Анна Магдалена. Дрезденские друзья

Ему шел пятый десяток. Уже были сочинены сотни кантат и инструментальных произведений, «Магнификат» и «Страсти». Он познал горечь столкновений с церковни­ками, феодальным и бюргерским чиновничеством. Весе­лые и печальные события не миновали, в свой черед, его жилища, его семьи.

Жестока сила репутаций! Были времена, когда твор­чество Баха академизировали, произведения его показы­вали по-музейному архаично. Слывший компетентным в музыке Баха исследователь писал: «Бах не знал оттенков страстей, любви и страданий и не подозревал возможно­сти передавать их в музыке». Эти слова с иронией, если не с насмешкой, привела в своем труде о фортепьянной музыке польская почитательница Баха, клавесинистка и пианистка, женщина страстной художнической воли Ван-

да Ландовска. Это говорится о Бахе, писала она, отце стольких детей, имевшем двух жен, которых он нежно

любил!

Судьба уготовала благородное место в жизни компо­зитора Анне Магдалене.

Что мы знаем о ней, любимой и любящей жене, мате­ри и мачехе? Не осталось ни одного изображения Анны Магдалены, ни одного описания ее внешности. Она, оче­видно, была даровитой, если в результате лишь домаш­него обучения стала профессиональной певицей в те вре­мена, когда в Саксонии, да и во всех землях Германии, с насмешкой отзывались о немецких певицах, отдавая пол­ное предпочтение итальянкам. Себастьян продолжил му­зыкальное обучение Магдалены. Увы, покончив с карье­рой придворной певицы, солистки, она могла лишь в кру­гу семьи и друзей упражнять свой голос. Каждые два три года она рожала, семья увеличивалась, и сколько рев­ностного отношения к искусству надо было сохранить мо­лодой певице, чтобы в домашней капелле звучал ее арти­стический голос!

В часы исполнения Себастьяном в церкви св. Фомы или св. Николая кантат, оставляя дом на попечении слу­жанок, вместе с кем-нибудь из детей она спешила по­слушать «главную музыку». Многие кантаты она знала до исполнения, потому что занятый муж не справлялся к концу недели с перепиской набело партитуры и голо­сов. Анна Магдалена быстро освоилась с нотной ско­рописью Себастьяна. Она так чутко приспособилась к ма­нере письма мужа, что даже почерк ее стал подобен по­черку Себастьяна.

Сколько поэтических минут испытали искатели нот­ных записей Баха, когда им попадались в архивах подлин­ные рукописи из семьи Баха! Знак за знаком они изуча­ли почерки Себастьяна и Магдалены. Вот появился в строках нот еще один почерк — старшего сына.

В 1730 году, когда ректором школы св. Фомы стал Геснер, Фридеману шел уже двадцатый год. Отец гор­дился им как сзоим учеником-органистом, кроме того, Фридеман играл на скрипке и на клавесине. В домашнем ансамбле он и пел, у него был тенор; устанавливался голос у Эммануеля, участвовали в пении и младшие дети.

В письме Эрдману Иоганн Себастьян с полным пра­вом сказал, что семья составляла оркестр. Душой домаш­него музицирования была Анна Магдалена. Отец вел

партию чембало, но его могли заменить сыновья, он боль­ше любил играть на альте; одновременно управлял се­мейным ансамблем. Участвовали в таких вечерах уче­ники Баха, приходили с инструментами друзья — город­ские музыканты. Музицировали, а в детской кто-нибудь из малюток кричал в колыбели. Анна Магдалена стойко несла на себе семейные заботы и поддерживала артисти­ческий огонек в кругу семьи.

Приходя домой после службы, Себастьян снимал вни­зу башмаки, в непогоду ставил их вместе с обувью де­тей у кухонного очага сушиться, сам же поднимался на второй этаж тихо, в мягких домашних туфлях. Если это был обеденный час, семья собиралась в столовой. Кроме маленьких.

Иоганн Себастьян уединяется в своей рабочей ком­нате. В устах Анны Магдалены — материнское преду­преждение: «Тише, отец работает!» Но вряд ли тем са­мым она достигала тишины в перенаселенной детьми и музыкой двухэтажной квартире кантора!

Поистине нечто библейское было присуще укладу се­мьи Баха. Семьи, в которой царил величавый труд, а сча­стье родительской любви перемежалось с днями и ноча­ми горестей и тревог.

