XXXVIII 8 страница

В течение 400500 последних лет менявшийся мир всякий раз принимал форму треугольника. Сначала это был треугольник «Запад Восток Россия». В 1945 г. возник ялтинский мир, предельно функциональные элементы которого и фиксировались функционально: Первый мир (капитализм), Второй (коммунизм), Третий (развивающиеся читай: слаборазвитые страны). Этот триумвират был порожден капиталистическо-коммунистическим дуализмом XX в. Между 1991 и 1994 гг. оформился новый который, пожалуй, можно назвать мальтийским. Он представлен Севером, Югом и… Россией. Внешне мальтийский мир выглядит как первый «треугольник». Один элемент остался прежним Россия (но это так только внешне, по названию). Восток и Запад получили новые имена. Но эта перемена имен дорогого стоит. Север это не Запад. И не только потому, что частью Севера является Япония. Юг это не Восток. И не только потому, что в его состав входят Африка и Латинская Америка. Проблема и сложнее, и серьезнее. Дело в том, что в зоне Юга немало «северных точек», а в зоне Севера «южных точек». Социопространственная конструкция Севера и Юга принципиально отличается от таковой Запада и Востока. Запад и Восток противостояли друг другу как цивилизационные целостности, между которыми трудно было навести мосты. Редьярд Киплинг не случайно писал, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Правда, в своем романе «Ким» он сам же показал возможный культурно-психологический синтез. И все же в целом Киплинг был прав: возможности взаимопроникновения Запада и Востока были невелики, ограничены. Классический пример договорные порты в Китае.

Третий и Первый миры ялтинской эпохи стали значительно ближе друг к другу, чем Восток и Запад. Ну а Север и Юг еще более сблизились, демонстрируя тенденцию к точечно-очаговому взаимопроникновению. Мы видим целый ряд точек северного типа на Юге (Сан-Пауло в Бразилии, Буэнос-Айрес в Аргентине, Гонконг в Китае, Сингапур в Юго-Восточной Азии) и точки Юга на Севере (юг Италии, южная часть района Бронкс в Нью-Йорке, заселенный турками центр Берлина и т. д.). Разумеется, гомогенный Североюг (или Югосевер) едва ли когда-нибудь возникнет, но Северо-Южный мир XXI в, будет точечным, пуантилистским. Он станет напоминать картины Сёра. Между «южными» и «северными» зонами, не совпадающими с государственными границами, будут существовать свои пропускные пункты, своеобразные Check points Charhe. Разумеется, сохранится некая относительно монолитная зона Севера в Северном полушарии. Но опять же с вкраплениями Юга. Таких вкраплений будет все больше из-за миграции с Юга. По прогнозам, к 2025 г. 3050 % жителей крупнейших городов Севера будут составлять «южане». Но и зона Юга будет иметь немало точек Севера. То есть зоны будут как бы негативными друг по отношению к другу, чем-то вроде картины «День и ночь» М.Эшера. В постсовременном мире какие-то точки Севера будут «центровее» других, но единого центра не будет. Почему?

Единство мира индустриальной («доэнтээровской») эпохи обусловливалось локальным (региональным) характером индустриальных производительных сил. Почти полтора столетия основной, доминирующий и лидирующий массив промышленности был сосредоточен лишь по обе стороны Северной Атлантики. И эта зона автоматически становилась и центром, и верхом («крышей») мира. Обладание развитой промышленностью автоматически гарантировало военно-политическое превосходство. Начиная с Семилетней войны и стопроцентно с наполеоновских, экономическое лидерство в мире совпадало с военно-политическим, экономический центр совпал с военно-политическим и это гарантировало миру единство: в центре было то, чего не было нигде. Разумеется, можно было построить военный завод, перенять выучку и т. д. Но далеко не всегда можно было создать адекватную инфраструктуру (Россия почувствовала все следствия этого во время Крымской войны). И хотя постепенно ядро Капиталистической Системы расширилось, включив в себя еще несколько государств, некий предел социально-экономических возможностей индустриализации сохранялся всегда. И не только потому, что страны ядра сознательно не хотят плодить конкурентов. Представим захотели. И что? Промышленность, заводы, тем более адекватную им инфраструктуру можно разместить далеко не везде.

