Речевая деятельность и ее особенности

Каждое речевое высказывание, каждый акт порождения или восприятия речи многосторонне обусловлен. С одной стороны, имеется целый ряд факторов, влияющих на то, какое содержание будет выражено в высказывании (говоря о содержании, мы имеем в виду не только семантику, но и такие особенности высказы­вания, как его модальность и т. д.). Это факторы прежде всего пси<324>хологические. С другой стороны, есть множество факторов, обу­словливающих то, как определенное содержание будет реали­зовано в речи (сюда относятся, кроме психологических, фак­торы собственно лингвистические, стилистические, социологиче­ские и др.). Характер всех этих факторов и способ, которым они обу­словливают порождение конкретного речевого высказывания, можно описать при помощи различных теорий или моделей. Далее мы будем опираться в данной главе на то понимание этой обуслов­ленности, которое свойственно советской психологической школе Л. С. Выготского (см. также [35]).

Под речевой деятельностью следует понимать деятельность (поведение) человека, в той или иной мере опосре­дованную знаками языка. Более узко под речевой деятельностью следует понимать такую деятельность, в которой языковый знак выступает в качестве «стимула-средства» (Л. С. Выготский), т. е. такую деятельность, в ходе которой мы формируем речевое выска­зывание и используем его для достижения некоторой заранее поставленной цели.

Чтобы сказанное здесь было до конца ясно, нам придется оста­новиться на понятии деятельности вообще, как оно выступает в работах школы Л. С. Выготского. Деятельность определяется здесь как «сложная совокупность процессов, объединенных общей нап­равленностью на достижение определенного результата, ко­торый является вместе с тем объективным побудителем данной деятельности, т. е. тем, в чем конкретизуется та или иная потреб­ность субъекта» [46, 415]. Из этого определения ясен целенап­равленный характер деятельности: она предполагает некую заранее поставленную цель (она же при успешности акта деятельности является ее результатом) и мотив, обуслов­ливающий постановку и достижение данной цели. На отношениях мотива и цели нам еще придется остановиться в дальнейшем, когда речь пойдет о понятии смысла.

Вторая отличительная черта деятельности — это ее струк­турность, определенная ее внутренняя организация. Она сказывается прежде всего в том факте, что акт деятельности скла­дывается из отдельных действий («относительно самостоятельные процессы, подчиненные сознательной цели» [46, 415]). Одни и те же действия могут входить в различные деятельности и наоборот— один и тот же результат может быть достигнут путем разных действий. В этом сказывается, между прочим, «метрический» харак­тер человеческой деятельности (Н. А. Бернштейн), позволяющий использовать при фиксированной цели различные способы ее дос­тижения и по ходу выполнения намеченного плана изменять эти способы соответственно изменившейся обстановке. Действия мо­гут быть как внешними (например, практическими), так и внутрен­ними (умственными). Умственные действия генетически восходят к внешним, как это показано, в частности, психологами француз<325>ской социологической школы, в особенности Ж. Пиаже и А. Валлоном [11]. Согласно теории, развитой проф. П. Я. Гальпериным [17], существует некоторый алгоритм оптимального перехода от внешних действий к внутренним, умственным: это позволяет сфор­мулировать новые принципы методики обучения, соответствующие такому алгоритму. Наконец, понятию действия подчинено понятие операций. «Операции — это те способы, какими осуществляется действие. Их особенность состоит в том, что они отвечают не мотиву и не цели действия, а тем условиям, в которых дана эта цель» [45, 21].

Пример комплексного акта деятельности: человек проснулся ночью и почувствовал голод (потребность, в дальнейшем мотив). Это чувство вызвало у него мысль направиться на кухню, сделать себе бутерброд и съесть, чем он надеется удовлетворить свой голод (цель). Чтобы достичь этой цели, он должен совершить несколько самостоятельных действий: встать, направиться в кухню, открыть холодильник, взять оттуда кусок колбасы, отре­зать себе ломтик, положить колбасу обратно, взять хлеб из кухон­ного стола и т. д. Кроме этих внешних действий, акт деятельности включает и умственные действия: во-первых, прежде чем сделать все это, человек мысленно планирует свое поведение; во-вторых, не найдя, скажем, хлеба на обычном месте, он может вспоминать, куда он засунул его, придя вечером с работы, и т. д. Наконец, кон­кретные операции, из которых складываются действия, зави­сят от высоты кровати, расстояния до кухни, взаимного располо­жения холодильника и кухонного стола, места колбасы в холодиль­нике, от того, острым или тупым ножом человек режет колбасу и т. д. Съев бутерброд, человек может почувствовать, что он еще не сыт: это означает, что результат не совпал с целью, и деятельность будет продолжена.

