Часть четвертая 1 страница

Улган

Глава 10 Под другим небом

Я проснулся и не сразу понял, где нахожусь. С головной болью пришли обрывки вчерашнего несуразного разговора с выжившим из ума стариком. Собирая кусочки произошедшего в единую картинку, я прошелся по пещере и огляделся по сторонам: неровные каменные стены, сталактиты и сталагмиты слабо освещаются неярким светом, протекающим ленивыми лучами сквозь далекий выход из пещеры и несколько дыр в потолке. Но пещера пустует. Старик и дети пропали, словно их никогда и не существовало. Одиноко потрескивает оставленный вчера костер, поджаривая на удивление огромного выпотрошенного и насаженного на вертел нирка. Неподалеку подсыхают его зловонные внутренности и окровавленная шкурка, над которыми кружат жужжащие мошки. В знакомом тазу осталось несколько маленьких нирков, но все они оказались жареными и готовыми к употреблению в пищу, как я обнаружил, подойдя ближе. Похоже, Крэнчи ушел совсем недавно.

Я направился к выходу. Ступая мимо бочки со стунийской водой, как называл ее Крэнчи, я стараюсь держаться подальше, невольно вспоминая, какие адские боли в глазах и голове доставила мне эта жидкость, научив новому языку. Я слышал, что за различные языки отвечают разные части головного мозга, что подтверждалось тем, что у одного человека, перенесшего инсульт, после реабилитации лучше сохранились речевые навыки арабского, нежели иврита. До инсульта он владел обоими языками. Со мной же случилось иначе. Я помню, неприятные ощущения локализовались в левой части головы, где находятся области Брока и Вернике, отвечающие за речь. Когда боль прошла, я мог понимать и говорить на чужом языке. Каким-то волшебным образом в голове установились призрачные связи между словами моего языка и словами сэтрумийского языка, как называл его Крэнчи, при этом я осознаю, что само слово «сэтруми» означает «общий». До сих пор не представляю, как такое возможно.

На пути к выходу я заметил, что из дыры на стене стекает тоненькая струйка воды, собираясь в деревянную бочку, замазанную в некоторых местах чем-то вроде глины. Вода в ней кажется достаточно чистой, и я решил умыться, надеясь, что она имеет мало сходства со стунийской. Склонившись над бочкой, я освежился и, вдоволь напившись воды, заметил собственное отражение. Я замер как истукан в полном недоумении: мой карий цвет глаз, сменился лазурно-голубым! Как же это?! Неужели стунийская вода сделала это со мной?! Вчера я чувствовал, как в глазницах пылает огонь. Не в этом ли причина?

— Прочь! — раздался злобный крик, заставивший меня вздрогнуть. — Отойди от бочки! Кто таков? Что делаешь в доме моем?!

Передо мной стоял разъяренный Крэнчи с бешено округлившимися глазами. Замахиваясь сучковатой палкой, служившей ему тростью, он безмолвно угрожал нанести удар. Безотчетно закрывшись руками, я проговорил:

— Крэнчи, образумься! Это же я, Том.

— Какой еще Том? Не знаю никого с таким странным именем! Убирайся!

Он больно ударил меня по руке тростью, после чего застыл в нерешительности и промолвил:

— Подожди… Это не тебя я вчера привечал в своей обители? Да, точно. Прости меня, Том. Кажется, мне снилось, что ты с детишками ушел, и вас сожрали корсткены. Ох, уж этот Ансэд! Прости, что, предвосхищая события, я побил пробравшегося ко мне разбойника, который оказался тобой.

— Ничего страшного. Со всеми бывает, — ответил я, потирая ушибленную руку и мысленно проклиная безумного отшельника.

— Что же ты, Том, не переоделся? — спросил Крэнчи. — Разве я не говорил тебе поискать себе одежду среди моих вещей?

— Да, но… — я с опаской поглядел на его изогнутую трость, решив, что лучше не перечить старику, если я не стремлюсь получить дополнительный ушиб. — Я сейчас переоденусь.

