Прочие сокращения 3 страница

11 Пример заимствован из кн.: Ю. Н. Мазур. Краткий очерк грамматики современного корейского языка. В кн.: Русско-корейский словарь. Под ред. Пак Чон Сика. М., 1954.

12 Пример заимствован из кн.: А. П. Баранников. Хиндустани (урду и хинди). Л., 1934.

13 Пример заимствован из кн.: О. Jespersen. Mankind, Nation and Indi­vidual. London, 1946, стр. 40.

14 Пример заимствован из статьи: В. П. Даниленко. Имена существи­тельные (нарицательные) как производящие основы современного словообразования. — В сб.: «Развитие грамматики и лексики современного русского языка». М., 1964.

15 Пример заимствован из работы: Н. Г. Рядченко. Действие внутрен­них и внешних факторов языкового развития в истории русских денежных наименований. (Автореф. канд. дисс.). Одесса, 1966.

16 Большинство примеров заимствовано из кн.: Л. Я. Боровой. Путь сло­ва. Изд. 2. М., 1963; часть примеров взята из кн.: Д. Якубович. Новые слова. М. — Л., 1966.

17 Сведения взяты из кн.: Й. Балашша. Венгерский язык. М., 1951, стр. 27.

1 По материалам, представленным Р. М. Баталовой.

2 Пример заимствован из статьи: Т. И. Жилина. О говоре села Слудка. Историко-филологический сборник, вып. 3. Сыктывкар, 1956, стр. 79—86.

3 Примеры взяты из книг: И. М. Дуров. Опыт терминологического сло­варя рыболовного промысла Поморья. Соловки, 1929; В. И. Макаров. Рыболовецкая лексика говоров Нижнего Дона. Автореф. канд. дисс. Ростов-на-Дону, 1967.

4 Примеры лексики ямского промысла взяты из кн.: О. И. Блинов. О лек­сике ямского промысла в говорах Томской области, «Труды Томского гос. ун-та им. В. В. Куйбышева», т. 138, 1960, стр. 37—39.

5 См. об этом: Л. И. Скворцов. Взаимодействие литературного языка и диалектов. (Рукопись канд. дисс.), стр. 322.

6 Большое количество примеров подобного рода содержится в канд. дисс. Л. И. Скворцова «Взаимодействие литературного языка и социальных диалектов», стр. 268—271.

7 Примеры оленеводческой лексики взяты из книг: П. Я. Черных. Сибир­ские говоры. Иркутск, 1953, стр. 49—50; Л. А. Ивашко. Лексика печорских говоров. (Автореф. канд. дисс.). Л., 1958, стр. 12.

8 Примеры взяты из работы: С. Т. Ахумян. Лексика «Очерков бурсы» Н. Г. Помяловского. (Автореф. канд. дисс.). Ереван, 1957, стр. 18.

1 Ср. описание современного положения чешского литературного языка в его соотношении с обиходно-разговорным языком [30; 37; 38].

2 Т. В. Алисова приводит в этой связи очень показательные факты: хрестома­тия по итальянской литературе, изданная в 1952 г. для школы, включала произведения поэтов конца XIX— начала XX в. более чем на 18 диалек­тах [2, 203]. По-видимому, однако, скорее следует в применении к языку этой литературы употреблять не термин диалект, a italiano regionale, под­разумевая под данным термином областные варианты литературного язы­ка (ср. в этой связи [49]).

3 Ср. [5]. М. И. Стеблин-Каменский также отождествляет литературный язык и стандарт: «Я буду называть «литературным языком» такой язык, который используется как стандарт» [32, 47].

4 При Рудольфе Габсбургском все документы королевского суда публико­вались на немецком языке. В хрониках имеется упоминание, что якобы тот же император приказал издавать эдикты и привилегии на немецком языке.

5 Еще в середине XVII в. (1661 г.) Расин писал Лафонтену из Нима (город на юго-востоке Франции), что уже в Лионе он не понимал местного говора, а в Ниме ему столь же был необходим переводчик, как москвичу, который оказался бы в Париже. Известны и более поздние факты: в начале XVIII в. Людовик XIV посетил одно пикардийское село, где его приветствовали на местном диалекте, однако король не понял содержания приветствия [42].

6 Хотя противопоставление письменный ~ устный не тождественно проти­вопоставлению книжный ~ разговорный, поскольку книжный стиль мо­жет иметь и устную форму, все же именно в письменности складываются варианты книжного стиля и именно с письменными жанрами он связан по преимуществу.

