Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Закат начинается 2 страница





282 Часть IV. Научная психология в XX веке

спекцию и призывам к объективности, его отталкивал догматизм Уотсона и «почти фанатический пыл, с которым некоторые молодые люди предавались делу Уотсона... фанатизм, более присущий религии, чем науке» (Hull, 1952b, p. 153-154). Будучи молодым профессором в Висконсинском университете, Халл заинтересовался гештальт-психологией и пригласил в свой университет Курта Коффку. Однако негативное отношение последнего к Уотсону убедило Халла не в значимости воззрений гештальта, а в том, что бихевиоризм Уотсона нуждается в улучшении своего математического аппарата: «Вместо обращения в гештальт-терапию я испытал запоздалое обращение в своего рода необихевиоризм — т. е. бихевиоризм, имеющий дело с определением количественных законов поведения и с их дедуктивной систематизацией» (Hull, 1925b, p. 154). В 1929 г. К. Л. Халл перебрался в Йельский университет, где и начал карьеру наиболее выдающегося экспериментального психолога своего времени.

Программа Халла состояла из двух частей. Во-первых, как мы увидели, его вдохновляли машины и он был убежден в том, что они могут мыслить, поэтому Халл пытался построить машины, способные к научению и мышлению. Первые описания подобных машин появились в 1929 г., представляя собой, по его формулировке, «прямое применение механистических тенденций современной психологии. Научение и мышление рассматривались как функции живой протоплазмы, не более необходимые, чем движение» (С. L. Hull and H. Baernstein, 1929). Другой компонент теоретических амбиций Халла представлял собой продолжение геометрического духа Т. Гоббса и ассоцианизма Д. Юма, которых Халл считал первыми бихевиористами. Примерно в 1930 г. он сказал: «Я пришел к окончательному выводу о том, что психология является естественной наукой», в задачу которой входит открытие «законов, выраженных количественно посредством ограниченного числа обычных уравнений», на основании которых, как следствие, можно вывести индивидуальное и групповое поведение (1952, р. 155). Учитывая интерес Халла к механике и математике не вызывает удивления тот факт, что он глубоко страдал от зависти к физике и воображал себя Ньютоном в изучении поведения. В середине 1920-х гг. Халл прочел труд Ньютона Principia, который стал для него своего рода Библией (L. J. Smith, 1986). Он посвящал семинары отрывкам из этой книги и постоянно держал ее на столе; эта книга олицетворяла для Халла верх научных достижений, и он пытался соревноваться со своим героем.

Задачи создания умных машин и формализация психологии в соответствии с математической системой не были несовместимыми друг с другом; последователи Ньютона рассматривали физическую вселенную как машину, управляемую точными математическими законами: Халл только хотел сделать то же самое в отношении психических явлений и поведения. В начале 1930-х гг. Халл занимался формальной теорией и обучающимися машинами; одновременно он публиковал все более математические описания сложного поведения, например приобретения и объединения простых S-R привычек, и обещал построить «психические машины», способные к мышлению, которые можно было бы использовать в качестве промышленных роботов (С. L. Hull. 1930а, Ь, 1931, 1934, 1935). Но в конце 1930-х гг. психические машины начали играть в работах Халла все меньшую и меньшую роль. В то же время, подобно Э. Ч. Толмену и большинству других психологов, Халл попал под влияние


Глава 8. Золотой век бихевиоризма, 1913-1950 283

логического позитивизма. Его акцент на формализме и редукции психического до физического вполне соответствовал философии науки самого Халла.