...Здание школы св. Фомы давно обветшало. Вступив в должность ректора, Геснер живо занялся капитальной перестройкой его, па что не хватало сил у старого Эрне-сти. Надстроили два этажа, заново отделали старую часть здания. Даже с виду школа теперь приосанилась. По-прежнему в левой части дома оставили квартиру кан­тора, в правой — ректора. С июня 1731 года, на все ле­то, осень и половину зимы семья Баха вынуждена была поселиться в доме приятеля Себастьяна, владельца То-масмюлле, «мельницы Фомы», Христофа Дондорфа. Было же хлопот у Анны Магдалены! Зато переезд в про­сторную квартиру перестроенного здания школы доста­вил немалую радость. Увеличение семьи требовало все новых расходов на портных, башмачников, обойщиков, цирюльников, извозчиков, поставщиков овощей, молока, мяса. Глава семьи был расчетлив, хотя и лишен мелоч­ности. Известно, например, что Бах недолюбливал гоно­рары за частные уроки, обычно обучая мальчиков и юно­шей бесплатно.

Жизнь Иоганна Себастьяна протекала в нескончае­мом рабочем ритме. Этому ритму подчинялась и жизнь

Анны Магдалены: от одной воскресной духовной кан­таты до следующей, от праздника к празднику... Но были и собственные ритмы в жизни женщины: от рождения одного ребенка до рождения следующего. Знала она не только счастье любви, но и материнские тревоги, горе.

Первенец Магдалены Готфрид Генрих с детства рос слабоумным. Нынешние исследователи рода Бахов оты­скали генетические оправдания появлению умственно неполноценного ребенка. Здоровое древо рода давало из­редка искривленные отростки: сестра отца Себастьяна, как выяснено по документам, страдала психическим нездоровьем.

Первый ребенок Магдалены. Первая ее радость и пе­чаль. Это Генриха имел в виду отец в письме Эрдману: «Дети от второго брака еще малы, старшему мальчику шесть лет; но все они прирожденные музыканты». Роди­тели жили надеждой на то, что мальчик с годами выпра­вится, хотя врачи не сулили ничего доброго...

В хронике семьи осталось одно достоверное свидетель­ство о даровании Готфрида Генриха. По словам старших братьев, мальчик иногда проявлял такую просветлен­ность, что выказывал едва ли не гениальные музыкаль­ные способности; когда в такие часы Генрих импровизи­ровал на клавесине, все в доме музыкантов умолкали.

Генрих покинет мир на тридцать девятом году, пере­жив отца и мать.

Горе часто приходило в семью Баха. Приходило еще при первой его жене, Марии Барбаре. Смерть не поща­дила и нескольких детей Анны Магдалены.

Эпически звучат строки краткого повествования о жизни Иоганна Себастьяна Баха из «Катехизиса исто­рии музыки», написанного немецким музыковедом про­шлого и начала нашего века Хуго Риманом: «Родилось от второй жены Баха шесть сыновей и семь дочерей, так что если бы все дети его оставались в живых, то их было бы двадцать: девять дочерей и одиннадцать сы­новей. Но большая часть их умерли в раннем возрасте, и пережили Баха только шесть сыновей и четыре до­чери» *.

В Германии вышло несколько изданий лирической повести о жизни Анны Магдалены, написанной автором, пожелавшим не открывать в книге своего имени.

* Риман ошибся: пережили отца не шесть, а пять сыновей.

Повесть составлена в виде дневника жены Иоганна Се­бастьяна. Трогательна страница о горестях, испытанных родителями за годы лейпцигской жизни. «Часто рука смерти протягивалась в спальни маленьких обитателей дома... Старшая дочь Анны Магдалены Христиана Со­фия прожила всего три года, и второй ее сын Христиан Гетлиб также умер в нежном возрасте. Эрнст Андреас Жил только несколько дней, одна из последних девочек, Регина Иоганйа, на седьмом году жизни покинула этот мир. Христиана Бенедикта, увидевшая свет мира в дни рождества 1729 года, прожила всего четыре дня января. Христиана Доротея жила хилым ребенком меньше года, а Иоганн Август видел мир только три дня. От трина­дцати детей (рожденных Анной Магдаленой. — С. М.) осталось только шесть» *.

