Р.А. Арсланов, В.В. Керов, М.Н. Мосейкина, Т.М. Смирнова 4 страница

Хотя многие отечественные историки пытались реконструировать хронологию и ход событий «стояния» на р. Угре осенью 1480 г., сохранившиеся источники позволяют это сделать весьма гипотетично (Назаров В.Д. 1983; Клосс Б.М., Назаров В.Д. 1984; Алексеев Ю.Г. 1989; Лурье Я.С. 1994. – С. 168-195). Дело в том, что даже официальные московские летописи кон. XV – нач. XVI вв. не содержат стройного и целостного описания событий, а наоборот, умышленно о многом умалчивают. Это свидетельствует о том, что о реальном ходе событий осени 1480 г. в «высших кругах» Московского государства предпочитали не вспоминать.

Очевидно, сообщение о походе Ахмата поступило в Москву уже в начале июля 1480 г., так как по великокняжескому летописанию, 8 июля вел. кн. Иван III отправил войска на берега Оки для встречи противника. В это время Иван III находился в состоянии серьезного конфликта со своими братьями кн. Андреем Угличским (Большим) и кн. Борисом Волоцким. Во главе отрядов, посланных на Оку, находились сын Ивана III – Иван Молодой – и брат великого князя кн. Андрей Вологодский (Меньшой). 23 июля к Коломне также на окский рубеж оправился сам Иван Васильевич. Хан Ахмат, узнав, что московские войска* заняли оборону вдоль левого берега серьезного естественного рубежа – р. Оки, двинулся вдоль верхнего течения Оки «по Литовьской земле мимо Мченеск и Любутеск и Одоев и, пришедшее, ста у Воротыньска, ожидая к собе королевы (Казимира IV, - А.Ш.) помочи». Города Мценск и Любутск (городище у совр. с. Троицкое Ферзиковского р-на Калужской обл., почти на границе с Тульской обл.) в то время были центрами наместничества ВкЛ, а Одоев и Воротынск - столицами уделов князей Новосильско-Одоевских – вассалов великого князя литовского. Таким образом, первоначально ордынцы подошли к побережью Оки у г. Любутска, который находился примерно в 50 км к востоку от впадения р. Угры в Оку, и, очевидно, столкнувшись с невозможностью беспрепятственной переправы через реку, хан переправил орду под Воротынском на территории зависимого от великого князя литовского удельного княжества. Воротынск в кон. XV в. находился на р. Выссе, левом притоке Оки. Далее, в первых числах октября, ордынские войска, «опходя реку Оку» по ее левому берегу, подошли к р. Угре, которая и стала окончательным рубежом противостояния ордынских и московских полков вплоть до 11 ноября. Русские войска растянулись «по Оке и по Угре на 60 веръстах», а по Угре «броды и перевозя отняша».

Тем временем вел. кн. Иван Васильевич отправился в Москву для совещания со своим ближайшим окружением – митрополитом, матерью, дядей, духовным отцом ростовским архиепископом Вассианом, боярами – о дальнейших действиях по отношению к Ахмату. Колебания Ивана III по поводу противостояния хану Большой Орды были столь существенны, что даже великокняжеский летописец не смог о них полностью умолчать. Интересно, что официальные летописи срок пребывания Ивана Васильевича в столице указывают с 30 сентября по 3 октября. Неофициальный летописец сообщает о двух неделях пребывания Ивана III в Красном сельце под Москвой. Еще по одной летописи, великий князь вернулся из столицы на Угру 11 октября.

