Неорганические существа

На следующий день я много раз просил дона Хуана объяснить мне наш поспешный отъезд из дома Хенаро. Он отказывался даже упоминать об этом инциденте. Хенаро в этом отношении тоже был бесполезен: каждый раз, когда я его спрашивал, он подмигивал мне и скалился, как дурак.

Во второй половине дня дон Хуан вышел на задний дворик своего дома, где я разговаривал с его учениками. Словно по команде, все молодые ученики сразу же вышли.

Дон Хуан взял меня за руку, и мы начали ходить по коридору. Он ничего не говорил. Некоторое время мы ходили так, как если бы гуляли по площади. Наконец, дон Хуан остановился и повернулся ко мне. Он прошелся по мне взглядом, словно осматривая все мое тело. Я знал, что это он видит меня. Я почувствовал странную усталость, лень, которой не было, пока его глаза не стали меня обшаривать. Неожиданно он заговорил.

— Причина, по которой Хенаро и я не хотели останавливаться на том, что произошло прошлой ночью, — сказал он. — была в том, что ты был очень напуган, пока был в неведомом. Хенаро толкнул тебя, и с тобой началось.

— Что началось, дон Хуан?

— Вещи, которые пока трудно, если вообще возможно, объяснить тебе сейчас. До сих пор у тебя все еще нет достаточного запаса энергии для входа в неведомое с тем, чтобы это имело для тебя смысл. Когда новые видящие распределяли порядок истин сознания, они увидели, что первое внимание потребляет весь свет сознания, который есть у людей, и не остается ни капли свободной энергии. Теперь это твоя проблема. Тогда новые видящие предложили, чтобы воины, поскольку они должны входить в неведомое, запасали энергию. Но где взять энергию, если вся она захвачена? Пусть они получат ее, сказали новые видящие, путем искоренения ненужных привычек.

Он прекратил разговор и попросил задавать вопросы. Я спросил его, что искоренение ненужных привычек дает свету сознания. Он ответил, что это отрывает сознание от самоотражения и дает ему свободу фокусироваться на чем-либо еще.

Неведомое всегда присутствует, — сказал он. — однако оно вне возможностей восприятия нашего обыденного сознания. Неведомое — это поверхностная часть у обычного человека. И оно поверхностно потому, что средний человек не имеет достаточно свободной энергии, чтобы схватить его.

После всего времени, которое ты провел на пути воина, у тебя есть достаточно энергии, чтобы схватить неведомое, но недостаточно, чтобы понять его или хотя бы помнить.

Он объяснил, что на месте плоской скалы я очень глубоко вошел в неведомое, но я потакал своей склонности к преувеличениям и устрашился, а это худшее, что можно сделать. И я со всех ног выскочил из левой стороны, захватив, к несчастью, с собой целый легион странных вещей.

Я сказал дону Хуану, что он не попал в точку, что он должен собраться и сказать мне точно, что он подразумевает под «целым легионом странных вещей». Он взял меня за руку и мы продолжили наше хождение.

— При объяснении сознания, — сказал он. — я предположительно поместил все или почти все на свое место. Давай поговорим еще немного о древних видящих. Я говорил тебе, что Хенаро очень похож на них.

Затем он ввел меня в большую комнату. Мы сели, он начал свои разъяснения.

— Новые видящие были просто устрашены теми знаниями, которые накопили древние в течение многих, многих лет, — сказал дон Хуан. — новые видящие знали, что эти знания ведут лишь к полному уничтожению, но все же они были зачарованы ими, особенно ритуалами.

— Как новые видящие узнали о тех ритуалах? — спросил я.

— Они были наследниками древних толтеков, — ответил он. — новые видящие узнали о них по мере продвижения. Они вряд ли использовали их когда-нибудь, однако ритуалы остались, как часть их знания.

— Что это за ритуалы, дон Хуан?

— Это все очень темные формулы, заклинания, длительные процедуры, которые предназначались для управления очень таинственной силой. По крайней мере, она была таинственной для древних толтеков, которые ее маскировали и делали более устрашающей, чем она является на самом деле.

— Что же это за таинственная сила? — спросил я.

— Это сила, которая присутствует повсюду во всем существующем, — ответил он. — древние видящие никогда не пытались раскрыть истину об этой силе, которая заставляла их создавать эти тайные ритуалы. Они просто приняли ее, как нечто священное. Однако новые видящие взглянули на нее поближе и назвали ее волей — волей эманаций Орла, или намерением.

Далее дон Хуан объяснил, что древние толтеки разделили свои тайные знания на пять частей, по две категории в каждой: земля и темные области, огонь и воды, верхний и нижний, громкий и безмолвный, движущийся и неподвижный. Он пояснил, что при этом могла накопиться тысяча различных приемов, которые все более и более усложнялись со временем.

— Тайные знания о земле, — продолжал он. — относились ко всему, что стоит на земле. Были особые наборы движений, слов, мазей и ядов, которые применялись к людям, животным, насекомым, деревьям, маленьким растениям, камням, почве.

Эти ритуалы превратили древних видящих в устрашающие существа, их тайные знания о земле использовались либо для заботы, либо для разрушения всего, что стоит на земле.

Двойником земли было то, что они знали, как темные области. Эти ритуалы были еще более опасными: они имели дело с существами без органической жизни — с живыми существами, присутствующими на земле и населяющими ее совместно со всеми органическими существами.

Несомненно, что одной из наиболее ценных находок древних видящих, особенно для них самих, было открытие, что органическая жизнь — это не единственная форма жизни, присутствующая на земле.

Я не совсем понял то, что он сказал, и мне пришлось подождать дальнейших объяснений.

— Органические существа — это не единственные существа, имеющие жизнь, — сказал он и опять помедлил, как бы давая мне время на обдумывание его утверждения.

Я пустился в долгую аргументацию относительно определений жизни и того, что значит быть живым. Я говорил о размножении, обмене веществ и росте — о тех процессах, которые отличают живые организмы от неодушевленных предметов.

