Очерки по истории философии 6 страница

Фундаментальная зависимость средневековой философии от религиозной идеологии не означала, однако, полного растворения философии в религии, но неизменно на протяжении всего средневековья определяла специфику философских проблем и выбор способов их разрешения.

Характерными свойствами средневекового мышления вообще и философского в частности являются ретроспективность и традиционализм, т.е. обращенность в прошлое. Установка средневекового сознания такова: чем древнее, тем подлиннее, чем подлиннее, тем истиннее. Самый древний и самый подлинный документ и аргумент для средневековья – это Библия. Ориген (ок. 185-253 гг.) утверждал, что Библия есть единственный в своем роде свод всех возможных истин, сообщаемых человечеству божественной благодатью на все времена. Следовательно, достаточно уяснить себе смысл библейских высказываний, чтобы получить безошибочное знание или ответы на все вопросы. Однако истина как бы зашифрована, скрыта в тексте Библии. Отсюда и проистекает основная задача философии: раскрыть и разъяснить священные письмена. И чем ближе философ стоит ко времени откровения, т.е. живет в более близкие ко времени откровения годы, тем меньше для него тайн в писании. Чем дальше от времени откровения, тем больше вероятность ошибки. Исходя из этого, патристика является восприемницей апостольской традиции и обладает наивысшим после Библии авторитетом. Патристика – религиозная философия созданная отцами церкви. (Климент Александрийский (ок. 150-219 гг.), Ориген (ок. 185-253 гг.), Аврелий Августин (354-430 гг.) и др.) Именно эта философия, первая по времени в христианстве, должна служить прообразом всего будущего философствования, его классическим образцом. Любая форма новаторства рассматривается как признак суетной гордыни, отступление от архетипа, а тем самым и от истины. В этом плане весьма характерны слова Климента Александрийского о том, что истинная философия есть христианская религия.

Если патристика создает систематическую догматику на основе Священного писания, то средневековая философия занимается ее упорядочением и "популяризацией". По сути именно этим и определяются задачи и функции философии. Философия становится служанкой богословия. Философия призвана теперь научить почитанию Бога: ибо сам Бог приобщает ее умам мудрецов. Средневековая философия не занимается поисками истины. Истина уже дана в откровении. Задача в том, чтобы изложить эту истину посредством разума, т.е. посредством философии. Для средневекового философа руководящим принципом выступает следующее положение: там, где возможно, соединяй веру с разумом. Но соединение веры с разумом – это подчинение философии богословию. Философия не может и не должна подменять богословие, ибо твердость положение веры, их истинность не зависит от рациональных доказательств. Философия может лишь в некоторой степени прояснить то, что уже установлено верой. Истина веры – сверхразумная истина и, следовательно, сверхфилософская истина.

Методом средневековой философии становится дедукция, опирающаяся на определения и законы формальной логики. Схоластика, т.е. средневековая философия, унаследовала восходящее к Аристотелю представление о логике как учении об универсальном методе познания и теории рассуждения вообще. Поэтому схоластические трактаты нередко напоминают хрестоматии по формальной логике, произведения религиозного творчества. Суть схоластического философствования свелась к формальным рассуждениям о понятиях и категориях без рассмотрения их реального содержания.

Проблема взаимоотношение разума и веры получила различное истолкование у средневековых философов. Так, например, Эриугена (810-877 гг.) был защитником рационализации теологии, полагая, что между "правильным разумом" и "истинным авторитетом" не может быть противоречия, и чтобы устранить их прибегал к аллегорическому истолкованию Писания. Он заявлял, что авторитет рождается от истинного разума, но разум никогда не рождается из авторитета. Ансельм Кентерберийский (1033-1109 гг.) однозначно ставит веру выше разума и, по сути, воспроизводит положение Августина Блаженного о том, что будет вера, будет и понимание. Не размышлять, чтобы верить, а верить, чтобы понимать. Догматы вероучения – это незыблемая истина. В основоположениях веры истина уже дана, ибо вера предшествует разуму и ее положения есть норма для него. Однако во многих случаях истина веры требует прояснения. Вот здесь и необходим разум (философия) как средство для веры.

