Национальная политика 1 страница

Годы первых пятилеток были временем кардинальных изменений в национальной политике Советского государства. Если национальную политику 20-х годов расценивать как уступку «националам», то в на­чале 30-х годов начинает меняться отношение к русским национальным чувствам и интересам. Этот поворот обнаружил себя в решении поло­жить конец экспериментам с русской национальной письменностью.

8 январе 1930-го Политбюро ЦК дало указание прекратить разработку
вопроса о латинизации русского алфавита. Ранее это рассматривалось
как условие приобщения к «передовой» европейский культуре. 12 лет
советской истории превращали этот проект в явный анахронизм.

Формально СССР уже назывался страной социалистической (зна­чит, передовой) культуры, а латинизированный Запад — буржуазной (значит, отсталой). Вместе с тем победа мировой революции станови­лась все более проблематичной и все далее отодвигалась за горизонт обозримого будущего, а объективные интересы СССР требовали зна­ния единого межнационального языка от всех его граждан. Обстоя­тельствами исторического развития таким языком с давних пор ста­новился русский, и власть проявила готовность признать эту роль языка вместе с кириллической основой его письменности. Латинизация ста­ла представляться искусственной преградой, загораживающей нерус­скому населению доступ к средству межнационального общения. Пре­граду было решено устранить, а средство межнационального обще­ния распространить по возможности шире.

В октябре 1933-го комиссия под руководством М. И. Калинина при­знала по сути бесполезной дальнейшую работу по унификации пись­менности народов страны на основе латиницы и предложила заме­нить латинизированный алфавит у малочисленных народов СССР рус­ским. В 1934 г. в только начавших создаваться школах для кетов и ительменов было решено ввести преподавание целиком на русском языке, в остальных школах народов Севера вводить его изучение со второго класса и с третьего переводить на него обучение. Практически перевод на кириллицу письменности народов Севера (а позже и дру­гих) начался после выхода постановления Президиума ЦИК от 1 июня 1935 г.

Показательным было также постановление Секретариата ЦК 13КП(б) конца 1930-го, резко осуждавшее помещенные в «Правде» и «Известиях* фельетоны Демьяна Бедного, в которых в привычном дотоле духе огульно охаивалась дореволюционная Россия как страна «рабски-ленивая, дикая, в хвосте у культурных Америк, Европ» и патриоты такой России с их якобы неизменно низменными чувства­ми. Предметом нападок фельетониста были К. Минин и Д. Пожар­ский, «исторических два казнокрада». Памятники таким патриотам

9 - 5578

предлагалось «взрывать динамитом» и вместе с прочим «историчес­ким хламом» сметать с городских площадей. Бичевались «национальные черты» русских — «лень», «сидение на печке», «рабская, наследствен­но-дряблая природа». Псевдореволюционное рвение пролетарского поэта входило в явное противоречие с историческим опытом. Стано­вилось непонятным, как народ такой породы свершил социалисти­ческую революцию и перестраивает страну. Фельетоны были осужде­ны как клевета на народ, развенчание СССР, русского пролетариата и как выражение троцкистских представлений о России.

В феврале 1931 г. заложен краеугольный камень в основание ново­го идеологического курса в решении национального вопроса. Высту­пая на Всесоюзной конференции работников социалистической про­мышленности, Сталин заявил: «В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, — у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость». Новое понимание «социалистического отечества» по­требовалось для того, чтобы сузить его неопределенные пролетарско-мировые очертания до реальных границ СССР. Новое представление об отечестве позволяло «реабилитировать» патриотизм в его привыч­ном для широких масс виде, начать его культивирование как высшей доблести советских людей. Предстояло, как предлагал М. И. Калинин, «все население пропитать советским патриотизмом, чтобы каждый гражданин Советской республики, если даже он самый обыкновен­ный обыватель, встретившись с гражданином капиталистической стра­ны, всегда чувствовал внутреннее превосходство: я — гражданин Со­ветской республики».