Ряд источников кон. XV в. содержат указания на отсутствие у Ивана III осенью 1480 г. твердой позиции по отношению к ордынской зависимости: непосредственная вина «задним числом» возлагалась на «богатых и брюхатых» бояр, отговаривавших великого князя «со царем битися» (Лурье Я.С. 1994. – С. 190). Характерно, что, сообщая о пребывании Ивана Васильевича в Москве, летопись не упоминает его супругу Софью. И лишь после окончания описания событий на Угре в новой годовой статье 6989 (1481) г. написано о возвращении Софьи Палеолог «из бегов, бе бо бегала на Белоозеро». При этом великокняжеский летописец достаточно нелицеприятно отзывается о пребывании Софьи на севере московских владений в связи с опасностью ордынского нашествия: «А по которым странам ходила, тем пуще стало татар от боярьских холопов, от кровопивцев крестьянских» (Лурье Я.С. 1994. – С. 176). Летописный свод 1518 г., в состав которого вошли фрагменты летописания 80-х годов XV в., оппозиционного Ивану III, прямо сообщает о том, что Софья была послана в Белоозеро вместе с казной в сопровождении бояр Василия Борисовича, Андрея Михайловича Плещеева и дьяка Василия Долматова своим мужем вел. кн. Иваном Васильевичем. Правда, по контексту свода 1518 г., Софья была отправлена «в бега» позднее пребывания Ивана III в Москве, после его возвращения в район боевых действий.

Хотя и вернулся в начале октября великий князь не совсем на берег Угры, а остановился в г. Кременце «с малыми людми, а людей всех отпусти на Угру». Тем временем при посредничестве матери Ивана III, ростовского архиепископа Вассиана и игумена Троицкого монастыря Паисия великий князь заключил союз со своими братьями Андреем и Борисом, которые также отправились в Кременец. Я.С.Лурье отметил, что в первоначальном летописном тексте было указано на крестное целование вел. кн. Ивана III с братьями, фраза о котором в великокняжеском летописании 1490-х годов была опущена, так как в 1491 г. Иван Васильевич это «целование» нарушил, арестовав и заточив кн. Андрея Угличского (Лурье Я.С. 1994. – С. 180).

В октябре русские и ордынские полки вели перестрелку через Угру. При этом летопись отметила использование русскими воинами стрел и пищалей. Ахмат предпринимал попытки переправиться через реку, которые оканчивались неудачей. Одна из попыток переправы произошла под Опаковым городищем (городище у совр. с. Палатки Юхновского р-на Калужской обл.). Правда, по Вологодско-Пермской летописи, под Опаково городище Ахмат посылал не главные силы, а кого-то из своих мурз. Район противостояния вдоль Угры до сих пор точно не локализован. Исходя из ландшафта, исследователи считают, что события в 1480 г. разворачивались либо вдоль приустьевого участка реки с широкой и низкой поймой, либо в ее среднем течении у впадения в Угру р. Вори (Массалитина Г.А., Новиков В.П. 2002. – С. 68-71).

Далее летописный свод 1518 г. сообщает о посылке Иваном III к Ахмату посла Ивана Товаркова «с челобитьем и з дары, прося жалованья, чтоб отступил прочь, а улусу бы своего не велел воевати» (ПСРЛ. Т. 20. Ч. 1. – С. 346). Переговоры затянулись. При этом, с одной стороны, на великого князя «ужас наиде … и восхотеша бежати от брегу», а, с другой – в условиях наступивших холодов ордынцы были «наги и босы, ободралися».

В составе Вологодско-Пермской летописи, в летописях XVI в. и в отдельной рукописи кон. XV в. сохранилось «Послание» архиепископа Вассиана Ростовского на Угру вел. кн. Ивану Васильевичу. В тексте послания указано, что оно было написано уже после приезда Ивана III в Москву и его возвращения в Кременец. Духовник Ивана Васильевича призывал великого князя проявить стойкость духа, не слушать увещевания сторонников подчинения хану и последовать примеру вел. кн. Дмитрия Ивановича, разгромившего Мамая. Вассиан освобождал великого князя от вассальной клятвы хану, так как, с одной стороны, клятва «прародителей, – еже не поднимати рукы противу царя», была дана по принуждению, а с другой стороны, «великому Русских стран христьанскому царю» не пристало подчиняться «богостудному и скверномусамому» хану, потомку Батыя, который был и «не царь сый, ни от рода царьска».