— Все это относится к органике, — сказал он. — но это только одна возможность. Ты должен выводить все, что хочешь сказать, только из одной категории.

— Но как же еще может быть, дон Хуан? — спросил я.

— Для видящих быть живым — значит сознавать, — ответил он. — для обычного человека сознавать — значит быть каким-то организмом. В этом вопросе видящие отличаются: для них сознавать означает, что эманации, вызывающие сознание, заключены во вместилище.

Органические живые существа имеют кокон, заключающий эманации, но есть и другие существа, чьи вместилища для видящего не имеют формы кокона. И все же они имеют в себе эманации сознания и характеристики жизни, отличные от воспроизведения и обмена веществ.

— Какие же это, дон Хуан?

— Такие, как эмоциональная зависимость, печаль, радость, гнев, и так далее, и тому подобное. Да, я забыл лучшее из всего — любовь! Род любви, о котором человек не может даже и помыслить!

— Ты это серьезно, дон Хуан? — спросил я горячо.

— Совершенно серьезно, — ответил он с каменным выражением лица, а затем разразился смехом. — если мы возьмем за основу то, что видят видящие, то жизнь, в самом деле, нечто необычайное.

— Если те существа живые, почему же они не дадут о себе знать? — спросил я.

— Они все время это делают, и не только видящим, но и обычным людям. Но дело в том, что вся наличная энергия поглощена внешним вниманием. Перечисления, которыми занимаются люди, не только всю ее забирают, но и огрубляют оболочку кокона до того, что делают ее негибкой. При таких обстоятельствах нет возможного взаимодействия.

Он напомнил мне о тех бесчисленных случаях в процессе моего обучения с ним, когда я был сам свидетелем неорганических существ. Я возразил, что «объяснил» почти все эти случаи. Я даже сформулировал гипотезу, что это учение с помощью галлюциногенных растений пытается выудить у ученика согласие на первобытную интерпретацию мира. Я сказал ему, что формально я не назвал это «первобытной интерпретацией мира», а применил антропологическое выражение «взгляд на мир, свойственный обществу охотников и собирателей».

Дон Хуан смеялся почти до изнеможения.

— Я даже не могу сказать, в каком состоянии ты лучше — в своем нормальном или в состоянии повышенного сознания, — сказал он. — в своем обычном состоянии ты лишен подозрительности, однако утомительно рассудочен. Я думаю, что ты мне нравишься больше, когда находишься поглубже в левой части, несмотря на то, что ты ужасно пугаешься всего, как вчера.

И, прежде чем я успел сказать что-нибудь, он заявил, что был зрителем того, что древние видящие делали по сравнению с новыми видящими, и в качестве контраргумента хочет выступить с этим, чтобы дать мне более ясное понятие о странностях, против которых я восстаю. Затем он продолжил объяснение ритуалов древних видящих.

Он сказал, что следующая из великих находок относилась к другой категории тайных знаний: огню и воде. Они открыли, что пламя имеет очень странные особенности: оно может переносить человека телесно, так же как и вода.

Дон Хуан назвал это блестящим открытием. Я отметил, что есть основные законы физики, которые доказывают, что это невозможно. Он попросил меня подождать, пока он объяснит все, а затем уже делать любые выводы. Он заметил, что мне следует контролировать свою излишнюю рассудочность, поскольку она постоянно влияет на мое состояние повышенного сознания. Это не тот случай, когда нужно обязательно реагировать на внешнее влияние, а тот, когда можно попасться в собственные сети.

Он продолжил и объяснил, что древние толтеки, хотя и были видящими, не понимали того, что видят. Они просто пользовались своими приемами, не заботясь о том, чтобы связать их в более широкой перспективе. В случае из категорий огня и воды, они разделили огонь на жар и пламя, а воду на влажность и текучесть. Они соотносили жар и влажность и называли их меньшими качествами. Пламя и текучесть они считали высшими, магическими качествами, и использовали их как средства телесного перенесения в область неорганической жизни. Древние видящие увязали в болоте между своими знаниями о такого рода неорганической жизни и своими методами работы с огнем и водой.

Дон Хуан заверил меня, что новые видящие согласились, что открытие неорганических живых существ действительно необычайно, но не в том смысле, в котором думали об этом древние видящие. Так, их положение из-за однозначной связи с другого рода жизнью дало им ложное чувство неуязвимости, которое и определило их судьбу.

Я хотел, чтобы он объяснил древние методы работы с огнем и водой более подробно. На это он сказал, что знания древних видящих настолько сложны, насколько бесполезны, и он только делает обзор их.

Затем он кратко описал методики для верхнего и нижнего. Верхнее имеет дело с тайными знаниями о ветре, дожде, грозе, облаках, громе, дневном свете и солнце. Знание о нижнем относится к туману, воде подземных источников, болотам, ударам молний, землетрясениям, ночи, лунному свету и луне.

Громкость и безмолвие были категориями тайных знаний, где манипулировали звуком и безмолвием, а с подвижным и неподвижным были связаны приемы работы с движением и неподвижностью.

Я спросил его, может ли он дать мне хоть один пример описанных им методик. Он ответил, что в течение многих лет дал мне десятки таких примеров. Но я настаивал на том, что разумно объяснил все то, что он мне демонстрировал.

Он не ответил. Казалось, что он либо рассердился на меня за эти вопросы, либо серьезно искал такой пример. Через некоторое время он улыбнулся и сказал, что нашел подходящий пример.

— Методика, которую я имею в виду, должна быть приведена в действие в мелком потоке, — сказал он. — такой есть вблизи дома Хенаро.

— Что я должен буду сделать?

— Ты должен иметь зеркало средних размеров.

Я удивился такому требованию. Я сказал, что древние толтеки не знали зеркал.

— Они не знали, — согласился он, улыбаясь. — это добавление к их ритуалу моего благодетеля. Все, в чем древние нуждались — это отражающая поверхность.