7 А. А. Касаткин определяет его как некую среднюю форму между диалек­том и литературным языком, отмечая, что «итальянизированный жаргон» сохраняет региональные особенности [22, 130]. Мильорини определяет его как dialetto regionale [49].

8 Следует оговорить, что процесс этот достаточно сложен и отнюдь не прямо­линеен. Пуристические движения, характерные для эпохи формирования национальных языков, чаще всего опираются на практику языка ограни­ченных социальных групп (подробнее см. ниже).

9 Анализ современного положения в мейссенской диалектной области, про­деланный Р. Гроссе [44], показал языковую стратификацию, подобную язы­ковым отношениям в одном из маленьких населенных пунктов Северной Норвегии (Хемнесбергет) [26].

10 Т. Фрингс называл его колониальным языком [35]. Распространенный в немецкой диалектографии термин Verkehrsprache («язык общения») равнозначен термину койнэ в том его употреблении, которое представлено в данной работе [50, 18].

11 Вопрос о региональной природе чешского обиходно-разговорного языка остается дискуссионным. Б. Гавранек еще в 1934 г. рассматривал его как интердиалект, который носителями диалекта употребляется в качестве наддиалектной нормы. Я. Белич подчеркивал его региональный характер и рассматривал его как явление аналогичное моравским интердиалектам [30, 11—12]. Наконец, Ф. Травничек считал его диалектным образова­нием [53, 44].

12 К этой точке зрения склоняется в одной из своих последних работ В. В. Ви­ноградов. Возражая тем, кто рассматривает национальный язык как язык нации в целом, он указывает, что тем самым автоматически включаются и литературно-письменный язык и «все диалектно-речевые пережитки предшествующих эпох, и они получают теперь новый сан и новую квали­фикацию — национальных» [9, 76].

13 Акад. В. В. Виноградов сам отнюдь не отождествляет «литературный язык» и «национальный язык», поэтому его возражения против рассмотрения не­литературных образований как форм существования национального язы­ка сводятся в конце концов к подчеркиванию их неравноправности по об­щественной природе и историческому назначению, а также сложности, динамичности и целенаправленности всей системы, что, в частности, до­статочно четко отмечалось ранее теми же авторами, со взглядами которых В. В. Виноградов полемизировал [9, 77].

14 Существует точка зрения, высказанная С. Б. Бернштейном, что термин «национальный язык» нелингвистический, что в нашей науке проблемы формирования и развития национальных языков не существует [7]. Точка зрения эта не получила поддержки. Против нее возражал В. В. Виногра­дов [9, 77—80]. P. А. Будагов справедливо замечает; «Национальный ли­тературный язык — высшая форма литературного языка, складывающая­ся в определенную эпоху» [6, 22].

15 В. В. Виноградов даже считает, что в отношении языковой ситуации древ­ней Руси следует говорить о двух типах языка, а не о двух языках.

16 В школе изучение письменного литературного древнего языка, особенно в средней школе, еще в начале XX в. занимало значительное место.

17 Еще Вандриес обращал внимание на то, что французы пишут не так, как го­ворят.

18 Очевидно, что есть принципиальное различие между соотношением диалект­ных систем и соотношением того или иного национального литературного языка в разных странах: кодификация не входит в характеристики диалек­та, тогда как она является одним из ведущих признаков национального литературного языка.

19 В задачу этой схемы при подаче иллюстративного материала не входил максимальный охват языков.

1 Весьма детальный обзор проблематики, разрабатываемой в связи с данны­ми направлениями в русской и — отчасти — чешской лингвистике, дан Б. С. Шварцкопфом (см. [1]; ср. также обзор чешских работ у А. Едлички [30]).

2 Заметим вместе с тем, что для Ф. де Соссюра сам язык — как совокупность константных элементов речевой деятельности — является своего рода «нормой» для всех прочих проявлений этой деятельности [66, 34].

3 Под языковым идиомом нами вслед за Д. Брозовичем [7] понимается любая языковая система, рассматриваемая вне зависимости от ее обще­ственных функций. В том же значении употребляется и терминологическое сочетание «форма.существования языка», используемое М. М. Гухман (ср. выше, стр. 502), а также некоторыми другими отечественными лингвистами.

4 В приложении к звуковой стороне языка понятие нормы представлено у Н. С. Трубецкого [73], для которого норма определяет характер реали­зации фонем. Понятие нормы использовалось и представителями так назы­ваемого «фонометрического» направления. В частности, Э. Цвирнер, исходя из понимания языка как «системы норм», считает необходимым изучать «средние значимости, т.е. нормы реализации, которые можно отнести к со­циальным установлениям...» [100, 15].