— Да, да, ступай, а я пока посмотрю, что дать тебе в дорогу, а то уйма всяких тварей водится… — говорил старик мне вслед.

Остановившись у беспорядочной кучи вещей, которые я с легкостью назвал бы мусором, я принялся выискивать взглядом нечто пригодное, но убедившись, что поиски одними глазами не увенчаются успехом, я задействовал руки. Среди рваного бесцветного тряпья, веток с засохшими листьями, бутылей причудливых форм, обрывков толстых веревок, дряхлых мешков и красноватых камней мне попадались чудаковатые наряды с яркими рукавами и разноцветными пуговицами, подобия серых рубах, облезлые меховые жилеты с блестящими застежками, кожаные ботинки всевозможных размеров, штаны со странными вставками из неизвестного материала, шлемы из крашеных черепов каких-то созданий. Однако ни одна из найденных вещей не лишена дыр, отрывающихся заплаток и грязных отметин, в том числе и пятен красно-бурового цвета, вызывающих тревожные предположения об их происхождении. Разгребая и разбрасывая вещи в разные части пещеры, я, наконец, отобрал более или менее сносные предметы одежды и решил облачиться в них. Вскоре я предстал перед стариком и детьми, недавно вернувшимися в пределы пещеры, в новом наряде: черные штаны из плотного материала, похожего на чешуйчатую кожу, желтоватая рубаха с капюшоном, нечто, похожее на грубую куртку с огромным множеством разнообразных карманов внутри и снаружи, легкую, но, как мне показалось, прочную, с синими обшлагами, усеянными золотистыми пуговицами, ботинки из жесткой кожи с металлическими пластинчатыми вставками, неизвестно каким чудом держащимися на тупых мысах. Неожиданно приятной и, вероятно, полезной находкой, которую я не преминул надеть, оказался широкий потертый пояс с огромным числом креплений для разнообразных вещей.

— Совсем другое дело, — удовлетворенно сказал Крэнчи. — Когда-то я и сам это носил…

Он отвел от меня взгляд и, суетливо подбежав к костру, стал поворачивать вертел с огромным нирком.

— Ты видел, какую добычу мне сегодня посчастливилось поймать? — похвастался старик. — Все благодаря тому, что я немного пополнил стуниклу, помогая тебе.

С довольным видом он сел перед костром и торжественно пригласил всех гостей присоединиться к трапезе. Однако старец сказал, что огромный нирк еще не готов, и посему мы едим еще теплых маленьких нирков, которых он пожарил сегодня утром.

— Я позволю вам взять с собой мешок этих жареных нирков, — молвил Крэнчи, с набитым ртом, — но не знаю, хватит ли вам на дорогу. К тому же они скоро испортятся. Полагаю вы пойдете в Стиустрон, но дорога туда не близкая. Если вы пойдете сейчас, то на второй или третий день будете там. Вам придется долго идти на Фиаст, немного отклоняясь к Слуму.

— Что? — переспросил я, недопонимая значения последних слов.

Стунийская вода прочно и непостижимо связала в моем сознании слова «фиасти» и «слуми» со значениями «красный» и «белый», но я уверен, что за этими звукосочетаниями кроятся и другие понятия. «Идти на фиаст» больше напоминает «идти на юг, север, запад или восток», нежели «идти на красный цвет», однако, вопреки всем ментальным усилиям, я не могу отыскать в сэтрумийском языке слова, соответствующие названиям сторон света.

— Что тебе непонятно, Том? — отозвался Крэнчи.

— Что ты подразумеваешь под фиастом и слумом?

— Ты что, уже и язык начинаешь забывать?! — вскрикнул старик. — Фиаст, Слум, Глус и Бруст — это не только цвета, но и яркие звезды в четырех сторонах Улгана. По ним ориентируются в походах.

— Понятно, — с сомнением сказал я, отметив, что от всего этого у меня усиливается головная боль.

— Помимо нирков, и запаса воды — продолжил Крэнчи, — я вам дам и пару баночек со тунийской водой, чтобы залечить раны, когда на вас нападут дикие звери. Бережливо пользуйтесь ей, ибо больше я вам дать не могу. У самого вода заканчивается и в скором времени за новыми запасами придется мне идти, — старец взглянул на меня суровым взглядом и спросил: — Том, если будешь проходить мимо моей обители, не мог бы ты занести мне бочонок стунийской водицы?