Однако Иван III приказал отрядам, стоявшим по Угре, отступить к Кременцу. Произошло это, «егда стала река» (замерзла Угра). Уже Н.М.Карамзин пытался в этом отступлении московских войск увидеть проявление военной тактики по аналогии с действиями своих современников фельдмаршалов М.Б.Барклая-де-Толли и М.И.Кутузова в 1812 г. Такая оценка действий Ивана III проистекала из общей апологизации великим русским историком «государя всея Руси» (Лурье Я.С. 1994. – С. 168, 169). Присутствует такая оценка и в работах современных историков (Алексеев Ю.Г. 1989. – С. 45-132). Летописные тексты не подтверждают этого. Даже в официальном своде указано, что Иван III отдал приказ об отступлении под влиянием «злых человек сребролюбцев богатых и брюхатых, предателей христианских, а норовников бесерменских», по ростовской летописи – «бояшеся татарского нахождения».

Но когда русская рать отступила, ордынцы, решив, что «берег дааху им Русь и хотять с ними битися», «побежали» от Угры. Произошло это 11 ноября 1480 г. Дата отступления Ахмата – единственная точная дата «угорских» событий в русских летописях. Московские войска, узнав об отходе ордынцев, отступили еще дальше – к Боровску. В летописях кон. XV в., в том числе в великокняжеском своде, о взаимном отступлении от Угры русских и татар написано однозначно: «Едини от других бежаше и никто не женяше (преследовал, - А.Ш.)» (Лурье Я.С. 1994. – С. 175, 178). Поэтому говорить о победе русских войск над Ахматом в ноябре 1480 г. в итоге стратегического гения Ивана III было бы неправильно. Даже итог событий на Угре сложно полностью объяснить результатом единого военного плана русских воевод. Хотя, безусловно, встреча ордынцев на крупных естественных рубежах Московской земли и «удержание» войск Ахмата вдоль Угры в течение месяца следует отнести к достижениям русского военного искусства и достоинствам русских воевод, прежде всего кн. Ивана Ивановича Молодого, кн. Даниила Холмского, кн. Андрея Васильевича Вологодского (Меньшого).

О том, что отступление русских сил не было позитивной частью военного плана, свидетельствует и обвинение в официальной летописи «сребролюбцев богатых и брюхатых», советовавших Ивану III покинуть берега Угры. Это традиционный прием перекладывания вины с «мудрого правителя» на «злых советников». Но вряд ли эти советники были «предателями христианскими», так как мыслили они вполне в стиле традиционной политики московских великих князей, по крайней мере, XV в. – в русле политики компромиссов с ордынской властью.

По Вологодско-Пермской летописи, Ахмат, не дождавшись военной помощи от своего союзника Казимира IV, во время стояния на Угре либо при отступлении разорил «в Литовьскои земле» волости городов Мценска, Белева, Одоева, Перемышля, Старого и Нового Воротынсков, Старого и Нового Залидова, Опакова, Серенеска, Мезецка, Козельска, выведя из них «полон». А сын Ахмата Муртоза при отступлении «приходил» на московские территории Конин (городок и волость в районе с. Спас-Конино и д. Колюпаново Алексинского р-на Тульской обл.) и Нюхово (городок и волость в бассейне р. Нюховки, лев. притока р. Волоть, лев. притока р. Упы, к северо-западу от Тулы). «Пришел в вечере милостью божьею не могы зла створити месту тому и побеже тое же ночи на раннеи зоре» (ПСРЛ. Т. 26. – С. 273, 274).

Как правильно отметил А.А.Горский, неудача хана Ахмата в 1480 г. сразу не могла быть расценена русскими людьми как конец ордынского ига. Временные победы над Ордой случались и до этого. Но уже вскоре ход дальнейших событий показал значение «угорских» событий. В январе 1481 г. Ахмат был убит сибирским ханом Иваком и ногайским мурзою Ямгурчеем. В 1487 г. наследник Ахмата Муртоза прислал Ивану III своего посла, который привез великому князю ярлык. Но в ярлыке уже было написано не о вассальных, а о союзных, дружественных, отношениях между правителями.