31 октября 1931 г., в адресованном редакции журнала «Пролетар­ская революция» письме, Сталин сделал явную заявку на «русское первенство» в мировом революционном движении. Утверждалось, что русский пролетариат является авангардом международного пролета­риата, что последовательный и до конца революционный интернаци­онализм большевиков является образцом пролетарского интернацио­нализма для рабочих всех стран. Согласно этому, не западные маркси­сты должны давать уроки своим русским товарищам, а наоборот. В статье подчеркивалось, что у «русских большевиков» есть все основания рас­ценивать степень марксистской революционности зарубежных соци­ал-демократов. Несогласие с подобного рода русоцентризмом означа­ло, по определению Сталина, «троцкистскую контрабанду».

Окончательному закреплению поворота к признанию значимости отечественной истории и патриотизма в сплочении советского обще­ства способствовал приход Гитлера к власти в Германии в январе 1933 г. под лозунгами национального возрождения, реваншизма и рас­ширения «жизненного пространства» для немецкой нации. Изданная для руководства СССР книга Гитлера «Моя борьба» не оставляла со­мнений о направленности германской экспансии. В ней, в частности,

говорилось: «Когда Урал с его безграничными природными богат­ствами, Сибирь с ее богатыми лесами и Украина с ее безбрежными полями зерновых культур перейдут к Германии, то каждому немцу хватит для жизни».

Развитие германских событий ускорило эволюцию сталинского режима в национал-большевистском направлении, все более откло­нявшемся от курса на мировую революцию. 19 декабря 1933 г. Полит­бюро ЦК заявило о готовности СССР вступить в Лигу Наций и зак­лючить в ее рамках региональное соглашение «о взаимной защите от агрессии со стороны Германии*. (Имелся в виду Восточный пакт в составе, по меньшей мере, СССР, Франции, Польши и Чехослова­кии.) Вскоре после принятия СССР в Лигу Наций (18 сентября 1934) Сталин начал утверждать, что намерений произвести мировую рево­люцию «у нас никогда не было». Смертные приговоры в 1936 и 1938 гг. недавним руководителям Коминтерна Зиновьеву и Бухарину должны были, помимо всего прочего, создавать впечатление о действительно­сти намерений руководства СССР отказаться от непосредственного курса на мировую революцию.

Важные последствия имел анализ членами Политбюро ЦК с уча­стием Г. Димитрова ситуации в Германии в апреле 1934 г. (В феврале 1933 г. Димитров был обвинен в поджоге рейхстага и заключен в на­цистскую тюрьму. Спустя год он был освобожден и сразу же после прибытия в Москву 27 февраля был введен сначала в политсекретари-ат, а затем и в Президиум Исполкома Коминтерна.) Политбюро при­шло к выводу, что главная причина неудач коммунистов кроется в неправильном подходе к европейским рабочим; в пропаганде, заме­шанной на национальном нигилизме; игнорировании своеобразия на­циональной психологии. По предложению Сталина Димитров был избран генеральным секретарем Исполкома Коминтерна и начал пе­рестраивать его работу с учетом выявленных ошибок.

Исправление ошибок в самом СССР началось со снятия прокля­тия с «великорусского национализма». Постановление X съезда РКП(б) «Об очередных задачах партии в национальном вопросе» (март 1921) решало этот вопрос однозначно: из двух возможных уклонов в наци­ональном вопросе «особую опасность и особый вред» представляет первый. Презумпция была снята на XVII съезде партии, который пред­писал всем парторганизациям руководствоваться «положениями и за­дачами, выдвинутыми в докладе т. Сталина» от 26 января 1934 г. И докладе значилось, что «главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали, таким обра­зом, разрастись до государственной опасности». Как показали даль­нейшие события, репрессии чаще всего сопрягались с обвинениями в местном национализме.

Важнейшее значение имел пересмотр взглядов на роль историче­ской дисциплины в школьном и вузовском образовании. Было при-

знано необходимым использовать ее как мощное средство целенаправ­ленного формирования общественного исторического сознания и вос­питания патриотических чувств. С марта 1933-го работала комиссия при Наркомпросе РСФСР по написанию нового учебника по истории Рос­сии и СССР. Первые опыты оказались неудачными. Учебники писались в духе худших традиций национал-нигилистской школы М. Н. Покров­ского. Через год (8 марта 1934) на совещании историков уже открыто говорилось о необходимости разрыва с «социологизаторством» и воз­вращении к преподаванию так называемой «прагматической истории».