Он пояснил, что методика заключается в том, чтобы погрузить отражающую поверхность в воду мелкого потока. Такой поверхностью может быть любой плоский предмет, обладающий какой-то способностью отражать изображение.

— Я хотел бы, — сказал он. — чтобы ты сделал прочную оправу из листа металла для зеркала средних размеров. Она должна быть водонепроницаемой, поэтому запечатай ее варом. Ты должен сделать ее сам, своими руками. Когда ты сделаешь ее, привези, и мы продолжим.

— И что же случится, дон Хуан?

— Не опасайся. Ты же сам просил меня дать тебе пример древней практики толтеков. То же самое я потребовал от своего благодетеля. Я думаю, что в определенный момент каждый требует этого. Мой благодетель говорил, что он сделал то же самое. И его благодетель, нагваль Элиас, дал ему пример. В свою очередь мой благодетель дал этот же пример мне, а я собираюсь дать его тебе.

В то время, когда мой благодетель дал мне этот пример, я не знал, как он сделал это. Теперь я знаю. Однажды ты тоже будешь знать, как работает эта методика, и поймешь все, что лежит за всем этим.

Я подумал, что дон Хуан хочет, чтобы я вернулся домой в Лос-Анжелес и сделал там оправу для зеркала. Я сказал, что для меня будет невозможно вспомнить задание, если я не останусь в состоянии повышенного сознания.

— В этом замечании не учтены две вещи, — сказал он. — во-первых, ты не можешь оставаться в состоянии повышенного сознания, так как не можешь действовать, если я, или Хенаро, или кто-нибудь еще из воинов партии нагваля не будет за тобой присматривать каждую минуту, как это делаю я теперь. И, во-вторых, Мексика — это не лунная поверхность. Здесь тоже есть хозяйственные магазины. Мы можем поехать в Оаксаку и купить все, что тебе нужно.

На следующий день мы поехали в этот город, и я купил все необходимые детали для сборки рамы. Я собрал ее сам, в слесарной мастерской за ничтожную плату. Дон Хуан велел мне положить все в багажник машины, взглянув при этом лишь мельком на то, что я сделал.

Мы выехали к дому Хенаро только к вечеру и прибыли туда рано утром. Я поискал Хенаро. Его нигде не было, дом казался покинутым.

— Зачем Хенаро содержит этот дом? — спросил я дона Хуана. — ведь он живет с тобой, не так ли?

Дон Хуан не ответил. Он как-то странно взглянул на меня и пошел зажигать керосиновую лампу. Я остался один в комнате в полной темноте. Я чувствовал большую усталость, которую приписывал долгому утомительному вождению с подъемом в горы. Мне захотелось прилечь. В темноте не было видно, где Хенаро положил матрацы, и я натолкнулся на целую их кипу. Тогда я вдруг понял, зачем Хенаро содержит этот дом: он заботится о мужчинах-учениках — Паблито, Несторе и Бениньо, которые живут здесь, когда находятся в состоянии обычного сознания.

Я почувствовал себя весело — усталость как рукой сняло. Вошел дон Хуан с лампой. Я сказал ему о своем открытии, но он ответил, что это неважно и что я не буду помнить этого слишком долго.

Он попросил показать ему зеркало. Он, казалось, был доволен и заметил, что хотя оно и легкое, но прочное. Он отметил, что я использовал металлические винты для крепления алюминиевой рамы к металлическому листу, которым я воспользовался, как подложной для зеркала длиной 18 дюймов и шириной 14.

— Я для своего зеркала сделал деревянную оправу, — сказал он. — эта выглядит гораздо лучше. Моя оправа была слишком громоздкой и в то же время хрупкой.

— Позволь мне объяснить, что мы собираемся делать, — продолжал он после осмотра зеркала. — или, лучше сказать, что мы попытаемся сделать. Мы вдвоем собираемся поместить это зеркало на поверхность ручья вблизи дома. Он достаточно широкий и довольно мелкий, что нам подходит.

Смысл в том, чтобы позволить текучести воды оказать на нас давление и унести нас.

И до того, как я успел что-либо сделать или задать вопрос, он напомнил мне, что в прошлом я исследовал воду подобного потока и совершил необычайные подвиги восприятия. Он напомнил мне последствия приема внутрь галлюциногенных растений, которые я переживал многократно, пока был погружен в ирригационную канаву позади его дома в северной Мексике.

— Оставь свои вопросы до тех пор, пока я не объясню тебе то, что видящие знают относительно сознания, — сказал он. Тогда ты поймешь все, что мы делаем, в другом свете, а теперь давай попробуем нашу методику.

Мы вышли к близлежащему ручью, и он выбрал место с плоскими, выступающими на поверхность камнями. Он сказал, что здесь вода довольно мелкая, и это подходит для наших целей.

— Что, по-твоему, должно произойти? — спросил я в наплыве захватывающих опасений.

— Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что мы хотим попробовать. Мы должны держать зеркало очень осторожно и очень крепко. Мы мягко опустим его на поверхность воды, а затем позволим погрузиться. После этого мы будем придерживать его на дне. Я проверил: здесь достаточно ила, чтобы мы могли погрузить наши пальцы под зеркало, чтобы прочно его удерживать.

Он предложил мне сесть на корточки на плоский камень, торчащий над поверхностью в середине слабого потока, и заставил держать зеркало обеими руками почти что за углы одной из сторон. Сам он присел на корточки напротив и взял зеркало так же, как я. Мы позволили зеркалу погрузиться и затем держали, опустив руки в воду почти по локоть.

Он приказал мне освободиться от мыслей и внимательно глядеть на поверхность зеркала. Он все время повторял, что трюк в том, чтобы совсем не думать. Я пытливо всматривался в зеркало. Слабое течение мягко волновало отражения наших лиц. После нескольких минут постоянного вглядывания в зеркало мне показалось, что постепенно изображения наших лиц стали гораздо яснее, а зеркало выросло в размерах, по крайней мере до одного ярда. Течение как бы прекратилось, и зеркало выглядело так, как если бы было положено на поверхность воды. Еще более странной была четкость наших изображений: казалось, что мое лицо увеличилось не по размеру, а по фокусу, так что можно было видеть поры на коже лба.