В 1936 г., когда Халл был президентом АРА, он окончательно отказался от работы над психическими машинами и сосредоточился на формальных теориях. В своей президентской речи Халл коснулся центральной проблемы бихевиоризма: объяснения разума. Он отметил тот же отличительный признак разума, что и Э. Ч. Толмен, — целенаправленное, устойчивое поведение для достижения цели. Однако он предложил объяснить это свойство совершенно иным способом — как результат механических, подчиняющихся законам, принципов поведения: «Будет установлено, что сложные формы целенаправленного поведения являются производными... таких основных сущностей теоретической физики, как электроны и протоны» (С. L. Hull, 1936). Халл признавал, что подобные механистические взгляды традиционно являются прерогативой философии, и предложил сделать их научными, применив к ним то, что он считал естественно-научной процедурой. Халл утверждал, что наука состоит из набора «явно установленных постулатов», на основании которых можно, посредством «самой строгой логики», сделать предсказания относительно поведения. Так же как Ньютон вывел движение планет из малого набора физических законов, Халл предложил предсказать движение организмов, исходя из относительно большого количества законов поведения, сформулированных в своей статье. Халл утверждал, что достоинство научного метода как раз и заключается в том, что предсказания можно точно проверить с помощью наблюдений, а туманные заявления философии, как материалистической, так и идеалистической, — нет.

Используя этот набор постулатов, Халл попытался продемонстрировать, что целенаправленное поведение можно рассматривать механистически. В конце он задался вопросом: но как обстоят дела с сознанием? Отвечая на него, он сформулировал собственную версию бихевиоризма: психология может освободиться от сознания в силу простого соображения, что до сих пор не найдено ни одной теоремы, логический вывод которой хоть на сколько-нибудь облегчило бы введение постулата, относящегося к сознанию. Более того, мы не в состоянии найти какой-нибудь другой научной системы поведения, которая... считала бы сознание необходимым для того, чтобы логически выводить поведение. Как и Э. Ч. Толмен, Халл поместил сознательный опыт, изначальный предмет психологии, за пределы психологии, как ее понимали бихевиористы. Халл, как и Дж. Уотсон, считал сохранение интереса к сознанию пережитком средневековой теологии. Но он пришел к выводу, что «к счастью, средство нашего спасения вполне очевидно. Как и всегда, оно таится в применении естественно-научных методов... Для нас применение методологии необходимо только для того, чтобы сбросить оковы безжизненной традиции» (р. 32). Если бы кто-нибудь смог построить «из неорганических материалов механизм, демонстрирующий адаптивное поведение, то было бы полностью доказано, что адаптивного поведения можно добиться чисто физическими средствами» (р. 31). Во время пребывания на посту президента АРА Халл продемонстрировал аудитории одну из своих обучающихся машин, и она произвела глубокое впечатление на зрителей (A. Chapanis, 1961). Поскольку Халл редко упоминал свои «психические машины», провозглашение им центрального тезиса когнитиви-


284 Часть IV. Научная психология в XX веке

стики прошло незамеченным или его отклонили как периферическое направление теоретических изысканий. На самом деле, очевидно, что механическая имитация мышления занимала главное место в размышлениях Халла и дала толчок к созданию формальной теории, благодаря которой он получил известность и занял влиятельное положение.

Мы уже знаем, что в середине 1930-х гг. Э. Ч. Толмен начал формулировать свое направление психологии в терминах логического позитивизма; то же самое произошло и с Халлом. После 1937 г. он отождествлял свою систему с «логическим эмпиризмом» и одобрял объединение американской теории поведения с венским логическим позитивизмом, которое породит истинный бихевиоризм (С. L. Hull, 1943а). С тех пор Халл направил все свои усилия на создание формальной, дедуктивной, количественной теории научения и в значительной степени забыл свои психические машины, хотя они и продолжали играть эвристическую, не афишируемую роль в его размышлениях (L. J. Smith, 1986). Принятие языка позитивизма затеняло реализм Халла, равно как и Э. Ч. Толмена. Конечно, Халл, в отличие от Э. Ч. Толмена, не верил в цели и познание, но он все же был реалистом, так как считал, что постулаты его теорий описывают действительные нейрофизиологические состояния и процессы в нервной системе живого организма человека или животного.