20 марта 1934 г. вопрос об учебнике по истории стал предметом обсуждения на расширенном заседании Политбюро. Подготовленные учебники для средней школы были забракованы. «Что это такое? — спрашивал Сталин. — "Эпоха феодализма", "эпоха промышленного капитализма", "эпоха формаций" — все эпохи и нет фактов, нет со­бытий, нет людей, нет конкретных сведений, ни имен, ни названий, ни самого содержания. Это никуда не годится... Нам нужны учебники с фактами, событиями и именами. История должна быть историей. Нужны учебники древнего мира, средних веков, нового времени, история СССР, история колониальных и угнетенных народов». На за­седании был сформулирован важный тезис о роли русского народа в отечественной истории. Нарком Бубнов решил уточнить, какой учеб­ник нужен: «История СССР» или «История народов России»? Сталин ответил: «История СССР. Русский народ в прошлом собирал другие народы. К такому же собирательству он приступил и сейчас». В этой же связи он заявил, что схема Покровского — не марксистская и вся беда пошла от времен влияния Покровского.

По итогам обсуждения были сформированы и утверждены автор­ские группы по написанию новых учебников по истории. В (934—1937 гг. прошел конкурс на составление лучшего учебника по истории СССР. Его проведение отразило столкновение национально-русской и наци­онал-нигилистской позиций. Член конкурсной комиссии Бухарин по­лагал, что учебник должен содержать описание вековой русской от­сталости и «тюрьмы народов». Этапы становления Руси — принятие христианства, собирание русских земель, воссоединение Малорос­сии с Россией — предлагалось рассматривать с нигилистических по­зиций. В проекте, подготовленном группой И. И. Минца, события де­лились на революционные и контрреволюционные. Воссоединение Малороссии с Россией объявлялось порабощением «украинского народа», Богдан Хмельницкий изображался реакционером и преда­телем. Контрреволюционерами представлялись Минин и Пожарский. В этой связи, по свидетельству А. С. Щербакова, «уже в конце 1935 г. по указанию Центрального Комитета был поставлен вопрос о Ми­нине и Пожарском, о защите Москвы... Поставленные вопросы мно­гих удивили. Много было нигилизма к своей русской истории (непо­нимание наследства)».

Не дожидаясь итогов конкурса, СНК СССР и ЦК ВКП(б) при­мяли 15 мая 1934 г. постановление «О преподавании гражданской ис­тории в школах СССР». Три недели спустя в ранг высших обществен­ных ценностей возведены понятия Родины и патриотизма. Честь и слава, мощь и благосостояние Советского Союза провозглашались высшим законом жизни патриотов. Советский патриотизм, «любовь и преданность своей Родине», определялся как высшая доблесть совет­ского человека. Опубликованное тогда же постановление ЦИК СССР «О дополнении Положения о преступлениях государственных (контр­революционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях про­тив порядка управления) статьями об измене родине» возводило та­кую измену в разряд преступления, караемого расстрелом виновного и лишением свободы членов его семьи.

В августе 1934 г. Сталин, Жданов и Киров решили содействовать скорейшему написанию новых учебников по истории. Они подготови­ли «Замечания» о конспектах учебников по «Истории СССР» и «Но­ной истории». Замечания были незамедлительно одобрены Политбю­ро ЦК и доведены до сведения историков, участвовавших в создании учебников. Таким образом, определился курс на превращение СССР в родину советских патриотов. В качестве силы, призванной по-ново­му собирать другие народы, был признан русский народ. По сталин­ской футурологии, русские должны были стать своеобразным цемен­том «зональной» общности советских народов.