Дон Хуан тихо прошептал мне не останавливать взгляда на моих или его глазах, а позволить ему блуждать по кругу, не фокусируясь на какой-либо части наших отражений.

— Смотри пристально, не останавливая взгляда! — повторял он приказание громким шепотом.

Я делал то, что он требовал, не переставая думать о кажущемся противоречии указания. В этот момент что-то во мне поймалось на зеркале, и противоречие действительно обрело смысл: «можно, оказывается, смотреть пристально, не останавливая взгляда», — подумал я, и в тот момент, когда мысль сформулировалась, рядом с моей головой и головой дон Хуан появилась еще одна. Она была видна в нижней части зеркала справа от меня.

Все мое тело тряслось. Дон Хуан шепотом советовал мне успокоиться и не показывать ни страха, ни удивления. Он опять скомандовал мне смотреть внимательно, не останавливая взгляда на новом пришельце. Я должен был делать неимоверное усилие, чтобы не задохнуться от страха и не упустить зеркало. Тело мое тряслось с головы до пят. Дон Хуан опять прошептал, требуя держать себя в руках. Он постоянно подталкивал меня локтем.

Постепенно я взял под контроль свой страх. Я смотрел на третью голову и постепенно понял, что это не человеческая голова и не голова какого-нибудь животного. Фактически это вовсе не была голова: это была форма без всякой внутренней подвижности. Когда возникла эта мысль, я мгновенно понял, что не я ее мыслю. Это осознание тоже не было мыслью. Для меня возник момент ужасной тревоги, а затем мне стало известно нечто непостижимое: эти мысли были голосом в моем ухе!

— Я вижу! — закричал я по-английски, но звука не было слышно.

— Да, ты видишь, — ответил голос в мое ухо по-испански.

Я почувствовал, что охвачен силой, превышающей меня самого. Я не чувствовал боли или хотя бы тревоги. Я ничего не чувствовал. Я знал без тени сомнения, поскольку этот голос так говорил мне, что я не могу разорвать хватку этой силы актом воли или усилия. Я знал, что умираю. Я автоматически поднял глаза, чтобы взглянуть на дона Хуана, и в тот момент, когда глаза наши встретились, та сила оставила меня. Я был свободен. Дон Хуан улыбнулся мне так, как если бы знал, через что я прошел.

Я осознал, что стою. Дон Хуан держал зеркало за край, чтобы позволить стечь воде.

Домой возвращались в безмолвии.

— Древние толтеки были просто загипнотизированы своими находками, — сказал дон Хуан.

— Могу понять, почему, — сказал я.

— И я тоже, — ответил он.

Сила, которая тогда охватила меня, была такой могущественной, что лишила меня дара речи, даже мышления, на несколько часов. Она заморозила меня полным безмолвием, и я оттаивал по кусочкам.

— Без всякого сознательного вмешательства с нашей стороны, — продолжал дон Хуан, — для нас эта древняя методика распалась на две части: первой было как раз достаточно для того, чтобы ознакомить тебя с тем, что происходит. Во второй мы попытаемся осуществить то, к чему стремились древние видящие.

— Что в действительности произошло там, дон Хуан? — спросил я.

— Есть две версии. Сначала я дам тебе версию древних видящих. Они думали, что отражающая поверхность сияющего предмета, погруженного в воду, увеличивает власть воды, поэтому обычно они пристально смотрели на водные тела, а отражающая поверхность была помощью в ускорении процесса. Они полагали, что наши глаза являются ключами для входа в неведомое. Пристально глядя в воду, они позволяли глазам отворить путь.

Дон Хуан заметил, что древние видящие отмечали, что влажность воды только увлажняет или смачивает, а ее текучесть движет. Она бежит, думали они, в поисках других уровней внизу. Они верили, что вода дана нам не только для жизни, но и как звено связи — дорога к другим нижним уровням.

— Много ли этих уровней внизу? — спросил я.

— Древние насчитывали семь, — ответил он.

— Знаешь ли ты их сам, дон Хуан?

— Я видящий нового цикла и, следовательно, у меня другие взгляды, — ответил он. — я просто показываю тебе, что делали древние видящие, и рассказываю, во что они верили.

Он заверил меня, что только то, что у него другие взгляды, не делает негодными методики древних видящих: их интерпретация была ошибочной, но их истины имели для них практическое значение. В случае методик, связанных с водой, они были убеждены, что по-человечески можно быть перенесенным текучестью воды в любое место между этим нашим уровнем и другими семью нижними или же быть перенесенным в сущности в любое место на этом уровне вдоль реки в обоих направлениях. Соответственно они использовали текучую воду для переноса на этом нашем уровне, а воду глубоких озер или водяных провалов для переноса в глубины.

То, к чему они стремились с помощью показанной мной методики, — продолжал он. — было двойственным. С одной стороны, они использовали текучесть воды, чтобы перенестись на первый нижний уровень. С другой — для встречи лицом к лицу с живыми существами этого первого уровня. Головоподобная форма в зеркале была одним из этих существ, которое подошло посмотреть на нас.

— Так они действительно существуют! — воскликнул я.

— Да, они, конечно, существуют, — ответил он.

Он сказал, что древние видящие потерпели урон из-за своей странной привязанности к их ритуалам, но то, что они нашли, остается в силе. Они нашли, что самый надежный путь для встречи с одним из этих существ лежит через тело воды. Размеры этого тела не так важны: океан или пруд служат одинаково хорошо. Он выбрал небольшой ручей потому, что ему не хотелось промокнуть. Те же результаты мы могли получить в озере или в большой реке.

