Лобачевский Николай Иванович (1792—1856) — русский математик, создатель новой геометрической системы (неевклидовой геометрии), философ, педагог. 2 страница

будучи жестко детерминированной свойствами объек­тов. Сознание также рассматривается им как полно­стью определенное реальностью, которая задает воз­можные способы и формы построения осмысленных высказываний. Такая онтологическая концепция со­знания является антипсихологической и неклассичес­кой, т.к. отрицает свободу и спонтанность субъекта. Так как мысль всегда предстает в языковой форме (что можно рассматривать как еще один антипсихологиче­ский аргумент), Витгенштейн переходит к рассмотре­нию языка, который является выражением мысли (а, следовательно, и реальности). Понятие предложения, которое является центральным понятием "Л.-Ф.Т.", формулируется следующим образом: "3.1. В предло­жении мысль воспринимается чувственно восприни­маемым способом". О важности понятия предложения говорит тот факт, что сам Витгенштейн первоначально назвал свою книгу не "Л.-Ф.Т.", а "Пропозиция". Рас­смотрением предложения в качестве основной едини­цы языка Витгенштейн обязан теории Фреге, в кото­рой смыслом наделяются только целые предложения, а не отдельные слова. Если предложение выражает мысль, т.е. некоторую ситуацию, событие, положение дел, то оно является знаком-предложением. Однако в предложении заключена только форма смысла, в то время как его содержание поставляется реальностью. Таким образом, знак-предложение описывает действи­тельность и является фактом. Это определяет его вну­треннюю организацию и наличие структуры, которая не случайна, а необходима в силу своего отношения к структуре реальности. Как и Фреге, Витгенштейн убежден, что смысл выражается только фактом (пред­ложением), а отдельные слова (имена) не выражают смысла, они обладают значением. Витгенштейн пред­лагает рассматривать части предложения по аналогии с пространственными предметами (столами, стульями, книгами), взаиморасположение которых и выражает смысл высказывания. В отличие от Фреге, Витген­штейн рассматривает предложение как структуру, свойства которой отличны от свойств входящих в него элементов. Предложение — это факт, т.е. некий кон­текст, в рамках которого его элементы обретают смысл. Элементы предложения, выражающие объекты мысли, рассматриваются Витгенштейном как простей­шие и называются именами. Имя не обладает смыс­лом, но имеет значение: оно представляет объект, т.е. простейшая единица языка соответствует простейшей единице реальности. В силу жесткой связи элементов языка и реальности, предложение может быть анали­тически расчленено одним-единственным способом. Следовательно, существует возможность полного ана­лиза языка с целью приведения его в соответствие с

требованиями логики. Необходимость подобного шага связана с тем, что в обыденном языке слова употреб­ляются различными способами, которые скрывают связь имени и объекта, вызывая тем самым фундамен­тальные философские проблемы. Такой совершенный язык должен подчиняться логической грамматике или логическому синтаксису. В качестве примера Витген­штейн приводит попытки формализации, предприня­тые Расселом и Фреге, и сам присоединяется к этой линии в философии. Он сравнивает предложение с ге­ометрическими координатами, однозначно задающи­ми точку в математическом пространстве. Подобным же образом предложения как некоторые логические координаты единственно возможным способом задают определенный факт, положение дел. Так как совокуп­ность всех предложений образует язык, то и он пред­ставляет собой жесткую структуру, каждый элемент которой соответствует определенной ситуации в мире. Свойства такой структуры описываются логическим синтаксисом, задающим правила того, каким должен быть идеальный язык. Идея логического синтаксиса или идеального языка является не новой и восходит к истокам философии Нового времени. Впервые она формулируется Декартом, затем Лейбницем и рядом других философов. Для Лейбница создание "универ­сального философского исчисления"становится цент­ральной проблемой философии. Он разрабатывает де­тальную программу математизации языка, превраще­ния его в универсальный набор символов, обладаю­щих однозначной соотнесенностью с "простыми идея­ми": по Лейбницу, "если бы существовал какой-то точ­ный язык (называемый некоторыми Адамовым язы­ком) или хотя бы истинно философский род писания, при котором понятия сводились бы к некоему алфави­ту человеческих мыслей, тогда все, что выводится ра­зумом из данных, могло бы открываться посредством некоторого рода исчисления, наподобие того, как раз­решают арифметические или геометрические задачи". Позднее неясность и двусмысленность обыденного языка беспокоят Кондильяка, который видит в усовер­шенствовании языка единственную возможность об­новления философии. Он указывает, что "если наши страсти вызывают заблуждения, то это потому, что они злоупотребляют расплывчатостью принципа, ме­тафоричностью выражения и двусмысленностью тер­мина, чтобы использовать все это для выведения тех мнений, которые льстят нашим страстям... стало быть, достаточно отказаться от этого бессодержательного языка, чтобы развеять все коварство заблуждений". Совершенный язык, по мнению Кондильяка, должен быть подобен математике: "...ибо слова играют ту же роль, что знаки в геометрии, а способ их употребления