Новое качество этой общности отмечено в связи с выводом о завершении перехода к социализму и принятием новой Конституции СССР. По Сталину, она стала результатом уничтожения эксплуата­торских классов, «являющихся основными организаторами междуна-ниональной драки», наличием у власти класса — носителя идей ин­тернационализма; фактического осуществления взаимной помощи народов во всех областях хозяйственной и общественной жизни; на­конец, итогом расцвета национальной культуры народов СССР. «Из­менился в корне облик народов СССР, исчезло в них чувство взаим­ного недоверия, развилось в них чувство взаимной дружбы и налади­лось, таким образом, настоящее братское сотрудничество народов в системе единого союзного государства». Подчеркивалось далее, что в отличие от буржуазных конституций, в основе своей являющихся «на­ционалистическими, т.е. конституциями господствующих наций», новая Конституиия СССР, наоборот, — глубоко интернациональна. Она исходит из того, что все нации и расы равноправны и независи­мо от их прошлого и настоящего положения наделены «одинаковыми правами во всех сферах хозяйственной, общественной, государствен­ной и культурной жизни общества».

Конституция СССР 1936 г. и конституции союзных республик, принятые на ее основе, не упоминали о национальных меньшинствах, существовавших в то время национальных районах и сельсоветах, о

политике «коренизации», которой придавалось большое значение в 20-е годы. Сталин объявил, что в Советский Союз входило «около 60 наций, национальных групп и народностей», несмотря на то что перепись населения, проведенная 17 декабря 1926 г., зафиксировала в три раза больше национальностей, проживающих в стране. Все это не могло не свидетельствовать о коренном изменении политики в от­ношении национальных меньшинств и малых народов. Поощрявший­ся ранее процесс развития национальных меньшинств, их языков и культуры направлялся в новое русло.

В начале 1936 г. пресса отмечала большие успехи на языковом фронте строительства социалистической культуры, выразившиеся, в частно­сти, в переходе на латинизированный алфавит 68 национальностей, или 25 млн советских граждан. Для развития успеха Президиум Совета Национальностей ЦИК СССР предлагал созвать Всесоюзное совеща­ние по вопросам языка и письменности национальностей СССР и рассмотреть широкий круг проблем, связанных с развертыванием ра­боты по оказанию систематической помощи национальностям в раз­витии литературного языка и научной разработке орфографии, тер­минологии и словарей, с подготовкой языковедческих кадров в Цен­тре и на местах. Однако Сталин и Молотов неожиданно выступили против созыва совещания. Более того, в мае 1936 г. отдел науки, науч­но-технических изобретений и открытий ЦК партии предложил осу­дить латинизацию как «левацкий загиб Наркомпроса и т. Луначарско­го», поскольку «враги» использовали ее для отрыва трудящихся наци­ональных республик и областей от общей семьи народов СССР: «Прикрываясь разговорами о ''международном характере¹' латинской основы, они отстаивали ориентацию на буржуазную культуру Запад­ной Европы».

В феврале 1937 г. секретарь Совета Национальностей ЦИК СССР заявил о необходимости решать задачу сближения «алфавитов и даже родственных диалектов и языков отдельных национальностей» и про­яснил в этой связи смысл оценки количества наций, прозвучавшей во время принятия новой Конституции: «Сталин указал, что в Совет­ский Союз входят около 60 наций, национальных групп и народно­стей. Мы же во ВЦКНА только на латинской основе имели 71 алфавит. Видимо, в деле латинского алфавита кое-что есть по отношению к малым народностям надуманного и вредного, что не сближает малые национальности с основными народами, а разъединяет и отталкивает их». В результате появилось постановление Политбюро от 2 июля 1937 г., ликвидировавшее Всесоюзный центральный комитет нового алфа­вита (основан в 1925 для осуществления языковой политики) как уч­реждения, выполнившего свою задачу.

Новая Конституция уже не рисовала перспективу превращения СССР в будущем в мировую республику. Она исходила из представле­ний об отечестве, суженном до реальных границ государства. Отноше-

иие к его прошлому резко менялось. Этот поворот был явно обозна­чен в год принятия Конституции. В начале 1936-го Бухарин, живопи­суя в «Известиях» блеск большевистских достижений в перестройке страны, привычно пытался усиливать их сопоставлениями с позор­ной отсталостью дореволюционной России, темнотой и убогостью ее народов: «Нужны были именно большевики... чтобы из аморфной, малосознательной массы в стране, где обломовщина была самой уни­версальной чертой характера, где господствовала нация Обломовых, сделать ударную бригаду мирового пролетариата! Эта расейская рас­тяпа! Эти почти две сотни порабощенных народов, растерзанных на куски царской политикой! Эта азиатчина! Эта восточная "лень"! Куда псе это девалось?»