Дети всех возрастов требовали заботы о себе. У каж­дого вырабатывался свой характер. Кто-то шаловлив, кто-то с ленцой. Старшие начинали жить своими интере­сами. В большой семье почти всегда кто-нибудь был нездоров. Приходил лекарь, тот самый, наверное, что ле­чил и воспитанников школы св. Фомы. Он прописывал снадобья, и аптекарь в своем заведении, уставленном колбами, бутылями, банками и весами, исправно готовил лекарство для детей господина кантора. Впрочем, Анна Магдалена больше доверяла старым народным средствам, о которых еще в детстве слышала от тетки и бабушки...

Приезжали родственники из Тюрингии, привозили вести о свадьбах, рождениях младенцев, об успехах муж­чин Бахов. Сообщали и о потерях. В 1731 году умерла еще совсем нестарая Регина Ведерман, веселая и забот­ливая тетка Марии Барбары. Овдовел пастор Штаубер, ее муж, венчавший когда-то Себастьяна с Барбарой.

Приходили посетители к Баху. Стучал в дверь при­езжий кантор из сельской церкви; он Просит ноты какой-либо кантаты господина Баха. Или органист из сосед­него городка пришел посоветоваться о починке органа. Посетителей чаще всего встречала Анна Магдалена, и

* Автор повести приводит не всегда точный возраст, в каком умирали дети Баха. Ныне по документальным свидетельствам уточнены даты рождения и смерти детей: Христиана София (29.VI.1723—I.VII.1726); Христиан Готлиб (14.IV.1720—21.IX1728); Эрнст Андреас (ЗО.Х.—1.XI.1727); Регина Иоганна (10.Х.1728— 25.IV.1733); Христиана Бенедикта (1.I.—4.I.1730); Х ристиана До­ротея (18.III.1731—31.VIII.1732); Иоганн Август (5.XI.—6.XI.1733).

она пропускала их к мужу, если то не были часы, когда в рабочей комнате спешно переписывались набело ноты очередной воскресной кантаты.

Случалось, что заглядывали к лейпцигскому кантору и нескромный музыканты. Известна история с визитом к Баху брауншвейгского органиста Хурлебуша. Это был знающий дело, хотя и чрезмерно самонадеянный музы­кант. Его охотно слушали в таком музыкальном городе, как Гамбург. Он ладил с издателями я был искренне убежден в своей небывалой одаренности. Хурлебуш объ­явился в Лейпциге и, будучи наслышан о Бахе, навестил кантора. Но, видно, не для того, чтобы поговорить об искусстве или послушать знаменитою виртуоза, а лишь с целью показать себя. После обмена любезностями гость сел за клавесин и пьеса за пьесой стал играть собствен­ные сочинения перед Иоганном Себастьяном и его сыно­вьями, старшие из которых были тогда, в 1730 году, уже искусными исполнителями. Учтивый хозяин терпеливо и серьезно прослушал все, что соизволил показать Хурле-буш. Тот же, привыкший к похвалам, вытащил из папки отпечатанные в типографии собственные сонаты и нази­дательно посоветовал молодым Бахам изучать их при­лежно, если они намерены стать искусными музыкан­тами. Хозяин приветливо проводил гостя, а сыноеья дали волю смеху: уж слишком простой и ученической показа­лась им музыка брауншвейгского гостя.

Иоганн Себастьян часто виделся с Матиасом Гесне-ром. Филолог любил латынь, кантор тоже, и, быть мо­жет, они нередко переходили в беседах на древний язык.

Шумный и пылкий, несмотря на свой пожилой воз­раст, бывал в доме Баха знаменитый во всей Саксонии «городской трубач» Иоганн Готфрид Рейхе, артистически владевший духовыми инструментами. Анна Магдалена угощала своего земляка вином, присланным из Вейсен-фельса.

Может быть, чаще всех заходил в дом либреттист Генрицы-Пикандер. Сколь легковесную славу ни оста­вил после себя этот поэт, но отдадим и ему должное: практика жизни вынуждала Баха именно на нем останав­ливать свой выбор, когда в короткий срок требовался текст к духовной или светской кантате. Близко живущий, быстро работающий стихотворец был послушен воле Ба­ха и точен в сроках.

Когда вынуждали обстоятельства, Себастьян и сам

прикладывал руку к тексту поэта. И выходил таким обра­зом из трудного положения. Анна Магдалена никого не допускала к мужу, когда тот уединялся с либреттистом.

Уже вскоре после свадьбы, увлеченный своей новой девятнадцатилетней спутницей жизни, ее музыкальными способностями, Себастьян завел, наподобие книжек для Фридемана, клавирную книжку жены: «Klavier-Buchlein vor Anna Magdalena Bachin, Anno 1722».