— Постараюсь, — ответил я, сильно сомневаясь, что смогу исполнить такую просьбу.

— Ах, да, — припомнил старик. — Я отдам тебе одну из моих палок с шипами, чтобы тебе было чем встретить диких зверей, на которых вы обязательно нарветесь. Я дал бы вам тесак, но такая шедрость до добра не доведет: мне будет нечем разделывать нирков.

Съев по несколько кусочков остывающего ниркового мяса, мы закончили нашу скромную трапезу, и Крэнчи всех повел к выходу из пещеры. Я в последний раз окинул взглядом темное обиталище безумного отшельника. Обложенный камнями костер, поджаривающий большого нирка, неровные, грязные, пахучие стены с надписями и узорами, сталактиты и сталагмиты с зачем-то привязанными к ним веревками, куча мусора, которую мне любезно позволили разворошить, бочка со стунийской водой, несколько разномастных гниющих ящиков, заставленных всевозможными предметами быта — все это я оставляю позади и надеюсь, что больше никогда не окажусь в пределах этой угрюмой пещеры, где я в сознательном и бессознательном состоянии провел не один день.

Яркий свет коснулся глаз, привыкших к пещерному полумраку. Я невольно прищурился, опасаясь, что жестокое солнце выжжет сетчатку. Вскоре зрение прояснилось, и небывалой красоты картина развернулась перед моим неясным взором. Необычайно желтое небо, словно отлитое из меди, держит над нами пушистые обрывки седых облаков, чьи края нежно золотятся ослепительно-красным солнцем. Горизонт закрыли бесконечные ряды деревьев, до которых протянулось бархатное поле усеянное травой и бесчисленными белыми цветами, колышимыми прерывистым, кашляющим дыханием простуженного ветра. Чувствуются легкие приятные запахи. Я втянул ноздрями столько свежего воздуха, сколько могли вместить легкие. Как же приятно находится вне затхлых, смрадных стен!

Я оглянулся, будто что-то вспомнил. Позади меня перед уходящими вдаль невысокими скалами открывается проход в пещеру, которую я недавно покинул. Ее хозяин стоит перед входом с ветхим мешком с пришитыми к нему лямками и задумчиво глядит на меня. В дневном свете он видится более диким.

— Прощай, Том, — наконец негромко промолвил он, вручив мне мешок с торчащей из него рукояткой шипастой дубины. — Едва ли мы когда-нибудь еще встретимся.

— Спасибо за все, Крэнчи…

Но старик, словно не обратив никакого внимания на мою благодарность и ожидающую рукопожатия кисть, развернулся и двинулся назад, пока безраздельная тьма пещеры не поглотила хозяина, приняв в черные объятия.

Рядом, косо поглядывая на меня, стоят дети, которых старый дикарь нарек моими, не потерпев возражений. Тщетно припоминая их имена, я заговорил с ними:

— Итак, давайте знакомиться. Меня зовут Том. А вы?

— Папочка, — отозвалась девочка, едва не со слезами на глазах, — неужели ты нас забыл? Мы твои дети. Я Кэрриэн, а это Лэргон. Помнишь?

Весь этот балаган начинал меня сильно раздражать, и я строгим тоном сказал:

— Хватит! Отвечайте, зачем вам понадобилось притворяться моими детьми?

Дети смотрели на меня такими недоумевающими взглядами, что я начал испытывать странные сомнения.

— Нет, мы не притворяемся. Папа, это правда. Просто ты потерял память. Нам надо в Стиустрон, там тебе помогут.

— Начнем с того, что память я не терял, — запротестовал я. — Старику я соврал. И вам не обмануть меня. Я точно знаю, что вы мне не дети, а я вам не отец.

Кэрриэн спокойно сдалась и не стала доказывать обратное.