— ту же роль, что методы исчисления". Язык матема­тики, который воспринимается в качестве идеала обеспечивает четкое и однозначное соответствие зна­ков идеям и отсутствие двусмысленности. Концепция Витгенштейна является завершающим аккордом дан­ной традиции, которая стремится рассматривать язык по аналогии с математикой и механикой Ньютона. Почти одновременно с Витгенштейном подобные идеи занимали не только Фреге и Рассела, но и Гуссер­ля, который в "Логических исследованиях" также стремился к созданию логически совершенного языка. Разделение мысли и языка, которое лишь формально присутствовало в предыдущих афоризмах, снимается в четвертом афоризме, который начинается с утверж­дения, что осмысленное предложение тождественно мысли. Этим показывается, что реальность, сознание и язык представляют собой единое целое: "4. Мысль

— осмысленное предложение". Данная формулировка является не только определением мысли, но и четким разделением повседневного языка и логически совер­шенного языка. Осмысленное предложение — это не повседневный язык, который полон двусмысленнос­тей, язык формализованный, упорядоченный в соот­ветствии с законами логического синтаксиса. Искаже­ния в обыденном языке возникают в силу того, что язык состоит из чувственно воспринимаемых знаков, отношения между которыми не являются необходимы­ми. Поэтому обнаружение логической структуры, скрытой грамматикой повседневного языка требует его реформирования и прояснения. Несмотря на то, что Витгенштейн не исследует гносеологические и многие другие классические философские проблемы, в "Л.-Ф.Т." вполне отчетливо прослеживаются тради­ционные метафизические установки, обусловленные центральной для "Л.-Ф.Т." референциальной теорией значения. Исследование Витгенштейна, которое рас­сматривалось представителями неопозитивизма как радикальная антиметафизическая программа, оказы­вается ангажированным идеями философии Нового времени и западной философии в целом. Таким обра­зом, обыденный язык — это чувственная оболочка мысли, которая во многих случаях скрывает как струк­туру мысли, так и логику самого языка: "4.002. Язык переодевает мысли. Причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облачен­ной в нее мысли". Данное свойство языка ответствен­но за возникновение философских проблем, которые являются не ложными, а бессмысленными. Их бес­смысленность связана с тем, что они не соответствуют логике, и, соответственно, структуре реальности, ко­торая является главным условием осмысленности: "4.003. Большинство предложений и вопросов фило-