Туда вписаны были рукой Магдалены пять его кла-вирных сюит, названные впоследствии французскими. Далее страницы заполнены записью органной фантазии,. хоральных обработок, фрагментами арий, снова цикла­ми клавирных пьес.

Пройдет три года, Себастьян подарит своей Магда-ленхен новую нотную книжку. Нарядную и яркую, в зе­леном кожаном переплете. Лейпцигский мастер по заказу кантора сделал тиснение на переплете — инициалы АМВ и год — 1725. Себастьян обещает Анне Магдалене писать ей новую музыку.

В осенние и зимние вечера, когда в своих кроватках и колыбелях уже засыпали младшие дети, а старшие, может быть, еще где-нибудь засиживались у друзей или были дома и занимались в своей комнате, Себастьян и Магдалена вдвоем дописывали ноты очередной кантаты в компониренштубе. Может быть, уже в спальне Себа­стьян брал в руки новую книжечку и вносил туда ско­рописью томящие его память темы прелюдии или сюиты, менуэта, хорала или песни. Временами его записи пере­межаются с почерком жены, писавшей, быть может, под тихую диктовку Себастьяна.

Многие песни и арии рукописных сборников рас­считаны на голос жены. Сюда вошла любовная песня в итальянском стиле «Подари мне твое сердце», вписана она трижды, всякий раз в новом мелодическом ключе. Перелистывается страница за страницей, и высвечивается образ самой владелицы книжки. Муж воспел руки своей Лены, Магдаленхен, своей Анны Магдалены. Руки неж­ной жены, доброй, заботливой, терпеливой мачехи и ма­тери, руки одаренной участницы трудов его.

Мудрой верой в жизнь звучат элегические по сути своей строки песни:

Если ты рядом,

я с радостью встречу

смерть и вечный покой.

Ах, был бы сладостен

мой конец,

когда б твои прекрасные руки

закрыли мои верные глаза.

Автор духовных кантат и «Страстей», драматических и трагических органных произведений знал, как часто страдание и смерть оказываются рядом с любовью — великой силой бытия человеческого. Мотивы любви и смерти переплетаются, на равных проходят в десятках произведений художника. Конечно же, это находило свое отражение и на страницах нотных книжек Анны Маг­далены:

Всегда, когда я раскуриваю мою трубку,

набитую хорошим табаком,

для удовольствия и препровождения времени,

она вызывает во мне грустные представления

и указывает мне,

что а, в сущности, схож со своей трубкой!

Она сделана из той глины и земли,

из которой происхожу я сам

и в которую я когда-либо опять превращусь.

Трубка упадет и разобьется,

в руке моей останется только разбитый черепок;

такова и моя судьба.

Иоганн Себастьян — носитель мудрости народа. Улыб­ка не покидает его даже в минуты размышления о неми­нуемой смерти. Кто-кто, а уж Анна Магдалена знает сво­его Себастьяна и неуемную его любовь к шутке... Он, с детства слышавший о муках ада и сам десятки раз перекладывавший на музыку образы мучений грешни­ков, не может отказать себе в простецкой ухмылке, за­ключая эту грустную песнь:

Сколь часто при курении,

разминая пальцем горящий табак в моей трубке

и обжигаясь, я думаю:

о, если уголь причиняет такую боль,

то как же жарко будет в аду!

Такова знаменитая песня о трубке, о табачной труб­ке, звучащая в концертах баховской камерной музыки

во множестве стран мира. Транспонированная для раз­ных голосов — и мужских и женских, она создана, ве­роятнее всего, для голоса Анны Магдалены. Так же как и кантата, называемая «О довольстве» (204). Даже в это «домашнее» сочинение о бюргерском довольстве, усладе искусства, о покое и тишине Иоганн Себастьян вводит голосом сопрано тему, возвышающую человеческую душу над суетой повседневности.

Совсем неправильно, однако, было бы представлять Баха и его жену лейпцигскими домоседами, весь досуг которых посвящен семейным заботам, переписке нот да изредка семейному музицированию. Несмотря на стро­гость обязательств, данных при вступлении в должность кантора, Иоганн Себастьян часто покидал город.

В 1727 году его пригласили в Гамбург — у всех в па­мяти жило выступление Баха перед стариком Рейнкеном.

Года не прошло, как Бах побывал в Веймаре. После смерти высокомерного герцога наследником его стал Эрнст Август, еще с детства с симпатией относившийся к скрипачу «Красного замка» и виртуозу органисту.

