II. Современный мир перед лицом глобальных проблем

Модерн, таким образом, с самого начала базировался на наивной вере в то, что с помощью рационального подхода к образованию, политике, здоровью, одежде и т. д., вплоть до рациональной организации совести, можно заново пересоздать традиционный мир.

Однако было бы несправедливым рассматривать модерн только с его феноменальной стороны и забывать при этом об его онтологии, питающей его идее. Ведь стремление людей сделать мир устроенным, безопасным и комфортным не содержит в себе ничего плохого. Это вполне естественное, понятное и оправданное желание. Оно присуще человеку изначально и является материализацией фундаментальной идеи, определяющей как содержание частной жизни человека, так и направление исторического процесса. В качестве таковой выступает идея спасения, представляющая из себя религиозно обработанное стремление людей избавиться от страданий. Лишить же людей этого стремления просто невозможно. Все мировые этические религии опираются именно на идею спасения, выстроив жесткую зависимость между образом жизни индивида, его благочестием и спасением. Модерн не отказался от идеи спасения, он ее лишь десакрализовал, трансформировав в идею свободы.

Свобода — вот та высшая ценность, во имя которой человек эпохи модерна живет и действует. «Освободиться» означает для него только одно: сделать понятной и управляемой окружающую действительность, удалить из нее все то, что не поддается рационализации. Известное спинозовское определение свободы как познанной необходимости лишь закрепляет господствующую тенденцию в понимании свободы.

В хозяйственной сфере эпоха модерна характеризуется возникновением и развитием свободной рыночной экономики, базирующейся на идее, что логика рынка является наиболее рациональной, а значит, обеспечивает наибольшую эффективность. Свобода хозяйствующего субъекта, его предприимчивость и чувство ответственности сыграли революционную роль в развитии западной экономики, способствовали её бурному качественному росту.

В политической области модернизация шла по пути постепенного вытеснения отживших феодально-монархических порядков новыми, либерально-демократическими институтами. Свобода не может зависеть от капризов одного человека — таково главное политическое и правовое требование модерна. В работах Дж. Локка, Т. Гоббса и других либерально ориентированных мыслителей раннего Нового времени были обоснованы исходные принципы такого общественного порядка, при котором наиболее полно реализуется главная ценность человека — его свобода.

Качественные изменения произошли и в образе жизни человека эпохи модерна. Религия, долгое время активно вмешивавшаяся в частную жизнь индивида и определяющая основные параметры его бытия, была объявлена личным делом человека. Этим объясняется, в частности, успех протестантской версии христианства, сочетавшей в себе жесткий аскетический рационализм, свободу и предприимчивость индивида с одной стороны, и высокую набожность — с другой.

Модерн, таким образом, может быть понят как попытка построить жизнь на базе одной, фундаментальной ценности — разума. Результаты этой попытки не поддаются однозначной непротиворечивой оценке. Они амбивалентны. С одной стороны, в результате этой, длившейся почти 500 лет, рационализации жизни, построено величественное здание западноевропейской цивилизации, где гарантированы максимально возможные свободы индивида, а его физическое бытие достигло максимально возможного комфорта. Этого факта никто не оспаривает. Но, с другой стороны, рационализация привела к расщеплению единого смыслового поля культуры на множество обособленных друг от друга автономных сфер. Этот факт стал полной неожиданностью даже для теоретиков модернизации.

Ведь рационализация есть преобразование действительности в соответствии с законами разума, которые едины, универсальны, всеобщи. По логике это означает, среди прочего, унифицирование мира, более тесное сближение между культурами, а также между разнородными сферами внутри отдельных культур. Действительно, формальная рационализация означает стандартизацию жизни. Но помимо нее существует еще материальная или ценностная рационализация. М. Вебер определял ценностную рационализацию как действие, «... основанное на вере в безусловную — эстетическую, религиозную или любую другую — самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно придет»[80]. Преобразуя действительность в рамках модернизации, люди действовали не только в соответствии с логикой целерационального действия, но и сообразно своим представлениям о справедливости, красоте, правах человека.

Формальная рационализация предполагает максимальное совпадение логики действия и имманентной логики объекта, на который направлено это действие. В результате отдельные сферы действительности разрабатываются под давлением этой внутренней, имманентной логики, все более и более обособляясь. Экономика совершенствуется только ради экономики, политика — ради политики, право также становится сферой нормативности, безразличной к человеку. Всеми этими сферами руководит стремление максимально эксплицировать (прояснить и реализовать) свои специфические внутренние ценности.

Таким образом мир, с одной стороны, становится более ясным и прозрачным, а, с другой — все более усложняется из-за дифференциации и специализации отдельных его частей. Стремление объяснить бессмысленность мира и незаслуженность страданий требует теоретической рефлексии, систематизации действительности и рационализации образа жизни. Но одновременно, в результате ценностной рационализации, он становится все более и более плюральным, утрачивает единый смысловой центр.