Совершено иной точки зрения придерживается Пьер Абеляр (1079-1142 гг.). Он полагал, что разум имеет преимущества перед верой и прогресс в вере возможен только на пути знания. Требуя сознательного отношения к священным текстам, он ставит философский разум на место верховного судьи в сфере священного писания. Абеляр стоит у истоков теории "двух истин", сообразно с которой вера – это предположение о вещах невидимых, не доступных человеческим чувствам, следовательно, вера не имеет отношения к реальному, природному миру, познаваемому науками и философией.

Совершенно различает науку и религию (веру и знание, разум) по методу достижения истины Фома Аквинский (1225-1274 гг.). Наука и философия, полагает он, выводят свои истины, опираясь на разум и опыт. Религия же познает свои истины из откровения. Догматы веры не противоразумны, не иррациональны, а сверхчувственны и их доказательство не под силу человеческому разуму. Вера более достоверна, чем разум: ибо он постоянно ошибается. Вера опирается на незыблемую правдивость Бога. И в моральном отношении вера более ценна, чем знание (разум), которое может отвратить человека от Бога. В случае конфликта между верой и знанием последнее слово всегда за верой. Философия (разум) лишь служанка богословия.

Различные точки зрения в средневековой философии были не только по вопросу о взаимоотношении веры и разума. Споры шли по многим вопросам, но самая длительная дискуссия разгорелась по поводу существования общего или спор об универсалиях. Суть спора сводилась к вопросу о реальности существования универсалий, но, кроме того, необходимо было решить ряд сопутствующих вопросов: как соотносятся общее и единичное?; существует ли общее в единичном или же вне его? Сама эта сугубо философская проблема уже была поставлена в античности и ее принципиальные варианты решения были сформулированы Платоном и Аристотелем. У Платона общее (идея) существовало до вещей, а у Аристотеля общее (форма) существует в вещах, в единичном. Схоласты принципиально нового здесь ничего не сделали, а лишь воспроизвели с различными нюансами уже наработанные варианты.

Те мыслители, которые утверждали реальное существование общего, получили название "реалисты", причем, одни из них полагали, что общее существует в самих вещах, а другие – что общее существует до вещей. Таким образом, мы видим, что одни воспроизводят идею Аристотеля, другие – Платона. Им противостояла другая группа мыслителей, получившая название "номиналисты". Номиналисты полагали, что общее существует после вещей и лишь в сознании человека. Носителем общего является слово, имя (номен), а отсюда и номинализм. Номиналисты, таким образом, не допускали реального существования общего, но допускали его лишь как мысль, имя, понятие.

Эта проблема лишь на первый взгляд кажется достаточно абстрактной, отвлеченной от реальной жизни. Для средневековья, для теологии (богословия) она была даже очень актуальной и занятия ею могли стоить жизни, ибо она напрямую была связана с понимание догмата Троицы, где Бог и един и троичен одновременно. Если каждая ипостась (сущность) Бога это единичное, а единство их – это общее, то выводы из рассуждения номиналистов могут быть очень печальные, ибо общее (Бог) – это только мысль, слово, имя, но не реальность (универсалии реально не существуют). Значимыми, существующими оказываются ипостаси Бога, как единичное и только они обладают реальным существованием. Таким образом, осуществляется отход от монотеизма к политеизму, а это ересь.

Возникали проблемы с теологией и у реалистов, хотя для теологии позиция реалистов была предпочтительнее. Утверждение существования общего до единичного (существование Бога до трех его ипостасей) вело к пантеизму, к отрицанию личного бога. Как не крути, а теология не поддается рационализации, как этого хотел Эриугена. Остается только вслед за Аврелием Августином повторять: "Я не хочу, Боже мой, быть настолько опрометчивым, чтобы не верить…". "Не о духовных истинах, сияющих "в тверди",- они есть авторитетны, что о них судить не положено, - не об этой книге Твоей, хотя и есть в ней места темные: мы подчиняем ей свой ум и уверены, что и то, что закрыто от глаз наших, сказано правильно и правдиво". "Верю, что правду я говорю только по внушению Твоему, ибо Ты один "Истина", а "всякий человек – ложь". Поэтому "тот, кто говорит ложь, свое говорит", чтобы сказать правду, мне надо говорить Твое". "Не имея ясного разума, бессильные найти истину, мы нуждаемся в авторитете Священного Писания…". "Ушли все сомнения в Твоей неизменной субстанции; в том, что от нее всякая субстанция; не больше знать о Тебе, а уверенно жить в Тебе хотел я".[70]

