Тел. в Москве: (107095) 233-91-88, 104-95-71. 1 страница

КРИТИЧЕСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ — направле­ние в европейской (преимущественно англо- и немецко­язычной традициях) философии науки, возникшее на ос­нове пересмотра (нео)позитивистской методологии и представлений о сути знания

ГЕЙЗЕНБЕРГ (Heisenberg) Вернер Карл (1901— 1976) — германский физик-теоретик, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по фи­зике за создание матричной механики (1932).

ГЕЙЗЕНБЕРГ (Heisenberg) Вернер Карл (1901— 1976) — германский физик-теоретик, один из создателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии по фи­зике за создание матричной механики (1932). Основные работы: "Физические принципы квантовой теории" (1930), "Физика и философия" (1958), "Физика и за ее пре­делами" (1971). В 1920—1923 учился в Университете Мюнхена, где слушал лекции А.Зоммерфельда по теоре­тической физике. В 1923—1927 — ассистент в Гёттингенском Университете, в 1927—1941 — профессор физики Университетов Лейпцига и Берлина, с 1941 — профессор физики Гёттингенского Университета, с 1946 — директор Института физики общества М.Планка (Берлин), с 1948 — президент Гёттингенской Академии Наук. В 1925 Г. сов­местно со своим учителем Н.Бором опубликовал концеп­ции матричной механики как первого варианта механики квантовой. К этому Г. пришел в попытках разрешения противоречий в модели строения атома, сочетающей клас­сические уравнения движения и постулаты Н.Бора. Г. и Н.Бор постулировали, что элементарные частицы облада­ют волновыми свойствами и не могут быть наблюдаемы в традиционном понимании. Это распространяющиеся в пространстве пакеты волн, которые (в зависимости от на­правления исследования) возможно рассматривать или как частицы, или как волны. Каждой физической величи­не ставится в соответствие определенный оператор, представляющийся в виде бесконечной матрицы. На ос­нове теории Г. был произведен расчет квантовомеханических характеристик ядра атома гелия, а также показа­на возможность существования его в орто- и парасостояниях. Математический аппарат матричной механики позволил Г. также вычислять интенсивность спектраль­ных линий линейного осциллятора. К 1927 Г. смог сфор­мулировать в математическом виде "принцип неопреде­ленности". Этот принцип возник вследствие необходи­мости учета материального характера наблюдений за элементарными частицами. Согласно принципу неопре­деленности, невозможно точно указать одновременно

импульс частицы и ее координаты: чем точнее измерена одна из этих характеристик, тем менее точным будет зна­чение другой. В описание атомного объекта, его состоя­ния и поведения вводился существенно новый момент — понятие вероятности. В 1928 Г. (совместно с П.Дираком) выдвинул идею обменного взаимодействия, на основе ко­торой разработал квантовомеханическую теорию спон­танной намагничиваемости ферромагнетиков при обмен­ном электронном взаимодействии. В 1929 вместе с В.Пау­ли Г. работал над теориями квантовой электродинамики, введя схему квантования полей и пытаясь получить из единого полевого уравнения массы элементарных частиц. С приходом к власти в Германии деятелей национал-соци­ализма, Г., в отличие от многих других ведущих ученых, решил продолжить работу на родине. Свой труд "Физика и философия" Г. написал на основе прочитанных им в раз­личных Университетах Шотландии престижных Гиффордовских Лекций (1955—1956). Г. писал в предисловии к мюнхенскому изданию книги "Физика и философия" (1959), что эти лекции "по завещанию основателя имеют своим предметом естественную теологию. С естествен­ной теологией связана такая точка зрения на вопросы бы­тия, которая является результатом отказа от какой-либо ча­стной религии или мировоззрения. Чаще всего цели, кото­рые преследуют эти лекции, предполагают не специаль­ное изложение отдельных проблем науки, а ее философ­ские основы и мировоззренческие выводы. Поэтому пе­ред автором... была поставлена задача показать связи меж­ду современной атомной физикой и общими философски­ми вопросами... Лекции были рассчитаны на широкий круг студентов, не обязательно физиков, интересующихся естествознанием и философией... Наиболее трудным раз­делом является, по-видимому, раздел, излагающий кон­тринтерпретации к Копенгагенской интерпретации кван­товой теории... Выводы современной физики... во многом изменили представление о мире, унаследованное от про­шлого века. Они вызывают переворот в мышлении и по­тому касаются широкого круга людей. Предлагаемая кни-