— Да, Том, мы притворялись, — призналась девочка. — Мы просто думали, что если ты будешь считать нас своими детьми, то поможешь добраться до Стиустрона.

— Даже не будучи вашим отцом, я бы с радостью помог вам, но в моем незавидном положении я и сам нуждаюсь в помощи. Я даже не знаю, где этот ваш Стиустрон.

— Видишь? — Кэрриэн указала куда-то в сторону. — Это Слум.

Я поглядел в указанном направлении: над высоким деревом на горизонте сквозь желтоватое небесное покрывало проявлялось белое сияние маленькой далекой звездочки.

— А это, — она повернулась влево на девяносто градусов и указала вперед, — Фиаст.

В этой стороне я увидел тусклую красную звезду, стыдливо закрывающуюся бархатным облаком.

— Нам надо идти в направлении между Слумом и Фиастом — на Слуморофиаст, — заключила Кэрриэн. — Там будет Стиустрон. Пойдем?

Я пораженно поглядел на девочку. Она выглядит лет на десять, но манеры ее поведения и речь не позволяют верить глазам и ушам. Эти ребята такие спокойные и самостоятельные, совсем не такие, какими должны быть дети в их возрасте. Я более чем уверен, что они здесь не пропадут, в отличие от меня. Ума не приложу, зачем же я понадобился им в проводники, если они и без меня намного лучше знают, как и куда нужно идти.

Кэрриэн двинулась в направлении, которое только что указала, а Лэргон подошел ко мне и безмолвно вручил мне мой красный шарф, который я не обнаружил по пробуждению. Либо мальчишка его украл, либо нашел и вернул пропажу. Не зная, какой из двух вариантов наиболее правдоподобный, я поблагодарил его, обмотал шарфом шею и, поправив за спиной мешок Крэнчи, последовал за Кэрриэн и догоняющим ее Лэргоном.

Приминая тяжелыми ботинками белые цветы и опавшие красные листья, я пересекаю поле перед лесом, устремляющим ввысь лохматые рыжеватые ветви. Тревога перед неизвестностью предстоящего путешествия ускоряет биение сердца. Я стараюсь не отставать от детей, но они постоянно опережают меня. Когда они скрылись за первыми деревьями начинающегося леса, я испугался, что потеряю их и неизбежно сам потеряюсь среди черных мшистых стволов, бесконечно уходящих вдаль. Но я нагнал их, и лес тесно обступил нас со всех сторон. Стало темно: высокие кроны преградили путь солнечным лучам, словно боясь потревожить лесной мрак. Вдали послышался хриплый голос какой-то птицы. Однако я совсем не уверен, что это действительно птица. В ответ раздался подобный крик и с другой стороны. Эти и другие странные звуки непрестанно сопровождают нас в нашем путешествии.

Не всегда успешно я стараюсь держаться ближе к ребятам, пока мы продвигаемся в одном направлении меж темных бесчисленных стволов, продираясь сквозь царапающие ветви кустарников и редких низкорослых деревьев. Переплетающиеся корни, усыпанные пожухлой листвой, стелятся под замедлившимися шагами, подобно половицам, грязным и уродливо изогнутым от постоянной сырости. Пару раз я едва не расшибся о них, зацепившись ногой. То тут, то там в земле, свободной от корней, попадаются норы разных размеров, рядом с которыми я пару раз заметил небольших зверьков похожих на крупных крыс. Это же те проклятые нирки, которыми на днях мне пришлось питаться! В не освежеванном и не разделанном виде их трудно узнать.

Все вокруг кажется мне диким кошмарным сном. Постоянно осматриваясь по сторонам, я не перестаю поражаться. Куда же я попал? Картины природы, открывающиеся передо мной, не похожие на те, что я когда-либо видел вживую в Ипсвите или по телевизору, недоступны сравнениям и описаниям словами знакомых мне языков.

Чем дальше мы продвигаемся, тем чаще встречаются незнакомые вьющиеся растения. С клиновидными листочками и редкими желтыми цветами, они высоко поднимаются, обвивая деревья, и свисают длинными змеями с высоких ветвей, закрывая обзор, словно желтовато-зеленый занавес, беспощадно изорванный в лоскуты.