— Существа другой жизни подходят, чтобы узнать, что происходит, когда люди зовут, — продолжал он. — эта толтекская методика — как стук в их дверь. Древние видящие говорили, что сияющая поверхность на дне служит приманкой и окном, так что люди и те существа встречаются у этого окна.

— Это ли случилось там со мной? — спросил я.

— Древние видящие сказали бы, что ты был движим властью воды и властью первого уровня плюс магнетическое влияние существа в окне.

— А я слышал голос, говоривший мне в ухо, что я умираю, — сказал я.

— Голос был прав. Ты умирал, и ты бы умер, если бы меня там не было. В этом опасность применения методик толтеков: они чрезвычайно эффективны, но большей частью и смертельны.

Я сказал ему, что стыжусь признаться в том, что я в ужасе. Видеть эту форму в зеркале и иметь ощущение обволакивающей силы было для меня слишком.

— Я не хочу расстраивать тебя, — сказал он. — но с тобой еще ничего не случилось. Если то, что случилось со мной, считать образцом того, что должно произойти с тобой, то тебе лучше приготовиться к шоку в своей жизни. Лучше наложить в штаны сегодня, чем умереть завтра.

Мой страх был настолько ужасающим, что я не мог выговорить вопроса, пришедшего мне на ум. Пришлось долго стоять, делая глотательные движения. Дон Хуан хохотал до тех пор, пока не начал кашлять. Его лицо побагровело. Хотя я опять обрел дар речи, каждый из моих вопросов вызывал у него новый приступ кашляющего смеха.

— Ты не представляешь, насколько все это мне смешно, — сказал он, наконец. — я смеюсь не над тобой, а просто над ситуацией. Мой благодетель заставил меня пройти через это же, и, глядя на тебя, я не мог не видеть себя.

Я сказал ему, что у меня расстроился живот. Он сказал, что это прекрасно, что естественно быть напуганным и что подавлять страх ошибочно и бессмысленно. Древние видящие попались из-за подавления своего ужаса, когда они должны были быть напуганными до безумия. Поскольку они не хотели оставить свои стремления или отказаться от своих утешительных построений, они стали управлять своим страхом.

— Что еще мы собираемся делать с зеркалом? — спросил я.

— Это зеркало будет использовано для твоей встречи лицом к лицу с тем существом, на которое ты только взглянул позавчера.

— Что случается при встрече лицом к лицу?

— Что случается? Одна форма жизни — человеческая — встречается с другой формой жизни. Древние видящие говорили, что в данном случае это существо с первого уровня текучести воды.

Он объяснил, что древние видящие допускали, что те семь уровней ниже нашего — это уровни текучести воды. Для них подземные ключи имели несказанное значение, поскольку они думали, что в этом случае текучесть воды обращена и идет из глубин к поверхности. Они считали это средством, при помощи которого существа с других уровней, существа других форм жизни подходят к нашему уровню, чтобы посмотреть на нас, понаблюдать за нами.

— В этом отношении те древние видящие не ошибались, — продолжал он.

— Они попали прямо в яблочко: сущности, которых новые видящие называют олли, действительно появляются у водных провалов.

— Было ли существо в зеркале олли? — спросил я.

— Конечно. Но не такое, какое можно использовать. Традиция олли-союзников, с которой я познакомил тебя в прошлом, идет непосредственно от древних видящих. Они восхищались своими союзниками-олли, однако ничто из того, что они делали, не имело значения, когда пришли настоящие враги — их собратья-люди.

— Поскольку эти существа — союзники, они должны быть очень опасными, — сказал я.

— Так же опасны, как и мы, люди, — не больше, не меньше.

— Могут ли они убить нас?

— Непосредственно нет, но они могут запугать нас до смерти. Они могут пересечь границу сами или просто же подойти к окну. Как ты можешь понять теперь, древние толтеки тоже не останавливались лишь перед окнами: они нашли странные пути прохода через них.

Вторая стадия применения методики проходила весьма похоже на первую, за тем исключением, что она потребовала от меня, наверное, вдвое больше времени для расслабления и остановки внутренней суматохи.

Когда это произошло, то отражение лица дона Хуана и моего стали мгновенно ясными. Я переходил от его отражения к моему, возможно, в течение часа. Я ожидал появления олли в любой момент, но ничего не происходило. Шея болела, спина онемела, ноги затекли. Я хотел стать на колени на камне, чтобы уменьшить боль в пояснице, но дон Хуан прошептал, что в тот момент, когда олли покажет свою форму, мое неудобство исчезнет.

Он был абсолютно прав, шок от того, что я стал свидетелем круглой формы на краю зеркала, рассеял все мои неудобства.

— Что мы делаем сейчас? — прошептал я.

— Расслабься и не фокусируй взгляда ни на чем, ни на одно мгновение, — ответил он. — следи за всем, что появляется в зеркале. Смотри внимательно, не останавливая взгляда.

Я повиновался. Я скользил взглядом по всему в пределах оправы зеркала. В моих ушах стояло странное жужжание. Дон Хуан прошептал, чтобы я сделал глазами круговое движение по часовой стрелке, если почувствую, что меня охватывает необычная сила, однако ни при каких обстоятельствах, подчеркнул он, я не должен поднимать головы, чтобы взглянуть на него.

Через мгновение я заметил, что зеркало отражает больше, чем только наши лица и круглую форму. Его поверхность потемнела. Появились пятнышки интенсивного фиолетового свечения. Они росли. Кроме них, были здесь также пятна предельной черноты. Затем это обратилось во что-то, подобное плоской картине облачного неба лунной ночью. Внезапно вся поверхность вошла в фокус, как в кино. Новое зрелище было трехмерным, захватывающим зрелищем глубины.