га имеет целью помочь подготовить почву для этого пере­ворота". Г. полагал, что микромир, представляя собой только совокупность комплексов ощущений субъекта на­блюдения, отделен от макромира "непроходимой пропас­тью". При интерпретации открытого им соотношения не­определенностей Г. сформулировал "начало принципи­альной наблюдаемости", согласно которому физика долж­на отказаться от попыток узнать, как "устроен мир", ис­ключить наглядные представления, переведя физические понятия на язык символов математики, принять положе­ние, согласно которому микрообъекты существуют только при наличии наблюдающего их субъекта, отказаться от принципа причинности в микромире. О значении совре­менной ему физики Г. в книге "Философия и физика" пи­сал: "Когда сегодня говорят о современной физике, то пер­вая мысль, которая при этом возникает, связана с атомным оружием. Каждый знает, какое огромное влияние оказыва­ет это оружие на политическую жизнь нашего времени... Сегодня физика оказывает на общее положение в мире го­раздо большее влияние, чем когда-либо прежде. Все же мы должны спросить, действительно ли изменения, про­изведенные современной физикой в политической сфере, являются важнейшим ее результатом. Что останется от влияния современной физики, если мир в своей политиче­ской структуре будет соответствовать новым техническим возможностям? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить, что каждое орудие несет в себе дух, благодаря которому оно создано. Так как каждая нация и каждая по­литическая группировка независимо от ее географическо­го расположения или культурных традиций должна быть заинтересована в новом оружии, то дух современной фи­зики будет проникать в сознание многих народов и будет связан самыми различными путями с прежними традици­ями. Что в конце концов произойдет на нашей земле в ре­зультате столкновения специальной области современной науки и весьма различных древних традиций? В тех час­тях мира, в которых развито современное естествознание, непосредственные интересы, направленные с давних вре­мен прежде всего на практическое применение открытий естествознания в промышленности и технике, сочетаются с рациональным анализом внешних и внутренних усло­вий такого применения. Народам этих стран сравнительно легко будет справиться с новыми идеями, ибо у них было достаточно времени для медленного и постепенного при­способления к современному техническому и естествен­но-научному методу мышления. Однако в других частях мира эти идеи довольно неожиданно сталкиваются с ос­новными религиозными и философскими представления­ми национальной культуры. Ввиду того что результаты со­временной физики снова ставят нас перед необходимос­тью обсуждения таких основополагающих понятий, как реальность, пространство и время, это столкновение мо-

жет привести к совершенно новому изменению мышле­ния, пути которого нельзя еще предвидеть. Характерной чертой столкновения современного естествознания с прежним традиционным методом мышления является полная интернациональность современного естествозна­ния. Одна сторона в этом обмене идей, именно прежняя традиция, неодинакова в различных частях мира, а другая — повсюду одна и та же,и, следовательно, результаты этого обмена быстро распространяются на все области, где вообще имеет место дискуссия... самые большие изме­нения в представлениях о реальности произошли именно в квантовой теории; новые идеи атомной физики сконцен­трированы и... выкристаллизованы в той окончательной форме, которую приняла наконец квантовая теория... В от­ношении того, что касается экспериментальной техники, современная ядерная физика является только прямым следствием метода исследования, который всегда, со вре­мен Гюйгенса, Вольта и Фарадея, определял развитие ес­тествознания... обескураживающая математическая слож­ность некоторых разделов квантовой теории представляет собой лишь крайнее развитие методов, которые были от­крыты Ньютоном, Гауссом и Максвеллом. Но изменения в представлениях о реальности, ясно выступающие в кван­товой теории, не являются простым продолжением пред­шествующего развития... Здесь речь идет о настоящей ломке в структуре естествознания". Г. писал также о том, что современное ему естествознание проникает в "части света, где культурные традиции сильно отличаются от ев­ропейской цивилизации. Нужно ожидать, что эта новая деятельность во многих случаях проявляется как разру­шение старой культуры, как бесцеремонное и варварское вмешательство, нарушающее зыбкое равновесие, на кото­ром зиждется все человеческое счастье. Этих последст­вий, к сожалению, нельзя избежать, с ними надо прими­риться как с характерной чертой нашего времени. И все же даже в этом отношении революционный дух современ­ной физики до некоторой степени может помочь привести в соответствие древние традиции с новыми тенденциями в мышлении. Так, например, большой научный вклад в те­орию физики, сделанный в Японии после войны, может рассматриваться как признак определенной взаимосвязи традиционных представлений Дальнего Востока с фило­софской сущностью квантовой теории. Вероятно, легче привыкнуть к понятию реальности в квантовой теории в том случае, если нет привычки к наивному материалисти­ческому образу мыслей, господствовавшему в Европе еще в первые десятилетия нашего века. Естественно, эти заме­чания не должны пониматься как недооценка вредного влияния, которое, вероятно, привносится или еще будет привнесено старыми культурными традициями в процес­се научного прогресса. Но так как все это развитие давно вышло из-под контроля человека, то мы должны признать