— Вы хорошо знаете дорогу? — спросил я у детей, спотыкаясь о бесчисленные корни. — Вы уже ходили здесь?

— Нет, — отозвалась Кэрриэн. — Мы просто идем на Слуморофиаст. Там должен быть Стиустрон.

— А ваши родители знают, где вы и чем занимаетесь?

— Они погибли во время Великой Войны.

— И как же вы теперь живете?

— Скитаемся по Улгану, — ответила девочка, — меняем одно временное пристанище на другое.

Судя по часам, которые в начале пути я завел, поставив на полдень, мы продолжаем идти больше полутора часов. За это время лес заметно поредел, деревья расступились, позволяя видеть дальше и ступать свободнее. Стало светлее благодаря солнцу, что показалось из-за расступившихся крон. Высоко поднявшись над горизонтом, оно, точно красный огненный глаз, неустанно следящий за нашими передвижениями, проглядывало сквозь неаккуратную прорезь в махровом полотне облаков, почти полностью затянувшем небесные просторы. Под ногами появилось гораздо больше всевозможной растительности, затрудняющей путь. Я хотел спросить у ребят, не одолела ли их усталость, но увидев, как ловко и энергично они перемахнули через упавшее дерево и быстро пошли дальше, решил повременить с таким вопросом, удивляясь и завидуя их выносливости. Задержанный стелющимися по земле ветвями с мелкими листочками, я ринулся вперед в попытке не потерять детей из вида, но застыл в тревожной нерешительности, почувствовав на себе странный взгляд. В нескольких шагах от меня на четырех длинных, тонких, жучиных ногах недвижно стоит высокое существо, покрытое длинной свисающей шерстью, и гипнотически вперяет в меня огромные желтые глаза, выпученные на вытянутой морде, в пасти которой колышется веточка с ближайшего дерева. Несколько томительных секунд мы глядели друг на друга, пока не раздались шорохи и крики зовущих меня детей. Я перевел взгляд с больших глаз на колыхание бессильно спускающихся ветвей, из-за которых появились мои попутчики, а, когда вернул взгляд в прежнее направление, никого не обнаружил. Я рассказал детям об увиденном чудище и его исчезновении, и они успокоили меня, сказав, что мурнисы — безобидные существа, которые из собственной глупости или любопытства нередко становятся жертвами многих хищников, несмотря на то, что их тонкие ноги едва ли уступают в быстроте другим обитателям здешних лесов.

С момента первой встречи с мурнисом, я стал замечать этих созданий всюду, чувствовал пытливость их выпученных глаз, удивляться, как странно они пропадают, стоит лишь на секунду отвести взгляд. Человека, незнакомого с мурнисами, легко свести с ума повадками таких любопытных созданий.