Правда, так называемые «ордынские выходы» московские государи платили и в XVI-XVII вв. Но если в 1-й трети XV в. сумма выхода с Московского княжества и зависимых земель составляла 7 тыс. рублей, то по договору 1481 г. Ивана III со своими братьями общая сумма выходов составляла 1 тыс. рублей (Горский А.А. 2000. – С. 178). Безусловно, наследие ига продолжало фрагментарно существовать в сфере внешней политики Московского государства и в XVI в. Так, в духовном завещании Ивана III 1503 г. было записано: «А дети мои, Юрьи с братьею, дают сыну моему Василью с своих уделов в выходы в ординские, и в Крым, и в Азтарахань, и в Казань, и во Царевичев городок (Касимов, - А.Ш.), и в ыные цари и во царевичи, которые будут у сына моего у Василья в земле, и в послы татарские, которые придут к Москве, и ко Тфери, и к Новугороду к Нижнему, и к Ярославлю, и к Торусе, и к Рязани к Старои, и к Перевитску…, и во все татарские проторы, в тысячю рублев …» (ДДГ. № 89. – С. 362). По этому тексту сложно трактовать ордынские выходы только как расходы на дипломатические отношения с наследниками Золотой Орды. Во-первых, обращает внимание уплата выходов касимовскому хану и иным, которые будут «у Василья в земле», т.е. даже служилым ханам московского великого князя. Во-вторых, перечисляется приход татарских послов в города, бывших в XIV-XV вв. центрами сбора дани в Орду с отдельных княжеств-земель.

Г.А.Шебанин обратил внимание, что Тула, которая впервые упоминается как ордынское владение времен царицы Тайдулы, матери хана Джанибека (40 – 50-е годы XIV в.), в XVI в. не упоминается в духовных завещаниях не только Ивана III, но и его грозного внука – царя Ивана IV. При этом уже со второй половины XV в. реально Тула была московским городом, а в 1514-1520 гг. в пределах ее волости был построен каменно-кирпичный кремль. Таким образом, и в XVI в. Тула с юридической точки зрения продолжала оставаться владением наследников Золотой Орды (Шебанин Г.А., Шеков А.В. 2004).

В ходе перипетий московско-литовской войны 1500-1503 гг. в 1501 г. вел. кн. Иван III отправил к одному из сановников хана Большой Орды Ших-Ахмета послание, в котором просил адресата о посредничестве в переговорах с Ших-Ахметом, будучи готовым признать себя «рабом и холопом» хана. В 1502 г. Иван III отправил в Большую Орду посольство с выходом, «чого ж отцу нашому и братьи нашои не давал» (Горский А.А. 2000. – С. 181, 182). Конечно, эти факты были обусловлены событиями военной обстановки, когда вел. кн. Иван Васильевич был вынужден вести войну против сил ВкЛ и Ливонского Ордена.

В июне 1502 г. Большая Орда Ших-Ахмата была разбита Крымской Ордой Менгли-Гирея и прекратила свое существование.

Таким образом, события окончательного освобождения Руси от ордынского ига происходили в период 1472-1502 гг. А.А.Горский считает, что «если ставить вопрос, какую из двух дат – 1472 или 1480 гг. – считать датой начала независимого существования Московского государства, предпочтение следует … отдать 1472 году» (Горский А.А. 2000. – С. 185).

Русские источники кон. XV – 1-й пол. XVI в. не содержат указания на осознание событий кон. XV в. как освобождения от ордынского ига. Впервые это было сделано в источниках 2-й пол. XVI в. – послании Сильвестра (?) Ивану IV и «Казанской истории». Во многом это объясняется борьбой Московского государства с Казанским ханством до 1552 г. и с Астраханским ханством до 1556 г.