При всем своеобразии взглядов отдельных мыслителей и при всех расхождениях схоластических учений, схоластическая философия была едина в себе в безоговорочном принятии фундаментальных для нее мировоззренческих принципов, таких как теоцентризм, креационизм, провиденциализм, персонализм и ревеляционизм. Эти принципы в совокупности составляют фундамент всей средневековой философии. В чем же суть этих принципов?

Принцип теоцентризма означает, что все в этом мире соотносится с Богом и от него получает свои определения. Бог стоит в центре всего и чем ближе к Богу та или иная вещь, тем более достойной и совершенной она объявляется, тем более высокое ее место в системе ценностей. Принципу теоцентрической иерархии подчиняется и знание. Теология, как наука о боге будет помещаться на вершине пирамиды знания. Ниже будет находиться философия и еще ниже все остальные науки. Достоинство философии измеряется ее способностью возводить ум к вещам божественным.

Креационизм или принцип творения гласит, что все сотворено Богом из ничего, а все сотворенное, тварное стремится к ничтожеству и уничтожению. Акцентирование внимания на божественности творения или на тварности могло порождать оптимистическое или пессимистическое мироощущение.

Провиденциализм или принцип божественного провидения гласит, что Бог неустанно и непрерывно правит миром, что все уже предустановлено и предопределено. Отсюда и возникает идея смысла и гармонии мирового устройства.

Персонализм. Этот принцип требовал признания человека как неделимой личности, которая обладает разумом и свободой воли и сотворена по образу и подобию Бога, в силу чего и является венцом, вершиной творения. Хотя человек и рассматривается как единство души и тела, приоритет отдается душе и именно с ней отождествляется личность. Тело же рассматривается как темница души, сосуд греха, а отсюда и постоянная борьба внутри человека добра и зла, духа и плоти, разума и чувственности.

Принцип ревеляционизма или откровения означает, что все необходимые истины человеку уже даны в божественном откровении и зафиксированы в Писании. А отсюда единственно достоверный и достойный способ познания – это постижение смысла Писания. Ревеляционизм, по сути, делает излишними все другие способы познания, хотя и не исключает их напрямую. В свете этого принципа все философствование в средневековую эпоху зачастую сводилось к экзегезе (истолкованию) Писания.

Философия эпохи Возрождения.

Определяющей тенденцией мышления и культуры эпохи Возрождения является поворот от теоцентризма к антропоцентризму и гуманизму. На смену презрению ко всему земному, презрению к человеку (греховная плоть и т.п.) приходит признание человека и его разума, стремление утвердить достоинство и свободу человека, выводя человека из условий его реальной жизни и обосновать правомерность его земного счастья. И если средневековье утверждало первое место за Богом и потом говорило о человеке, то гуманисты Эпохи Возрождения выдвигают на первый план человека, а затем уж говорят о Боге. В связи с этим в этике эпохи Возрождения начинает распространяться и доминировать эпикуреизм, сведенный к гедонизму, но это соответствовало жажде земного счастья, которое презиралось средневековьем. Эпоху Возрождения можно охарактеризовать и как стремление к возрождению идей и ценностей античной культуры

Один из первых представителей гуманизма Джанноццо Манетти (1396-1459) в своем философском труде "О достоинстве и превосходстве человека "стремится к полной реабилитации телесного начала. Утверждая, что "человек – это разумное, предусмотрительное и очень проницательное животное"[71], он одновременно отличает его от последнего тем, что человек полифункционален. Говоря о человеке, как творении Бога, Манетти не столько восторгается мудростью творца, сколько прославляет величественность и красоту созданной Богом природы, которая представляется ему как "искуснейшая и умнейшая", единственная учительница дел человеческих. Более того, человек для Манетти - это некий смертный Бог и даже соперник Бога в творческой деятельности, ибо человек – творец культуры, материальной и духовной.