Вернемся к понятию речевой деятельности. Она является одним из наиболее сложных видов деятельности по всем своим парамет­рам. Во-первых, по своей организации. Начнем с того, что рече­вая деятельность крайне редко выступает в качестве самостоятель­ного, законченного акта деятельности: обычно она включается как составная часть в деятельность более высокого порядка. Например, типичное речевое высказывание — это высказывание, так или ина­че регулирующее поведение другого человека. Но это означает, что деятельность можно считать законченной лишь в том случае, когда такое регулирование окажется успешным. Например, я прошу у соседа по столу передать мне кусок хлеба. Акт деятельности, если брать ее как целое, не завершен: цель будет достигнута лишь в том случае, если сосед действительно передаст мне хлеб. Таким образом, говоря далее о речевой деятельности, мы не совсем точны: для нас будет представлять интерес и нами будет в дальнейшем рассматри­ваться не весь акт речевой деятельности, а лишь совокуп­ность речевых действий, имеющих собственную промежу<326>точную цель, подчиненную цели деятельности как таковой. Кроме того, и составные элементы речевой деятельности весьма различны. Это и типично умственные действия (например, планирование речевого высказывания), и действия внешние (например, активность органов речи), причем их взаимная связь и взаимообусловленность весьма трудно поддаются точному определению. Во-вторых, речевая деятельность принад­лежит к типу наиболее сложных и по характеру представленных в ней мотивов и целей. Действительно, не так-то просто четко сфор­мулировать даже такую, казалось бы, элементарную вещь, как цель речевого высказывания, т. е. то, что в практике научного исследования обычно называется «функцией речи».

Речевая деятельность изучается различными науками. С точки зрения общего языкознания нас интересует лишь подход к рече­вой деятельности со стороны лингвистики и прежде всего — соот­ношение понятия речевой деятельности с понятием языка. Мы примыкаем в этом отношении к тем советским философам, логикам и лингвистам, которые разделяют реально существующий вне и помимо науки ее объект и формируемый этой наукой внутри объекта специфический предмет исследования [33, 71]; см. также работы Г. П. Щедровицкого. Речевая деятельность есть объект, изучаемый лингвистикой и другими науками: язык есть специфический предмет лингвистики, реально существующий как составная часть объекта (речевой деятельности) и моделируе­мый лингвистами в виде особой системы для тех или иных те­оретических или практических целей.

Сказанное совершенно не означает, что мы отрицаем реальное бытие языка как объективной системы. Мы хотим лишь отметить, что реальность языка не тождественна его «отдельности»: язык не существует как что-то отдельное вне речевой деятельности; чтобы его исследовать, его надо вычленить из речевой деятельности (либо пойти по другому пути, приравнивая к языку наше знание о струк­туре своей языковой способности). С другой стороны, хотелось бы со всей выразительностью подчеркнуть, что язык как объектив­ная система ни в коей мере не носит исключительно материального характера: он является материально-идеальным (если брать его актуальный аспект) или идеальным явлением (если брать его вир­туальный аспект). А признание идеального характера того или иного явления совершенно не обязательно влечет за собой в сис­теме философии марксизма-ленинизма отрицание объективности его существования.

Так или иначе, психолингвистику (или любую другую науку, подходящую к исследованию речевой деятельности или речевого поведения со сходных позиций), поскольку она не занимается формированием языковой способности, а только ее фун­кционированием, не занимают проблемы, связанные с языком как объективной системой: ее интересует как раз его «субъ<327>ективный» аспект, его роль в формировании конкретного речевого высказывания и только. Это позволяет нам в дальнейшем не оста­навливаться здесь на анализе языка как объективной системы.

Возникает вопрос, в какой конкретной форме существует язык внутри речевой деятельности. Не останавливаясь на этом подроб­нее, укажем лишь, что язык есть одна из форм объективной обусло­вленности речевой деятельности, определенным образом отграничи­ваемая совокупностью факторов, необходимых для ее осуществле­ния, поддержания и развития, или, если обратиться к принадлежа­щему И. М. Гельфанду и др. математическому представлению дея­тельности, — язык есть один из существенных пара­метров модели речевой деятельности [18, 67].

Выше мы отмечали, что потребности современной науки и прак­тики приводят к необходимости отказаться от исторически сложив­шегося размежевания предметов исследования лингвистики и пси­хологии и поставить вопрос как-то по-иному, по-видимому, — выделить такую систему категорий, которая удовлетворяла бы по­требностям всех или почти всех наук, занимающихся исследованием речевой деятельности. Подробный анализ такой системы категорий дается в другом месте [41, 57—60; 42, гл. 1]. Здесь же приведем лишь результаты такого анализа. Очевидно, наиболее важными как с точки зрения лингвиста, так и с точки зрения психолога и удов­летворяющими также потребностям логики и философии являются два противопоставления, две пары категорий: язык как речевой механизм — язык как процесс (как употребление) и язык как абстрактная система — язык как речевой механизм. Ниже мы, как уже сказано, будем употреблять для языка как речевого ме­ханизма термин «языковая способность», для языка как абстрактной системы — «языковой стандарт», а для языка как процесса — «язы­ковой процесс». Такая система трех основных категорий в изуче­нии речевой деятельности соответствует в основном схеме, предло­женной Л. В. Щербой в его статье «О трояком аспекте языко­вых явлений и об эксперименте в языкознании» [91], а еще ранее — Ф. де Соссюром в материалах к его курсам по общему языкозна­нию [79, 142—159].

Дата добавления: 2014-11-28