софа коренится в нашем непонимании логики языка". Витгенштейн убежден, что необходимо выявить логи­ческую форму предложения, которая скрыта его грам­матической формой. Такое исследование основано на том, что предложение — это картина действительнос­ти, имеющая общий с ней логический строй. Подобно тому, как ноты отражают музыку, а иероглифы — предметы, предложение описывает некоторую ситуа­цию. При этом нет необходимости в дополнительных объяснениях: понимая предложение, мы представляем себе эту ситуацию. Это позволяет Витгенштейну гово­рить о том, что предложение показывает свой смысл, Т.е. является картиной происходящего. Понимание предложения является аналитическим и основано на понимании его составных частей, каждая из которых соответствует элементарному объекту реальности. Определяя науку как совокупность всех истинных предложений, Витгенштейн указывает, что филосо­фия — не наука, т.к. занимается формой предложения. Витгенштейн предлагает новое понимание филосо­фии, противостоящее тому пониманию, которое суще­ствовало в классической традиции. Основная цель фи­лософии — это прояснение предложений, а не созда­ние философских высказываний или теорий. Поэтому философия — это деятельность, а не статичное уче­ние, набор готовых постулатов. Витгенштейн также резко выступает против попыток представить филосо­фию как теорию познания, справедливо указывая на то, что это ведет к психологизму: "4.1121. Психология не более родственна философии, чем какая-нибудь другая наука. Теория познания — это философия пси­хологии". Антипсихологизм является одной из важ­нейших предпосылок "Л.-Ф.Т.", позволяя Витгенштейну избавиться от многих противоречий, связан­ных с психологическими концепциями субъекта и зна­чения. Философия определяет границы науки, т.е. поз­воляет понять, каковы истинные формы выражения действительности. Мыслимое, научное, истинное ин­тересует Витгенштейна как то, что способно изнутри очертить границы немыслимого. Философия призвана провести границу мыслимого и немыслимого, вырази­мого и невыразимого, внести ясность в язык. Филосо­фия представляет собой деятельность по регламента­ции правил языка, восстановлению порядка там, где он нарушен или скрыт способами повседневного вы­ражения. Для этого опять же необходимо исследова­ние формы предложения, которое позволяет понять не только структуру языка, но и структуру реальности. Предложение может быть разбито на элементарные предложения, входящие в его состав, которые, в свою очередь, состоят из имен. Истинность или ложность предложения определяется истинностью или ложнос-

тью входящих в него элементарных предложении. Элементарные, или атомарные, предложения склады­ваются в сложные, или молекулярные, предложения, определяя их истинность. Витгенштейн вплотную подходит к идее тотальной формализации языка и со­отнесения предложений с фактами: "4.25. Если эле­ментарное предложение истинно, соответствующее со-бытие существует; если же оно ложно, то такого со­бытия нет". Рассматривая возможные условия истин­ности и ложности, Витгенштейн приходит к выводу, что существуют предложения, обладающие особым статусом. Тавтология и противоречие — это не просто обычные предложения, а часть логической формы языка. Ни то, ни другое не описывает какой-либо ситу­ации, т.е. не является картиной действительности. Эти типы предложений бессмысленны, т.е. бессодержа­тельны. Однако они являются априорными логически­ми условиями истинности, ограничивая логическое пространство, внутри которого существуют обычные предложения. "5.143. Противоречие — внешняя гра­ница предложений, тавтология — их центр, лишенный всякой субстанции". Язык как совокупность предло­жений очерчивает не только собственное пространст­во, но и указывает на то, что выходит за его пределы. Витгенштейн постепенно подводит читателя к идее, что подробное изложение структуры языка и реально­сти необходимо лишь для того, чтобы негативным об­разом обозначить то, что немыслимо и невыразимо. Эта мысль выражается центральным понятийным противопоставлением "Л.-Ф.Т.", которую Витген­штейн формулирует следующим образом: "4.1212. То, что может быть показано, не может быть сказано". Хо­тя большая часть книги посвящена именно тому, что может быть сказано, все это — лишь способ прибли­зиться к сфере этического и метафизического. В этом смысле "Л.-Ф.Т." напоминает "Критику чистого разума", которая также стремится доказать бессмыс­ленность, бессодержательность положений метафизи­ки лишь для того, чтобы снасти ее от притязаний на­уки. Пятый афоризм Витгенштейна дает формулиров­ку принципов формализации языка, возможность ко­торой была обоснована в предыдущих разделах. Пред­ложение рассматривается как функция, а элементар­ные предложения — как аргументы его истинности: "5. Предложение — функция истинности элементар­ных предложений". Для проведения формализации Витгенштейн предлагает использовать основные мате­матические символы формальной логики, предложен­ные Фреге и Расселом, но при этом критикует их логи­ческие концепции. Основной недостаток логических систем предшественников Витгенштейн усматривает в том, что они не рассматривали логику как полностью