Иногда сопутствовала своему мужу и Анна Магдале­на. В феврале 1729 года в Вейсенфельс, потом в Кётен, когда там исполнялась траурная музыка памяти скончав­шегося князя Леопольда. С отцом и матерью ездил в Кё­тен и Фридеман. Семья торопилась возвратиться домой, ведь той весной в Лейпциге были исполнены «Страсти по Матфею», а Фридеман заканчивал школу св. Фомы.

В сентябре 1732 года чета Бахов посетила Кассель. Там Себастьяну предстояло опробовать орган. Надо ска­зать, что слава его как испытателя органов превышала известность как композитора и приближалась к славе виртуоза исполнителя.

Это был очень напряженный год. Только что семья переехала в перестроенное здание школы; в июне родил­ся Иоганн Христоф Фридрих, спустя два месяца роди­тели потеряли полуторагодовалую дочку Доротею. Мож­но допустить, что муж не хотел оставлять в удрученном состоянии жену, и, поручив новорожденного кормилице и служанке, они отправились в Кассель.

Немецкий исследователь Шерер в 90-х годах про­шлого века отыскал интересный документ. В нем удосто­верялось, что прибывший в Кассель лейпцигский капель­мейстер испытал находившийся два года в ремонте орган и получил «в подарок» 50 талеров, кроме 26 талеров, вы-

данных ему на путевые расходы. Разъясняется при этом, что, помимо указанных выше издержек, городской совет Касселя заплатил столько-то талеров за питание госпо­дина капельмейстера и его супруги хозяину гостиницы, еще столько-то носильщикам и один талер приставлен­ному гостям на неделю служителю.

Дружескими были многолетние связи семьи Бахов и с Дрезденом. Новейшие исследователи отыскали немало дополнительныхданных о том. История «поединка» с французом Маршаном каждый раз вспоминалась в Дрез­дене, когда Иоганн Себастьян приезжал туда. Шестиде­сятилетний версальский виртуоз уже потерял былую бег­лость рук в игре. Отказывало ему и здоровье, а ранней весной 1732 года дойдет до Саксонии весть о смерти в Париже Луи Маршана. Сколько уже потерь музыкан­тов _ своих старших современников пережил Иоганп

Себастьян!

В столице процветала светская музыка. Это было за­метно даже по внешнему виду артистов. Шелк, бархат, кружева; длинные платья с пышными украшениями у певиц; нарядные шелковые камзолы у артистов — пыш­ность костюмов должна была перед знатью, и особливо перед иноземными гостями, свидетельствовать о богатстве и процветании Саксонии.

В Дрездене Бах имел немало доброжелательно к не­му относящихся одаренных музыкантов. Он был своим в их среде. Капельмейстер и виртуоз Иоганн Дисмас Зе­ленка, пожалуй, пользовался прижизненной известностью большей, чем Бах, а как церковный композитор — без­условно. Но Бах, лишенный тщеславия, находился с Зе­ленкой в приятельских отношениях. Навещал он и се­мью Алиуса — в доме, что стоял в переулке Вильсдруф-фер, обычно останавливался лейпцигский гость. В свобод­ные часы, может быть, здесь или у кого-либо из артистов собирался кружок музыкантов.

Под опекой двора, как и прежде, находилась музыка итальянская и французская. Иоганн Себастьян не чуж­дался ее, но подражание иноземному искусству ради развлечения придворной публики он ставил невысоко, хотя артистизм музыкантов и певцов вызывал его искрен­ние похвалы.

Дружеские отношения Бах поддерживал также с дрез­денским музыкальным светилом, автором опер Иоганном Адольфом Гассе. В своей книге Форкель так описывает

путешествия Баха в саксонскую столицу: «Бах часто приезжал в Дрезден специально ради оперных спектак­лей. В эти поездки он брал с собой обыкновенно своего старшего сына. За несколько дней до отъезда он обра­щался к нему с шутливым вопросом: «Ну что, Фридеман, не хочешь ли проехаться со мной в Дрезден, послушать там их милые песенки?»

Не лишенная наивности фраза о «песенках» упоми­нается всеми биографами Баха. Студент юридического факультета, уже мастер-органист, Фридеман вряд ли без улыбки принимал эту шутливо-ироническую репли­ку отца.