Ареал распространения компактных (small is beautiful «малое красиво») и наукоемких энтээровских производительных сил неизмеримо шире. Они могут быть размещены небольшими очагами, точками (сами себе инфраструктура) почти где угодно, в том числе и там, «где индустрия не пройдет и бронепоезд не промчится». Показательно и то, что, в отличие от промышленной революции, НТР произошла не в одной стране, а сразу в нескольких. НТР с самого начала создала не моноцентричную, а полицентричную структуру капиталистического мира. Моноядро растроилось в ходе и посредством НТР. Необходимым условием НТР был полицентризм системы и, по-видимоу, он будет прогрессировать, создавая отдельные макрорегиональные миры с их ядрами, полуперифериями и перифериями. Формирование Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР), договор о НАФТА, которая с 2005 г. должна охватить обе Америки (т. е. полная «нафталинизация» Америк), ЕС все это свидетельствует как минимум о наличии сильной тенденции к деглобализации Капиталистической Системы. Да, указанные макрорегионы это целые миры. Но не мир в целом. И не мир с единым центром. Энтээровсий мир должен быть по определению децентрализованным и децентрованным. Ясно, что такой нецельный мир без единого мирового контролера-Губернатора или пары дежурных мировых полицейских США и СССР, выскакивающих каждый из своей дверцы и стреляющих каждый по спою сторону джипа, будет значительно менее предсказуемым. Насилие будет играть в нем значительно большую роль; в нем будет больше войн. И действительно, не успели еще убрать остатки Берлинской стены, как начали падать стены домов в Югославии, Ираке, Чечне. Насилие приватизируется как на мировом, так и на внутристрановом уровнях Причем насилие это, в случае успеха и захвата какой-либо «северной точки» в зоне Юга, да еще подкрепленное наличием ядерного оружия, принципиально меняет мировую реальность, расстыковывая лидерство экономическое и военно-политическое. Саддам Хусейн это лишь первая ласточка, и не надо обольщаться легкостью военной победы американцев. Что будет через 1015 лет, когда таких «Саддамов» окажется несколько хотя бы по одному на Азию, Африку и Латинскую Америку, а США станут еще слабее, чем сейчас? События в Сомали осенью 1993 г. показали всю уязвимость и неспособность развитой страны (конкретно США) сначала решить проблему по сути нескольких вооруженных кланов, а затем выбраться из «гуманитарной ловушки» (выражение Ж.-К.Рюфэна). В качестве эквивалентно-сравнимых ситуаций можно привести Югославию и (хотя мы до конца не знаем причин образования чеченского узла: где, как и зачем его завязывали) Чечню. Таджикистан тоже хороший пример, хотя и с этим узлом, как и с афганской войной, не все ясно и не все так просто, как, например, в Сомали.

В любом случае Северу контролировать Юг значительно труднее, чем Западу Восток, а Первому миру Третий. Само наличие СССР облегчало Западу политическое решение в тех случаях, когда он не имел непосредственного экономического контроля часто (хотя и не всегда) можно было договориться с СССР. Как знать, возможно в XXI в. стать Севером и войти в «Северный клуб» можно будет и самому Дальнему Югу достаточно будет захватить и поставить под контроль некую «северную точку» или точку, жизненно важную для Севера, продемонстрировав готовность выхватить из-за пояса ядерный кольт. Причем не обязательно на государственном уровне. Племя, клан, воинственная эзотерическая секта, преступная организация это вполне может пройти. Хотя, разумеется, шансы государства пока выше. В любом случае, Мир-без-границ XXI в., по-видимому, принесет немало сюрпризов-новообразований. О несовпадении экономического и военно-политического лидерства государств мы еще поговорим, а пока вернемся к тенденции макрорегионализации и тому, что это несет нашей стране.

Россия, к сожалению, не вписывается ни в один из трех формирующихся макрорегионов «позднеосеннего», энтээровского капитализма. Поднимающийся Китай, способный создать собственный регион если не размером, то с экономическим и демографическим весом с мир, еще более усугубляет тяжесть и опасность ситуации. Россия и АТР объективно становятся зонами экспансии Китая, который, таким образом, выходит из своего двухсотлетнего периода «смирного времени» (такие периоды несколько раз случались в его истории) и возвращается к своей традиционной имперской модели. Разумеется, в энгээровском мире Китаю нелегко будет сохранит»- целостность. И все же не худо помнить, что исторически почти каждая новая структура Китайской Системы территориально превосходила предыдущую.