Все сказанное Манетти, в различных вариантах формулируется и другими гуманистами. Своими взглядами они утверждают новую этику, центральным звеном которой выступает не аскеза, как это было в средневековье, а принцип наслаждения. Человеку Возрождения нравится жить здесь, на земле и быть ее полновластным властелином и хозяином, как и самому себе. Среди итальянских гуманистов становится популярным учение Эпикура. Именно к этике Эпикура, как он ее понял, обратился Лоренцо Валла (1407-1457). В своем трактате "О наслаждении" он утверждает, что для обоснования полноценной жизни человека необходимо признание значимости и ценности всесторонней деятельности человеческих чувств. Он даже сожалел о том, что у человека только пять, а не пятьдесят или даже пятьсот чувств!

Валла отрицательно относится к стоикам, которые, по его мнению, не считались с тем, что человек состоит не только из души. С позиций сенсуализма он обрушился и на Аристотеля, который лишь в созерцании, в умозрении видел высшее счастье. Для Валлы умосозерцание есть познание, невозможное без деятельности чувств. Именно благодаря только этой деятельности и возможно исполнение высшего закона, предписанного природой всем живым существам, - "сохранять свою жизнь и тело и уклоняться от того, что кажется вредным". Реализация этого высшего закона диктует и необходимость наслаждения, ибо наслаждение как удовольствие души и тела есть высшее благо. Более того, в одной из глав этой книги говорится, что жить без наслаждения просто невозможно, а вот без добродетели можно. "Да здравствуют верные и настоящие наслаждения в любом возрасте и для любого пола!".[72] Однако Валла не был просто поверхностным гедонистом. Развенчивая ханжеский аскетизм церковников, он систематически обосновывал неискоренимый эгоизм человеческой природы, исходя из закона природного самосохранения. Он утверждает, что его собственная жизнь для него высшее благо, более предпочтительно, чем жизнь всех остальных людей. Даже о родителях следует думать во вторую очередь, а уж о родине тем более. "Я не могу в достаточной степени понять, почему кто-то хочет умереть за родину. Ты умираешь, так как не желаешь, чтобы погибла родина, словно с твоей гибелью не погибнет и она".[73] Во всех этих утверждениях ярко выражен, порождаемый новой эпохой, феномен индивидуализма.

Кульминацией гуманистического антропоцентризма было творчество Джованни Пико делла Мирандола (1463-1494). Его "речь о достоинстве человека", по сути, резюмирует антропоцентрические идеи гуманистов эпохи Возрождения. Бог ставит человека в самом центре мироздания, делая его как бы судьей мудрости, величия и красоты всего сотворенного Богом. Представления о человеке пронизаны идеей тождества человеческого микрокосма и божественно-природного макрокосма.

В сочинении "Против астрологии" Пико делла Мирандола подчеркивает, что чудеса человеческого духа превосходят чудеса небес. На земле нет ничего более великого, кроме человека, а в человеке – ничего более великого, чем его ум и душа. Чудеса человеческого духа определяются свободой его воли, полной свободой выбора самых различных путей. Бог-отец, творя человека, вложил в него семена и зародыши разнообразной жизни, однако их употребление находится во власти самого человека. Человек может опуститься до самого низменного, скотоподобного состояния, но в его же власти подняться и до ангельского совершенства. В последнем случае человек достоин, в сущности, большего восхищения, чем ангелы, ибо они свои духовное совершенство получают уже в готовом виде от Бога, а человеку приходится достигать его в трудной жизненной борьбе. Джованни Пико выдвигает идею об уникальном положении человека в связи с возможностью для него свободно формировать свою сущность. Человек может быть тем, кем захочет и владеть тем, что пожелает. Именно в этой своей способности он возвышается над всеми божьими творениями. Человек наделен разумом, свободной волей и безграничной творческой мощью и в таковом качестве он становится богоподобен. Н.А. Бердяев писал: "С ренессансным самочувствием человека, тем новым самочувствием, которым начинается вступление человека в новую историю, рождается уверенность в своих безграничных творческих силах, в своей способности созидать жизнь путем искусства, в безграничность своего познания в смысле проникновения в тайны природы".[74]

