Свежий взгляд на вещи 10 страница

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

^* Гальперин ПЛ. Введение в психологию. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. С. 104—147.

Широко известен пример инстинктив­ного действия, которое производит личин­ка одного насекомого, называемого "мура­вьиный лев". Вылупившись из яичка, эта личинка ползет на муравьиную дорожку, привлекаемая сильным запахом муравь­иной кислоты. На этой дорожке она выби­рает сухой песчаный участок, в котором выкапывает воронку с довольно крутыми склонами. Сама личинка зарывается в глу­бину этой воронки, так что снаружи на дне воронки остается только ее голова с мощными челюстями. Как только муравей, бегущий по этой тропке, подойдет к краям воронки и, обследуя ее, чуть-чуть наклонится над ее краями, с них начинают сыпаться песчинки, которые падают на голову муравьиного льва. Тогда муравьи­ный лев сильным движением головы выбрасывает струю песка в ту сторону, откуда на него посыпались песчинки, и сбивает неосторожного муравья. А он, па­дая в воронку, естественно, попадает на челюсти, они захлопываются и муравьиный лев высасывает свою жертву. И в этом случае все части процесса так подогнаны друг к другу, что каждое звено вызывает последующее, и никакое вмешательство, которое регулировало бы этот процесс, уже не требуется. Правда, и здесь возможны случаи, когда муравей не будет сбит песочным "выстрелом" и успеет отойти от края воронки; но других муравьев постигнет печальная участь. В большинстве случаев — а этого для жизни и развития муравьи­ного льва достаточно — весь процесс за­канчивается полезным для него результа­том.

Каждый шаг сложного поведения муравьиного льва — его движение к муравьиной дорожке, выбор на ней сухого песча­ного места, рытье воронки, зарывание в глубине воронки и затем "охота" на муравьев — имеет строго определенный раздра­житель, который вызывает строго опреде­ленную реакцию; все это происходит в таких условиях, что в большинстве случаев реакция не может оказаться неуспешной. Все действия и результаты этих действий подогнаны друг к другу, поэтому никакого дополнительного вмешательства для обеспечения их успешности не требу­ется. Здесь предположение о дополнитель­ном психическом процессе было бы со­вершенно излишним.

Рассмотрим вкратце еще два примера поведения, в которых тоже нет необходи­мости предполагать участие психики. Пер­вый из них — поведение птенцов грачей, которое было хорошо проанализировано со стороны его рефлекторного механизма¹.

Характерная реакция птенцов грачей на подлет родителей с новой порцией пищи вызывается тремя разными раздра­жителями: один из них — низкий звук "кра-кра", который издают подлетающие к гнезду старшие птицы; второй — одно­стороннее обдувание птенцов, вызываемое движением крыльев подлетающих ро­дителей, и третий — боковое покачива­ние гнезда, вызываемое посадкой птиц-ро­дителей на край гнезда. Каждый из этих раздражителей можно воспроизвести ис­кусственно и каждый из них в отдельно­сти вызывает характерную реакцию птен­цов: они выбрасывают прямо вверх шею и голову, широко раскрывают клювы, в которые родители кладут принесенную пищу. Совместное действие этих трех раз­дражителей, естественно, вызывает усилен­ную реакцию птенцов. Понятно, что для выполнения такой реакции не требуется ничего, кроме готового врожденного ме­ханизма и указанных внешних раздражи­телей; здесь участие психологического фактора было бы тоже совершенно из­лишним.