его как одну из существенных черт нашего времени и по­пытаться насколько возможно связать это развитие с теми человеческими ценностями, которые являлись целью древних культурных и религиозных традиций. При этом имеет смысл привести одну притчу из истории религии хасидов. Жил старый раввин, священник, который был известен своей мудростью и к которому люди шли за со­ветом. Пришел к нему один человек в отчаянии от всех происходивших вокруг него изменений и стал жаловать­ся на все то зло, которое происходит по причине так на­зываемого технического прогресса. "Разве имеет цену весь технический хлам, — сказал он, — когда думают о действительной ценности жизни?" Раввин ответил: "Все в мире может способствовать нашему знанию: не только то, что создал бог, но и все то, что сделал человек". — "Чему мы можем научиться у железной дороги?" — спро­сил в сомнении пришедший. "Тому, что из-за одного мгновения можно упустить все". — "А у телеграфа?" — "Тому, что за каждое слово надо отвечать". — "У телефо­на?" — "Тому, что там слышат то, что мы здесь говорим". Пришедший понял, что думал раввин, и пошел своей до­рогой... Современное естествознание врывается в те страны, в которых в течение нескольких десятилетий со­здавались новые положения веры как основа для новых могучих общественных сил. В этих странах современная наука обнаруживает себя как в отношении содержания этих положений веры, ведущих свое начало от европей­ских философских идей 19 в. (Гегель и Маркс), так и в от­ношении феномена веры, который не признает никакого компромисса с другими взглядами. Так как современная физика из-за своей практической пользы и в этих странах играет большую роль, то едва ли можно избежать того, что и там будет ощущаться ограниченность новых поло­жений веры теми, кто действительно понимает современ­ную физику и ее философское значение. Поэтому для бу­дущего будет, по-видимому, плодотворным духовный об­мен между естествознанием и новым политическим уче­нием. Естественно, что не надо переоценивать влияние науки. Но открытость современного естествознания, ве­роятно, в состоянии помочь большим группам людей по­нять, что новые положения веры для общества не так важны, как предполагалось до сих пор... Влияние совре­менной науки может оказаться очень благотворным для развития терпимости к иным идеям и потому стать весь­ма полезным".

C.B. Силков

КРИТИЧЕСКИЙ РАЦИОНАЛИЗМ — направле­ние в европейской (преимущественно англо- и немецко­язычной традициях) философии науки, возникшее на ос­нове пересмотра (нео)позитивистской методологии и представлений о сути знания на основе идей позднего