Вскоре мы вышли к краю широкого и довольно глубокого оврага, на дне которого сквозь покровы иссохших веток и чернеющей листвы прорастают низкие, изогнутые деревца. Подобные овраги не редкость на нашем пути и этот не удостоился бы особого упоминания, если бы не досадная неприятность, произошедшая со мной. Я оступился и покатился с обрыва, больно покрываясь ссадинами и ушибами. Но можно порадоваться, что дно ложбины привечало меня не хрустом моих костей, но лишь хрустом мертвых веток и листьев. От места падения разбежались во все стороны крупные насекомоподобные твари и вновь заползли под ковер безжизненной листвы. Я быстро поднялся, почувствовав болезненные последствия своей неосторожности, взглянул вверх, где Кэрриэн и Лэргон обеспокоенно наблюдают за моей бедой, и стал решать, где удобнее выбираться отсюда. Обнаружив пологий подъем у зарослей ветвистых кустарников, я направился к нему, но странный визг, непостижимо переходящий в злобный рык, остановил меня. Что-то зашевелилось в купе кустов передо мной, и я трясущейся рукой стал вынимать шипастую дубину из мешка Крэнчи. Из кустов появилось существо размером с собаку, но совершенно на нее непохожее. Медленно приближаясь, оно скалит зубы, рычит и повизгивает. Поблескивающие красным глаза захлебываются собственной злостью. Облезлая бурая шерсть топорщится во все стороны. Кажущиеся неестественно изогнутыми, словно поломанные, лапы медленно переставляются. Я сильно сжал рукоятку дубины обеими руками, и внезапно тварь ринулась ко мне с ужасающей стремительностью. Судорожным движением в инстинктивно безотчетной попытке защититься я нанес удар. Взвизгнув, существо упало наземь, но быстро поднялось на кривые лапы и, жалобно заскулив, трусливо отбежало в сторону. Поодаль злобная тварь замерла, не сводя с меня красноватых глаз, в которых читалась смесь боли, страха и ненависти. Я тоже не свожу взгляд с раненного чудовища и медленно отступаю к пологому склону, чтобы выбраться из опасного оврага. Оно слабо поскуливает и с поджатой лапой не сдвигается с места, не решаясь на вторую попытку либо выжидая момент для повторной атаки. Охваченный дрожью, я отхожу осторожно, медленно, спиной назад, боясь отвернуться от хищника, чтобы тот не набросился на меня, когда я буду меньше всего ожидать. Сердце безумно бьется в груди, как муха в оконное стекло. Я оказался у склона, выбираюсь из пагубной ложбины, а предо мной бешено горят негасимыми угольками страшные красные глаза, которые я желал оставить в овраге. Проклятье! Ноги предали меня! Неудачно наступив на жалкую кочку, укрытую сухой травой, я повалился назад. Поспешно перевернувшись, я быстро поднялся, когда почувствовал острую, разрывающую боль в левой ноге: на ней сомкнулись подлые челюсти криволапой твари, а красные огоньки озлобленных глаз воспылали с удвоенной силой. Больно и ненавистно я сжал рукоятку орудия и с неистовым воплем, какого никогда прежде не исторгала грудь, и с силой, какую только мог вложить в удар, я обрушил шипы дубины на проклятую морду с красными глазами. Чудище отпрянуло. Страшный, оглушительный визг разнесся по лесу. Перепуганные стайки птиц и других крылатых тварей брызнули из сени ближайших кустов и деревьев, хаотично разлетелись и скрылись бесследно. А я, оглушенный и раненный, хромая, падая и вновь поднимаясь, бегу из оврага, где слабо поскуливает в зарослях темного кустарника подлая, криволапая, хищная тварь, истекая кровью и задыхаясь от боли и ненависти.

Наверху меня встретили Кэрриэн и Лэргон. Я попытался подняться, но девочка повелела мне сидеть спокойно и вытянуть раненную ногу. Лэргон стянул с меня тяжелый ботинок и завернул штанину. Кэрриэн, порывшись в мешке за моей спиной, подала ему баночку со стунийской водой, половину которой он выплеснул на кровоточащую рану. Капли впитались раной, как губкой, кровь мгновенно запеклась, а голень ощущалась так, словно ее ошпарили горячим кофе. Но адский жар быстро сменился приятной прохладой, растекшейся от раны по всему телу, и каждый прошлый ушиб, каждая ссадина и царапина напомнили о себе подобным жаром, также приятно преобратившимся в прохладное покалывание. Боли прошли. Кровь остановилась. Рваная рана превратилась в шрам. А меня преисполнила патологическая бодрость. Эта вода воистину чудодейственна!

Незамедлительно путь наш возобновился, и новые силы, подаренные стунийской водой, подгоняют меня, как ветер подталкивает бумажный кораблик, пущенный в плавание по грязному ручью. Однако ненадолго чудесная бодрость поселилась во мне: усталость и слабые отголоски недавней боли в ноге постепенно возобладали надо мной, заставляя вновь вспоминать о пережитом бое с чудищем. По словам Кэрриэн, это существо, название которому корсткен, когда напало на меня, прежде всего, защищало детенышей, что прятались в темных зарослях кустарника. Девочка выразила надежду, что раненый корсткен оправится от ранений, не оставит детенышей сиротами и вырастит их крепкими и храбрыми хищниками. С какой же трогательной заботой она говорит о создании, едва меня не загрызшем!