Крупнейшим мыслителем не только эпохи Ренессанса, но и вообще всей новой и новейшей европейской философии был Николай Кузанский (1401-1464). Будучи папским кардиналом и епископом, он сумел органически соединить в своем творчестве культуру Средневековья с гуманистическими новациями Возрождения. В отличие от подавляющего числа философов-гуманистов Кузанский весьма интересовался вопросами математики и естествознания, и вне этих интересов его философская доктрина может быть не понятна. В различных книгах по истории философии Кузанский характеризуется как платоник, но его платонизм следует понимать шире, включая и неоплатонизм. Один из главнейших авторитетов для Николая Кузанского – Прокл (412-485), философ-неоплатоник. Кроме того, он высоко ценил идеи пифагореизма, перед которыми идеи платонизма иногда даже отступали на второй план. В различных контекстах он использует идеи и других античных философов – Сократа, стоиков, атомистов, а также и теологов – Августина и Боэция. Но, как и всякий оригинальный философ, вырастая из различных традиций, он относится к ним самостоятельно и избирательно, т.к. он "переключил" многовековые философские традиции на осмысление той проблематики, которую принесла с собой эпоха гуманизма.

Наиболее широким и значительным в философской и религиозной мысли этого периода оставалось понятие "бога". Концепцию Бога у Кузанского следует рассматривать как пантеистическую. В своем произведении "Об ученом незнании" (или "Об умудренном неведении") он развивает идею отождествления Бога с его творениями. Христианская теология оконечивает Бога, у Кузанского он полностью бесконечное существо, абсолют. Отношение божественного абсолюта (единого) и бесконечного множества сотворенных вещей и явлений понимается им как отношение тождества. Утверждается принцип единства бесконечного и конечного. По его мнению, если отстранить Бога от его творения, то оно превратится в небытие, в ничто. Поэтому "бытие Бога в мире есть не что иное, как бытие мира в Боге". В первом случае вещи и явления – только символы Бога, а во втором – они достаточно стабильны и представляют интерес сами по себе.

Далее в своей космологии он развивает следующие идеи. Богу как актуальной бесконечности противостоит как мир, так и весь универсум, охватывающий все, что не есть Бог. Но если Бог – поистине бесконечное бытие, то универсум, тем более мир – бытие, всегда чем-то ограниченное, более или менее конкретное. Универсум – бесконечность потенциальная (т.е. как возможность перейти любую границу, предел). Актуальная бесконечность (Бог) – непознаваема, а потенциальная бесконечность (универсум) – познаваема: в том смысле, что всегда имеются возможности расширяющегося и углубляющегося познания природы.

Важнейшим результатом познания природы с помощью математического метода состоит у Кузанского в представлении о мире как об огромной космической машине. В "Ученом незнании" он так и описывает ее. "Машина мира как бы имеет свой центр повсюду, а свою окружность нигде, ибо Бог есть окружность и центр, так как он везде и нигде".[75]

Кроме пантеистического утверждения о Боге как безличном олицетворении космического механизма следует отметить уверенность мыслителя в том, что машина мира не может погибнуть. Если в силу принципа креационизма космический механизм и имел свое начало, то никакой конец ему не угрожает, вопреки всем известным положениям христианства. И если мировая машина не имеет никакого центра, то и Землю не следует считать центром Вселенной.

Земной мир Кузанский уподобляет животному организму, где камни – кости, реки – жилы, растения – волосы, а животные насекомые. Таким образом, сравнение мира с машиной не означает у него механистического истолкования природы, а было оно органистическим. При таком подходе главной онтологической функцией Бога является выражение единства и целостности мира. Пантеистический "сокрытый Бог", который повсюду и нигде, раскрывается как непрерывно проявляющаяся, но постоянно ускользающая целостность мира, универсума.