По поводу роли вел. кн. Ивана III в событиях освобождения Руси от ордынского ига приведем мнение Я.С.Лурье: «Доказывает ли осуществление того или иного исторического акта величие и правильность политики лица, стоявшего у власти, когда этот акт был совершен? Был ли выдающимся военным деятелем Александр I, чьи войска одержали победу в Отечественной войне 1812 г., или Сталин, «верховный главнокомандующий» в 1941-1945 гг.?… Официальный глава государства, одержавшего победу, далеко не всегда является выдающимся стратегом: успех или неуспех исторического деятеля зависит от множества обстоятельств, среди которых далеко не главными оказываются его личные свойства. … Мы очень мало знаем о личных свойствах великого князя – по всей видимости, он был скорее дипломатом, чем военачальником» (Лурье Я.С. 1994. – С. 194).

Лекция 17

ЗАВЕРШЕНИЕ ПРАВЛЕНИЯ ИВАНА III И ПРОЦЕССА ОБЪЕДИНЕНИЯ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ.

План:

1. Ликвидация самостоятельного Тверского княжества и объединение под властью «государя всея Руси» Северо-Восточной Руси.

2. Судебник 1497 г. как отражение структуры Московского государства. Двор, Дворец и Казна, аппарат управления, наместники и волостели.

3. Отношения Ивана III с православной церковью. Начало сакрализации власти «государя всея Руси» и борьба за власть между наследниками Ивана III.

Литература:

Горский А.А. Москва и Орда. – М., 2000.

Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI столетий: (Очерки социально-политической истории). – М., 1982.

Клюг Э. Княжество Тверское (1247-1485 гг.). – Тверь, 1994.

Лурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. – СПб., 1994.

Любавский М.К. Очерк истории Литовско-русского государства до Люблинской унии включительно. – М., 1910 (переиздание – СПб., 2004).

Назаров В.Д. Докончание князей Шуйских с князем Дмитрием Шемякой и судьбы Нижегородско-Суздальского княжества в середине XV века // Архив русской истории. – М., 2002. – Вып. 7.

Шеков А.В. Отечественная история. Эпоха средневековья. Ч. 2. XV в.: Учеб.-метод. указания и материалы. – Тула, 2004.

«Собирание» земель московскими князьями началось еще в первые годы XIV в., когда в 1303 г. был захвачен смоленский город Можайск. Для XIV в. обстоятельства территориального роста Московского княжества достаточно подробно и обстоятельно рассмотрены в трудах В.А.Кучкина (Кучкин В.А. 1980; 1984; 2003). В этом столетии гораздо чаще, чем захват вооруженным путем, московские князья для приумножения своих территорий использовали мирные средства – покупку ярлыков на отдельные земли у золотоордынских ханов и покупку сел и волостей непосредственно у русских князей. Правда, в большинстве случаев такие торговые сделки во многом совершались под силой политического давления Золотой Орды в пользу своих традиционно верных и исполнительных вассалов на Руси в 1-й пол. XIV в. – московских князей.

В ходе феодальной войны 2-й трети XV в., весной 1446 г. произошла окончательная ликвидация Нижегородско-Суздальского княжества – одного из наиболее крупных и политически значимых в Северо-Восточной Руси (Назаров В.Д. 2002). Во время правления Ивана III в состав его владений вошли Ярославское княжество (1471 г.), Ростовское княжество (1474 г.), Тверское великое княжество (1485 г.). В 1486 г. Иван III наследовал удел одного из внуков Дмитрия Донского, соратника своего отца Василия II в борьбе за власть, кн. Михаила Андреевича – Белоозеро, Ярославец и Верею. В 1489 г. была окончательно восстановлена московская власть над Вятской землей. Но эта территория уже в 1-й четв. XV в. принадлежала князьям московского дома: она была пожалована вел. кн. Василием I своему младшему брату кн. Юрию Дмитриевичу Звенигородскому и Галичскому (ДДГ. № 24. – С. 64, 66). Рассмотрим обстоятельства присоединения во 2-й пол. XV в. к владениям вел. кн. Ивана III собственно немосковских территорий.

