Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Основные факты жизни и творчества. Существующее в литературоведении понятие «тайна семьи Бронте» касается целого ряда загадок в жизни семьи провинциального священника Патрика Бронте




Существующее в литературоведении понятие «тайна семьи Бронте» касается целого ряда загадок в жизни семьи провинциального священника Патрика Бронте. Это, во-первых, феномен «коллективной» литературной одаренности сестер Бронте. Во-вторых, это затворнический образ жизни семьи, который породил множество версий относительно характера отца семейства Бронте и характера взаимоотношений между членами семьи. Только Шарлотта Бронте в отличие от своих младших сестер помимо домашнего образования получила образование в женском пансионе в Брюсселе, где пережила безответное чувство любви к женатому человеку, сильнейшим образом повлиявшее на характер ее творчества. Только она дожила почти до сорокалетнего возраста (Энн и Эмили умерли в 29 и 30 лет соответственно), только она имела опыт супружества, правда очень недолгого, так как умерла, не прожив в браке и года и не успев стать матерью.

Сестры начинали свой путь в литературе как поэтессы: в 1846 году они издали сборник стихотворений под псевдонимом братьев Белл (Каррера, Эктона и Эллиса). Использование писательницами мужского псевдонима для публикации своей первой книги свидетельствует о тех трудностях, которыми сопровождалось вхождение женщины в викторианскую литературу. Викторианская культура, как известно, предписывала женщине единственную сферу реализации – семью, при этом культивируя идеал женщины как «ангела в доме». Недаром известный английский поэт-романтик поэт Роберт Саути, к которому Шарлотта Бронте обратилась в надежде на профессиональный отзыв о своих стихотворениях, обеспокоенно предположил, что литературные занятия отвлекут ее от выполнения женских обязанностей, «повредят» ее «сердцу и уму». «Литература не может быть уделом женщины и не должна им быть», – писал он.

В 1847 году под тем же самым мужским псевдонимом Шарлотта Бронте издает свой самый знаменитый роман – «Джен Эйр». В этом же году вышли в свет и романы ее сестер: «Грозовой перевал» (единственный роман Эмили Бронте) и «Агнес Грей» (первый роман Энн Бронте).

Роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр», безусловно, опирается на романтическую традицию: писательница практикует мелодраматические способы разрешения конфликтов, романтическую символику, выстраивает образ главного героя (мистера Рочестера) в соответствии с байроническим типажом одинокого страдающего героя, презирающего общественные условности.

При этом роман представляет собой глубоко новаторское произведение, выводящее его за рамки романтической эстетики.

Во-первых, роман содержит острую критику по адресу целого ряда социальных установлений викторианской эпохи. Она выражает себя, например, в эпизодах описания пребывания Джен Эйр в Ловудской школе для бедных сирот. Директор школы, мистер Брокльхерст, изображен как носитель педагогической идеи, в рамках которой цель воспитания связывается с формированием человека, смиренного перед законом: как законом божеским, так и законом социальным. Воплощение этой идеи оборачивается самой откровенной жестокостью по отношению к воспитанницам. Приведем сцену, которая открывается упреками мистера Брокльхерста, обращенными воспитательнице, распорядившейся выдать ученицам второй завтрак вместо испорченного.