По линии экономики мы не успеваем в энтээровский мир. Зато успеваем по линии нарастания насилия как войн, так и роста преступности. Мы быстрее включаемся в мировую преступную систему, чем в мировую экономическую. Впрочем, грань между двумя этими системами становится все более пунктирной. Да и как иначе может быть в мире, экономика которого стоит на трех китах: оружие, наркотики, нефть. Однако в любом случае, в настоящее время мы интегрируемся в «цивилизацию XXI в.» по минусам быстрее, чем по плюсам. И это знак на стене, который гласит: пока что посткоммунистической России нет места под солнцем XXI в., по крайней мере «по плюсам», место есть в лучшем случае в тени, не на светлой, а на темной стороне, в мире «теневых структур» и «серых сообществ». России никак не удается выбраться из социального пространства и социального времени эсэсэровской зоны. Ей это создает угрозу затонуть вместе с Атлантидой функционального капитализма. «Континент» Третий мир уже ушел под воду. От Второго остается архипелаг. Слава Богу не ГУЛАГ. Не будучи интегрирована полностью ни в один из новых регионов, Россия оказывается словно растягиваемой на части между ними, попадая будто на дыбу, прежде всего между АТР и ЕС со всеми вытекающими политическими последствиями. Россия не является таким центром для своей зоны мира, каким был СССР. Но и мира, в котором был СССР, более нет. СССР не просто умер. Он умер с целым миром. То есть сама эта смерть, помимо прочего, есть реализация некой мировой тенденции.

Второй момент. Государство как институт становится все менее адекватным энтээровскому миру. Здесь две стороны дела. Одна из них такова. Исторически государство возникло вместе с капиталом в качестве одного из продуктов разложения феодализма в Европе; логически оно стало функцией капитала. И это была главная функция государства, его raison d'être в мировой капиталистической системе. Но теперь социальная функция капитала, его функциональный аспскт все это встроено в структуру и организацию на уровне самого производства! Функциональная интеграция в крупномасштабные структуры различных зон мира и в различных зонах мира ныне происходит на уровне самого производства. Транснациональные корпорации один из примеров этого. Макрорегиональные объединения (ЕС, АТР, ЦАФТА) другой пример. Единица производственной организации выходит за рамки государства как единицы политической организации.