априорное знание и пытались найти ей опытное при­менение и обоснование. Такая установка опять же сближает Витгенштейна с немецким идеализмом и позволяет рассматривать "Л.-Ф.Т." как продолжение многих тем и понятий этой линии в философии. Вит­генштейн убежден, что знание элементарных предло­жений дает нам возможность априорного вывода всех их истинных следствий, т.е. создания полной научной картины реальности. В то же время из одного элемен­тарного предложения нельзя вывести другое, по одной ситуации нельзя судить о другой, факты не связаны между собой причинными отношениями. Это, как по­лагает Витгенштейн является условием свободы воли, которая была бы невозможна в случае признания то­тального логического детерминизма. Подобное отри­цание закона причинности восходит к Шопенгауэру, а через него — к Канту. Однако все, что относится к эти­ке и метафизике, может быть выражено лишь негатив­ным образом, поэтому позитивно можно описать толь­ко логическую форму реальности. Такая априорная логическая форма выступает одновременно в качестве логики, которая не нуждается в теории познания и те­ории субъекта, так как ее средств вполне достаточно для полного анализа и понимания действительности. Логика способна априори, без обращения к опыту, ре­шать свои проблемы и осуществлять выводы из пред­ложений: "5.551. Наш основной принцип состоит в следующем: каждый вопрос, который вообще подда­ется логическому решению, должен быть решаем сра­зу же". Если бы логика нуждалась в опыте для своих выводов, то она никогда не смогла бы претендовать на создание исчерпывающей аналитической картины ре­альности. Поэтому, как подчеркивает Витгенштейн, логика не должна определять конкретные примеры элементарных предложений или заниматься их приме­нением. Полная идеальность логики языка и ее взаи­мосвязь с онтологией позволяет Витгенштейну сде­лать вывод, о том, что границы языка являются грани­цами мира: "5.61. Логика заполняет мир; границы ми­ра суть и ее границы". Однако и в этом случае Витген­штейн не утверждает полного логического детерми­низма, так как логика не определяет, что есть в мире и чего в нем нет. Для этого логика должна была бы быть в состоянии выйти за границы мира и взглянуть на не­го извне. Это позиция Бога, а в философии — позиция трансцендентального субъекта. Рассуждения о грани­цах мира приводят Витгенштейна к традиционной проблеме субъекта, который рассматривается не гно­сеологически, а онтологически, что указывает, исходя из концепции "Л.-Ф.Т", на его языковой характер. По­следние афоризмы пятого раздела посвящены изложе­нию оригинальной концепции субъекта, которая явля-