«- Разрешите мне, сударыня, заметить вам следующее: вы понимаете, что моя цель при воспитании этих девушек состоит в том, чтобы привить им выносливость, терпение и способность к самоотречению. Если их и постигло маленькое разочарование в виде испорченного завтрака - какого-нибудь пересоленного или недосоленного блюда, то это испытание отнюдь не следовало смягчать, предлагая им взамен более вкусное кушанье; поступая так, вы просто тешите их плоть, а значит - извращаете в корне основную цель данного благотворительного заведения; наоборот, всякий такой случай дает нам лишний повод для того, чтобы укрепить дух воспитанниц, научить их мужественно переносить земные лишения. Очень уместна была бы небольшая речь; опытный воспитатель воспользовался бы таким поводом для того, чтобы упомянуть о страданиях первых христиан, о пытках, которые переносили мученики, и, наконец, о призыве господа нашего Иисуса Христа, предложившего своим ученикам взять свой крест и идти за ним; о его наставлениях, что не единым хлебом жив человек, но каждым словом, исходящим из уст божьих; о его божественном утешении: "Если вы жаждете или страждете во имя мое, благо вам будет". О сударыня, вложив хлеб и сыр вместо пригоревшей овсянки в уста этих детей, вы, может быть, и накормили их бренную плоть, но не подумали о том, какому голоду вы подвергли их бессмертные души! Мистер Брокльхерст снова сделал паузу, видимо взволнованный собственным красноречием. Когда он заговорил, мисс Темпль опустила взор; теперь же она смотрела прямо перед собой, и ее лицо, и обычно-то бледное, постепенно становилось таким же холодным и неподвижным, как мрамор, и рот ее был сжат так, что, казалось, только резец скульптора может открыть его. Тем временем мистер Брокльхерст, стоя возле камина с заложенными за спину руками, величественно рассматривал воспитанниц. Вдруг он заморгал, как будто ему что-то попало в глаз, и, обернувшись, сказал торопливее, чем говорил до сих пор: - Мисс Темпль, мисс Темпль, что это за девочка с кудрявыми волосами? Рыжие волосы, сударыня, и кудрявые, вся голова кудрявая! - И, подняв трость, он указал на ужаснувшую его воспитанницу, причем его рука дрожала. - Это Джулия Северн, - отозвалась мисс Темпль очень спокойно. - Джулия Северн или кто другой, сударыня, но по какому праву она разрешает себе ходить растрепой? Как смеет она так дерзко нарушать все правила и предписания этого дома, этого благочестивого заведения? Да у нее на голове целая шапка кудрей! - Волосы у Джулии вьются от природы, - ответила мисс Темпль еще спокойнее. - От природы! Но мы не можем подчиняться природе, - я хочу, чтобы эти девочки стали детьми Милосердия; и потом, зачем такие космы? Я повторял без конца мое требование, чтобы волосы были зачесаны скромно и гладко. Мисс Темпль, эту девушку надо остричь наголо. Завтра же у вас будет парикмахер! Я вижу, что и у других девушек волосы длиннее, чем полагается, - вон у той высокой; скажите ей, пусть повернется затылком. Пусть весь первый класс встанет и обернется лицом к стене. Мисс Темпль провела носовым платком по губам, словно стирая невольную улыбку. Однако она отдала приказание, и девушки, наконец, поняв, что от них требуется, выполнили его. Я слегка откинулась назад, и мне были видны с моей парты взгляды и гримасы, которыми они сопровождали этот маневр. Жаль, что мистер Брокльхерст не видел их: возможно, он тогда понял бы, что, сколько бы он ни трудился над внешней оболочкой, внутренний мир девочек был от него бесконечно далек». Во-вторых, безусловная оригинальность романа состоит в том, что повествование в нем ведется от лица самой героини. До Шарлотты Бронте в английской литературе субъектом повествования был только мужчина, и история от первого лица выстраивалась только как история мужчины. Этой традиции Шарлотта Бронте подчиняется в своем самом первом романе – «Учитель», где она героем собственной автобиографической истории (истории обучения и преподавания в брюссельском пансионе) делает молодого мужчину, выстраивая повествование именно от его лица. В «Джен Эйр» писательница отступает от этого канона. Причем роман, в котором и повествователем, и главным лицом является молодая девушка, вовсе не превращается в простое описание сложной женской судьбы. Это история самоопределения женщины в рамках конкретной культурной эпохи – эпохи викторианской, предъявляющей к женщине, как мы говорили выше, совершенно определенные требования. Причем это история, которая вобрала в себя, по выражению В. С Рабиновича, и опыт смирения, и опыт сопротивления. Первые эпизоды истории Джен Эйр поданы под знаком сопротивления: героиня бунтует против унизительного положения бедной родственницы в доме тетки миссис Рид; глубокое внутреннее сопротивление у нее вызывает лицемерная мораль Брокльхерста, обрекающая воспитанниц Ловуда на голод, унижения, болезни и смерть; она протестует против предопределенности своей судьбы и покидает Ловудскую школу в надежде достойной самореализации; ее возмущает пренебрежение викторианской культуры к стремлению женщины реализовать себя соответственно своим наклонностям. (Кстати, Шарлотта Бронте считается первой писательницей, открывшей в литературе феминистскую проблематику.)