Последний пример: прыжок лягушки за мухой. Этот прыжок вызывается зри­тельным раздражением от "танцующей" мошки (проделывающей беспорядочные движения на очень ограниченном участ­ке пространства). Когда раздражение от таким образом движущегося предмета па­дает на глаз лягушки, она подбирается к этому предмету на расстояние прыжка, поворачивая голову, устанавливает на­правление на этот предмет и совершает прыжок на него с раскрытым ртом. Как правило, т. е. в подавляющем большин­стве случаев, лягушка таким способом захватывает добычу. Но оказывается, что аналогичным образом лягушка прыгает и на мелкие колеблющиеся на паутинке кусочки мусора, и тот же самый меха­низм делает ее добычей змеи. Охота змеи за лягушкой происходит так, что, заме­тив лягушку, змея поднимает голову, рас­крывает пасть, высовывает свой раздво­енный язычок и начинает им шевелить. Это движение язычка действует на лягуш­ку, как описанный выше раздражитель, лягушка прыгает на язычок как на мош­ку и, таким образом, сама бросается в пасть змеи; рассказы о гипнотизирующем взгляде змеи — это не более чем устра­шающие сказки, которые рассказывают люди. На самом деле змея действует на лягушку не своим взглядом, а движени­ем язычка, которое для лягушки не от­личается от движения мошки¹. И в этом случае имеется определенный раздражи­тель, вызывающий действие готового ме­ханизма, и все происходит настолько слаженно, что в подавляющем

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

¹ См. Анохин П.К. Узловые вопросы в изучении высшей нервной деятельности // "Проблемы высшей нервной деятельности". М.: Изд-во АМН СССР, 1949. С. 27—31.

большинстве случаев приносит полезный (для змеи) результат. Никакого дополнитель­ного вмешательства для успешного выпол­нения этой реакции здесь не требуется.

Если сопоставить все случаи, где пси­хика явно не нужна, то можно выделить такие общие характеристики этих ситуа­ций: во-первых, условия существования животного имеются на месте; во-вторых, эти условия действуют на животное как раздражители готового, наличного в орга­низме механизма, а этот механизм произ­водит нужную в данном случае реакцию. Конечно, предполагается, что этот меха­низм приводится в состояние активности, готовности к реакции на характерный раздражитель внутренним состоянием, потребностью организма. Если такой по­требности нет, например, если лягушка сыта, то внешний раздражитель, действуя на животное, характерную реакцию не вызывает. Но когда такая потребность воз­никает, то создается такое положение: на­лицо внешний объект, удовлетворяющий потребность и в то же время являющийся раздражителем механизма полезной в этом случае реакции, а этот механизм приведен (потребностью) в состояние го­товности и способен произвести нужную реакцию.

И, в-третьих, самое важное условие за­ключается в том, что в этих случаях соот­ношение между действующим органом и объектом воздействия обеспечено настоль­ко, что по меньшей мере в большинстве случаев, т. е. практически достаточно час­то, реакция оказывается успешной и при­носит полезный результат. В нормальных условиях, если животное производит вдох, оно не может не получить очередную пор­цию кислорода; если муравей заглядыва­ет за края воронки, то с ее края начинают сыпаться песчинки, которые скатываются на голову муравьиного льва, вызывают на­правленное раздражение, на которое мура­вьиный лев отвечает выбросом порции пес­ка в том же направлении, а сбитый с края воронки муравей скатывается по крутой стенке воронки прямо на голову муравьи­ного льва в его раскрытые челюсти. Птен­цам грача достаточно вытянуть шею и рас­крыть клюв, чтобы получить очередную порцию пищи от своих родителей; лягуш ке достаточно прыгнуть на мошку, чтобы заполучить эту порцию корма, и т. д.

Во всех этих случаях готовый меха­низм производит такую реакцию, которая обеспечивает успешный захват объекта. При такой слаженности отношений меж­ду организмом и условиями его существо­вания нет никакой необходимости пред­полагать участие психики в этом процессе — она ничего не прибавила бы, ничему не помогла, она была бы излишним, практи­чески не оправданным участником этого процесса. Во всех подобных ситуациях пси­хика не нужна. Реакции животных могут быть очень сложными и целесообразны­ми, могут даже казаться целенаправлен­ными, целестремительными, но на самом деле такими не являются¹.

Ситуации, где психика необходима

Теперь проанализируем ситуации, в которых для успешного приспособления к условиям существования или их измене­ния психика необходима.

Рассмотрим, например, процесс внешне­го дыхания. Если мы попадаем в помеще­ние, где, как говорится, "нечем дышать", то здесь уже недостаточно одних только ав­томатических приспособлений организма к уменьшенному количеству кислорода. Все, что мог бы сделать автоматический центр, — это увеличить частоту дыхания. Но этим можно обойтись лишь при усло­вии, что в окружающей атмосфере сохра­няется такое количество кислорода, кото­рого хватило бы при учащенном дыхании. Но если кислорода оказывается так мало, что даже наибольшее учащение и углуб­ление дыхания не может удовлетворить минимальной потребности в нем, то налич­ных автоматических приспособлений к такому необычному изменению условий оказывается недостаточно. Здесь нужно перейти на какие-то другие способы при­способлений, в данном случае к поиску выхода из сложившейся ситуации.