Другая сторона дела заключается в том, что государство, помимо прочего, было средством снятия на политическом уровне одной из форм противоречия между субстанцией и функцией противоречия между локально-региональным характером индустриальных производительных сил капитализма и мировым (сначала по тенденциям, по locus operandi, a позднее по реальности) характером его производственных отношений, системой обмена. Короче, государство было способом и формой интеграции индустриального производства в мировую систему. Или: интеграцией неких территорий в мир, господа которого контролеры индустриального производства. Государства образовывали системы туннелей под миром мировой экономики. Ныне, когда производительные силы и производственные отношения гомогенизированы в том смысле, что первые стали теперь в большей степени функциональными, чем субстанциональными (т. е. стали похожими на вторые), государство в этой прежней своей роли, которую оно особенно активно выполняло с рубежа XVIIIXIX вв., становится все менее и менее нужным. Таким образом, государство подрывается не только сверху, но и снизу локальными целостностями. Компактный характер знтээровских производительных сил, их наукоемкость, не требующая значительного по численности персонала, позволяет концентрировать их локально, причем локальности эти могут быть миниатюрны, могут представлять одну провинцию или несколько районов (а то и несколько небоскребов) в той или иной стране. Благодаря энтээровской структуре производства, в мировые или макрорегиональные процессы можно включаться без государства, без опосредования им, т. е. не с двух оборотов, а с одного. Если базовая единица ЕС, то имеет ли смысл, особенно для наиболее развитых областей, сохранять себя в качестве элемента такого целого, как государство? Можно быть непосредственно, в качестве области частью ЕС, АТР, НАФТА, избавляясь при этом от остальных и неперспективных областей. В этом смысле государственность в XXI в. может остаться уделом лишь наиболее отсталых в промышленном отношении целостностей. Появление таких движений, как Лига Севера (Ломбардская лига), это лишь первая ласточка процесса «трибализации» Европы, превращения ее в «Европу герцогств». Аналогичные процессы будут развиваться по всему Северу. Я бы даже говорил не о новом сепаратизме, а о «лигазме», который может стать одним из главных политических движений XXI в., использующих коллективистско-этнические (а следовательно, антихристианские, неоязыческие) средства и формы обеспечения коллективной идентичности. Если в Европе трибализация будет означать распад государств и объединение областей в макрорегиональное целое («каролингизация Европы»), то, например, в Африке и в арабском мире тот процесс станет логическим высвобождением прежних племенных общностей из неадекватной, чуждой и навязанной им европейцами в XIXXX вв. государственной скорлупы. Для локальных общностей в афро-азиатском мире стимулом к сецессии вовсе не обязательно должен быть высокий уровень производства достаточно контроля над нефтью, высоких урожаев зерна, финансовой специализации. Достаточно, что этот высокий уровень достигнут где-то и стал господствующей мировой тенденцией, на которую можно опираться или от которой можно отталкиваться. Наконец, достаточно ослабления мирового гегемона и усиления конкуренции внутри самого Севера в результате децентрации и децентрализации мира. Тем самым многолетняя традиционная борьба сепаратистских сил в Азии и Африке против современного государства обретает постсовременную, энтээровскую производственную основу. Макрорегионы и ТНК, с одной стороны, и локальные общности с другой, берут государство в клещи. Парадокс: в энтээровскую эпоху племена берут реванш над государствами «о, сколько нам событий чудных готовит Просвещенья век». Правда в нашем случае это век постпросвещения, если не антипросвещения. Разумеется, возможно и объединение различных территорий и общностей в империи догосударственного типа. Особенно вероятным представляется возрождение систем «торгово-имперского типа» вроде африканских Мали, Ганы, Сонгаи, Киевской Руси, ряда образований Юго-Восточной Азии.

Вообще, необходимо особо подчеркнуть: НТР поменяла местами ударные и безударные уровни организации индустриального мира. Таких уровней четыре:

1) глобальный (мировой); 2) макрорегиональный; 3) государственный; 4) локально-региональный. Индустриальная система производительных сил делала ударным мировой и государственный уровни. Первый воплощал прежде всего функциональные аспекты капитала, обмен и отношения производства, капиталистическую собственность; второй прежде всего субстанциональные, само производство, капитал как собственность. НТР сделала два эти уровни безударными, переместив ударение на макрорегиональный и локально-региональный. Причем если между двумя доминирующими уровнями индустриальной системы существовало определенное субстанционально-функциональное разделение форм деятельности, то два доминирующих уровня энтээровской системы изоморфны, соотносятся друг с другом как матрешки. Ведь они стали ударными как результат и процесс снятия противоречия между функцией и субстанцией капитала, устранения в принципе специализации первого (мирового) уровня на функции, а второго (государственного) на субстанции. Это делает отношения между локусами внутри макрорегионов, с одной стороны, и между локусами и центрами макрорегионов с другой, значительно более подвижными, изменчивыми, конкурентными и силовыми, чем отношения ядра и периферии в индустриальной мировой капиталистической системе. Повторю: здесь, в отличие от индустриальной эпохи, у стран, имеющих демографическую массу и обширную территорию, т. е. представляющих собой военно-политическую силу, будет значительно больше шансов тянуть на себя одеяло от экономически более развитых соседей. Короче, в энтээровскую эпоху шансы лидеров имперского типа, способных превратить макрорегион в империю, лидеров типа Гитлера, Наполеона, Фридриха II, Карла V, повышаются. И опять же как не вспомнить Саддама Хусейна. Короче, тенденция ослабления и упадка государства как института тоже как бы возвращает мир в докапиталистическую эпоху или в лучшем случае; раннекапиталистическую эпоху в XVXVII вв., во времена великих империй Евразии. Объектом притязаний со стороны новых: возможных «империй», конечно же, будут точки Севера на Юге, Север-на-Юге, анклавы Севера. Возможно повторение с точностью до наоборот ситуации колониальной эпохи: не анклавные точки контролируют соседние империи Юга, а эти последние контролируют северные точки, а с помощью их (и «южного» пролетариата, южных точек на Севере) косвенно и Север.