Но вот самый загадочный эпизод истории Джен Эйр: эпизод бегства героини из Торнфилда, имения, где она служила гувернанткой и от хозяина которого – мистера Рочестера – получила предложение о замужестве. Узнав, что Рочестер женат на женщине, давно впавшей в буйное помешательство, героиня покидает своего возлюбленного, несмотря на его отчаянные мольбы остаться и презреть условности. Поступок героини, с одной стороны, представляет собой, конечно, сопротивление возможной участи «содержанки»; но с другой стороны, этот поступок означает и подчинение закону: героиня не считает возможным идти против закона, жертвуя чувством во имя внешнего долга. «Это была настоящая пытка. Мне казалось, что раскаленная железная рука сжимает мне сердце. Ужасная минута, полная борьбы, мрака и огня! Ни одно человеческое создание, жившее когда-либо на земле, не могло желать более сильной любви, чем та, которую мне дарили, а того, кто меня так любил, я просто боготворила. И я была вынуждена отказаться от моей любви и моего кумира. Одно только страшное слово звучало в моих ушах, напоминая мне мой мучительный долг: "бежать!" <…> Я не нарушу закона, данного богом и освященного человеком. Я буду верна тем принципам, которым следовала, когда была в здравом уме… Правила и законы существуют не для тех минут, когда нет искушения, они как раз для таких, как сейчас, когда душа и тело бунтуют против их суровости; но как они не тяжелы, я не нарушу их. Если бы я для своего удобства нарушала их, какая была бы им цена? А между тем их значение непреходяще, – я в это верила всегда». Однако впоследствии героиня возвращается к возлюбленному, причем решение вернуться она принимает и не подозревая о том, что безумная жена Рочестера мертва и теперь брак возможен. Возвращение является следствием внутренних изменений, которые переживает героиня вследствие размышлений над той моделью брака, которую ей предлагает священник Сент-Джон. Эта модель прямо противоположна той модели отношений, о возможности которой говорил Рочестер. Рочестер настаивал на том, что счастье между любящими достижимо и вопреки долгу перед законом; Сент-Джон же считает вполне обоснованным союз, основанный только на служении долгу, вопреки любви. Предлагая Джен стать его женой и отправиться с ним в Индию для миссионерской деятельности, Сент-Джон невольно позволяет героине понять, что такого рода путь есть предательство самой себя: «Я в силах сделать то, что он от меня требует; нельзя с этим не согласиться, - говорила я себе. - Но я чувствую, что недолго проживу под лучами индийского солнца. А что тогда? Но ему это все равно. Когда придет мой смертный час, он смиренно и безропотно вернет меня богу, который меня вручил ему. Все это для меня вполне ясно. Оставляя Англию, я покину любимую, но опустевшую для меня страну, - мистера Рочестера здесь нет; а если бы он даже и находился здесь, какое это может иметь для меня значение? Мне предстоит теперь жить без него; что может быть бессмысленней и малодушней, чем влачить свои дни в чаянии какой-то несбыточной перемены в моей судьбе, которая соединила бы меня с ним! Без сомнения (как однажды сказалСент-Джон), я должна искать новых интересов в жизни, взамен утраченных; и разве дело, которое он сейчас мне предлагает, не самое достойное из всех, какие человек может избрать, а бог - благословить? Разве оно не заполнит благородными заботами и высокими стремлениями ту пустоту, которая оставалась после разбитых привязанностей и разрушенных надежд? Видимо, я должна ответить "да", - и тем не менее я содрогаюсь при мысли об этом. Увы! Если я пойду за Сент-Джоном, я отрекусь от какой-то части самой себя; если я поеду в Индию, я обреку себя на преждевременную смерть. А что будет со мной до тех пор? О, я прекрасно знаю. Я это отчетливо вижу. Трудясь в поте лица, чтобы угодить Сент-Джону, я превзойду все его самые смелые ожидания. Если я поеду с ним, если принесу ту жертву, которой он от меня требует, - эта жертва будет полной: я положу на алтарь свое сердце, все свои силы, всю себя.Сент-Джон никогда не полюбит меня, но он будет мною доволен. Он обнаружит во мне энергию, какой и не подозревал, источник сил, о котором даже не догадывался. Да, я смогу нести такой же тяжкий труд, как и он, и столь же безропотно. Итак, я могла бы согласиться на его предложение, если бы не одно условие, ужасное условие: он хочет, чтобы я стала его женой, а любви ко мне у него не больше, чем вот у того сурового гигантского утеса, с которого падает в стремнину пенистый поток. Он ценит меня, как воин хорошее оружие, - и только. Пока он не муж мне, меня это мало трогает; но могу ли я допустить, чтобы он осуществил свои расчеты, хладнокровно выполнил свои планы, пройдя со мною через брачную церемонию? Могу ли я принять от него обручальное кольцо и претерпеть всю видимость любви (он, без сомнения, будет педантично соблюдать ее), зная, что самое основное при этом отсутствует? Каково мне будет сознавать, что любая его ласка является жертвой, приносимой из принципа? Нет, такое мученичество было бы чудовищным. Я ни за что не пойдуна это». Отказ от внешнего представления о долге и признание долга перед чувством и перед любимым становятся залогом счастливого завершения истории Джен Эйр.Итак, оригинальность романа Шарлотты Бронте в первую очередь состоит в создании женского характера, совершенно незнакомого викторианской литературе: это характер, для которого главной ценностью является личное достоинство и верность себе самой, своим собственным представлениям о должном. Роман Эмили Бронте «Грозовой перевал» отличает не оригинальность выписанных характеров (они стереотипно романтические), а глубокая оригинальность сюжетного решения. К тому же «Грозовой перевал» представляет собой философское произведение, и именно сюжетопостроение романа является главным способом выражения авторской философии.