Упражнениям такого рода, начатым в свое время с легкой руки Ленина, было решено положить конец. Бухарина поправили так, буд­то решили провести через строй перед всей страной. Приговор, пред­решавший судьбу этого политического деятеля, был вынесен на стра­ницы центральной партийной газеты. Передовая статья «Правды», редактировавшейся Л. 3. Мехлисом, гласила; «Только любители сло­весных выкрутасов, мало смыслящие в ленинизме, могут утверждать, что в нашей стране до революции "обломовщина была самой уни­версальной чертой характера", а русский народ был "нацией Обломо­вых". Народ, который дал миру таких гениев, как Ломоносов, Лоба­чевский, Попов, Пушкин, Чернышевский, Менделеев, таких гиган­тов человечества, как Ленин и Сталин, — народ, подготовивший и свершивший под руководством большевистской партии Октябрьскую революцию, — такой народ называть "нацией Обломовых" может лишь человек, не отдающий себе отчета в том, что он говорит». Бухарин-ская статья была отождествлена с фашистской писаниной «в доказа­тельство того, что русские даже не люди», и с ненавистью, которая «в первую очередь направляется на русский народ» именно потому, что клеветники великолепно понимали реальную роль этого народа в борьбе за превращение России в «великую пролетарскую державу».

«Правда» призывала преодолеть «"левацкий интернационализм", непонимание того, что коммунисты отнюдь не должны отгораживаться от положительной оценки прошлого своей страны». Дело изобража­лось таким образом, будто «партия всегда боролась против каких бы то ни было проявлений антиленинской идеологии "Иванов, не по­мнящих родства", пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет». Однако тут же переносился икиент на предстоящую фазу этой борьбы^-. «Мы разгромим все гни­лые, антиленинские концепции, клеветнически извращающие наше прошлое». Концепция, которую предстояло создать и утвердить, дол­жна был^отражать «богатый, полный глубокого содержания истори­ческий путь и вписавший столько славных страниц в историю челове­чества». Хорошо знать «замечательную», как подчеркивалось, исто-

рию страны было необходимо, чтобы «со всей сознательностью лю­бить свою великую Родину».

Противостояние «Известий» и «Правды» в трактовке истории рус­ского народа приобретало особое значение, поскольку вплеталось в контекст решения более масштабной задачи об исторической науке и историческом образовании в стране. 27 января 1936 г. газеты напечата­ли постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о создании специальной комиссии под руководством Жданова «для просмотра, улучшения, а в необходимых случаях и для переделки уже написанных учебников по истории». Опубликованы были также «Замечания» Сталина, Жда­нова и Кирова от 8 августа 1934-го по поводу конспекта учебника по истории СССР. Передовица «Правды», разъяснявшая смысл этих до­кументов, призывала историков к борьбе «с антиленинскими тради­циями школы Покровского и в методе и в конкретной картине рус­ской истории», к ликвидации присущих этой школе «полуменьшеви­стских пол у центристских идей и троцкистской контрабанды». СНК и ЦК указывали, что «задача преодоления этих вредных взглядов» име­ла «важнейшее значение для дела нашего государства, нашей партии и для обучения подрастающего поколения». «Пришло время, — писал один из членов конкурсной комиссии, — чтобы мы дали нашей мо­лодежи учебники истории, готовящие ее к предстоящим великим боям на международной арене. История в руках большевиков должна быть конкретной наукой, объективной правдой и тем самым великим ору­жием в борьбе за социализм».

Знаком решительных перемен на историческом фронте стала лик­видация Коммунистической академии, возглавлявшейся ранее По­кровским. К преодолению ошибок его школы были привлечены ранее осуждавшиеся как «великорусские националисты» историки дорево­люционной школы С. В. Бахрушин, Ю. В. Готье, Б. Д. Греков, В. И. Пичета, Е. В. Тарле, А. И. Яковлев и др. Выученики «школы Покровского» (Н. Н. Ванаг, А. Г. Пригожий, С. Г. Томсинский, Г. С. Фридлянд и др.), не сумевшие правильно сориентироваться в новых условиях, были репрес­сированы. Основание «национальной» школы советских историков свя­зывается с именем ученика В. О. Ключевского академика Б. Д. Грекова, возглавлявшего Институт истории АН СССР в 1937—1953 гг.