Поппера связанных прежде всего с универсализацией до­ктрины фальсификационизма и пересмотром роли разума в познании. Принципиальными для понимания сути K.P. являются исходные антиисторицистская и критицистская теоретико-методологические установки Поппера. Видны­ми представителями K.P. являются Дж.Агасси (Израиль), Альберт, Дж.Уоткинс (Великобритания). К этому направ­лению также относятся У.Бартли, Х.Шпинер, Э.Топич и др. Важную роль в формулировке ряда положений K.P. сы­грал К.Хюбнер. Методологически, проблемно и тематиче­ски к этому направлению близка "историческая школа" философии науки (по преимуществу американская и бе­рущая свое начало в работах Куна, Лакатоса и Фейерабен­да). Без идей (как минимум) Лакатоса и Фейерабенда не­возможно проследить становление K.P. как отдельного на­правления, поэтому "историческую школу философии на­уки" можно рассматривать (в некоторых отношениях) как самостоятельную версию K.P. В совокупности же их мож­но анализировать как ядро методологии постпозитивизма. Близок к K.P., но вырос на иных непозитивистских теоре­тико-методологических основаниях, неорационализм (презентирующий главным образом франкоязычную тра­дицию). Другое их отличие — вовлеченность в проблем­ное поле первого социально-философской и социально-исторической тематики (в неорационализме в той или иной степени присутствовала вторая, но взятая главным образом лишь в аспекте становления знаниевых систем), ориентированность на удовлетворение запросов опреде­ленных социально-политических практик и обоснование политологических доктрин (неоконсервативной в британ­ской традиции и социал-демократической — в немецкой), что было органически не свойственно неорационализму, ограничивавшему себя исследованием области научного (и иного) знания в различных исторически изменявшихся социокультурных контекстах. Начав формироваться как особое направление в 1940-х, в 1970—1980-е K.P. был су­щественно переосмыслен (тенденция к чему может быть обнаружена уже в 1960-е) именно за счет ориентации на философию социального действия, т.е. за счет социологизации проблематики (прежде всего в немецкоязычной фи­лософии), и критики "наивного" и "ортодоксального" фальсификационизма, осуществленной как реализация принципа "критики собственных оснований". В центре доктрины K.P., так или иначе, всегда оказывалось понятие "научной рациональности", с помощью которого как пре­одолевалось свое собственное "позитивистское про­шлое", так и (при его беспрерывном критическом уточне­нии) шло становление самого направления. Отправной точкой становления K.P. можно считать работу Поппера "Логика научного исследования" (1935), переориентирую­щую саму стилистику научного мышления с логики "под­тверждения" на логику "опровержения" и обосновывав-

шую необходимость замены доктрины верификационизма (и принципа верифицируемости) доктриной фальсификационизма (и принципом фальсифицируемости). Продуци­рование знания тем самым оказывалось связанным не с его индуцированием и опытной проверкой, а с выдвиже­нием рационально формулируемых гипотез, подвергае­мых последовательной критике с целью обнаружения их принципиальной (коль скоро они сформулированы исходя из определенных оснований и ситуаций) ограниченности, неуниверсальности, неполноты, несамодостаточности. Научная рациональность задается определенными стан­дартами и нормами теоретизирования, накладываемыми на конкретные познавательные ситуации (действия позна­ющих субъектов в которых также подчинены определен­ной логике и соотносимы с контролем соответствующих научных институций). Фактически, фальсификационизм предзадает ход к обсуждению не столько содержательных проблем того, что есть (научное) знание и как оно внут­ренне структурировано, сколько к выявлению критериев и аргументов в пользу рациональности выбора тех или иных версий знания и правильности его организованнос­ти, отличающей научный тип знания от всех возможных его иных типов (метафизики, религии, идеологии, обы­денных представлений здравого смысла), что концепту­ально оформлено как принцип демаркации (отграничения научного знания). В центре внимания философии науки оказывается, таким образом, логика и методология по­следней (к тому же "обернутая" на организацию деятель­ности субъекта познания), а содержательно — пробле­матика границ рациональности (безусловное ядро кото­рой — научная рациональность, построенная как гипотетико-дедуктивная модель знания). Тем самым в основание K.P. была положена принципиально перевернутая схема логического позитивизма философов Венского кружка — в основании научного знания находятся рационально кон­струируемые схемы объяснения эмпирических данных, которые, в конечном итоге, конвенциально (через прави­ла и нормы) определяют то, что считается эмпирическим базисом научного знания. Последнее начинает все боль­ше (по мере становления K.P. как самостоятельного на­правления) пониматься как принципиально гипотетичес­кое и проблемное, что позволяет ввести в методологию науки представления о плюральности и вероятности лю­бых научных теоретических моделей. Любое знание (в той мере, в какой оно есть научное знание) принципиаль­но фальсифицируемо (подвержено следованию принци­пу фальсифицируемости) — любая теория, не поддаю­щаяся опровержению, должна быть квалифицирована как ненаучная (проверка теории — это всегда попытка ее опровергнуть). В конечном итоге, речь должна идти ско­рее не об истинности тех или иных теорий, а об их оп­равданности в данной познавательной ситуации (нео-