Я знал, что для меня совершенно невозможно побороть ужасающую притягательность этого видения. Я начал втягиваться внутрь. Дон Хуан усиленно зашептал, чтобы я повращал глазами, спасая жизнь. Это движение сразу принесло облегчение. Я смог различить наши отражения и отражение олли. Затем олли исчез и появился на другом конце зеркала. Дон Хуан скомандовал мне держать зеркало изо всех сил. Он потребовал, чтобы я держался спокойно и не делал никаких внезапных движений.

— Что будет? — прошептал я.

— Олли попытается выйти, — ответил он.

Как только он сказал это, я почувствовал сильную тягу: что-то трясло мои руки. Тянуло снизу зеркала. Это была какая-то всасывающая сила, которая действовала равномерно на всю оправу.

— Держи зеркало крепко, но не сломай его, — приказал дон Хуан. — борись с засасыванием, не позволяй олли погрузить зеркало слишком глубоко.

Сила, тянущая нас вниз, была громадной. Я чувствовал, что мои пальцы сейчас сломаются или будут разбиты о камни на дне. В один из моментов дон Хуан и я потеряли равновесие и сошли с плоских камней в воду. Вода была довольно мелкой, однако всплески силы олли вокруг рамы зеркала были такими пугающими, как если бы мы были в большой реке. Вода у ног завихрилась от мути, но изображения в зеркале остались незамутненными.

— Берегись! — закричал дон Хуан. — вот он выходит!

Тяга превратилась в толчок снизу. Что-то карабкалось на край зеркала: не на внешний край, за который мы держали, а изнутри зеркала. Это было так, как если бы зеркальная поверхность действительно была окном и что-то или кто-то влезал через него.

Дон Хуан и я отчаянно боролись, либо прижимая зеркало книзу, когда его поднимало, либо толкая его вверх, когда его тянуло вниз.

В таком наклоненном положении мы медленно отходили по ручью от первоначального места. Вода становилась глубже, а дно было покрыто скользкими камнями.

— Давай вынем зеркало из воды и потрясем его, — сказал дон Хуан резким голосом.

Громкие всплески сопровождали это действие. Казалось, что мы поймали голыми руками громадную рыбину и она яростно трепыхалась.

Мне пришло в голову, что зеркало, в сущности, это люк, и странная форма пыталась выкарабкаться через него. Она навалилась на край «люка» могучим весом и была достаточно большой, чтобы закрыть изображения лиц дона Хуана и моего — их больше нельзя было видеть. Я мог различить только массу, пытающуюся протиснуться вверх.

Зеркало не было уже больше на дне, и мои пальцы не прижимались к камням. Зеркало было на средней глубине, удерживаемое противоположными силами тяги олли и нашей. Дон Хуан сказал, что собирается подсунуть свои руки под зеркало, а я должен очень быстро перехватить их, чтобы иметь лучший рычаг для подъема зеркала на предплечьях. Когда он наклонил его в свою сторону, я быстро попытался поймать его руки, однако под зеркалом ничего не было. Я колебался секунду, достаточно долгую, чтобы зеркало уплыло из моих рук.

— Хватай его! Хватай! — закричал дон Хуан.

Я схватил зеркало, когда оно уже было на грани падения на камни. Я поднял его из воды, но недостаточно быстро — вода казалась клейкой. Вытаскивая зеркало, я вытащил также часть тяжелой резиноподобной субстанции, которая просто вырвала зеркало из моих рук и нырнула обратно в воду. Дон Хуан, проявляя необычайное проворство, схватил зеркало и поднял его за ребро безо всякого труда.

Никогда в жизни не было у меня такого приступа меланхолии. Это была тоска, на имевшая ясного основания: у меня она ассоциировалась с памятью глубин, которые я видел в зеркале. Это была смесь чистого томления по тем глубинам и абсолютного страха перед их холодным одиночеством.

Дон Хуан заметил, что в жизни воина очень естественно чувствовать печаль безо всякой видимой причины. Видящие говорят, что светящееся яйцо, как поле энергии, ощущает свое конечное назначение, когда границы известного разбиты. Простого взгляда на вечность вне кокона достаточно, чтобы прервать уют, созданный перечислением. Возникающая от этого тоска может быть столь интенсивной, что приводит почти к смерти.

Он сказал, что наилучший способ отделаться от меланхолии — это пошутить над ней. Он сказал насмешливо, что мое первое внимание делает все для восстановления порядка, который был нарушен моим контактом с олли. А поскольку невозможно восстановить его рассудочно, мое первое внимание делает это, фокусируясь на печали.

Я сказал ему, что, несмотря на это, тоска остается реальной. Ни потакание ей, ни осмеивание ее не являются частью чувства одиночества, которое возникает у меня при воспоминании о тех глубинах.

— Наконец-то что-то дошло и до тебя, — сказал он. — нет ничего более одинокого, чем вечность, и ничего более ужасного, чем быть просто человеческим существом. Это еще одно противоречие: как может человек, сохраняя ограничения своей человечности, все же весело и целеустремленно входить в абсолютное одиночество вечности? Когда ты разрешишь эту загадку, ты будешь готов к окончательному путешествию.

Я знал теперь совершенно определенно причину своей тоски: это знакомое мне возвращающееся чувство, которое я всегда забываю, пока не осознаю опять то же самое — беспомощность человеческого перед лицом грандиозности этой вещи в себе, отражение которой я увидел в зеркале.

— Человеческие существа действительно ничто, дон Хуан, — сказал я.

— Я точно знаю, о чем ты думаешь, — сказал он. — конечно, мы ничто, но именно это и составляет предельный вызов: мы, ничтожные, можем действительно противостоять одиночеству вечности.

Неожиданно он изменил тему разговора, оставив меня с открытым ртом и незаданным следующим вопросом. Он начал обсуждать нашу схватку с олли. Он сказал, что, прежде всего, борьба с олли не была шуткой. Она, конечно, не была связана с вопросом жизни и смерти, но и не была прогулкой на лоно природы.