Сюжет романа состоит из двух частей. Первую часть образует история предательства: Кэтрин Эрншо, завороженная образом жизни состоятельной семьи Линтонов, отказывается соединить свою судьбу с Хитклифом – человеком, чье происхождение неизвестно, положение в семье Эрншо унизительно, а перспективы туманны. Однако в мыслях Кэтрин отождествляет себя с ним: «Я и есть Хитклиф», «он больше я, чем я сама. Из чего бы ни были сотворены наши души, его душа и моя – одно». Но, несмотря на природное родство душ, героиня, по словам Хитклифа, «предает свое сердце», выйдя замуж за Линтона и покинув Грозовой перевал. Результатом предательства становится, с одной стороны, болезнь, безумие и смерть Кэтрин, а с другой стороны, демоническое преображение Хитклифа, принявшего обет мстительной расправы со всеми, кто оказался волей или неволей вовлечен в сферу его трагедии.

Приведем сцену, в которой Хитклиф прощается с умирающей Кэтрин:- Ты даешь мне понять, какой ты была жестокой - жестокой и лживой. Почему ты мной пренебрегала? Почему ты предала свое собственное сердце, Кэти? У меня нет слов утешения. Ты это заслужила. Ты сама убила себя. Да, ты можешь целовать меня, и плакать, и вымогать у меня поцелуи и слезы: в них твоя гибель... твой приговор. Ты меня любила - так какое же ты имела право оставить меня? Какое право - ответь! Ради твоей жалкой склонности к Линтону?.. Когда бедствия, и унижения, и смерть - все, что могут послать бог и дьявол, - ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твое сердце - его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя... О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле? - Оставь меня! Оставь! - рыдала Кэтрин. - Если я дурно поступила, я за это умираю. Довольно! Ты тоже бросил меня, но я не стану тебя упрекать. Я простила. Прости и ты! - Трудно простить, и глядеть в эти глаза, и держать в руках эти истаявшие руки, - ответил он. - Поцелуй меня еще раз. И спрячь от меня свои глаза! Я прощаю зло, которое ты причинила мне. Я люблю моего убийцу...

Описанная нами первая часть сюжета, представляющая собой историю предательства (со стороны Кэтрин) и бунта (со стороны Хитклифа), в романе уравновешена второй частью, посвященной истории искупления и смирения. Эта часть сюжета связана с историей дочери Кэтрин и Линтона, унаследовавшей и имя своей матери, и проклятие ее отвергнутого возлюбленного.