ется продолжением концепций субъекта немецкой трансцендентально-критической философии. Свою позицию Витгенштейн называет "солипсизмом", одна­ко это означает лишь то, что границы субъекта и мира тождественны, т.е. субъект является онтологическим пределом мыслимой реальности, за пределами кото­рой сознание и логика невозможны. Витгенштейн вновь подчеркивает свое неприятие гносеологических и психологических подходов в философии, которые особенно отчетливо проявляются при попытке рассмо­трения проблемы субъекта: "5.631. Не существует мыслящего, представляющего субъекта". Мыслящий субъект философии Нового времени — это психологи­ческая сущность, субстанция, противостоящая реаль­ности, которая претендует на то, чтобы быть основа­нием общезначимости, но не в состоянии воплотить эти претензии в жизнь. Действительно общезначимым субъектом может быть не психологический, а логиче­ский субъект, который утверждает, что мир есть мой мир не на основе психологических состояний отдель­ного индивида, а исходя из присущей всей реальности логической формы. Логический субъект не может, сле­довательно, быть частью мира, поскольку как и логи­ческая форма он является его условием, предпосыл­кой, границей: "5.641. Философское "Я" — это не че­ловек, не человеческое тело или человеческая душа, с которой имеет дело психология, но метафизический субъект, граница, — а не часть — мира". Полторы страницы "Л.-Ф.Т", посвященные проблеме субъекта, предлагают концепцию гораздо более точную и после­довательную, нежели многотомные труды неокантиан­цев и гуссерлианцев. Логический субъект "Л.-Ф.Т." можно сравнить с понятием субъекта (духа) в филосо­фии Гегеля, который также трактует субъект онтологи­чески и непсихологически. Концепция логического субъекта, предлагаемая "Л.-Ф.Т", исключает идеа­лизм и солипсизм в традиционном смысле, так как га­рантирует априорную интерсубъективность. Субъект "Л.-Ф.Т." лишен внутренних характеристик, не обла­дает сознанием и самостоятельностью, не противосто­ит реальности, а включает ее. Говорить о нем можно лишь в связи с логической формой, которая является общезначимой для каждого индивида. Шестой афо­ризм "Л.-Ф.Т." подробно излагает принципы логики как общей формы мира и языка. Витгенштейн перехо­дит к завершающей части своего исследования, вплот­ную приближаясь к границам выразимого, к предель­ным основаниям языка. Поэтому наряду с обсуждени­ем логических проблем его исследование все чаще об­ращается к проблемам этики, ради которых и создава­лась книга. Витгенштейн подчеркивает, что логика не просто априорна, она — трансцендентальна. Это озна-

чает, что логика абсолютно независима от всякого опыта и невыводима из него. Более того, трансцендентальность означает невозможность полного объектив­ного описания логической формы, так как она являет­ся условием подобного описания. Логика — это не учение, а отражение мира, поэтому ее высказывания обусловлены онтологическими структурами реальнос­ти. Это значит, что логика не может быть предметом споров и конструироваться различными способами: она едина, неизменна, абсолютна: "6.124. Логические предложения описывают каркас мира, или же, скорее, они изображают его". Ее методом является математи­ка, которая также не обладает содержательным напол­нением, однако, в отличие от логики, может через на­уку применяться к реальности. Тавтологичность логи­ческих высказываний выражается в математических уравнениях. Как и логика, математика априорна и не нуждается в фактах для своей деятельности. Через ма­тематику логика проникает в механику, на которой ос­нована физика и современное естествознание в целом. Ньютоновская механика способна давать связанное описание мира только потому, что она воплощает принципы единой логической формы: "6.343. Механи­ка — это попытка построить по единому плану все ис­тинные предложения, которые нужны нам для описа­ния мира". Однако, как и логика, наука не говорит о конкретных вещах, а дает лишь общее описание ре­альности. Поэтому нельзя утверждать, что наука дает исчерпывающее описание реальности или в состоянии предсказать цепь будущих фактов. Наука способна с необходимостью описывать лишь то, что подчиняется логической необходимости. Таким образом, Витген­штейн отнюдь не испытывает позитивистской веры в бесконечные возможности науки, а, наоборот, всячес­ки стремится подчеркнуть ее ограниченность. Эта ог­раниченность оставляет место для этического: оно не­выразимо, но границы логики, языка, науки косвенным — негативным — образом указывают на него. О невоз­можности выражения этического говорит сам харак­тер предложений: "6.4. Все предложения равноцен­ны". Это означает, что среди предложений не может быть ценности, высших положений, так как все они обладают равным статусом. Следовательно, этическое должно находится вне предложений, а значит вне мы­шления, логики, реальности: "6.41. Если есть некая ценность, действительно обладающая ценностью, она должна находиться вне всего происходящего и так-бытия. Ибо все происходящее и так-бытие случайны". Высшая ценность не может быть зависима от случай­ности, и уж тем более она не может стать предметом анализа логики или науки. С другой стороны, какие-либо позитивные характеристики этического также