Согласно Ермолинской летописи, ликвидация Ярославского княжества произошла мирным путем, когда ярославские князья «простилися со своими вотчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь велики противу их отчины подавал им волости и села». Но исследования В.С.Шульгина, Л.В.Черепнина и В.Б.Кобрина показали, что этот процесс обмена вотчинных княжеских владений кн. Ярославских на московские феоды был достаточно растянут во времени. С 1463 по 1471 гг. в Ярославском княжестве при местном старшем князе Александре Федоровиче, вассале вел. кн. Ивана III, осуществлял свои властные функции и непосредственно московский наместник. Обмен землями ярославских князей в пределах их уделов на земли вне Ярославского княжества начался после смерти Александра Федоровича в 1471 г. (Зимин А.А. 1991. – С. 188, 189). Причины этого обмена земель были следующими. Иван III, расселяя ярославских князей в пределах московских территорий, с одной стороны, лишал их земель, на которые они имели право как на свою полную наследственную собственность (сеньории), а с другой стороны, предоставлял им «волости и села» на правах условной (неполной) собственности (феоды). Если теоретически владелец сеньории-удела мог расторгнуть клятву вассальной верности с московским великим князем, то юридически это не влекло бы за собой потери удела. А если вел. кн. московский счел бы, что его вассал плохо исполняет свои обязанности, то мог легко лишить такого служилого князя его феода. Таким образом, ярославские князья стали князьями без княжества. Их княжеский титул сохранил лишь почетную функцию. Безусловно, этот обмен происходил не по желанию ярославских князей, а был инициирован Иваном III. Местные династы уступили политической силе московского великого князя. Хотя В.Б.Кобрин отметил и возможную заинтересованность представителей отдельных разросшихся княжеских семей в службе московским правителям. В ряде случаев такая служба предоставляла князю более широкие перспективы увеличения своих земельных владений (за счет великокняжеских пожалований), чем ограниченные земельные ресурсы собственного удела. Изучение формуляров грамот кн. Ярославских 2-й пол. XV – 1-й пол. XVI вв. позволило В.Б.Кобрину заметить, что первоначально Иваном III были изъяты не все удельные земли у этих князей, а лишь центральные территории, «на окраине княжеские вотчины сохранились» в пределах бывшего Ярославского княжества. Причем превращение этих остатков «уделов ярославских князей в боярщины (т.е. боярские феоды, - А.Ш.) растянулось на сравнительно долгий срок – до 30-х годов XVI в., а следы княжеского происхождения их вотчинных прав были заметны даже в 60-х годах. Многие ярославские князья сохранили в Ярославском и в других уездах своего бывшего княжества владельческие права» (Кобрин В.Б. 1985. – С. 53-56).

Проникновение московской власти в Ростовскую землю началось при кн. Иване Калите. В «Житии» Сергия Радонежского, бывшего сыном ростовского боярина, указано, что «насилование много» воевод кн. Ивана Даниловича привело к тому, что «не мало их от ростовець москвичем имениа своя с нужею отдаваху» (цит. по: Кобрин В.Б. 1985. – С. 60, 61). Уже в XIV в. восточная часть г. Ростова (Сретенская половина) входила в состав не Ростовского, а Вел. княжества Владимирского.

Обычно окончательное поглощение Ростовского княжества Москвой связывают с летописным сообщением 1474 г. о продаже «половины Ростова» ростовскими князьями Владимиром Андреевичем и Иваном Ивановичем вел. кн. Ивану III. Но В.Б.Кобрин обратил внимание, что «при чтении актов 50-х годов XV в. создается впечатление, что Ростов был уже полностью присоединен» к московским владениям. А в своем духовном завещании 1461-1462 гг. «Василий II завещает не часть Ростовской земли, а Ростов «со всем, что к нему потягло». … Ростовские князья – уже не полные собственники: они только «ведают» и «держат» свои владения, причем не сами по себе, а лишь «при … великом князи» и «при … княгине». Их держание тем самым соединяется с правами верховной собственности великого князя.