Мы неустанно продолжаем путь к нашей цели, обозначенной белой и красной звездами в желтоватом небе, и лес меняется по мере нашего продвижения. Мы с боем прорываемся сквозь густые заросли низких ветвистых деревьев; спокойно шагаем среди могучих, высоких, похожих на колонны стволов под арками из сплетающихся крон; с опаской обходим темные овраги, спускаться в которые кажется рискованным предприятием; пересекаем широкие поляны, испещренные многочисленными норами нирков, в которые я часто проваливаюсь, и возвращаемся под тенистую сень всевозможных деревьев.

Когда, судя по отцовским часам, я заключил, что наше путешествие длилось больше трех часов, мне нестерпимо захотелось отдыха, потому что я давно выдохся и сильно устал. Изнемогая, я постоянно отстаю от детей, понуждая их ждать меня. Мне хочется упасть в траву под черным изогнутым деревом и проваляться там столько времени, сколько мы затратили на весь путь. Но в отличие от меня, Кэрриэн и Лэргон не выглядят усталыми, словно в подобных походах они провели все годы жизни. Однако мне показалось, что идти они стали несколько медленнее: либо они щадили меня, либо усталость все-таки возобладала и над ними.

— Далеко еще до Стиустрона? — спросил я, едва ли не падая на подкашивающихся ногах.

— Да, далеко, — ответила Кэрриэн. — Мы не преодолели и половины пути.

— Но мы идем уже… — я замялся, не обнаружив в сэтрумийском языке слов эквивалентных знакомым мне единицам измерения времени. — Не пора ли…

Небо вспыхнуло багровым! Солнце трижды сверкнуло алым светом! Красная молния озарила лес. Высокие кроны, скрюченные стволы и лесная подстилка опалой листвы трижды на ничтожные доли секунды окрасились кровью. Когда небо успокоилось, став желтым вновь, и солнце вернулось к обычному красному свечению, я обездвижено глядел ввысь, пораженный странный явлением.

— Что это было? — наконец, спросил я.

— Окончилась первая четверть дня, — спокойно изрекла она. — Теперь, пожалуй, можно отдохнуть, — девочка поглядела на брата. — Мы тоже устали.

Мы устроились у дерева, поваленного временем, бурей или другой нещадной силой. Несмотря на приключившуюся беду, оно сохраняет собственное достоинство перед собратьями: дерево остается в сочном зеленом одеянии и даже красуется несколькими багровыми цветочками, распустившимися на бледных ветвях. Я поинтересовался, не разжечь ли нам костер. Лэргон извлек из кармана маленький мешочек, потряс его и недовольно покачал головой. Кэрриэн, переведя взгляд с брата на меня, сказала, что запасы трута малы, и мы будем разжигать костер лишь при крайней необходимости, например, ночью. Признав такое решение разумным, я раздал ребятам по холодному жареному нирку из мешка Крэнчи. Наш скромный обед не занял много времени, но продолжать путь мы не торопились и просто сидели, слушая пение лесных птиц, какого раньше я никогда не слышал. Прислоняясь спиной к упавшему дереву, я разглядываю, окружающую природу и никак не могу понять, какое же сейчас время года. Многие растения по-весеннему утопают в золотых, пурпурных или белоснежных цветах, разносящих по округе приятные ароматы. Но в то же время немало деревьев поддаются яркому осеннему увяданию и постепенно сбрасывают сухую желтую и красную листву, покрывая молодые сочно-зеленые побеги, что переплетаются с чернеющими стеблями отмирающих трав. А некоторые деревья стоят раздетые, словно мертвые, но на их страшных ветвях в огромных количествах держатся непонятные плоды, похожие на сморщенные, почерневшие яблоки. Складывается впечатление, что у каждого растения свое время года.

— Все! Отдых окончен! — объявила Кэрриэн. — Отдохнем еще в конце следующей четверти.