Но это другая задача! Чтобы выйти из такой ситуации, надо знать (да, знать!), как

это можно сделать: если мы находимся в душном, переполненном зале и чувствуем, что больше не можем в нем оставаться, то должны наметить себе путь, проход между рядами сидящих и положение двери; дру­гой раз можно ограничиться тем, чтобы открыть форточку или окно и т. д. Но всякое такое поведение (которое своей ко­нечной целью имеет опять-таки обеспече­ние дыхания) должно учитывать налич­ную обстановку и способы возможного действия в ней. Для этого готовых физио­логических механизмов регуляции дыха­ния уже, конечно, недостаточно.

Возьмем не физиологические процес­сы взаимодействия со средой, но акты по­ведения, казалось бы, самые простые. На­пример, когда мы идем по благоустроенной улице с хорошо асфальтированным тро­туаром, то можем разговаривать с прияте­лем о довольно сложных вещах; в этом случае движение по тротуару требует от нас так мало внимания, что для этого дос­таточно

^{-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------}

¹ См. Журавлев Г. Е. О "гипнотическом" взгляде змей // Вопросы психологии. 1969. № 5. 324

мельком брошенных боковых взглядов. Но если мы попадаем на такую улицу, где все время приходится смотреть, куда поставить ногу, то в этих условиях серьезного разговора вести уже нельзя, все время приходится думать, как бы не оступиться. Здесь нужна другая регуляция движений, и хотя основной механизм по­ходки может быть хорошо автоматизирован, но его использование в этих условиях требует активного внимания, управления на основе той картины, которую мы перед собой обнаруживаем. Регуляция действия в этих условиях возможна только на основе образа открывающейся ситуации.

Необходимость такой регуляции осо­бенно демонстративно выступает, когда мы видим, в каком затруднительном положе­нии оказывается слепой, вынужденный ощупывать палкой каждый следующий участок своего пути. Но, собственно, то же самое происходит и с нами, зрячими, когда мы попадаем в незнакомую местность и вынуждены активно осматриваться и вы­искивать указанные нам приметы. Представьте себе, что вы двигаетесь по знако­мому саду ночью в полной темноте; скажем, вы хотите взять со скамейки, находящейся на определенной дорожке, позабытые на ней очки. Если сад вам хорошо знаком, то даже в полной темноте вы можете двигать­ся достаточно быстро и уверенно — на ос­нове той картины, которую вы себе при этом представляете и которая составляет непосредственное продолжение маленько­го участка, видимого у самых ног. Но если это происходит в новом, незнакомом месте, такое продвижение становится очень за­труднительным, а то и просто невозмож­ным. Вы просите хозяина проводить вас и, конечно, будете очень рады, если он захва­тит с собой фонарь,— вам нужно иметь перед собою образ поля, непосредственно раскрывающий перед вами участок мест­ности, чтобы уверенней регулировать свое движение по ней.

¹ Такая слаженность отношений между организмом и окружающей средой, по-видимому, имеет место и у паразитирующих животных (гельминты), проделывающих зачастую довольно сложный жизненный цикл развития, нередко со сменой "хозяев" (промежуточных, основных).

Словом, если выделить характерные осо­бенности ситуаций, где психическое отра­жение, образ окружающего мира необхо­дим для управления действием, то прежде всего нужно указать на отсутствие в этих ситуациях того, что в данный момент непос­редственно необходимо индивиду. Это со­здает особое положение. Если бы в таком положении оказалось растение (а у расте­ний такие ситуации регулярно повторяют­ся вместе с изменением времени года), то все, что может сделать растение при наступле­нии такого неблагоприятного для жизни сезона,— это замереть. И действительно, растения замирают: на зиму (на севере и в умеренном климате) или на особенно за­сушливое время (в жарком климате). Если такие неблагоприятные условия наступа­ют слишком резко или длятся чрезмерно долго, то растения просто погибают. Другое дело — животные с подвижным образом жизни. Такие животные переходят к ново­му способу существования — они отправ­ляются на поиски того, что им необходи­мо и чего в непосредственном окружении нет. Для подавляющего большинства жи­вотных характерен поэтому подвижный образ жизни.