5 Необходимость изучения языка в двух различных планах, а именно в пла­не его структуры («объективной структуры языкового знака») и в плане его употребления (т. е. «установившейся в данном коллективе совокупности привычек и норм») настоятельно подчеркивал в статье, опубликованной в 1941 г., Г. О. Винокур [16, 221], на что совершенно справедливо обратил внимание Ю. С. Степанов [70].

6 О генетической связи взглядов Э. Косериу и Л. Ельмслева см. у А. А. Леонтьева и Ю. С. Степанова [46, 31, прим. 46; 69, 71]; о направленности три­ады Э. Косериу (система — норма — речь) против дихотомической схемы Ф. Соссюра см. у Г. В. Степанова [67, 228—229], Ю. С. Степанова [69, 71].

7 Данный аспект в характеристике нормы неоднократно подчеркивался при изложении взглядов Косериу (ср. [38; 45; 46]).

8 Следует в этой связи обратить внимание на то, что Б. Гавранек, еще в 1932 году определяя норму как «комплекс грамматических и лексических, регулярно употребляемых средств», относит к этому комплексу как струк­турные, так и неструктурные средства [21, 339], т. е., в сущности, поло­жительно отвечает на вопрос, занимавший позднее Э. Косериу.

9 Отметим, однако, что во взглядах Э. Косериу могут быть обнаружены и не­которые другие противоречия, ср., например, критический анализ отдель­ных сторон его концепции в работах отечественных [3; 22; 38; 70], а также некоторых зарубежных лингвистов. В той же связи можно указать и на. некоторые терминологические неясности, касающиеся хотя бы употребле­ния у Косериу термина «система». В его основной схеме и «норма» и «сис­тема» трактуются им то как разного плана системы [39, 218], то как различные структуры [39, 172, прим. 57].

10 В соответствии с этим язык определяется то как «система (совокупность) норм» (Н. С. Трубецкой, Э. Цвирнер и др.), то как «нормативная идеоло­гия» или «нормативная система» (Э. Альман, О. фон Эссен).

11 «Индивидуальная речь» также заменена нами в схеме Э. Косериу на более общее понятие «узуса», включающее индивидуальную речь. Терминологи­чески подобная замена не является чем-то совершенно новым, ср. раз­личение Е. Куриловичем «системы» — «нормы» — «узуса» в его извест­ной статье об аллофонах и алломорфах [43, 37].

12 Ср. в этой связи разграничение «фундаментальной» структуры языка и син­хронных вариаций формы у А. Мартине, по существу близкое разграниче­нию структуры и нормы [52, 460].

13 Данный парадокс возникает из двух планов рассмотрения соотношения нормы и системы у Э. Косериу (плана «реализации» и плана «ступеней аб­стракции»), как это тонко подметил Б. С. Шварцкопф [1].

14 Подобная «асимметрия» в соотношении структурных возможностей языка и их реализации была продемонстрирована, например, в работе Н. Д. Ару­тюновой на материале испанского словообразования [3].

15 Заметим, что расхождения между различными территориальными и на­циональными вариантами литературного языка часто не затрагивают структурных особенностей языка, а носят преимущественно «норматив­ный» характер, ср. соответствующую характеристику различий между вариантами испанского языка в странах Латинской Америки и в Европе у Г. В. Степанова [68].

16 Совпадение системы с нормой (в том смысле, что одной «системе» вполне может соответствовать и одна «норма») рассматривается Г. В. Степано­вым как частный случай соотношения «функциональной» и «нормальной» сторон языка [67, 229].

17 Интересная попытка представить в виде рядов «оппозиций» различные дифференциации в лексике современного немецкого языка принадлежит О. И. Москальской [57].

18 Иная трактовка представлена в «Основах общего языкознания» Ю. С. Степанова. Выделяя в качестве единиц структурного плана фонему, морфему и конструкцию, Ю. С. Степанов называет нормативными едини­цами слово и типы предложений [70, 99]. Таким образом, лексика це­ликом отнесена здесь к нормативному плану языка (ср. оценку этой точ­ки зрения в рецензии А. А. Леонтьева и Л. А. Новикова [47]).

19 Делая данное утверждение, мы отвлекаемся от индивидуальных различий в начертании отдельных графем, иногда отражаемых и полиграфически.