Мы находим здесь, таким образом, описание судебного двоевластия, уже знакомого нам по грамоте Василия II Темного о суде ростовских князей и «вопчих судей» (Кобрин В.Б. 1985. – С. 63). Поэтому, по мнению В.Б.Кобрина, в 1474 г. ростовские князья продали Ивану III не реальную территорию, а свою часть дохода от волостей, относившихся к западной, Борисоглебской, половине Ростова. «Чтобы понять это, вспомним, что в русском средневековом праве дробные части владений (половины, трети, четверти и т.п.) далеко не всегда соответствовали реальным географическим единицам. Часто речь шла о том, что владелец доли получал только соответствующую часть доходов. Именно такое положение, по мнению Л.В.Черепнина, М.Н.Тихомирова и А.Л.Хорошкевич, было, например, в Москве, делившейся на «трети» между князьями Московского дома» (Там же). В отличие от ярославских князей ростовские практически не сохранили остатков землевладения на территории родового княжества. «Состав известных по сохранившимся актам ростовских вотчинников свидетельствует о том же: Ростовская земля была потеряна для местных князей» (Кобрин В.Б. 1985. – С. 64).

Активное противостояние московских и тверских князей в первых трех четвертях XIV в. во многом исчерпало себя разорением Тверской земли в августе – начале сентября 1375 г. войсками московского вел. кн. Дмитрия Ивановича, его вассалов и союзников, когда за время осады Твери тверичей – «мужа и жены и младенца в вся страны развели в полон» (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 112), а тверской кн. Михаил Александрович признал себя «братом молодшим» вел. князя Дмитрия Ивановича (ДДГ. № 9. – С. 25 - 28). Немецкий исследователь Э.Клюг, автор второго после работы В.С.Борзаковского монографического труда по истории Тверского княжества, указал, что «договор 1375 г. открыл собой длительный период мира …. Тверь … в дальнейшем твердо придерживалась мира с Москвой и уважала московские интересы, пока Москва, со своей стороны, не предпринимала шагов, направленных на новое вмешательство в тверские дела. Так сложилось некое политическое равновесие, которое следует истолковывать как результат московской победы 1375 г. и политики последующих лет … Следует, однако, отметить, что значительное падение престижа, которое тверскому князю пришлось пережить в 1375 г., в дальнейшей перспективе содержало в себе угрозу, которую не нужно недооценивать: в ретроспективе единожды признанное превосходство московского «старшего брата» было еще одним шагом на пути превращения московских правителей в «великих князей всея Руси» (Клюг Э. 1994. – С. 216, 217; Борзаковский В.С. 1876).

В течение XV в. тверские князья традиционно ориентировались на союзные отношения с князьями московскими. Тверские полки были вместе с московскими на р. Плаве (лев. приток р. Упы, совр. Тульская обл.) осенью 1406 г. во время противостояния с ратью литовского вел. кн. Витовта, участвовали в московском походе на Великий Новгород в 1471 г. и в «стоянии» на р. Угре в 1480 г.

Во время феодальных войн 2-й трети XV в. на русских землях Тверское княжество было более втянуто в войну в ВкЛ, чем в борьбу потомков Дмитрия Донского. С одной стороны, поражение ставленника русских земель вел. кн. Свидригайло не привело к усилению позиций Твери в Восточной Европе, но, с другой стороны, война между князьями московского дома привела к «устойчивой и длительной стабилизации великого княжества Тверского в качестве третьей силы наряду с Москвой и Литвой» в 40-50-е годы XV в. (Клюг Э. 1994. – С. 316). Подъем могущества Твери в XV в. пришелся на правление вел. кн. Бориса Александровича (1425-1461 гг.). Среди русской делегации на Ферраро-Флорентийском соборе 1438-1439 гг. был лишь один светский посол – тверской боярин Фома. В период подготовки к собору к тверскому вел. кн. Борису Александровичу приезжало посольство от византийского императора Иоанна VIII, доставившее приглашение на собор. События собора легли в основу литературного произведения, составленного тверским автором около 1453 г. и прославляющего вел. кн. Бориса Александровича – «Слово похвальное». Основной сюжет «Слова» составляют чествования тверскому великому князю, якобы произносимые всеми митрополитами, участвовавшими на соборе 1438-1439 гг. В тексте этого произведения Я.С.Лурье отметил семикратное употребление в отношении Бориса Александровича титула «царь», десятикратное – «самодержец», еще чаще – «государь».