Он посвятил своим системам постулатов серию книг. Первой из них стала «Ма-тематико-дедуктивная теория механического научения» (С. L. Hull et al., 1940), в которой предлагалась математическая обработка вербального научения у человека. Эту книгу хвалили за то, что она «позволяла предвкушать психологию, достигшую систематической, количественной точности» (Е. R. Hilgard, 1940). Теория механического научения предваряла главную работу Халла — «Принципы поведения» (С. L. Hull, 1943b), где он изложил свою бихевиористскую систему. Книга обещала объединить всю психологию в рамках формулы S-R и заняться необходимой «радикальной хирургией иссохшего тела общественных наук», возвращая ему истинно научные качества. Халл еще дважды пересматривал свою систему (1951, 1952а), но именно «Принципы» осуществили его мечту, навеки сохранив его имя в истории психологии.

Э. Ч. Толмен против К. Л. Халла. Целевой бихевиоризм Толмена неизбежно должен был вступить в конфликт с механистическим бихевиоризмом Халла. Э. Ч. Толмен всегда верил, что цель и познание — реальны, хотя его понимание данной реальности с течением времени менялось. Халл же пытался объяснять цель и познание как результат неразумных механических процессов, описываемых логико-математическими уравнениями. На протяжении 1930-х и 1940-х гг. Толмен и Халл вели своеобразный интеллектуальный матч: Толмен стремился продемонстрировать реальность цели и познания, а Халл доказывал, что демонстрации Толмена ошибочны.

Давайте рассмотрим пример эксперимента, показывающего различия когнитивных и S-R воззрений. Описание его появилось в 1930 г. (Е. С. Tolman, 1932), задолго до начала споров Толмена и Халла, но он был всего лишь версией более сложных экспериментов, описанных Толменом (1948) в книге «Когнитивные карты крыс и человека», которая должна была оказать всестороннюю поддержку теории


Глава 8. Золотой век бихевиоризма, 1913-1950 285

автора. На рис. 8.1 показан лабиринт. Крыс знакомили со всем лабиринтом, заставляя их пробежать по каждой дорожке во время предварительного обучения. Выучив лабиринт, крыса, выходящая из стартового ящика, должна выбрать один из двух путей. Как она это делает?

Рис. 8.1. Лабиринт Толмена-Гонзика

Можно привести план анализа Халла. В точке выбора представлены стимулы (5), посредством которых во время начального обучения был сформирован условный рефлекс выбора ответа (Rs), соответствующего выбору одного из трех путей. В силу множества причин, самой очевидной из которых является различная длина пробега вдоль каждой из дорожек, путь 1 предпочтительнее, чем путь 2, а тот, в свою очередь, предпочтительнее пути 3. Таким образом, связь S-Rl сильнее, чем S-R2, которая, в свою очередь, сильнее, чем S~R3.

Это называется дивергентным свойством иерархии семейства. Сейчас, если поместить блок в точку 1, крыса подбежит к нему, вернется и выберет путь 2. Блок ослабляет связь S-Rv поэтому S-R2 становится сильнее и реализуется. С другой стороны, если поместить второй блок, то крыса вернется назад в точку выбора и опять выберет путь 2, поскольку S-R{ опять заблокирована, a S-R2 становится сильнее. Но животное снова натолкнется на блок, S-R2 станет слабее, a S-R3, наконец, станет самой сильной, и произойдет выбор пути 3. Такое предсказание сделал Халл.


286 Часть IV. Научная психология в XX веке

Толмен отрицал, что выученное является набором ответов, запускаемых в той или иной степени стимулами в точке выбора. Напротив, он утверждал, что крыса заучивает мысленную карту лабиринта, которой и руководствуется в своем поведении. Согласно его точке зрения, крыса, натолкнувшись на первый блок, повернется и выберет путь 2, как и в схеме S-R, поскольку путь 2 короче пути 3. Однако, натолкнувшись на второй блок, крыса узнает, что путь 2, точно так же, как и путь 1, перекрыт блоком. Следовательно, крыса продемонстрирует «озарение»: она вернется и выберет путь 3, вообще проигнорировав путь 2. На карте показаны все аспекты окружающей среды, и она гораздо информативнее, чем набор S-R связей. Результаты эксперимента подтвердили когнитивную теорию научения Толмена, а не S-R схему Халла.