России тенденция упадка государства готовит мало приятного. Одна из задач России ныне создать государство. При коммунизме государства не было. Коммунизм отрицание государственности. Далеко не всякий аппарат власти есть государство. Аппарат это позвоночник. Акула, крокодил и тигр все позвоночные. Но они относятся к разным классам существ, «живых систем».

Ныне перед задачей создания государственности Россия оказалась тогда, когда государство становится все менее адекватным инструментом управления и средства интеграции в современный мир! Когда его подрывают как локальные, так и макрорегиональные формы и структуры, сама НТР. Но с другой стороны, СССР как специфическая империя никогда не был государством, это била зона, макрорегион. Для того чтобы Россия вошла в мир, необходимо устранить оставшиеся в наследство структуру, принцип организации и число регионов, проведя перестройку таким образом, чтобы исключить возможность создания локусов на основе этнической идентичности. Губернизация России conditio sine qua поп ее интеграции как целостности в энтээровский мир. Но это вовсе не решает ни всех, ни большинства серьезных проблем, встающих перед Россией и другими государствами в эпоху НТР. Если бы государство в современном мире подрывалось только смещением акцентов на макрорегиональный и локальный уровни, разрывающим государство между этими полюсами, это было бы еще полбеды, У государства ныне появляется очень серьезный оппонент и конкурент неожиданный и из неожиданной плоскости, Кто же этот «черный человек» и «прескверный гость», который становится все более опасным агентом мировой реальности на рубеже двух веков и тысячелетий?

Неожиданный конкурент государства, его «Черный человек» не что иное, как структуры насилия, и легальные, и в еще большей степени нелегальные. Обычно легальные репрессивные структуры армия (особенно элитные части), полиция, спецслужбы находятся как бы в тени государства. Однако в условиях ослабления государства как института, как агента политико-экономических отношений они де-факто выходят на первый план (роль армии в некоторые периоды истории Римской империи). Ну а там, где государство как институт Современности традиционно не было сильным (значительная часть Юга), эти структуры всегда в большей или меньшей степени представляли государственную власть. Интереснейший случай в этом отношении многие африканские страны, например Заир. Большую роль «репрессивные структуры» играют и в генезисе социальных систем и тем большую, чем репрессивнее генезис. Кстати, если взглянуть на историю СССР в 304О-е годы, то, что именуют «тайной полицией», было у нас намного сильнее того, что именуют «государством».

Но в условиях ослабления государства усиливаются не только легальные репрессивные структуры. Становятся все сильнее, приватизируя насилие, нелегальные и полулегальные структуры организованная преступность, субкриминальные формы, воинственные религиозные секты и объединения. Короче, «Mafia Incorporated», или, как более интересно назвал такие структуры французский журналист Ален Мэнк, «серые общества», «серые сообщества». Они есть везде: в США и Закавказье, в Бразилии и Европе (Марсель и Неаполь, заметил А.Мэнк, управляются далеко не так, как Страсбург или Ганновер), на Востоке Ближнем и на Дальнем, в Китае и Японии. Их вертикаль от «блошиного рынка» до торговли оружием и наркотиками. Целые сегменты населения и занимаемые ими территории не контролируются государством. Вспоминается поразившая меня картина после землетрясения в Кобэ. По Си-эн-эн было показано; что, в то время как легальные местные власти не справились с ситуацией (растерялись, не имели достаточно средств и т. д.), японская мафия якудза смогла организовать доставку и распределение продовольствия, медикаментов. И ведь не в Колумбии было дело. И не на Сицилии. А во второй стране капиталистического мира. Правда, в Японии мафия больше, чем мафия. А.Мэнк пишет, что если в Италии мафия заняла периферию общественно-политической жизни, то в Японии она находится в самом ее центре (25, с. 8384).

Всех, однако, считает он, переплюнула русская мафия, которая, по его мнению, возможно, становится спинным хребтом власти. Но, быть может, Мэнк из своего «французского далека» сгущает краски? Послушаем человека из «российского вблизи», профессионально знающего ситуацию: «Мои наблюдения привели меня к выводу, что борьба с организованной преступностью превратилась, по существу, в прикрытие истинной борьбы с конкурентами в криминальном мире и преследует политические цели. Преступность уже сегодня являет прямую угрозу правительству. В истории найти подобные примеры невозможно. Были режимы и диктаторы, которые использовали в своих интересах мафию. Но попытки со стороны мафии подменить государство не случалось. Здесь мы оригинальны» (11, с.5). Даже если это преувеличение, над ним стоит поразмышлять.