— Я выбрал эту методику, — сказал он. — потому что мой благодетель показал мне ее. Когда я попросил его дать мне пример древней методики, он почти раскололся от внутреннего смеха: моя просьба слишком напоминала ему его собственный опыт. Его благодетель, нагваль Элиас, тоже дал ему резкую демонстрацию этой же методики.

Дон Хуан сказал, что, поскольку он сам сделал деревянную раму для зеркала, он должен был бы попросить меня сделать так же, но ему захотелось узнать, что же случится, если рама будет прочнее, чем у него или у его благодетеля. Обе эти рамы сломались, и каждый раз олли выходил наружу.

Он объяснил, что во время его собственной схватки с олли олли растерзал раму на части, а он и его благодетель остались стоять с двумя кусками дерева, в то время как зеркало утонуло и олли вышел из него.

Его благодетель знал, чего ожидать дальше. При отражении в зеркале олли не так страшен, поскольку видишь лишь форму, какого-то рода массу, но когда олли выходят, они, кроме того, что оказываются действительно устрашающими, создают массу забот. Он заметил, что если олли вышли со своего уровня, для них очень трудно вернуться обратно. То же обычно случается с людьми: если видящие выходят на уровень этих существ, есть шанс никогда больше не увидеть их.

— Мое зеркало разбилось от силы олли, — сказал он. — так что не было больше окна, через которое олли мог бы вернуться, и он последовал за мной. Он помчался за мной, перекатываясь в себе. Я побежал на всех четырех с предельной скоростью, завывая от ужаса. Я бегал по холмам, как одержимый. Все время олли сидел у меня на пятках.

Дон Хуан сказал, что его благодетель побежал за ним, но он был слишком стар и не мог двигаться так быстро, однако у него оказалось достаточно здравого смысла прокричать дону Хуану, чтобы тот вернулся, и таким образом принять меры для освобождения от олли. Он закричал, что собирается развести костер и что дон Хуан должен бегать по кругу, пока все не будет готово. Он отправился для сбора сухих веток, а дон Хуан в это время бегал вокруг холма, обезумев от страха.

Дон Хуан признался, что ему пришло в голову, пока он бегал по кругу, что его благодетель в действительности наслаждается всем случившимся. Он знал, что его благодетель был воином, способным прийти в восторг от любой жизненной ситуации. Так почему бы и не от этой? На мгновение он так разозлился на благодетеля, что олли перестал преследовать его, и дон Хуан в каких-то непередаваемых выражениях обвинил своего благодетеля в злобности. Его благодетель ничего не ответил, но, взглянув на олли, маячившего позади дона Хуана, сделал жест непритворного ужаса. Дон Хуан забыл о своем гневе и опять начал носиться по кругу.

— Мой благодетель был просто дьявольский старик, — сказал дон Хуан. — он научился смеяться внутренне: это не отражалось на его лице, так что он мог притвориться плачущим или гневающимся, когда в действительности смеялся. В тот день, когда олли гонял меня по кругу, мой благодетель стоял внутри круга и защищался от моих обвинений. Я слышал только часть его длинной речи, когда пробегал мимо. Итак, пока это продолжалось, я слышал другие части объяснений: что он должен собрать много дров, чтобы костер был большим, так как олли большой, что маневр, может быть, и не удастся.

Меня поддерживал только мой безумный страх. Наконец он, по-видимому, понял, что я могу упасть мертвым от истощения. Он развел костер и пламенем оградил меня от олли.

Дон Хуан стоял у костра всю ночь, худшими моментами которой были те, когда его благодетель отлучался поискать еще сухих веток и оставлял его одного. Он был так напуган, что обещал богу оставить путь воина и стать фермером.

— Утром, когда я истощил всю свою энергию, — добавил дон Хуан. — олли удалось сунуть меня в огонь, и я сильно обжегся.

— А что стало с олли? — спросил я.

— Мой благодетель никогда не говорил мне, что стало с ним, — ответил он. — но у меня такое чувство, что он все еще бродит бесцельно вокруг, пытаясь найти путь возвращения.

— Ну а что произошло с твоим обетом богу?

— Мой благодетель сказал, что нечего беспокоиться, что это было доброе обещание, но что я еще не знаю того, что некому выслушивать такое обещание, так как такого бога нет. Все, что есть, это эманации Орла, а им не нужны обещания.

— А что бы случилось, если бы олли поймал тебя?

— Я мог бы умереть от страха, — ответил он. — если бы я знал, что происходит, когда попадешься, я дал бы ему возможность схватить себя. В то время я был отчаянным человеком. Когда олли схватит тебя, ты либо получишь разрыв сердца и умрешь, либо будешь бороться с ним. Тогда, после момента особой ярости, энергия олли истощается, так как нет ничего, что олли может сделать с нами или наоборот — нас разделяет бездна.

Древние видящие полагали, что в тот момент, когда энергия олли иссякает, он отдает свою власть человеку. Господи, какая там власть! У древних видящих олли выходили из ушей, а власть их олли не имела никакого смысла.

Дон Хуан объяснил, что в этом вопросе новым видящим опять пришлось исправлять путаницу. Они нашли то единственное, что идет в расчет — безупречность, то есть способ освобождения энергии. Все же среди древних видящих были такие, что были спасены своими олли, но это не имело никакого отношения к власти олли — безупречность позволила этим людям воспользоваться энергией этих других форм жизни.

Новые видящие нашли, однако, наиболее важное, связанное с олли — то, что делает их полезными или бесполезными для человека. Бесполезные олли, каких несметное количество — это те внутренние эманации, которые таковы, что мы не можем с ними встретиться внутри себя. Они настолько отличны от нас, что совершенно бесполезны. Другие, каких мало, они сродни нам, а это означает, что у них есть эманации, подходящие нам.

— Как же этот род используется человеком? — спросил я.

— Нам следует применять другое слово вместо слова «используется», — ответил он. — я сказал бы, что в этом случае между олли и видящим происходит справедливый обмен энергией.

— Как же этот обмен происходит? — спросил я.