Хотя специфические взгляды Толмена и Халла на поведение резко различались, нам не следует забывать, что они разделяли ряд важных предположений и целей. И Толмен, и Халл хотели создать научные теории научения и поведения, применимые, по меньшей мере, ко всем млекопитающим, в том числе и человеку. Они решали стоящую перед ними задачу с помощью экспериментов на крысах, исходя из предположения о том, что между крысой и человеком существуют лишь незначительные различия и что результаты, полученные в лаборатории, вполне применимы к поведению в природных условиях; они следовали формуле психологии, данной Гербертом Спенсером. И Толмен, и Халл отвергали сознание в качестве предмета исследования психологии и считали задачей психологии описание, предсказание и контроль поведения; они были бихевиоралистами — а именно, методологическими бихевиористами. Наконец, они оба находились под влиянием логического позитивизма и, похоже, одобряли его.

Психологи склонны считать, что Толмен и Халл были рабски преданы логическому позитивизму и что они лично установили позитивистский стиль в современной психологии. Но подобное суждение может сослужить им плохую службу, затушевать их независимость и обесценить их творчество. Толмен и Халл разработали свои концепции науки, психологии и поведения достаточно независимо от логического позитивизма. Когда они столкнулись с логическим позитивизмом в 1930-х гг., каждый из них обнаружил, что может использовать это престижное направление философии для придания большего веса своим идеям; но мы не должны забывать, что эти идеи были их собственными. К сожалению, поскольку они действительно переняли язык позитивизма и в силу того, что позитивизм быстро стал философией науки психологов, истинные программы Толмена и Халла были затуманены или забыты, что вылилось в бесплодные противоречия 1950-х гг., как мы увидим в главе 10.

Хотя и Толмен и Халл пользовались почетом, Халл, несомненно, был намного влиятельнее Толмена. В университете Беркли Толмен заражал студентов энтузиазмом к изучению психологии и здоровым неуважением к научной напыщенности. Он писал статьи живым языком и обладал интересным подходом к науке, говоря, что «в конце концов, единственным верным критерием остается получение удовольствия. А я получил удовольствие» (Е. С. Tolman, 1959). Он никогда не был систематичным теоретиком и в конце концов признался в том, что был «скрытым


Глава 8. Золотой век бихевиоризма, 1913-1950 287

феноменологистом», планировавшим свои эксперименты, представляя себе, что бы он делал, если бы был крысой, принимая как должное то, что крысы были такими же умными и здравомыслящими, как он сам, а не просто машинами. К сожалению, все это значило, что, несмотря на то что Толмен мог воодушевлять студентов, он не мог преподавать им систематическую точку зрения, «обращая в истинную веру» психологии. Толмену не была присуща дисциплина.

Но она была свойственна Халлу. Он ценил не получение удовольствия, а долгий, упорный труд по построению постулатов и выведению из них теорем. Это занятие, пусть и скучное, давало Халлу множество идей, которыми он заражал студентов, распространяя свою дисциплину. Более того, внутренняя ситуация Халла была идеальной для развития дисциплины. Помимо кафедры психологии в Йель-ском университете, он занимал важный пост в Йельском институте человеческих отношений, который привлекал яркие умы из многих дисциплин, жаждущие изучить основы науки, чтобы затем применить их в своих областях и для решения мировых проблем. Позднее мы увидим, как на семинарах Халла возникала теория социального научения. В Кеннете Спенсе (1907-1967) Халл нашел продолжателя своей программы. Спенс стал соавтором многих великих трудов Халла, он продолжил его строгие теоретические разработки в 1950-х гг., создал истинно позитивистскую версию необихевиоризма и обучил многих ведущих экспериментальных психологов в 1950-х и 1960-х гг., интеллектуальных «внуков» Халла. И конечно, строгая теоретическая система Халла, неиспорченно механистическая и избегающая любого мистицизма в отношении цели и познания, была абсолютно созвучна натуралистически-позитивистскому Zeitgeist американской психологии после Первой мировой войны.