Подъем «серых сообществ» и расползание «серых зон» прямо пропорциональны ослаблению государства и среднего класса, нарастанию нестабильности жизни. Это тоже результат НТР, только негативный. И путь в энтээровскую эпоху. Но опять же по линии социальных минусов, негатива. «Серые общества» становятся средством выживания в условиях «социальной инфернализации»: никто не хочет оказаться в социальном аду, а оказавшись, все стремятся из него выскочить. Любой ценой. «Можно ли вырваться из ада?» поставил вопрос известный французский историк Фернан Бродель. имея в виду под адом хаос и борьбу всех в эпоху, которую принято называть переходной от феодализма к капитализму. И сам же ответил на него: «Иногда да, но никогда в одиночку, собственными силами: никогда без согласия на плотную зависимость одного человека от другого. Необходимо вернуться к берегу социальной организации какой бы то ни было. Или создать такую организацию с ее собственными законами внутри какого-то контробщества. Организованные банды, занимающиеся незаконной торговлей солью, контрабандисты, фальшивомонетчики, разбойники, пираты или такие особые группы и категории, как армия и многочисленная прислуга, вот почти единственное прибежище для тех, кто спасся, кто отвергает ад. Мошенничество, контрабанда… восстанавливают порядок, дисциплину и бесчисленные формы солидарности. У бандитизма есть свои вожди, свои договорные отношения, свои кадры, столь часто напоминающие феодальную иерархию. Что касается морского разбоя и пиратства, то за каждой группой стоял по крайней мере один город… Ну а армия, пополняющаяся постоянно, несмотря на характерные дли нее жесткую дисциплину и презрение к человеку, предлагает себя в качестве убежища с упорядоченным образом жизни; посредством! дезертирства она соединяется с адом» (18, с. 615).

Бродель с присущей ему красочностью, теряющей многие оттенки при переводе с французского, написал эти строки о Европе XVXVIII вв. О том времени, когда она вышла из феодализма, но не вошла еще полностью в капитализм, т. е. когда она была «на выходе». Когда переживала флуктуацию, хаос, обернувшийся для многих социальным адом. В XIXXX вв. ад сменился раем, но не для всех. Всегда оставалась темная сторона. Ее хорошо чувствовали в самом начале Современности маркиз де Сад и Гойя. Когда в

XX в. эта темная сторона высветилась и ее персонификаторы начали победно кривляться в свете прожекторов функционального капитализма и вообще Функциональной Эпохи, ее зафиксировали Дали и ретроспективно Фуко. На выходе из капитализма, стало быть, опять ад. Выход как переход, как хаос и есть во многих отношениях социальный ад, из которого не спастись в одиночку. И вот вместо пиратства торговля оружием, вместо разбоя наркобизнес, вместо армии «солдаты удачи» или «псы войны». Одним словом, «серые сообщества» как коллективные формы спасения и выживания в позднекапиталистическую эпоху.

Разумеется, «серые сообщества» возникли задолго до XX в. Но укрепились они именно в XX в. Его вторая половина стала временем триумфа этих форм. Ну а НТР и связанные с ней процессы, подрывающие государство и средний класс, в еще большей мере укрепляют властную, социальную и экономическую базу «серых». Получается двойной эффект. Во-первых, нелегальные структуры насилия, асоциальные, криминальные формы переживают бум всякий раз, когда рушатся или. приходят в упадок социальные системы цивилизации, формации, империи. Во-вторых, ныне НТР предоставляет «серым сообществам» возможности, невиданные в доэнтээровскне эпохи. Прогресс! Во всяком случае НТР создала ситуацию, в которой криминальная мировая система может успешно соперничать с мировой экономический системой, постепенно пожирая ее, входя в ее плоть. Это нечто новенькое. И это очень серьезная проблема для-посткоммунистической зоны, которая не то что лишь страдает от язв капитализма она сама во многих отношениях есть социальная язва. То есть нечто асоциальное.