С неохотой я поднялся и, повинуясь маленькому командиру, закинул мешок со скудным провиантом за спину. Мы вновь побрели по бесконечному лесу на Слуморофиаст. Звезды-ориентиры едва виднеются, и мы двигаемся, не столько глядя на небо, сколько просто придерживаясь изначально выбранного курса.

Солнце, угрожая провалиться за горизонт, зависло над верхушками деревьев, скользя по ним ленивыми лучами. Я помню, что утром, когда мы только отправлялись в путь, солнце светило с противоположной стороны. За какие-то три или четыре часа оно обогнуло небосклон и вновь готово сойти с него. Удивительно, до чего же короткие дни в этих местах! Или я полдня проспал в пещере?

Вскоре нам стало встречаться все больше поломанных деревьев. Даже самые могучие и крепкие из них лежат поверженными. Пробираться по такому бурелому оказалось крайне затруднительно. Вынужденные то перелезать через останки деревьев, то проползать под ними, мы сильно замедлились. Едва мы перебрались через очередное препятствие, как перед нами предстала огромнейшая вмятина на изувеченном участке леса. Мы прошлись по глубоко вдавленным в грунт растениям, обнаружив череду подобных впадин, уходящих вдаль. Что же могло причинить такие повреждения? Похоже на следы великана, сминающего лес, как сорную траву.

Проследовав по этим следам, мы обнаружили, что израненный лес резко прерывается широким, бесплодным каменистым полем и, как ни в чем не бывало, продолжается на другой стороне.

— Вы не знаете, почему лес так резко обрывается? — поинтересовался я у ребят, когда мы ступили на пустынную равнину, обильно усыпанную песком, глиной и камнями разного размера.

— Здесь живет Долн, — объяснила Кэрриэн.

— Долн?

— Да. Это Каменный Страж. Он и его брат Нодл помогали Ксинистру в сотворении Улгана, а теперь их задача — охранять все, что было создано. Но они забывают, зачем их оставили здесь боги. Говорят, что однажды они уничтожат Улган.

— Кажется, сейчас его здесь нет. Давайте перейдем эту маленькую пустыню, пока он не вернулся.

— Нет, же, — засмеялась девочка. — Каменные Стражи добрые. Они людей не трогают. А Долн здесь. Он спит. Видишь?

Она указала в центр окаймленной лесом округлой поляны, где возвышается несколько огромных продолговатых камней, похожих на кончики исполинских каменных пальцев, поднимающихся из-под земли. Рядом на поверхность выходит громадный булыжник, гладкий, блестящий в свете предзакатного солнца, напоминающий голову увязшего в грунте великана. Похоже, это и есть Каменный Страж, о котором говорила Кэрриэн. Какой же он должен быть огромный, если каждый из его пальцев вдвое выше меня! Пусть он добрый, как Санта Клаус, я ни в коем случае не стану приближаться к этой громадине. Но в отличие от меня, решившего обойти Стража как можно дальше, ребята двигаются прямо к нему. Очутившись рядом с возвышающимися камнями, Лэргон по-дружески похлопал по одному из них, как по спине старого доброго приятеля. Когда Каменный Страж остался позади нас, я обернулся: в качестве очередного подтверждения, что страж безобиден, на его выступающую макушку села одинокая птица с синим оперением с боков, сложила крылья и стала бить клювом по камню. В этот момент мне показалось, что один из каменных пальцев едва заметно пошевелился.

Покидая каменистую равнину со спящим Нодлом, я надеюсь, что он мне никогда не встретится в неспящем состоянии, и пытаюсь забыть о нем как о чудовищном порождении кошмарных снов. Но почти вернувшись в скудную сень изуродованных деревьев, мы услышали за спинами глухой треск и обернулись. Дерзкая птица, поплатившись за неосмотрительный поступок, отлетала прочь и, словно раненая, с трудом набирала высоту, пока не скрылась за деревьями другой стороны бесплодной поляны. А из земли выглядывают не кончики каменных пальцев потревоженного Стража, но целая кисть. Никак не прокомментировав случившееся, дети продолжили путь вглубь леса, и я, все больше сомневающийся в здравости собственного рассудка, последовал за ними.

Дата добавления: 2014-12-16