Подвижность становится условием существования, но она принципиально ме­няет характер жизненных ситуаций. Это изменение заключается в том, что возни­кает непостоянство отношений между животным и теми объектами, за которы­ми оно охотится (или которые на него охо­тятся и от которых оно вынуждено оборо­няться или убегать). Это непостоянство

отношений между животным и объекта­ми, в которых оно так или иначе заинтере­совано, получает более точное и ближай­шее выражение в непостоянстве отношений между органами действия животного и объектами, на которые оно воздействует. А если этот объект еще и подвижен, как это бывает в отношениях между живот­ным-охотником и его добычей, то непос­тоянство этого соотношения возрастает в чрезвычайной степени.

К этому надо добавить еще одно обсто­ятельство. Объект, с которым взаимодей­ствует животное, должен выступать гене­рал изованно: если это "враг", то это должен быть не индивидуальный враг, а по край­ней мере враг этого рода; если это добыча, то она тоже должна выступать, так ска­зать, обобщенно; если бы волк набрасывал­ся только на такую овцу, которая была бы в точности похожа на съеденную им рань­ше, и отказывался от всякой другой овцы, то подобный "волк-педант" очень скоро стал бы жертвой естественного отбора. Овца для волка должна выступать "обоб­щенно"; может быть, эта обобщенность за­ключается просто в том, что от овцы исхо­дит определенный запах, характерный для всех овец, и волк узнает свою добычу по этому генерализованному признаку. Опоз­навательный признак объекта должен быть весьма "общим", а реакция должна быть точно приспособлена к объекту охоты и условиям действия: наброситься на эту "обобщенную добычу" хищник должен с учетом того, какого она размера, как по­вернута к нему, на каком расстоянии на­ходится и т. д.

Парадоксальность ситуации заключа­ется в том, что раздражитель выступает генерал изованно, а действие должно быть точно подогнано к частным особенностям объекта и данной ситуации. Если бы в актуальной ситуации волк в точности повторил действие, которое прошлый раз было успешным, то оно легко могло бы оказаться не вполне отвечающим налич­ным обстоятельствам: волк мог бы недо­прыгнуть до овцы, перепрыгнуть через нее или прыгнуть так, чтобы лишь толкнуть, но не схватить ее, и т. д. Одним словом, если бы животное только стандартно по­вторяло действие, которым оно располага­ет по своему прошлому опыту, то это дей­ствие в измененных обстоятельствах могло бы оказаться не совсем или даже совсем не подходящим в данной актуальной си­туации. А ведь жертва не стала бы ждать повторения, и неудачное действие привело бы к потере благоприятной возможности.

Известный полярник Э. Кренкель при­водит следующее описание охоты белого медведя на тюленя (сделанное им без вся­кой связи с проблемами психологии). "В бинокль с мыса Выходного, на расстоянии примерно около километра, а может быть поменьше, я увидел однажды, как к лежа­щему тюленю (а они очень чуткие) по-пла­стунски подкрадывался белый медведь. Самое интересное, что тюлень изредка под­нимает голову, оглядывается — все ли в порядке, все ли спокойно, можно ли про­должать отдых, но медведя не замечает. А тот подкрадывался предельно осторожно, распластавшись на снегу, как меховой пла­ток. Он полз на брюхе и одной лапой при­крывал свой черный нос, чтобы не выде­лялся на фоне белого снега.

Наконец, медведь оказался совсем ря­дом, а его жертва так ничего и не замеча­ла. Медведь прыгнул. Но... видимо, это был молодой зверь. Он не рассчитал прыжок и примерно на полметра перемахнул через тюленя. Оглянулся — тюленя не было. И что бы вы думали, сделал медведь? Он по­шел обратно и два раза прыгал на лунку, пока не отработал достаточной точности прыжка. Молодой охотник за тюленями

явно тренировался......Зверь твердо знал,

что, если он не отработает номер, останется голодным".