20 Рассмотрение нормы как социального явления составляет характерный признак отечественной традиции (см. [33; 61; 63] и др.).

21 Отметим, что вопрос об обязательности языковых норм относится не толь­ко к лингвистике, но и к социальной психологии, а именно к тому ее раз­делу, который изучает роль авторитетов и норм, а также границы их ис­пользования в обществе, что было совершенно справедливо отмечено Б. С. Шварцкопфом в его статье [1].

22 Ср. мнение Е. Д. Поливанова, отмечающего отсутствие объективного кри­терия «правильности» того или иного диалекта или языка [62].

23 Отметим также, что критерий «функциональной целесообразности» [41; 79] существен, по-видимому, прежде всего для языковых идиомов с развитой и сильно дифференцированной функционально-стилистической структурой, к которым относятся литературные языки.

24 Следует отметить, что эстетические оценки языковых фактов весьма измен­чивы: базируясь в определенной степени на моде и языковом вкусе, они сменяются частью даже в пределах жизни одного поколения, ср. изменения в оценке многих фактов русского языка за последние пятьдесят лет.

25 Последний признак литературной нормы подчеркивается во многих ее оп­ределениях, см., например, у О. С. Ахмановой: «Норма, определяющая об­разцовое применение (употребление) языковых средств» [5, 271], ср. тот же признак в определении литературной нормы, приведенный у Ю. А. Бельчикова [6, 6].

26 Подчеркнем в связи с этим, что специфическим признаком литературных норм, отличающим их от норм диалекта, является не столько обязатель­ность, сколько обработанность и осознанность [44]. Диалектная норма является, по существу, не менее обязательной для ее носителя, но она сла­бее осознается и менее обработана. В то же самое время по отношению к литературному языку донационального периода, а также по сравнению с ранними этапами развития самого национального литературного языка его нормы безусловно являются не только более устойчивыми, но и более обязательными.

27 Заметим, что тождественные значения могут быть связаны в языке и с еди­ницами, совершенно различающимися материально, ср., например, такие полные синонимы, как русск. самолет? азроплан; нем. Erdkunde? Geographie. Явления подобного типа также принадлежат, с нашей точки зре­ния, к вариантным средствам в широком смысле слова. Таким образом, решающим моментом для определения вариантов является их тождественность в плане содержания при наличии больших или меньших расхожде­ний в плане формы (см. также [70]).

28 Ср., например, понятие «системы» норм у В. В. Виноградова [14], В. Г. Костомарова и А. А. Леонтьева [41]; сложность и расчлененность ли­тературных норм в зависимости от сфер и форм общения подчеркивает в своем определении нормы и Ф. П. Филин [75] (см. также [6; 79]).

29 Согласно точке зрения О. И. Москальской [57], к возможным типам до­полнительной информации относится информация о территориальной или функциональной принадлежности данного явления, а также о его экспрес­сивно-стилистической нагрузке. Варианты, несущие дополнительную ин­формацию, рассматриваются или как «неполные» в противоположность «полным» вариантам [64; 65], или как «дифференциации» в противополож­ность «вариантам» [58]. Последнее разграничение терминологически более определенно и поэтому в некоторых случаях удобнее.

30 Заметим, однако, что для русского языка ряд исследователей выделяет также обиходно-разговорный тип языка, для которого характерны в пер­вую очередь не местные, а просторечные особенности (см., например, [20]).

31 Ср. в этой связи мнение Г. Баха, вообще отрицающего существование в не­мецком языке стандартизованной устной формы [84, 200].

32 Ср. аналогичные разграничения в чешск. типа truchlář? stolař, на кото­рые ссылается А. Едличка [30, 555], или в польск. варш. obsadka? крак. rączka? позн. trzonek 'ручка для пера' и в русск. парадное? ленингр. парадная, ч то? моcк. ш то и др.

33 Прямую параллель этому можно усмотреть в особенностях языковой системы в целом, являющейся одновременно системой «замкнутой», «закрытой» и системой открытой для новых преобразований [42].

34 Несовпадение литературной нормы и узуса подчеркивается Б. Гавранком [21, 340 и 344]. Иная точка зрения выражена в работах отдельных советских языковедов [49, 31], согласно которой традиционная лите­ратурная норма приравнивается узусу.

35 Хотя при кодификации норм довольно часто речь идет именно о выборе и употреблении вариантов, кодификацию нельзя сводить к рекомендации по употреблению вариантов (см. также [35; 36]).