Халл оказал на психологию гораздо большее влияние, нежели Толмен. Например, в конце 1960-х гг. исследование того, кого из психологов чаще цитируют в ведущих психологических журналах, показало, что на первом месте находился Кеннет Спенс, а сам Халл был на восьмом месте. Это особенно знаменательно, если учесть, что последний умер в 1952 г. и что его теория с начала 1950-х гг. подвергалась едкой критике. Толмен не попал в 60 наиболее цитируемых авторов, даже несмотря на то, что был последовательным когнитивным бихевиористом, а в 1960-е гг. происходила «когнитивная революция».

Заключение: все мы сейчас бихевиористы

В 1948 г. К. Спенс писал, что «сегодня практически все психологи готовы назвать себя бихевиористами». При этом Спенс признавал, что бихевиоризм принимает различные формы. Но, по его мнению, бихевиоризм добился определенного прогресса, поскольку все направления необихевиоризма четко отделяли себя от более ранней, грубой формулировки классического бихевиоризма, принадлежавшей Уотсону. Спенс попытался сформулировать бихевиористскую метафизику в духе логического позитивизма. Он надеялся создать общее кредо, с которым бы могли согласиться все бихевиористы. Как мы увидим в главе 10, его надежды оказались беспочвенными, поскольку последователи Толмена отказались присоединиться.


288 Часть IV. Научная психология в XX веке

На горизонте экспериментальной психологии появился только что сформулированный радикальный бихевиоризм, который после Второй мировой войны бросил вызов всем остальным направлениям, а затем и вытеснил их. Б. Ф. Скиннер, писатель, превратившийся в психолога, в 1931 г. начал разрабатывать радикальный бихевиоризм в духе Дж. Уотсона, но исходя из нового набора технических понятий. Скиннеру предстояло оказать влияние в будущем, когда после войны психологи снова утратили уверенность в своем предприятии и начали поиски нового Ньютона. Однако перед войной Скиннера не воспринимали слишком серьезно. Э. Р. Хилгард (Е. R. Hilgard, 1939) говорил о первом основном труде Скиннера, «Поведении организмов» (1938), что такое узкое понимание психологии сильно ограничит его влияние.

В то время когда академические психологи пришли к принятию бихевиорализ-ма как единственного легитимного подхода к проблемам научной психологии, другие психологи начали заниматься проблемами общества. Психология претерпела величайший подъем не экспериментального, а прикладного направления.


ГЛАВА 9

Закат бихевиоризма, 1950-1960

В период после Второй мировой войны наиболее серьезные опасения были связаны с традиционным ядром научной психологии — экспериментальной психологией, которую к 1950 г. понимали прежде всего как исследование научения. Зигмунд Кох (S. Koch, 1951a, р. 295) писал, что «психология, похоже, вступила в эру всеобщей дезориентации». В другой статье (1951b) он утверждал, что «с конца Второй мировой войны психология испытывает затяжной и усиливающийся кризис... В его основе, по-видимому, лежит недовольство теориями недавнего прошлого. Никогда прежде не было столь очевидно, что развитие науки не является автоматическим движением вперед». Кох установил две причины кризиса экспериментальной психологии: внешнюю и внутреннюю. Внутренней причиной, по мнению Коха, была десятилетняя стагнация теории научения, а внешней — то, что клиническая и прикладная психология, претендуя на общественное признание, отказывались от теоретических исследований в пользу сугубо практической деятельности.