В вопросах богословия Николай Кузанский также активно применяет математику и геометрию. Например, уподобляет Троицу треугольнику, имеющему три прямых угла и являющемуся благодаря этому бесконечным. Аналогичным образом сам Бог может быть сравним с бесконечным кругом. Утверждая огромную помощь математики в понимании разнообразных божественных истин, Николай Кузанский предвосхищал математическое естествознание. Мощное вторжение математических и натуралистических соображений и идей в спекулятивно-мистические построения отражают антисхоластическую направленность Кузанского. А.Ф. Лосев выделяет в качестве существенной составляющей его натурфилософии конъектурально-экспериментальный метод. Латинское слово "конъектура" указывает на допущения или предположения, которые если не логически, то, во всяком случае, временно являются рабочими гипотезами для подбора соответствующих эмпирических материалов и их обобщения.[76] К этому нужно прибавить многочисленные и вполне позитивные занятия самого Николая Кузанского, такие как: реформирование устаревшего юлианского календаря, составление географической карты Центральной и Восточной Европы. Он вычислял время с помощью подсчета количества вытекающей воды, изучал биение пульса и частоту дыхания, наблюдал и исчислял явление падения тел. Гуманизм мыслителя проявился в вере в могущество человеческого разума. Будучи конечным, в качестве телесного существа, человек бесконечен в высших стремлениях своего духа к постижению божественного абсолюта. Хотя божественные пути в их точной и доскональной ясности и не доступны человеку, достижения его обширной учености лишают разум ограниченности. Бесконечное углубление познания делает способности человеческого ума важнее претензий на обладание некой неизменной, окончательной истиной.

Характерная для Николая Кузанского тенденция сблизить Бога с миром, Творца с творением была в дальнейшем продолжена и углублена Джордано Бруно (1548-1600). Его философские идеи перекликаются с учением Кузанского. Но если у Кузанского еще сохраняется мистический пантеизм (мир, универсум погружен в Бога), то у Джордано Бруно пантеизм утверждается как окончательно натуралистический: "Бог есть бесконечное в бесконечном, он находится во всем повсюду, не вне и над, но в качестве наиприсутствующего". Природа для него – это Бог в вещах, причем природа обладает полной самостоятельностью, а Бог лишь синоним ее единства. Максимальное сближение Бога и Природы имело важнейшее следствие для натурфилософской доктрины Бруно – реабилитацию материи. Это имело явную направленность против аристотелевско-схоластического представления о совершенно пассивной "первой материи". Для Бруно материя есть не что иное, как "божественное бытие в вещах". [77] Оно означает тесное объединение материи и формы, отрицание самостоятельности последней. Наиболее общий вывод, сформулированный им, сформулированный им в этом контексте следующий: материя есть то начало, которое все производит из собственного лона, являясь и источником форм. Натурализм Бруно становится здесь материализмом, хотя еще и не полным.

Мир у него одушевлен (гилозоизм и панпсихизм), а душа – ближайшая формирующая причина, внутренняя сила, присущая всякой вещи. Начало универсума составляет некая единая субстанция, в которой совпадают телесное и духовное, материальное и формальное, возможность и действительность.

Бруно первым подметил перспективность положений космологии Кузанского для астрономической системы Коперника и переосмыслил ее. Если центр универсума находится повсюду, а окружности у него, в сущности, нет нигде, то нет никакой необходимости вместе с Коперником объявлять центром универсума Солнце. Солнце не абсолютный, а только относительный центр универсума, именно нашего мира. Более того, наше Солнце не является единственным в универсуме. Следовательно, не только Земля – рядовая планета Солнечной системы, что вытекало уже из теории Коперника, но и само Солнце – лишь одна из бесчисленных звезд.

На весь космос Бруно распространяет органистический принцип, сообразно с которым мировая душа проникает в каждое небесное тело, образуя их внутренний деятельный принцип, без которого была бы совершенно непонятна причина их движения. Другим не менее важным проявлением универсального космического органицизма является его убеждение не только в одушевленности, но и в населенности бесчисленных миров. Универсум поистине превращался во Вселенную. При этом он предполагал существование разных форм жизни, чувственной и разумной, отличных от тех, которые имеются на Земле.