Кэтрин Линтон проходит путь, зеркально противоположный материнскому пути. Если та, урожденная Эрншо, воображает союз с Хитклифом и в мечтах присваивает себе его имя, но становится Кэтрин Линтон, то ее дочь, урожденная Линтон, через насильственное замужество с сыном Хитклифа становится Кэтрин Хитклиф, но после смерти мужа выходит замуж за Гэртона Эрншо, возвращая себе и имение своей матери, и ее имя. Пережив страдание и ад, но искупив родовую вину старшей Кэтрин, «предавшей свое сердце», она восстанавливает исходное положение вещей, нарушенное себялюбием матери и бунтом Хитклифа. Она не отталкивает униженного Гэртона (подобно тому, как поступила с Хитклифом ее мать), а идет навстречу своему чувству и восстанавливает достоинство своего возлюбленного, в результате обретая счастье: «Дружба <…> быстро крепла; иногда происходили и короткие размолвки. Эрншо не мог по первому велению стать культурным человеком, а моя молодая госпожа не была ни философом, ни образцом терпения. Но так как у них у обоих все силы души были устремлены к одной и той же цели – потому что одна любила и желала уважать любимого, а другой любил и желал, чтоб его уважали, - они в конце концов достигли своего», – рассказывает Нелли Дин [Бронте 2006: 293].

Гармонический итог в финале романа обретают и виновники трагедии: Хитклиф и Кэтрин старшая. Убедившись в несостоятельности мести, Хитклиф добровольно принимает смерть и за порогом жизни обретает мистический союз с Кэтрин, к которой он всегда стремился. Союз этот вовсе не является вознаграждением за любовь, скорее, его следует рассматривать как вознаграждение за отказ от мести. Только приняв свое поражение при виде сердечной дружбы Гэртона и Кэтрин младшей, Хитклиф находит возможность воссоединения с возлюбленной, в то время как мольбы, обращенные к ее призраку в период жестокого бунта, оставались безответными. Таким образом, у Эмили Бронте нет романтической идеализации любовного чувства Кэтрин и Хитклифа. Одержимость этих героев, понятая ими как природное родство душ, ввергает их в круговорот поступков, требующих искупления (предательство Кэтрин, проклятие и месть Хитклифа). Оба героя обретают искупление в финале романа: Хитклиф – в смирении, Кэтрин – в том, как свою жизнь выстраивает ее дочь, в любви интуитивно делая ставку не на природное родство душ, а на душевный труд, труд восстановления и воспитания возлюбленного.Вернемся к вопросу о философском содержании романа. В исследовательской литературе нередко встречается мысль о том, что его образует романтическая вера в возможность человека осуществить свою страсть, какими бы испытаниями не сопровождалось воплощение этого намерения и с какими бы препятствиями оно не сталкивалось. Кажется, что данная интерпретация поддерживается и важными фактами относительно обстоятельств смерти Эмили Бронте, о которых нам известно по эпистолярным свидетельствам Шарлотты Бронте. Как пишет Шарлотта, Эмили пыталась воплотить в своей жизни образ титанического героя, который, презирая земные законы, бросает им вызов и добивается осуществления своего сверхчеловеческого замысла. Умирая, она ведет себя соответственно этой демонической роли, роли Хитклифа[5]: отказывается от медицинской помощи, от ухода и заботы сестер, так как верит, что исключительно от ее воли зависит победа над смертью. Однако пристальное внимание к «искупительной» части сюжета «Грозового перевала» позволяет связывать философское содержание романа не с романтической эстетизацией противостояния всем препятствиям, а, наоборот, с утверждением отказа от бунта как единственной возможности воплощения желания.[6] Другая оппозиция, лежащая в основе философского содержания романа, помимо оппозиции «бунт – смирение», – это оппозиция «природа – культура», столь важная для викторианского сознания. Если природное родство старших героев (Хитклифа и Кэтрин Эрншо) влечет за собой катастрофические последствия, то душевные усилия младших героев (Гэртона и Кэтрин) в ситуации изначального отсутствия природной склонности становится залогом счастливого разрешения трагической ситуации.Этот роман, безусловно, еще более близок к романтической эстетике, нежели роман «Джен Эйр», хотя присутствие в нем социальной проблематики, натуралистическое изображение обстоятельств жизни, проникновение в глубинные пласты человеческой психологии позволяют говорить и о присутствии реалистического начала в повествовании.Итак, рассмотренные нами романы, созданные в рамках литературы английского реализма, в содержательном плане представляют собой художественную рефлексию относительно важнейших установлений и ценностей викторианской культуры (культ традиции, закона и долга), а также относительно сложившихся в ее лоне форм поведения и мирочувствования (снобизм, утилитаризм, бунт, смирение). Список литературыУчебная литература История зарубежной литературы XIX века: В 2-х ч. / Под ред. Н. П. Михальской. М., 1991.История зарубежной литературы XIX века / Под ред. Н. А. Соловьевой. М., 2007. Луков В. А. История литературы. Зарубежная литература от истоков до наших дней. М., 2003.История западноевропейской литературы. XIXвек. Германия. Австрия. Швейцария. М., 2005. Храповицкая Г. Н. Реализм в зарубежной литературе (Франция, Англия, Германия, Норвегия, США). М., 2006.История западноевропейской литературы. XIX век. Англия. М., 2004, 2012.