Неудовлетворенность состоянием экспериментальной психологии высказывал не только Кох. В 1951 г. К. Лэшли резко критиковал теорию структурирования поведенческих актов Дж. Уотсона. Опираясь на физиологические аргументы, Лэшли утверждал, что структурирование поведенческих актов невозможно из-за относительно низкой скорости передачи нервных импульсов от рецептора в мозг и обратно к эффектору. Вместо этого он предположил, что организмам присущи функции центрального планирования, которые координируют наборы действий в качестве более крупных единиц, а не цепей. Он делал особый упор на том, что язык организован именно таким образом, поднимая проблему, которая все больше терзала бихевиористов. Фрэнк Бич, занимавшийся поведением животных, в 1950 г. осудил все возрастающее увлечение экспериментальных психологов проблемами научения крыс. Он задал вопрос, интересуются ли психологи общей наукой о поведении или только одной темой, научением, только одного вида, норвежской крысы. Бич утверждал, что без исследования других видов поведения и других видов животных выводы бихевиористов не могут считаться универсальными. Он также указывал на существование такого видоспецифичного поведения, как импринтинг, которое не является результатом исключительно или научения, или инстинкта. Подобное поведение ускользает от всех существующих теорий научения, проводящих резкую границу между заученным и незаученным и затем исследующих только второе. Проблемы сравнительной психологии стали настоящим бедствием психологии научения в 50-х и 60-х гг. XX в.

10 Зак. 79


290 Часть IV. Научная психология в XX веке

Философский бихевиоризм

Философский бихевиоризм возник как отголосок проблем психологии животных и как мятеж против интроспективного ментализма. Следовательно, психологи бихевиористского толка никогда не обращались к одной из самых очевидных трудностей, которые могли бы возникнуть в их движении, — а именно к тому, что обыкновенные люди верят, что обладают психическими процессами и сознанием. Можно было прямо задать вопрос, почему же, если психических процессов не существует (во что, по-видимому, верили бихевиористы), повседневный язык настолько богат описаниями разума и сознания? Бихевиористы философского толка поставили вопрос о том, что менталистскую психологию здравого смысла необходимо интерпретировать в приемлемых для бихевиоризма «научных» терминах, что стало частью их более широкой программы установления связи ненаблюдаемого с наблюдаемым.

Логический бихевиоризм. Философский, или логический, бихевиоризм обычно представляют как семантическую теорию о значении психических терминов. Ее основная идея заключается в том, что приписать организму психическое состояние (например, жажду) — это то же самое, что сказать, будто организм расположен вести себя определенным образом (например, пить при наличии воды) (J. A. Fodor, 1981, р. 115). По мнению логических бихевиористов, когда мы приписываем человеку то или иное психическое состояние, на деле мы описываем его поведение в настоящий момент или возможное поведение при данных обстоятельствах, а не внутреннее психическое состояние. В таком случае концепции сознания можно исключить и заменить понятиями, относящимися исключительно к поведению. Но подобные утверждения весьма уязвимы. Например, согласно логическому бихевиоризму, чье-либо мнение о том, что лед на озере слишком тонок и нельзя кататься на коньках, означает, что субъект не расположен кататься на коньках и склонен сказать окружающим, что им также не следует этого делать. Однако все не так просто. Если вы увидите, что кто-то, неприятный вам субъект, катается на коньках, вы можете ничего не сказать в надежде на то, что лед под вашим врагом проломится. Поэтому психическое утверждение «верить в то, что лед тонкий» нельзя просто и прямо перевести в наклонности поведения, так как чья-либо склонность к определенному поведению зависит и от других мнений, что делает невозможным прямое уравнивание психического состояния и поведенческих наклонностей.

Трудности логического бихевиоризма имеют отношение к экспериментальной психологии, поскольку его доктрины представляют собой применение операцио-нализма к обычным психологическим терминам. Свойственное логическому бихевиоризму уравнивание психического состояния и поведения, или поведенческих наклонностей, обеспечивает операциональные определения понятиям «верить», «надеяться», «бояться», «испытывать боль» и т. д. Пример с тонким льдом показывает, что нельзя дать операционального определения «вере в то, что лед тонкий» и что неудача попытки «операционализировать» настолько простое понятие ставит под вопрос всю концепцию операционализма.

Британский философ Дж. Э. Мур еще резче отвергал логически-бихевиористское, операционалистское обращение с психическими терминами: когда мы испы-


Глава 9. Закат бихевиоризма, 1950-1960 291

тываем жалость к человеку, страдающему зубной болью, мы не выказываем нашу жалость, прикладывая его руку к его же щеке.