провергнутость опытом не может служить критерием ис­тинности). В свою очередь, опровержение опытом тео­рии не есть основание для ее автоматической элимина­ции (что в последующем и квалифицировалось как наив­ный и ортодоксальный фальсификационизм), а требует предварительно сужения поля ее применимости, выявле­ния границ ее адекватности, т.е. лишь уменьшает ее уни­версалистские претензии и ослабляет ее объясняющую силу. Конечное основание смены теории — появление более продуктивной (и нормативно закрепленной) схемы объяснения фактов элиминируемой теории (что позволя­ет говорить о нарастании прагматической нагруженности в аргументации выбора теории (и ее рациональности в целом) по мере развития самого K.P. Последнее не слу­чайно, так как K.P. может быть рассмотрен как вариант фаллибилизма, одна из первых осознанно артикулиро­ванных версий которого принадлежит одному из осново­положников прагматизма Пирсу, трактовавшему его как "самокорректируемость" теории под напором новых дан­ных и при применении ее в отличных от исходной позна­вательных ситуациях. Суть же фаллибилизма сводится к утверждению тезиса о принципиальной погрешимости любых положений научного знания, что и демаркирует последнее по отношению к иным формам знания. Тем не менее, в рамках K.P. фаллибилизм был существенно пере­осмыслен через соединение с идущей от немецкого клас­сического трансцендентализма установкой на принципи­альную критичность (в поздних версиях K.P. — рефлек­сивность) по отношению к своим основаниям подлинно научной (и философской) позиции. "Линия фальсификационизма" в основаниях K.P. была существенно переин­терпретирована под воздействием идей Лакатоса о науч­но-исследовательских программах как основе организа­ции научного знания. В научно-исследовательской про­грамме Лакатос различал неизменное "ядро" (обеспечи­вающее инвариантность организованной целостности ка­кого-либо знания в каждый данный момент) и "защитный пояс" — совокупность постоянно (потенциально) изме­няющихся положений, обеспечивающих взаимодействие "ядра" с конкретикой познавательных ситуаций. Идее ин­вариантного "ядра" научно-исследовательской програм­мы Лакатоса можно поставить в соответствие первона­чальное понимание научной парадигмы Куном, как орга­низующей деятельность определенного научного сообще­ства вокруг конституирующей и в этом качестве догмати­зируемой и господствующей в данный момент идеи (ком­плекса идей). Однако если Кун не связывал идею парадиг­мальности с доктриной фальсификационизма и повлиял, скорее, на последующую социологизацию K.P. через социологизацию своего понятия парадигмы как разделяе­мых научным сообществом взглядов, то Лакатос имеет не­посредственное отношение к реформе K.P.. так как пы-

тался утвердить свои идеи как концепцию "уточненного фальсификационизма". Последняя стимулировала появле­ние и развитие идей "тематического единства" науки Холтона и "метафизических исследовательских программ" Агасси и Уоткинса (типологически она связана и с так на­зываемой "сильной программой" социологии знания Д.Блура, оформившейся за пределами K.P.). Наряду с док­триной фальсификационизма для конституирования K.P. как самостоятельного направления в философии науки важную роль сыграла связанная с ней теория "трех ми­ров". Кроме нередуцируемых друг к другу физического и ментального миров Поппер конституирует существование создаваемого в результате совокупного познавательного освоения человеком действительности растущего "треть­его мира" объективного знания, автономного от индиви­дуальных субъектов. Идея "третьего мира" позволила, с одной стороны, усилить представление о нередуцируемости научного знания к эмпирическому базису науки, а с другой — выявить роль нормативно-организационной (и институциональной) компоненты в оформлении научного знания, сместив поиск критериев его надежности в об­ласть теоретического обоснования и выбора. Собственно этот эпистемологический поворот предопределил воз­можность социологизации проблематики и явился осно­ванием окончательного конституирования в 1960-е, когда появился и сам термин K.P. как отдельного направления. В 1961 выступлениями Поппера с докладом "Логика соци­альных наук" и Адорно с содокладом "К логике социаль­ных наук" на рабочей сессии Немецкого социологическо­го общества в Тюбингене начался знаменитый "спор о по­зитивизме", породивший дискуссию в "Кёльнском журна­ле социологии и социальной психологии" (в дискуссии участвовали также Р.Дарендорф, Хабермас, Альберт), ре­зультаты которой (в 1969 и повторно в 1972) были опубли­кованы отдельной книгой. В 1968 Поппер выступил с про­граммным докладом "О теории объективного духа" на XIV Всемирном философском конгрессе в Вене, посвя­щенном проблематике "третьего мира". В итоге был дан ряд новых формулировок принципиальных для K.P. поло­жений. Во-первых, все приобретенное знание стало пони­маться как модификации (а возможно, и отрицания) неко­торых исходных форм знания (диспозиций). Во-вторых, стремление приблизиться к истине, усовершенствовав свое знание, было признано утопичным: истина как пол­ный класс всех абсолютно истинных высказываний прин­ципиально недостижима. В-третьих, "третий мир", объек­тивированный через организованности написанных и на­печатанных знаков (книги сами по себе без писателей и читателей), остается "миром в себе" (подлинно объектив­ного знания всех субъектов и их деятельности) и лишь "отбрасывает свет" на область познания и когнитивных процессов ("второй мир"). Если "первый мир" физичес-