Проскурнин Б.М., Яшенькина Р.Ф. История зарубежной литературы XIX в.: Западноевропейская реалистическая проза. М.: Флинта,1998.

Гиленсон Б. А. История зарубежной литературы XIX в.М.: Академия, 2012.

История зарубежной литературы XIX в.: Франция, Италия, Испания, Бельгия. М.: Академия, 2012.

Храповицкая Г. Н., Коровин А. В. История зарубежной литературы: западноевропейский и американский реализм. М.: Академия, 2012.

Проскурнин Б. М., Яшенькина Р. Ф. История зарубежной литературы XIX в. Западноевропейская проза. М.: Флинта, 2008.

Проскурнин Б.М., Яшенькина Р.Ф. Французские реалисты: Стендаль, Бальзак, Мериме: Текст лекций. Пермь, 1993.

Проскурнин Б.М., Яшенькина Р.Ф. Из истории зарубежной литературы 30–70-х гг. Английские реалисты: Диккенс, Теккерей, Бронте: Текст лекций. Пермь, 1994.

Исследовательская литература Забабурова Н. В. Стендаль и проблемы психологического анализа. Ростов н/Д., М., 1982. Тимашева О. В. Стендаль. М., 1983. Реизов Б. Г. Стендаль: художественное творчество. Л., 1978. Резник Р. А. «Философские этюды» Бальзака. Саратов, 1983. Реизов Б. Г. Бальзак. М., 1960. Реизов Б. Г. Французский роман XIX века. М., 1977. Реизов Б. Г. Творчество Г. Флобера. М., 1955. Нольман М. Бодлер. Судьба. Эстетика. Стиль. М., 1979. Косиков Г. К. Ш. Бодлер между «восторгом жизни» и «ужасом жизни» // Ш. Бодлер. Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. М., 1983. Сильман Т. И. Чарльз Диккенс: очерки творчества. М., 1970. Вахрушев В. С. Творчество У. Теккерея. Саратов, 1984. Ивашева В. Р. «Век нынешний и век минувший»: Английский роман в его современном звучании. М., 1990.Эти загадочные англичанки… М., 1992.

Карельский А. В. От героя к человеку: Два века западноевропейской литературы. М., 1990.

1. Михайлов А. Д. От Ф. Вийона до М. Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени. В 2-х т. М.: Языки славянской культуры, 2010.

2. Ивашева В.В. Английский реалистический роман XIX в. в его современном звучании. М., 1974.

3. Карельский А.В. Метаморфозы Орфея. Вып. 1: Французская литература XIX в. М., 1999.

 

 


[1] Determinare (лат.) – определять, ограничивать.

[2] Выражение Гюстава Флобера.

[3] Напомним, что Кювье реконструировал образы вымерших животных по сохранившимся фрагментам их скелетов.

[4] Наблюдение А. В. Карельского.

[5] Известно, что Эмили отождествляла себя со своим героем.

[6] Возможно, придя к такому выводу на страницах своего романа, Эмили Бронте пыталась опробовать его правоту в бунтарстве против смертельной болезни.



Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-12-27; Просмотров: 804; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.038 сек.