36 Наличие сложившейся и осознанной нормы порождает более отчетливое восприятие неправильностей и ошибок [77, 312].

37 Ср. словарные пометы типа «употребительное», «мало употребительное» II др., а также такие как «книжное», «разговорное», «специальное», «мате­матическое», «торговое» и т. д.

38 Использование в современном немецком языке формы zwo связано со стремлением избежать акустического совпадения числительных zwei и drei и является вторичным.

39 Широта лексического инвентаря и его постоянное пополнение новыми элементами, действительно, позволяют утверждать, что лексическая норма не регулируется в том смысле, в каком регулируется орфографическая, орфоэпическая и грамматическая норма [93, 10—11]. Лишь разработка терминологии допускает целенаправленное вмешательство общества в сфе­ру лексики, в остальном кодификационные процессы носят здесь преиму­щественно пассивный, констатирующий характер.

40 Заметим, что одним из проявлений общей тенденции к устойчивости лите­ратурных норм является, по существу, и тенденция к их территориально­му единству, она особенно отчетливо выступает при их сопоставлении с «нормами» обиходно-разговорного языка и диалекта [30, 556].

41 Характеризуя отношение формирующейся литературной нормы к исход­ному узусу, следует отметить и известные различия, наблюдающиеся при нормализации разных сторон языковой системы. Так, нормализация лек­сики совершается, видимо, на более широкой территориальной основе, чем нормализация произношения. Для немецкого языка на этот факт об­ратил внимание Г. Изинг [93, 10], для итальянского — Т. Б. Алисова [2, 202].

42 Диапазон варьирования измеряется числом единиц, находящихся в отно­шениях варьирования, а также общим количеством позиций, лексем, слово­форм и т. п., охваченных варьированием определенного типа. Заметим, что Э. Макаев намечает различия «диапазона варьирования» для отдельных территориальных разновидностей современного немецкого литературного языка [51], на историческом материале ср. наши наблюдения [64].

43 Указывая на константность графического облика слова как на важный приз­нак формирующегося литературного языка, П. Дидерихсен подчеркнул существенное значение данного признака для семантического отождествле­ния слова (fьr semantische Identifikation) [86, 158].

44 Заметим, что столкновение двух противоположных тенденций в развитии литературного языка, а именно: тенденции к территориальному единству и тенденции к функциональной дифференциации также приводит к пере­группировке вариантов. При этом наблюдается частичное «переключение» территориальных вариантов в функционально-стилистические или соци­альные (ср. на немецком материале [93] и на английском [81]).

45 Во всяком стандартном языке с достаточно большой территорией распро­странения могут, по-видимому, выделяться — на основе противопостав­ления вариантов — отдельные локальные зоны. Так, например, для чеш­ского языка выделяются пражско-моравская зона, для польского — варшавско-краковская, для украинского — киевско-львовская и т. д. [7].

Для немецкого языка, где картина территориального членения норм лите­ратурного языка чрезвычайно сложна, оказываются противопоставлен­ными по ряду признаков юг и север, запад и восток. Данное историческое членение немецкой языковой области пересекается с государственным обо­соблением Австрии, Швейцарии, а в настоящее время также ГДР и ФРГ.

46 Необходимость соответствующего расширения кодификационной базы под­черкивалась Л. В. Щербой в связи с проблемами нормализации русского литературного языка [76].

47 Следует упомянуть, однако, и о тех словах, которые оказались относи­тельно более удачными и закрепились в норме литературного языке, ср. нем. der Briefwechsel 'переписка' или die Mundart 'диалект, говор'.

48 Ср. деятельность Добровского в Чехии, который сознательно кодифици­ровал языковую норму старшей классической поры, а не современный ему народный язык [21].

49 Принципиальное разграничение понятий «культуры языка» и «культуры речи» предложено В. В. Виноградовым [15].

50 Определение задач культуры языка видным немецким лингвистом Л. Вайс­гербером представляется нам в этой связи слишком суженным: основной аспект языковой культуры состоит, по его мнению, в отклонении непра­вильных форм употребления [99]. Тем самым Л. Вайсгербер недооцени­вает весьма важную позитивную сторону сознательной нормализации языка.

51 Любопытный способ закрепления и передачи норм путем канонизации оп­ределенного текста отмечен, например, Н. И. Толстым для литературного языка донационального периода [72]. Соответственно Н. И. Толстой раз­личает два принципиально различных способа нормализации, а именно: текстологический (исправление текстов) и книжный (грамматический).

Дата добавления: 2014-11-28