ких предметностеи видим глазами, то "третий мир, сам будучи продуктом человеческого духа, "видим умом". От­сюда, в-четвертых, наше знание (в том числе и прежде всего социальное) не просто гипотетично, но и принципи­ально проблемно: "наука начинается с проблем и кончает­ся проблемами" (Поппер). Лакатос в этом ракурсе предло­жил механизм "сдвига проблем" как описывающий изме­нения в знании. Любое предлагаемое решение принципи­ально уязвимо для критики, предлагаясь, оно критикует­ся, а из критики вырастают новые "предложения" (не слу­чайно поэтому обозначение поздних версий K.P. как "ра­ционального критицизма" или "панкритического рацио­нализма"). Отсюда же, в-пятых, сдвиг границ демаркации извне (между знанием и незнанием или "неподлинным знанием") внутрь самого знания, в котором можно разли­чать его эпистемо-логическую сущность и его процедур­ную, интерсубъективную (коммуникационную), институ­циональную и психологическую нормативные организо­ванности. В связи с этим встает и задача демаркации нор­мативной области логики исследования (становящейся предметом собственно философии науки, ориентирую­щейся на выработку правил для оценки и продуцирования суждений о наличных теориях) и области психологии от­крытий, организующей процесс познания. K.P. адаптиро­вал в этой перспективе для решения своих задач: 1) кон­цепцию "практически-регулятивных идей" Хюбнера как "мира правил, по которым мы живем и действуем в каж­дый данный момент времени" и которые мы применяем для анализа научных теорий, входящих в "исторические системные ансамбли"; 2) "нормативную эпистемологию" Лакатоса, согласно которой рационально действует тот ис­следователь, который выбирает оптимальную стратегию для наращивания объема эмпирических данных. На осно­ве "нормативной эпистемологии" Лакатос разработал тео­рию "научной рациональности", позволяющую при ее на­ложении на материал истории науки производить рацио­нальную реконструкцию этого материала (следует, одна­ко, заметить, что программа реконструкции знания отно­сительно мало практиковалась в собственно K.P., но зани­мала доминирующие позиции в "исторической школе" философии науки). Дальнейшая радикализация K.P. связа­на с усилением в нем акцентов на тезисах о релятивности и плюральности знаниевых систем, осуществленным в работах Бартли и Альберта, так или иначе (как через адап­тацию, так и через оппонирование) связанных с базовыми установками "методологического анархизма" Фейерабен­да (в связи с чем K.P. стали обозначать как "теоретический плюрализм" и "плюралистический фаллибилизм"). Ради­кализация K.P. была во многом связана и с попыткой дать ответ на порождающий парадоксальность вопрос о том, фальсифицируем ли сам принцип фальсифицируемости. Так, Бартли в своем "панкритическом рационализме" ста-