— Через их встречные эманации, — ответил он. — естественно, что эти эманации относятся к левостороннему сознанию человека, к той части, которой средний человек никогда не пользуется. По этой причине олли совершенно отделены от мира правостороннего сознания, или от стороны рассудка.

Он сказал, что встречные эманации дают обоим общую почву. Тогда, по мере знакомства, устанавливается более глубокая связь, полезная обоим. Видящие стремятся воспользоваться эфирными качествами олли: они сказочные разведчики и хранители. Олли стремятся к большему полю энергии человека, и с ее помощью они даже могут материализоваться.

Он уверил меня, что опытные видящие играют с этими совместными эманациями до тех пор, пока не достигнут их полного фокусирования. Этот обмен происходит во времени. Древние видящие не поняли этого процесса и развили сложные методики созерцания для спуска в глубины, какие я видел в зеркале.

— У древних видящих были очень усложненные орудия для помощи им при спуске, — продолжал он. — это была веревка особого плетения, которую они привязывали вокруг талии. На ней было мягкое утолщение, пропитанное смолой, которое подходило к самому пупку, как пробка. У видящих был помощник или несколько, которые держали за веревку, пока те погружались в свое созерцание. Естественно, что смотреть непосредственно на отражение глубины чистого пруда или озера — это бесконечно более переполняющее зрелище, чем то, что мы выполнили с помощью зеркала.

— Но действительно ли они спускались телесно? — спросил я.

— Ты поразился бы, если бы узнал, на что способен человек, особенно управляющий сознанием, — ответил он. — древние видящие были странными. В своих экскурсах в глубины они нашли чудесные вещи. Встреча с олли для них была обычной. Теперь-то ты, конечно, понимаешь, что слово «глубины»

— Это только так говорится. Нет никаких глубин, есть только управление сознанием, но именно этого так никогда и не поняли древние видящие.

Я сказал ему, что из того, что он рассказал из своего опыта с олли плюс мои субъективные впечатления от того, как олли вился в воде, я пришел к выводу, что олли очень агрессивны.

— Совсем нет, — ответил он. — и не потому, что у них нет энергии, чтобы быть агрессивными, а потому, что у них другой вид энергии. Они больше похожи на электрический ток, а органические существа ближе к тепловым волнам.

— Но почему же он преследовал тебя так долго? — спросил я.

— В этом нет тайны, — ответил он. — их привлекают эмоции. Животный страх — вот что привлекает их больше всего. Он освобождает род энергии, подходящий для них. Их внутренние эманации сплачиваются животным страхом, а поскольку мой страх был безотчетным, олли следовал за ним, или, лучше сказать, мой страх зацепил олли и не отпускал.

Он сказал, что никто иной, как древние видящие, нашли, что олли наслаждаются животным страхом больше, чем еще чем-либо.

Они доходили даже до крайностей, намеренно поддерживая его для своих олли и запугивая человека до смерти. Древние видящие были убеждены, что олли имеют человеческие чувства, однако новые видящие видят это по-другому. Они видят, что олли привлекает энергия, освобождаемая эмоциями: любовь здесь так же эффективна, как ненависть или печаль.

Дон Хуан добавил, что если бы он чувствовал к олли любовь, олли пошел бы за ним куда угодно, хотя в этом случае преследование проводилось бы несколько в другом настроении. Я спросил его, остановился бы олли в тот раз, если бы он контролировал свой страх. Он сказал, что управление страхом было трюком древних видящих. Они могли управлять им до такой степени, что могли выделять его. Они захватывали олли собственным страхом, и распределяя его постепенно, как пищу, держали олли в рабстве.

— Эти древние видящие были страшными людьми, — продолжал дон Хуан, — впрочем, мне не следует употреблять прошедшее время — они страшны и сейчас. Они домогаются доминирования, господства над всем и над вся.

— Даже сегодня, дон Хуан? — спросил я, стремясь получить от него дальнейшие объяснения.

Он изменил предмет разговора, сказав, что я упустил возможность быть напуганным вне всякой меры. Он сказал, что то, что я запечатал раму зеркала гудроном, не позволило воде попасть за стекло. Он считал это решающим фактором того, что олли не удалось разбить зеркало.

— Очень плохо, — сказал он. — может быть, тебе даже понравился бы этот союзник. Между прочим, это был не тот, что приходил за день до этого — второй был очень сродни тебе.

— Нет ли у тебя самого каких-нибудь олли, дон Хуан? — спросил я.

— Как ты знаешь, у меня есть союзники моего благодетеля, — сказал он. — я не могу сказать, что у меня по отношению к ним те же чувства, какие были у моего благодетеля. Он был тихим, но очень страстным человеком, который щедро раздавал все, даже свою энергию, он любил олли. Для него не трудно было позволить олли воспользоваться его энергией и материализоваться. Среди них есть, в частности, олли, который может принимать гротескную человеческую форму.

Дон Хуан сказал, что, поскольку он беспристрастен по отношению к олли, он никогда не дал мне почувствовать их настоящего вкуса, как это делал для него его благодетель, пока он еще поправлялся от раны в грудь. Все это началось с мысли, что его благодетель — странный человек. Едва избежав тисков мелочного тирана, дон Хуан подумал, что попал в другую ловушку. Его намерением было подождать несколько дней, восстанавливая силы, и убежать, когда старика не будет дома.

Но старик, очевидно, прочел его мысли. Однажды он стал шептать ему в тоне секрета, что дон Хуан должен скорее поправляться, чтобы они оба могли скрыться от его поработителя и мучителя. Затем, сотрясаемый страхом и немощью, старик открыл дверь, и чудовищный человек с рыбообразным лицом вошел в комнату, как если бы он подслушивал под дверью. Он был серозеленый, имел один немигающий глаз и был огромен, как дверь.

Дон Хуан сказал, что он был так поражен и напуган, что сдался: ему потребовались годы, чтобы освободиться от проклятия этого страха.

Дата добавления: 2014-12-27