Отличие новой исторической концепции от прежней заключалось в трактовке места и роли русского народа в отечественной и мировой истории. Уже первая статья-отповедь Бухарину утверждала: «Трудя­щиеся всех наций Советского Союза на деле знают, какую огромную помощь оказал им великий русский народ. Они идут с ним рука об руку по одному пути, к одной цели». Тема эта развивалась в последу­ющих статьях: «Все народы — участники великой социалистической стройки — могут гордиться результатами своего труда; все они — от самых маленьких до самых больших — полноправные советские пат­риоты. И первым среди равных является русский народ, русские рабо-

чие, русские трудящиеся». Утверждалось, что на блестящих образцах борьбы за освобождение человечества, на богатейшей истории вели­кого народа «будут воспитываться многие поколения борцов за миро­вой коммунизм».

В канун принятия новой Конституции СССР значимость новой исторической концепции наглядно продемонстрирована в случае с постановкой А. Я. Таировым в Камерном театре Москвы пьесы Д. Бед­ного «Богатыри». Герои былинного эпоса выведены в спектакле в ка­рикатурном виде. В духе антирелигиозных кампаний 20-х годов в спек­такле было представлено крещение Руси как случайное событие «по пьяному делу». Казалось, что постановку с использованием музыки великого русского композитора А. П. Бородина ожидал больший успех и сравнении со спектаклем «Крещение Руси», поставленным в Ле­нинграде в конце 1931 г. и шедшим до весны следующего года. В нем, согласно журнальной статье того времени, былинные богатыри выс­тупали в роли жандармской охранки, Соловей-разбойник олицетво­рял именитое купечество, Византия перекликалась с фашистским Чападом, князь Владимир выведен как представитель самодержавия и к концу спектакля принимал образ предпоследнего царя-держимор­ды. Критика тогда лишь слегка пожурила спектакль за обобщение всей православной Руси в образе пришибленного, появляющегося в неиз­менно пьяном виде и произносящего путаные и непонятные слова Микулы Селяниновича.

Реакция на «Богатырей» оказалась совершенно иной. На премьере спектакля был Председатель Совнаркома Молотов. Посмотрев один акт, он демонстративно встал и ушел. Режиссеру передали его возму­щенную оценку: «Безобразие! Богатыри ведь были замечательные люди!» Пьеса Д. Бедного никак не соответствовала изменившемуся отношению к истории. Она была незамедлительно осуждена специ­альным постановлением Политбюро от 14 ноября 1936-го и снята с репертуара как чуждая советскому искусству. Главе Комитета по де­лам искусств при СНК П. М. Керженцеву предложили написать статью для «Правды» в духе принятого решения, и уже на следующий день она была опубликована. Спектакль был подвергнут в ней подлинному разгрому. Официальная реакция на постановку, усиленная многочис­ленными собраниями творческой интеллигенции, воочию демонст­рировала серьезность намерений власти отбросить негодные традиции и изображении «замечательной» истории русского народа.

В 1937 г. концепция об исторической роли русского народа приоб­рела новую составляющую. «Великий» и «первый среди равных» впредь было предложено именовать еще и «старшим братом» других совет­ских народов. Связано это было, скорее всего, с новой трактовкой старой задачи о ликвидации фактического неравенства наций. В 20-е годы это велось с явно русофобской прямолинейностью. Например, в книге о Советской Конституции уверждалось: «Одно из драгоценней-

ших прав отсталых наций в Советском Союзе есть их право на актив­ную помошь, и праву этому соответствует обязанность "державной нации" оказать помощь, которая есть только возвращение долга». Дер­жавная русская нация для удобства взимания с нее долга была про­сто-напросто исключена из числа субъектов федерации, а ресурсами РСФСР и русского народа бесконтрольно распоряжался наднацио­нальный союзный Центр.