невозможны, ибо мышление и язык подчинены логи­ческой необходимости: "6.421. Понятно, что этика не поддается высказыванию. Этика трансцендентальна". Невыразимость этики, как и в случае Канта, призвана спасти ее от воздействия разума, языка, логики, кото­рые детерминированы жесткими связями и не остав­ляют места свободе. Если логика показывает "как" мир есть, то "что" он есть показано быть не может и является невыразимым, мистическим: "6.44. Мистиче­ское — не то, как мир есть, а что он есть". Мистичес­кое — это немыслимое, то, что выходит за пределы ло­гики и не подчиняется логической необходимости. Мистическое — это то пространство между фактами, в котором возможна свобода, этика и метафизика. Это "вещь в себе" в духе Канта и Шопенгауэра, которая яв­ляется еще более трансцендентной, так как Витген­штейн не отводит ей места даже в умопостигаемом мире. Мистическое — это основа метафизики, воз­можность взглянуть на мир извне, с точки зрения Бо­га: "6.45. Переживание мира как ограниченного цело­го — вот что такое мистическое". Существование язы­ка, логики, науки необходимо лишь для того, чтобы каким-то образом намекнуть на мистическое, так как без него мир был бы лишен смысла. Подобно Канту и Шопенгауэру, Витгенштейн не верит в то, что наука способна дать ответ на жизненные вопросы: но эта не­способность и говорит о том, что должно быть нечто вне языка, придающее смысл всему существующему: "6.52. Мы чувствуем, что, если бы даже были получе­ны ответы на все возможные научные вопросы, наши жизненные проблемы совсем не были бы затронуты этим. Тогда, конечно, уже не осталось бы вопросов, но и это было бы определенным ответом". Негативный ответ науки на этические вопросы, демонстрирующий ее ограниченность, лишь подчеркивает более высокий

— трансцендентальный — статус метафизических вы­сказываний и отнюдь не означает, как полагали члены Венского кружка, их отрицания. Заканчивая книгу, Витгенштейн признается, что вся иерархическая лест­ница афоризмов "Л.-Ф.Т." была необходима лишь для того, чтобы подняться до определенной точки зрения

— философской позиции, позиции абсолюта, с кото­рой эта лестница видится лишь как средство, которое должно быть отброшено по достижению цели. Эта цель, которая формулируется последним и единствен­ным седьмым афоризмом, состоит в следующем: "7. О чем невозможно говорить, о том следует молчать". От­сутствие дальнейших комментариев, поясняющих этот афоризм, означает, что исследование достигло границы языка, высшей рационально выразимой точ­ки. Учитывая четкую структуру книги, которая про­слеживается во всех афоризмах, едва ли можно, в ду-

хе некоторых комментаторов, отбросить последние страницы "Л.-Ф.Т." как несущественные. Целостный замысел Витгенштейна был изначально ненаучным и иррациональным, поэтому "Л.-Ф.Т." можно назвать крупнейшей попыткой создания этической метафизи­ки языка. Таким образом, Витгенштейн не считал свою книгу неким теоретическим опусом, излагаю­щим концепцию языка и логики, а рассматривал ее как практическое действие, путь к истинному взгляду на мир, призванный изменить человеческую жизнь: постижение идей "Л.-Ф.Т." должно было стать их преодолением и отрицанием. Это отличает "Л.-Ф.Т." от подавляющего большинства философских произве­дений и позволяют рассматривать эту книгу как одно из самых оригинальных произведений 20 в., несмотря на то, что ее философское содержание было вскоре подвергнуто критике представителями аналитической традиции и самим Витгенштейном. Вопреки желанию Витгенштейна, ни Рассел, ни представители Венского кружка, как и многие последующие интерпретаторы, не стали придавать значения этической направленно­сти "Л.-Ф.Т.", но при этом высоко оценили его логи­ческое содержание. Непонимание этой книги стало залогом ее колоссального влияния и популярности, послужило одним из главных импульсов лингвисти­ческого поворота (см. Лингвистический поворот). Возрождение интереса к "Л.-Ф.Т." и обращение к оригинальному смыслу произошло только тогда, ког­да его логические идеи оказались устаревшими.

A.B. Филиппович

Дата добавления: 2014-12-16