Сын Бориса Александровича и последний тверской вел. кн. Михаил Борисович (1461-1485 гг.) пытался проводить в сфере идеологии политику своего отца. При нем чеканились монеты с изображением двуглавого орла в подражание гербу императоров Священной Римской империи, позднее заимствованным Иваном III. Но именно «Тверь была пионером в употреблении этого символа на Руси» (Клюг Э. 1994. – С. 359). В Твери в 70-е годы XV в. местным кандидатом на русскую митрополию епископом Спиридоном – Саввой были написано «Послание о Мономаховом венце», где излагалась легенда о происхождении русских князей, предков князей тверских, от римского императора Августа (63 г. до н.э. – 14 г. н.э.) и о наследовании регалий Мономаха. Позднее, в 90-е годы XV – 10-е годы XVI вв., эта легендарная теория была заимствована московскими идеологами и была положена в основу идеи венчания на престол шапкой и бармами (оплечьем) Мономаха и «Сказания о князьях Владимирских», где генеалогия московских князей возводилась от императора Августа (Лурье Я.С. 1994. – С. 221).

Однако Э.Клюг вполне обоснованно отметил, что в XV в. по своему экономическому потенциалу Тверское княжество значительно уступало Московскому. Разгром Твери ордынско-московским войском в 1327 г. и казнь тверских князей Александра Михайловича и его сына Федора в 1339 г. по инициативе кн. Ивана Калиты и приказу хана Узбека привели к мощнейшему подрыву политического положения и экономического базиса Тверского княжества. «Денежный мешок, который сумел набить Иван Калита, Тверь потеряла в широком смысле слова еще в 1327 г. …» (Клюг Э. 1994. – С. 132). Показательно, что после 1327 г. территория Тверского княжества не увеличивалась, а лишь дробилась на уделы. Поэтому определенное возвышение Тверского княжества в XV в. произошло в период феодальной войны в Московском княжестве и стабилизации обстановки на московских землях после победы Василия II.

Уже вскоре после смерти тверского вел. кн. Бориса Александровича 10 февраля 1461 г. – в марте этого же года произошел «своеобразный переворот, учиненный Москвой в Твери», когда тверской епископ Моисей был лишен своей кафедры и заменен новым епископом Геннадием Кожей, ставленником московского митрополита Ионы (Лурье Я.С. 1994. – С. 137). Напомним, что епископ Моисей в 1459 г. вместе с новгородским владыкой не поддержали московского митрополита Иону в его борьбе против литовско-русского митрополита Григория. Тверскому вел. кн. Михаилу в 1461 г. было 4 или 7 лет.

Интересно, что в сочинении тверского купца Афанасия Никитина при описании путешествия 1466-1472 гг. тверской Михаил Борисович назван «великим князем», а московский Иван III – «великим князем всея Руси» (Клюг Э. 1994. – С. 359, 360).

Уже в 60-е годы XV в. один из тверских удельных князей – Даниил Дмитриевич Холмский – перешел на службу Ивану III. Он был главным воеводой во время московского похода 1471 г. на Новгородскую республику. В 1476 г. на службу Ивану III «выехал» из Тверского княжества ряд влиятельных бояр и детей боярских. Скорее всего, выход тверских феодалов из-под сюзеренитета тверского великого князя свидетельствовал о кризисе феодального землевладения в Тверском княжестве. Очевидно, земель этого княжества уже не хватало для обеспечения феодами разраставшегося социального слоя бояр и детей боярских. Во 2-й пол. XV столетия, до конца 1477 г., территория княжества была зажата между границами московских земель и Новгородской феодальной республики. С начала 1478 г. Тверское княжество превратилось в анклав среди московских владений.

Дата добавления: 2014-11-29