Итак, логический бихевиоризм очень уязвим, что сделало его популярным объектом критики со стороны философов других направлений. Но проблема заключается в том, что те, кому приписывали подобные взгляды, — Рудольф Карнап, Гилберт Райл и Людвиг Витгенштейн, на деле придерживались более сложной философии. Мы обсудили «бихевиоризм» Карнапа в главе 8 в связи с Э. Ч. Толме-ном, который одно время находился под влиянием Карнапа. Карнап ближе всех подошел к утверждению положений логического бихевиоризма, но нам следует помнить, что для него это было всего лишь временной остановкой на пути к истолкованию менталистского языка как рассказа о состояниях мозга.

•«Призрак в машине». В книге «Концепция разума» (1949) английский философ Гилберт Райл (1900-1976) нападал на то, что называл «догмой о призраке в машине», восходящей к Р. Декарту. Декарт выделял два мира: один — материальный, включающий тело, а другой — психический, внутреннюю призрачную сцену, на которой происходят частные психические события. Райл осуждал Декарта за совершение грандиозной «категорийной ошибки», заключавшейся в том, что разум рассматривался как нечто отдельное от тела. Вот пример категорийной ошибки: на экскурсии по Оксфордскому университету человек видит здания колледжей, библиотеку, деканов, профессоров и студентов. В конце дня посетитель спрашивает: «Вы мне показали все эти вещи, но где же университет?» Ошибка заключается в предположении о том, что название «Оксфордский университет» должно применяться по отношению к одному объекту, отделенному от строений и т. д. Итак, Райл провозгласил картезианский дуализм категорийной ошибкой. Картезианцы описывали поведение посредством таких «психических» предикатов, как «умный», «обнадеживающий», «искренний», «неизобретательный», а затем делали предположение о том, что должны быть психические субстанции, стоящие за поведением, которое делает их умными, обнадеживающими, искренними или неизобретательными. Именно здесь, по мнению Райла, и кроется ошибка, поскольку поведение само по себе является умным, обнадеживающим, искренним или неизобретательным; чтобы сделать его таким, не нужно никаких внутренних призраков. Более того, изобретение «призрака в машине» не решает проблемы, поскольку, если бы внутренний призрак существовал, мы должны были бы объяснить, почему его действия являются умными, обнадеживающими, искренними или неизобретательными. Существует ли призрак в призраке? Или призрак в призраке в призраке? Идея призрака в машине только затрудняет понимание психической жизни.

Может показаться, что Райл утверждал, будто разум является всего лишь поведением, т. е. что он был типичным бихевиористом (сам Райл возражал против того, чтобы его считали таковым). В действительности Райл утверждал, что психические предикаты — это нечто большее, чем описания поведения. Например, когда мы говорим, что птицы мигрируют, мы видим, что они летят на юг, и бихевио-рист мог бы сказать, что миграция — это поведение, выраженное в полете в южном направлении. Но по мнению Райла, сказать, что птицы мигрируют, означает сказать гораздо больше того, что они летят на юг, поскольку термин «миграция» под-


292 Часть IV. Научная психология в XX веке

разумевает весь процесс ежегодных полетов птиц на юг и обратно и их умение ориентироваться в пространстве. Поэтому сказать, что птицы мигрируют, выходит за пределы того, чтобы просто сказать, что они летят на юг, но это отнюдь не стоит за тем, чтобы сказать, что они летят на юг. Подобным же образом сказать о поведении, что оно умное, означает не просто описать некое поведение, поскольку это вводит различные критерии, которые мы используем, говоря о поведении, что оно умное, — например, что оно соответствует ситуации и что оно, похоже, будет успешным. Но сказать, что человек поступает умно, — отнюдь не приписать поведение неким призрачным внутренним расчетам, которые делают его умным, как бы оно ни выходило за пределы описания бихевиористом того, что делает человек. Хотя Райл отвергал дуализм и хотя проведенный им анализ разума в некоторых чертах напоминал бихевиоризм, он достаточно сильно отличался как от физиологического, так и от логического, философского бихевиоризма.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-11-29; Просмотров: 528; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.008 сек.