вил под сомнение возможность артикулирования прием­лемых критериев рациональности и пытался показать, что иррационального произвола можно избежать и при отсут­ствии таких обоснованных критериев. Для этого требует­ся безжалостная критика своих собственных оснований: "... критике может быть подвергнута сама практика крити­ческой аргументации". Аналогичную версию "всеобъем­лющего критицизма" (элиминирующего принцип доста­точного основания классической методологии) по отно­шению к своим собственным основаниям предложил и Альберт. У него критическая точка зрения есть и отправ­ная точка для принятия практических рациональных ("конструирующих") решений. Никогда нет единственно верной точки зрения и единственно правильного решения. Следовательно, всегда необходимо формулировать аль­тернативы, которые могут оказаться обладающими боль­шей эвристической силой и "разрешающей способнос­тью". Отсюда тезис о теоретическом плюрализме, созвуч­ный идеям Фейерабенда и усиленный в "фаллибилистическом плюрализме" Шпинера. Последний в своих построе­ниях исходит из "трилеммы Мюнхгаузена", сформулиро­ванной Альбертом, и собственного "парадокса обоснова­ния". Их суть сводится соответственно к тому, что: 1) фи­лософ-фундаменталист способен удерживать убедитель­ность и рациональность аргументации лишь в рамках соб­ственных утверждений и теряет обоснованность своих суждений за рамками отстаиваемой концепции; 2) теоре­тико-познавательные основания, на которых базируется фундаменталистская концепция, должны быть наиболее обоснованы в этой последней, однако именно они оказы­ваются в ней наиболее уязвимыми и бедно аргументиро­ванными. В итоге, согласно Шпинеру, разрушаются (должны быть деконструированы) любые модели "обос­новывающей философии". Они заменяются в современ­ной эпистемологии моделями "рационально-критическо­го познания без фундамента". Знание принципиально фаллибистично. Будучи неизбежно опровергаемым, оно потенциально ошибочно в том или ином отношении. Это учитывается в исследовательских знаниевых процедурах, которые предполагают единство выдвижения гипотез, их рациональной критики и элиминации ошибок. Именно версия K.P. по Шпинеру претендует на изживание остат­ков позитивизма, что выливается в формулировку им це­лостной концепции критики знания, правила которой ревизируют (доводят до предела) идеи позднего Поппера и Альберта в духе, сближающем ее с версией философии науки Фейерабенда (вплоть до заимствования некото­рых терминов). Суть этой концепции критики сводится к: 1) установке на максимальное умножение идей; 2) под­держанию механизмов их конкуренции и селективного от­бора; 3) элиминированию бесплодных и препятствующих познанию положений; 4) отказу от преждевременной эли-

минации теорий ("принцип упорства"). Таким образом, критическая программа синтезирует в себе эвристичес­кий, селективный, элиминативный и консервативный ас­пекты как задающие целостность научной методологии. Предел релятивизации знания может быть положен: 1) ли­бо введением "догмы" как основания теоретических по­строений, что оправдано в конкретных познавательных ситуациях, но для познания в целом есть свидетельство отказа от дальнейшего стремления к истине; 2) либо вве­дением метатеории ("теории межтеоретических отноше­ний"), организующих субъектов и нормирующих их вза­имоотношения таким образом, чтобы стало возможным рациональное (рамочное) сопоставление теорий при со­хранении принципов теоретического плюрализма. По­следний путь представляется в K.P. более плодотворным, но он порождает новый комплекс проблем, связанных с возможностью плюрализации на метатеоретическом уровне, что приводит, в конечном итоге, к "парадоксу фаллибилистического плюрализма" — противоположение фаллибилизму антифаллибилистской программы есть не­обходимое следствие из его установок. Выход из этой си­туации для многих представителей K.P. обнаружился в дальнейшей социологизации (по)знания. При этом воз­можны две версии соответствующего продолжения, взаи­модополняющие друг друга: 1) либо принимается страте­гия перевода работы со знанием в проектный режим: (по)знание как создание и реализация конкретных соци­ально ориентированных "рациональных проектов"; 2) ли­бо работа со знанием понимается в установках "социаль­ной инженерии" или "социальной терапии". Однако в лю­бом случае эти версии свидетельствуют об известной ис­черпанности возможностей K.P. как направления в фило­софии науки на исходно сформулированных основаниях и переводе его проблематики в дисциплинарность социоло­гии знания. (См. также Поппер, Альберт, Неорациона­лизм, Лакатос, Фейерабенд.)

Дата добавления: 2014-12-16