Чтобы не пропасть с голоду, животно­му нужно хорошо отработать точную оцен­ку расстояний и усилий прыжка, которые нельзя ни повторить, ни изменить на ходу. И молодой зверь, о котором рассказывает Кренкель, уже "твердо знал" это.

У подвижных животных возникают чрезвычайно непостоянные отношения меж­ду ними и объектами, в которых они заин­тересованы. А это ведет к тому, что никакой прошлый опыт — ни видовой, ни индивиду­альный — при его стереотипном повторе­нии (а ведь повторен он может быть только в том виде, в каком он прежде был успешно выполнен и получил подкрепление) не мо­жет быть достаточен для успешного действия в наличных, каждый раз несколько изме­ненных обстоятельствах. Именно для того, чтобы прошлые действия могли быть эффективно использованы в этих индивиду­альных обстоятельствах, эти действия нуж­но несколько изменить, подогнать, приспосо­бить к наличным обстоятельствам. И это надо сделать или до начала действия, или (если возможно) по ходу действия, но во вся­ком случае до его завершения.

Схема основных уровней действия

Мы рассматриваем психику, точнее ориентировочную деятельность, как важ­нейший вспомогательный аппарат поведе­ния, аппарат управления поведением. Этот аппарат возникает на том уровне разви­тия активных животных, когда в резуль­тате их подвижности и возрастающей из­менчивости отношений между ними и объектами среды животные оказываются в непрерывно меняющихся, индивидуаль­ных, одноразовых ситуациях. С этого уров­ня возникает необходимость приспосабли­вать действия к этим одноразовым условиям. Такое приспособление достига­ется с помощью примеривания, экстрапо­ляции и коррекции действий в плане об­раза наличной ситуации, что и составляет жизненную функцию ориентировочной де­ятельности. Понимая так психическую де­ятельность, мы можем представить себе ее место в общем развитии мира, если рас­смотрим отдельную единицу поведения — отдельное действие — со стороны отноше­ния между его результатом и его меха­низмом, с точки зрения того, поддерживает ли результат действия производящий его механизм. Тогда общую линию эволюции действия — от неорганического мира до человека включительно — можно схема­тически разделить на четыре большие сту­пени, каждой из которых соответствует определенный тип действия: физическое действие, физиологическое действие, дей­ствие субъекта и действие личности.

Уровень физического действия. У нас нет оснований исключить действие физи­ческих тел из группы тех явлений, кото­рые на всех языках обозначаются словом "действие". Наоборот, физическое действие составляет основное содержание понятия о действии; оно должно быть нами приня­то в качестве исходного. Особенность и ограниченность физического действия в интересующем нас аспекте заключается в том, что в неорганическом мире механизм, производящий действие, безразличен к его результатам, а результат не оказывает ни­какого, кроме случайного, влияния на со­хранение породившего его механизма. "Вода точит камень" — таково действие воды на камень, но результаты этого дей­ствия безразличны для источника и не поддерживают ни его существование, ни этого его действия. Существование потока, который прокладывает себе путь через скалы, зависит вовсе не от этого пути, а от того, что снова и снова пополняет воды потока.

Если мы возьмем машины, созданные человеком, то их можно снабдить програм­мой управления, механизмом обратной связи, с помощью которых регулируется действие этой машины. Но результат, ко­торый служит объектом обратной связи, не поддерживает существование такой машины. Он только регулирует ее рабо­ту. Но работа машины и этого регули­рующего механизма ведет к их износу и разлаживанию, к сбою. Если предоставить машину самой себе, то вместе со своим регулирующим механизмом она в конце концов будет давать такой продукт, ко­торый будет негоден с точки зрения че­ловека, построившего эту машину. Не результат действий машины, а человек, заинтересованный в этом результате, за­ботится о сохранении такого механизма (или о его замене более совершенным); результат действия машины не поддер­живает ее существование.