«Серые зоны» и «серые сообщества» суть адские места и адские средства спасения из и от ада. Зоны эти включают огромные территории и массы людей. 7 и 25 % активного населения соответственно в Перу и Боливии заняты в «кокаиновой системе». Целые слои «живут с этого». Да что слои страны. В 1987 г. доходы от торговли наркотиками составили 75 % экспорта Боливии по 15 % Перу и Колумбии. О Колумбии и говорить нечего. Медельин центр наркобизнеса чуть ли не единственный нестоличный город Латинской Америки, имеющий метро.[4]По данным ООН, в самом начале 90-х годов мировой доход наркобизнеса составил около 300 млрд. долл. (24, с.252 и след.). Это меньше, чем дает торговля оружием, но сопоставимо с торговлей нефтью. О чем это говорит? О том, что официальный, легальный контроль «белых зон» над «серыми» слабеет.

Зона, архипелаг наркобизнеса это громадная «серая зона» со своими «бермудскими треугольниками» в Южной Америке, в Азии. Здесь сразу три зоны на Ближнем и Среднем Востоке и в Юго-Восточной Азии. В одну из них попадает наш бывший (в смысле бывший наш, но не совсем чужой и ныне) Таджикистан, районы Памира «Крыши Мира». Кто преуспел в том, чтобы стать «крышей» этой Крыши и наркобизнеса в этом регионе, тот «два пирога съел». Ах, какое раздолье представляет незакрытая, незакупоренная граница (война все равно с кем). Как же отказаться от такого лакомого «туннеля под миром»? Точнее над миром.

«Серые зоны» не обязательно связаны с наркобизнесом. Это могут быть и другие источники, которые криминальные и субкриминальные группы контролируют в большей степени, чем государства. Такие зоны есть в Африке, на Ближнем Востоке, у нас. Такой зоной, например, была Чечня, по крайней мере с 1991 г. Похоже, такая зона, судя по сообщениям печати, формируется у нас на Дальнем Востоке. Наконец, «серые зоны» это «зоны» таких сект, как «Аум Синрикё». Да имя им легион. «Серая зона» это Руанда, где два племени, хуту и тутси, режут друг друга в групповой гладиаторской схватке, демонстрируемой мировым телевидением. И никто ничего не может сделать. Как и в Сомали. Как и в Югославии, до которой шесть часов езды на хорошем автомобиле из Мюнхена, где смакуют пиво сытые бундесбюргеры. Шесть часов и ты в «серой зоне». Билетик до Инферно? Получите.

К сожалению, логика развития энтээровского мира множит Инферно «серых зон» и создает для них питательную социальную среду, котел возможностей. Причем не только там, где проходит НТР, но во всем мире, в котором от язв НТР страдают те, кто до самой НТР еще по сути и не добрался, в котором отрицательные последствия НТР распространяются быстрее, чем положительные. Но об этом чуть позже. Сейчас о социальной основе разрастания «серых зон» в мире, включая и нас, грешных суеверных православных атеистов бывшей одной шестой.

Энтээровский мир, в отличие от индустриального, не нуждается ни в многочисленном рабочем классе, ни в многочисленном среднем классе, т. е. в «социалистической буржуазии». Научно-техническая революция прикончила XX в, как век глобального социализма, как век торжества социальной функции капитала. Она упрятала последнюю глубоко в производство, создав ситуацию, эквивалентно сравнимую с состоянием дел при Старом Порядке. Рабочий класс и средний класс как таковые постепенно отмирают в энтээровском мире. Сторонники тэтчеризма и рейганомики приветствуют этот процесс, полагая, что это приведет к формированию массового, глобального среднего класса. Конечно же, это социальное или политическое лукавство. Массовый средний класс уже не может быть социалистической буржуазией не только по источнику дохода, но и по уровню, качеству жизни. Большая часть бывших «новых средних классов», из рядов которых в тэтчеристско-рейгановские 7080-е годы выделилась и поднялась вверх относительно небольшая группа «новейшего среднего класса», пошла вниз (Тэтчер и Рейган «опустили» средние классы). По своему реальному положению она, эта большая часть, приблизилась к рабочему классу.

Дата добавления: 2014-12-17