторых самым свойством ряда душевных заболеваний, ослабля­ющих сопротивляемость организма туберкулезной инфекции, частью вслед­ствие хронического течения мозгового процесса, отражающегося на общем питании больного, частью вследствие измения условий кровообращения и ды­хания у некоторых больных, благодаря их малоподвижности или развитию поверхностного и задержанного типа дыхания. Эти условия приводят к тому, что туберкулез среди душевно-больных встречается в 3—7 и более раз чаще, чем среди душевно-здоровых. Число душевно-больных, страдающих тубер­кулезом, колеблется в различных русских лечебницах от 4,5—15% общего количества больных в этих лечебницах, а из больных, умирающих в лечебни­цах, около 26,6% умирает от туберкулеза⁷⁵). Поэтому нельзя не признать совершенно целесообразным возникающее стремление к организации в круп­ных благоустроенных лечебницах отделений для туберкулезных больных; это пожелание было принято психиатрической секцией XIII Международного Ме­дицинского Конгресса в Париже в 1900 г., после доклада М. Marie⁷⁶).

Нередко в особые отделения выделяются еще группы больных, страдаю­щих судорожными падучными приступами; это выделение об'ясняется жела­нием поставить таких больных в условия наименьшей травматизации в зави­симости от неожиданно и часто развивающихся у них судорожных приступов, сопровождающихся потерей сознания.

С большим трудом прививается вполне, однако, желательный тип т. наз. нервно-психических отделений; такое отделение впервые в России было устроено проф. В. М. Бехтеревым около 1900 г. в клинике душевных бо­лезней в Петрограде*). Особенность таких отделений заключается в том, что их обитатели пользуются правами относительно свободного выхода (си­стема открытых дверей — open door); так как это или выздоравливающие, или даже выздоровевшие больные, лишь временно остающиеся в лечебнице, или такие больные, которые, не представляя явлений формального душевного расстройства, в то же время нуждаются в пребывании в лечебнице, так как до­машняя обстановка действует на них неблагоприятно, и они требуют постоян­ного врачебного наблюдения; вместе с тем состояние здоровья этих больных позволяет предоставить им относительную свободу. Такие больные, о кото­рых будет сказано впоследствии, могли бы поступать в лечебницы без соблю­дения особых формальностей.

Естественно, что лечебное заведение, состоящее из значительного числа отделений, которые, конечно, отличаются некоторыми особенностями, пред­ставляется весьма сложным учреждением. Этой сложности не было, разумеет­ся, в древних приютах городов Ислама, как Багдад, Дамаск, Каир, но уже устройство Бедлама (1247 г.) и заведения в Elbing'e (1326 г.) несколько сложнее; весьма интересно в этом отношении заведение для душевно-больных, открытое в Вене при императоре Иосифе, построенное в форме широкой пяти­этажной башни, известной под названием Narrenturm. В России первые оффициальные указания о характере постройки заведений для душевно-боль­ных рекомендовали строить просторные и крепкие помещения, обнося их за­борами.

Дата добавления: 2014-11-20