Уровень физиологического действия. На этом уровне мы находим организмы, ко­торые не только выполняют действия во внешней среде, но и заинтересованы в оп­ределенных результатах этих действий, а следовательно, и в их механизмах. Здесь результаты действий не только регулиру­ют их исполнение, но если эти результаты положительны, то они и подкрепляют ме­ханизм, производящий эти действия.

Однако для этого нового уровня разви­тия действий характерно одно существен­ное ограничение — результаты действу­ют лишь после того, как они физически достигнуты. Такое влияние может иметь не только конечный, но и промежуточный результат, однако лишь результат, матери­ально уже достигнутый. На уровне чисто

физиологических отношений такой кор­рекции вполне достаточно.

Уровень действия субъекта. Как мы видели выше, условия подвижной жизни в сложно расчленной среде постоянно при­водят животное к таким одноразовым вариантам ситуаций, в которых прошлый опыт недостаточен для успешного выпол­нения действий. Наоборот, воспроизведе­ние действий в том виде, в каком они были успешны в прошлом опыте, может привес­ти к неудаче в новых, несколько изменив­шихся условиях. Здесь необходимо при­способление действия и до его начала, и по ходу исполнения, но обязательно до его окончания. А для этого необходимо при­бегнуть к примериванию действий или к их экстраполяции в плане образа. Лишь это позволяет внести необходимые поправ­ки до физического выполнения или, по меньшей мере, до завершения этих дей­ствий и тем обеспечить их успешность.

Принципиальное значение в расшире­нии приспособительных возможностей животного на этом уровне действия за­ключается именно в том, что животное по­лучает возможность установить пригод­ность действия и внести в него изменения еще до его физического исполнения или завершения. Здесь тоже действуют прин­ципы обратной связи, необходимых кор­рекций, подкрепления удачно исполненных действий, но они действуют не только в физическом поле, но и в плане образа. Новые, более или менее измененные значе­ния объектов (по сравнению с теми значе­ниями, которые они имели в прошлом опы­те) используются без их закрепления, только для одного раза. Но зато каждый раз процедура может быть легко повторе­на, действие приспособлено к индивидуаль­ным, единичным обстоятельствам и удач­ный результат подкрепляет не только исполнительный, но и управляющий ме­ханизм действия.

Уровень действия личности. Если дей­ствие животного отличается от чисто фи­зиологических отношений с окружающей средой тем, что его коррекции возможны в плане образа, восприятия открывающейся перед животным среды, то действие лич­ности означает принципиально новый шаг вперед. Здесь субъект действия учитывает не только свое восприятие предметов, но и накопленные обществом знания о них, и не только их естественные свойства и от­ношения, но также их социальное значе­ние и общественные формы отношения к ним. Человек не ограничен индивидуаль­ным опытом, он усваивает и использует общественный опыт той социальной груп­пы, внутри которой он воспитывается и живет.

И у человека в его целенаправленных предметных действиях полностью сохраня­ются принципы кибернетического управ­ления. Но условия этих действий, факторы, с которыми считается такое управление, — это прежде всего общественная оценка и ха­рактеристика целей, вещей и намечаемых действий.

У животного намечаемый план дей­ствия выступает лишь как непосредствен­но воспринимаемый путь среди вещей; у человека этот план выделяется и оформ­ляется в самостоятельный объект, наряду с миром вещей, среди которых или с кото­рыми предстоит действовать. Таким об­разом, в среду природных вещей вводится новая "вещь" — план человеческого дей­ствия. А с ним и цель в прямом смысле слова, т.е. в качестве того, чего в готовом виде нет и что еще должно быть сделано, произведено.

Соотношение основных эволюционных уровней действия. Каждая более высокая ступень развития действия обязательно включает в себя предыдущие. Уровень физиологического действия, конечно, вклю­чает физическое взаимодействие и физи­ческие механизмы действия. Уровень жи­вотного как субъекта действия включает физиологические механизмы, обеспечива­ющие только физиологическое взаимодей­ствие с внешней средой, однако над ними надстраиваются физиологические меха­низмы высшего порядка, осуществляющие психические отражения объективного мира и психологическое управление дей­ствиями. Наконец, уровень личности вклю­чает и физические, и физиологические, и психические механизмы поведения. Но у личности над всем этим господствует но­вая инстанция — регуляция действия на основе сознания общественного значения ситуации и общественных средств, образ­цов и способов действия.