Новое титулование русского народа позволяло по существу деза­вуировать заявления об окончательном разрешении национального вопроса, которые вели к нежелательным практическим последствиям. К примеру, Председатель Совнаркома РСФСР Д. Е. Сулимов заявлял: «Автономные республики и области (РСФСР) в своем культурном и хозяйственном развитии достигли такого уровня, когда смело можно говорить, что они в исключительно короткий срок прошли огромный путь хозяйственного и культурного возрождения и догнали основные русские районы и области». Это означало, что дальнейшей помощи «от­ставшим» народам и регионам со стороны русского народа не требова­лось. В интересах же соблазненных «приманкой русофобства» (Г, П. Фе­дотов) «отставших» народов продолжены политика ликвидации «ос­татков» национального неравенства и «колоссальная работа, в которую должны вовлекаться широкие массы как самих бывших угнетенных национальностей, так и тех народов, которые находятся на более пе­редовых позициях». В 1938 г. обозначившаяся коллизия разрешилась в пользу продолжения помощи. «Несмотря на колоссальные успехи на­циональных республик в деле изживания былой отсталости, все же нельзя еще говорить о полной ликвидации всяких элементов факти­ческого экономического и культурного неравенства. Вследствие это­го, — утверждалось в журнале "Советское государство", — остаются в силе и особые задачи ленинско-сталинской национальной политики, связанные с вопросом ликвидации этого неравенства, на основе но­вого, несравненно более высокого уровня, достигнутого передовыми частями нашего Союза».

Все это означало, что Конституция 1936 г. не стала окончатель­ным шагом в решении национального вопроса. Порочная практика прошлого, когда он решался в основном за счет русского народа, преодолена не была. Руководство страны продолжало использовать «приманку русофобства» для того, чтобы выглядеть защитником ма­лых народов от «великорусских шовинистов». Титулование «старший брат» должно было психологически компенсировать исполнение об­ременительной обязанности. Этим приемом предписанная ранее рас­плата по историческим долгам сравнивалась с отношениями в семье, где старшие братья трогательно заботятся о младших. Новое титулова­ние, распространившееся с 1937 г., как правило, оснащалось оговор­ками, что положение «старшего брата» русский народ «использовал, прежде всего, чтобы помочь подняться, расправиться, развиться тем

народам, которых наиболее угнетало царское правительство, которые всего больше отстали в экономическом и культурном развитии».

Концепция отечественной истории, отражавшая новое видение исторической роли русского народа, складывалась при подготовке нового школьного учебника по истории и сопровождалась постоян­ной критикой участников конкурса в нежелании отречься от схемы Покровского. Авторы почти всех 46 конкурсных рукописей учебни­ков, заявил А. С. Бубнов на заседании жюри конкурса 25 января 1937-го, проводят антиисторическую линию при анализе процесса собирания Руси, образования и укрепления Московского княжества. Они упре­кались, в частности, в непонимании того, что вхождение Украины «в единоверное Московское царство в сложившихся исторических усло­виях было наименьшим злом для украинского народа». Так же следо­вало рассматривать и присоединение Грузии к России. Историки при­зывались к пересмотру старой точки зрения, «которая изображала колониальную политику России, как сплошное черное пятно в исто­рии Русского государства».

Написанный историками Московского государственного педаго­гического института во главе с А. В. Шестаковым «Краткий курс исто­рии СССР» для 3—4-го классов рассматривал советский период в пре­емственной связи с общим развитием российской государственности. Рукопись этого учебника в наибольшей мере соответствовала требо­ваниям правительственной комиссии и признана лучшей. Ее доработ­ку осуществляла специальная группа ученых под руководством

A. А. Жданова, в которую были включены опытные историки старой
школы К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, Б. Д. Греков, Н. М.Дружинин,

B. И. Пичета. Утвержденный 22 июля текст представлял «своеобразный
сплав двух главных идей — идеи возвеличивания старой государствен­
ности и идеи неизбежности и благотворности победы социализма в
России». В начале октября 1937 г. издание вышло в свет. Воплощенные
в нем государственно-патриотическая концепция отечественной ис­
тории, идея преемственности лучших традиций предков новыми по­
колениями соотечественников повторялись другими учебниками.

Дата добавления: 2014-11-29