«Песенками» Бах шутливо называл оперу. Возможно, что так оно и было. Однако самого Гассе он не считал легковесным музыкантом. Будучи моложе Себастьяна на четырнадцать лет, Адольф Гассе, родившийся под Гам­бургом, уже в юности стал известен в Италии своими операми на текст самого Пьетро Метастазио, тоже мо­лодого тогда поэта и литератора. Позже на текст Мета­стазио будут писать музыку Глюк, Гайдн, Моцарт и рус­ский композитор Максим Березовский. Ученик Ал. Скар-латти, представитель неаполитанской школы, Гассе быстро стал известен и в лондонском кругу Генделя, и в среде гамбургских музыкантов, и в Вене. Курфюрст Саксонский не ошибся в выборе и сделал Дрезден горо­дом отличной итальянской оперы, которую Гассе возглав­лял тут больше тридцати лет.

Свободно и независимо державшийся, светски-обходи­тельный артист, Гассе мало сохранил в себе немецкого даже во внешности. Несколько вздернутый нос под вы­пуклым лбом, живая по-южному мимика, чувственные губы, полный подбородок. Обладавший недюжинным да­рованием, обширными знаниями музыкальной литерату­ры, он, конечно, был рад, вдруг обнаружив в немецком органисте, капельмейстере и композиторе из провин­циального все-таки Лейпцига собеседника, который от­лично знает творчество итальянских и французских сочи­нителей музыки.

Украшала оперу жена Гассе — певица-венецианка Фаустина, урожденная Бордони. Ей было тридцать с небольшим. Отличное вокальное образование, незауряд­ные артистические способности, яркие внешние данные и изящество, воспитанное на сцене, быстро выдвинули ее в оперном искусстве. В свое время ей довелось участ-

вовать в триумфе генделевской оперной музыки, теперь она познакомилась с Бахом. Единственная артистка, близко знавшая двух величайших творцов немецкой му­зыки.

Достоверно известно, что 13 сентября 1731 года Бах, очевидно с Фридеманом, слушал в зале Дрезденской коро­левской оперы премьеру — оперу Гассе «Клеофида». Фридеман, надо полагать, с большей любознательностью воспринял «дрезденские песенки». Но и Бах-отец по до­стоинству оценил модную итальянскую музыку, особенно Фаустина в главной роли была хороша. Что ж, они знают дело, эти Гассе. И хорошая школа. И оркестр хорош. Браво!

На следующий день, не мешкая, друзья устроили вы­ступление гостя. Бах дал концерт на знаменитом органе Готфрида Зильбермана в церкви св. Софии.

Это был день большого успеха. Поэт Киттель-Микран-дер, слушатель концерта Баха, посвятил стихи лейпциг-скому органисту, они были напечатаны в дрезденской газете. В духе галантной поэзии стихотворец назвал искусство маэстро более прекрасным, нежели журчанье очаровательного ручья среди девственных кустов и скал. Поэт вспоминает Орфея: когда Орфей трогал струны сво­ей лютни, дикие звери из леса сбегались на ее звуки, но искусство Баха он вправе признать более высоким, ибо весь мир готов дивиться ему...

Встречаясь в Дрездене с супругами Гассе, Бах с Ан­ной Магдаленой оказывал им гостеприимство в Лейпциге. В воскресный или праздничный день столичные гости не могли не послушать очередную кантату Баха в одной из главных церквей. Они, возможно, бывали и в концер­тах Музыкальной коллегии и слышали там светские сочи­нения, исполняемые Бахом со студентами.

И в гостиной квартиры кантора в дни приезда дрез­денских артистов звучала музыка. Фаустина Гассе в знатные дома приезжала богато одетой, с открытыми плечами, с модной высокой прической, несколько отя­желявшей ее красивое лицо. В квартире кантора она по­являлась одетой скромнее — сердцем она чувствовала трудность судьбы Анны Магдалены, прервавшей арти­стическую карьеру ради долга жены, матери.

В квартире кантора профессиональная артистка, при­мадонна оперы, возможно, исполняла сопрановые арии из баховских кантат или «Страстей». Звучала в эти ча-

сы итальянская и французская клавесинная музыка. Когда же приходил Рейхе, звучали и баховские пьесы с сольными партиями для духовых.

Служанка подает ужин. Все садятся за стол — и именитые гости, и лейпцигские друзья, и домочадцы, и ученики хозяина, если они были вызваны сегодня для музицирования.

С утренним дилижансом артистическая чета отбудет в Дрезден...

Дата добавления: 2014-11-29