Поэтому каждую более высокую фор­му действия можно и нужно изучать со стороны участвующих в ней более простых механизмов, но вместе с тем для изучения каждой более высокой ступени одного изу­чения этих более простых механизмов принципиально недостаточно. Недостаточ­но не в том смысле, что эти высшие меха­низмы не могут возникнуть из более про­стых, а в том, что образование высших из более простых не может идти по схемам более простых механизмов, но требует но­вого плана их использования. Этот новый план возникает вследствие включения в новые условия, в новые отношения. Воз­никновение живых существ выдвигает новые отношения между механизмом дей­ствия и его результатом, который начина­ет подкреплять существование механизма, производящего полезную реакцию. Воз­никновение индивидуально изменчивых одноразовых ситуаций диктует необходи­мость приспособления наличных реакций в плане образа и, следовательно, необходи­мость психических отражений. Возникно­вение таких общественных форм совмест­ной деятельности (по добыванию средств существования и борьбы с врагами), кото­рые недоступны даже высшим животным, диктует необходимость формирования тру­да и речи, общественного сознания.

Таким образом, основные эволюцион­ные уровни действия намечают, собствен­но говоря, основную линию развития ма­терии: от ее неорганических форм — к живым существам, организмам, затем — к животным, наделенным психикой, и от них — к человеку с его общественным сознанием. А сознание, по меткому заме­чанию Ленина, "...не только отражает объективный мир, но и творит его"¹. Тво­рит по мере того, как становится все бо­лее полным и глубоким отражением ме­ханизмов общественной жизни и веду­щим началом совокупной человеческой деятельности.

¹ Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 194.

К. Э. Фабри. Научное наследие А.Н.Леонтьева и вопросы эволюции психики^*

Научное познание психики человека начинается с зоопсихологии. "Ясно, что ис­ходным материалом для разработки пси­хических фактов должны служить, как простейшие, психические проявления у животных, а не у человека",— подчерки­вал еще 110 лет тому назад И. М. Сече­нов, выделив эти слова в качестве одного из основных тезисов своего труда "Кому и как разрабатывать психологию". Пра­вомерность этого требования и сейчас ни одним серьезным ученым не ставится под сомнение, более того — в наше время эта задача злободневна как никогда. Позна­ние психики невозможно без познания за­кономерностей ее становления и развития, без выявления ее предыстории и этапов развития психического отражения, начи­ная от его первичных, наиболее примитив­ных форм до высших проявлений пси­хической активности животных и со­поставления последних с психическими процессами у человека. Эту поистине ги­гантскую задачу должна и призвана ре­шать зоопсихология.

Разумеется, при изучении этих вопро­сов перед исследователем встают неимо­верные трудности, в частности, очень труд­но получить представление о конкретных предпосылках и условиях возникновения человеческого сознания, о непосредствен­ной предыстории зарождения трудовой деятельности, членораздельной речи, человеческого мышления и социальной жиз­ни. Ведь зоопсихолог может опереться на поведение только современных животных. Но сравнительно-психологический анализ их поведения и поведения человека откры­вает вполне реальные возможности для решения обозначенных задач и выявления качественных особенностей и отличий че­ловеческой психики. Необходимо только учесть, что история человечества — миг по сравнению с полутора миллиардами лет развития животной жизни на земле, что в результате этого грандиозного процесса эволюции возникло огромное число раз­нокачественных биологических категорий (и, соответственно, форм психического от­ражения), что эволюционный процесс раз­вивался не линейно, а всегда несколькими параллельными путями. К тому же коли­чество "экологических ниш" на земле нео­бозримо, а ведь именно экологическими факторами, условиями жизни видов, заняв­ших эти "ниши", определяются в первую очередь особенности их психической ак­тивности, а не их филогенетическим поло­жением. Поэтому число "типичных пред­ставителей", которых необходимо изучать зоопсихологу, огромно (не говоря уже о том, что исследовать поведение всех животных вообще невозможно: число зоологических видов исчисляется миллионами, но даже, например, одних грызунов насчитывается свыше полутора тысяч видов!).

Дата добавления: 2014-12-29