В гносеологии Бруно довольно низко оценивает возможности чувственного познания. Главный недостаток ощущения, по его мнению, состоит в том, что оно не видит бесконечности, ибо бесконечность не может быть объектом чувств. Далее идет рассудок, осмысливающий чувственную информацию, а за рассудком следует разум или интеллект и завершает все интуиция (ум). Степень умственной силы определяется способностью человека подняться до максимального единства знаний, о которых трактуют науки. Именно интеллект (ум) способен подняться до постижения бесконечного универсума.

Кардинальную для средневековья проблему веры и разума Бруно решал в духе полного разделения их предметов, не допуская никакого вмешательства в истину философии и науки со стороны религиозного знания. По его мнению, вера требуется для наставления грубых народов, которые должны быть управляемы, в то время как философские доказательства, раскрывающие истины относительно природы и превосходства творца ее, адресованы не простому народу, а только мудрецам.

В учениях Кузанского и Бруно переосмысливается средневековое отношение к природе как началу несамостоятельному. Переосмысливаются и возможности человеческого разума и место человека в мироздании. Гуманисты эпохи Возрождения предложили новые ценностные ориентации, оказавшие значительное влияние на становление новой картины мира и определившие характер и полномочия научного знания. Утверждается независимость исследования природы от теологии и начинает зарождаться детерминистическо-механистическое мировоззрение в противоположность телеологическо-органистическому.

Философы Возрождения весьма причудливо сочетают в своих построениях элементы самых различных концепций. Однако натурфилософия и гуманистический индивидуализм оставались важнейшими чертами их учений. Философия вновь начинает разрабатываться как наука о человеке и жизненной мудрости. Человеку в философии Возрождения возвращается целостность и самостоятельность индивидуального телесно-духовного существа, причем он пребывает в органическом единстве с Вселенной. На основе этой целостности формируется учение о всестороннем развитии и совершенствовании человека. Еще открыто не посягая на догматические основы религии, гуманисты делают главной опорой своих построений языческое наследие древних.

Как главная и наиболее ценная особенность природы человека утверждается способность познания и творчества, посредством которых человек начинает представать в образе зримого божества.

В этот период начинает утверждаться позиция философии как светской науки, которая строится на сугубо рационалистических основаниях, причем все более и более становящейся определяющей силой в сфере духовного руководства людьми. Совершенно иначе истолковываются теперь связи религии и философии, разума и веры. Учение церкви еще не отвергается окончательно, но лишь в его претензиях на исключительную и непререкаемую истинность. В самом философском творчестве, в сознании философов отражается переходный характер эпохи Возрождения, когда старое еще не распалось, а новое еще только становится.

Развитием гуманистических идей Ренессанс подготовил феномен Реформации.

Реформация.

(Феномен реформации и новая европейская ментальность)

Феномен Реформации имеет свои истоки внутри церковной жизни, причем реформаторы не рассматривали свои идеи как нечто новое и, по сути, оставались в рамках средневекового мышления. Свою главную задачу реформаторы видели в "восстановлении" упрощенного пути человека к Богу, для чего считали необходимым вернуться к первоначальному христианству, к его евангельской чистоте. Отцы-реформаторы Мартин Лютер (1483-1546) и Жан Кальвин (1509-1564) выступили с идеей обновления (реформы) церкви и ее учения, что собственно и составило основное содержание реформации. Все свои теологические построения они трактуют лишь как раскрытие истинной сути христианского Писания. Если и есть что новое в их учении, так это по-новому понятое и осмысленное древнее. Таким образом, своеобразие раннего христианства, зафиксированное в Евангелиях и его новое прочтение, составляют основу идеологии реформации. Простые монахи и священники, ученые богословы (теологи), т.е. представители низшей ступени церковной иерархии составляют костяк лидеров реформации.

Дата добавления: 2014-12-16