Уже в середине прошлого века философы осознали исчерпанность рационалистической парадигмы в ее классическом, гегелевском виде. Об этом заявил, как известно, сам Гегель, высказав утверждение, что в его философии Дух наконец-то примирился с действительностью, а значит история закончилась. Конечно же Гегель не имел в виду, что человечество достигнув пика своего развития, переходит в стадию угасания. Вовсе нет. Ведь история понималась им как прогресс в сознании свободы, как постепенное самосознание родовой и индивидуальной сущности человека. Средством для этого выступает рациональный дискурс, а вся история изображалась Гегелем как оразумливание, рационализация действительности. Завершение рационализации совпадает и с окончанием процесса самосознания. Таким образом, «конец истории» означал у немецкого мыслителя наступление эпохи полной самореализации человеческой сущности, максимально возможное воплощение свободы. «Конец истории» характеризуется и тем, что мир стал полностью ясным, понятным и подконтрольным человеку. Современный американский политолог Ф. Фукуяма пишет по этому поводу: «Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, — вместо всего этого — экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии / есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории»[81]. Таким образом, завершение истории понимается как завершение периода развития человечества и начала периода просто жизни: без открытий, революций, свершений, стремления к запредельным идеалам. Спокойное, сытое, комфортное существование.

О завершении эпохи модерна много писал Ф. Ницше в присущей ему афористичной манере. Его знаменитое восклицание: «Бог умер!» следует понимать как констатацию того факта, что демистификация мира с помощью рационализации привела к размыванию единой нравственной субстанции, персонификацией которой был Бог. Человек остался один на один со своей совестью, обреченный на постоянный выбор между добром и злом. Тем самым ясно обозначилась перспектива нигилизма в европейской культуре. Жить в мире, лишенном ценностных ориентиров, может, по утверждению Ницше, только «сверхчеловек, одержимый волей к господству.

Большой вклад в исследование природы модерна, логики его становления и причин гибели внес М. Вебер[82]. Посвятив всю жизнь изучению феномена рациональности, воплотившейся в европейской культуре, Вебер приходит к неутешительному для себя (и для этой культуры) выводу: несмотря на очевидные успехи науки, техники и рациональной организации, мир не стал более пригодным для обитания человека. Ведь те возможности, которые он представляет человеку, могут реализоваться только через игнорирование привычных, непосредственных человеческих отношений. Беспристрастные законы и эффективно действующие социальные институты оказались не в состоянии обеспечить теплые и тесные связи между людьми, свойственные традиционному обществу. И самое главное: в результате последовательной, длившейся почти пятьсот лет, модернизации, действительность оказалась раздробленной на множество автономных ценностных мирков, упрямо отстаивающих свою самодостаточность. Немецкая культура заявляет о своем превосходстве над французской, экономика ставит себя выше политики и религии, научный дискурс считает результаты своей деятельности наиболее адекватными и с презрением смотрит на философию и искусство, католичество объявляет ересью все остальные версии христианской религии. И никто не хочет уступать, идти на компромиссы, искать общие, интегрирующие символы.

Философы и поэты видят «непорядок» в бытии раньше, чем он проявится эмпирически и станет очевидным для политиков и обывателей. Поэтому диагноз, поставленный Гегелем, Ницше, Вебером и другими мыслителями, озабоченными судьбой европейской культуры, оставался без внимания более ста лет. На поверхности Европа выглядела в конце прошлого — начале нынешнего века респектабельно, имела вполне здоровый вид. Только опыт двух мировых войн, последовавшая за последней из них жесткая конфронтация двух мировых систем и параллельно с этим продолжающиеся углубляться глобальные проблемы, заставили интеллектуалов «вспомнить» о неутешительных оценках, которые дали вышеуказанные философы западноевропейскому пути развития, определив тем самым сущность подлинной пятисотлетней европейской цивилизации.

Поводом для «переоценки ценностей» господствующего типа развития в конце XX века послужили не столько политические, социальные и экономические противоречия, сколько осознание того факта, что в мире постепенно нарастают глобальные экологические проблемы. Они стали проявляться с конца 50-х годов в виде ухудшающейся атмосферы, воды, почвы, уменьшения численности лесов и т. п. явлений. Главная причина деградации природной среды обитания человека связывалась с экспансионистским характером современного капиталистического хозяйства. Оно призвано обеспечить всевозможными благами быстро растущее народонаселение мира и потому вынуждено постоянно наращивать свои мощности. Это ведет к негативным «побочным» последствиям.

С 1950 по 1997 год использование древесины утроилось, производство бумаги повысилось в 6 раз, добыча рыбы — в 5 раз, в 4 раза выросло потребление ископаемого топлива. Многочисленные модельные расчеты, проводимые в 70-80-е годы по заказу Римского клуба, а также прогнозы других авторитетных организаций в последнее время, показывают, что при нынешних темпах использования природных ресурсов в середине XXI века они будут исчерпаны. Можно спорить о том, когда это произойдет по каждому из видов сырья, однако качественный вывод о стратегической бесперспективности существующего типа развития сомнению уже не подлежит.

Чтобы избежать указанной катастрофы, разрабатываются самые различные сценарии развития. Предлагается, в частности, развивать экономику таким образом, чтобы потребление ресурсов и уровень загрязнения не превышали некоторого критического объема. По мнению приверженцев этого подхода, получившего название «концепции устойчивого развития», можно достигнуть продолжительного стабильного развития экономики за счет ограничения потребления ресурсов и снижения численности населения. При этом предполагается применять как административные меры (запреты, штрафы, наказания), так и методы рыночного регулирования, направленные на ограничение потребностей (к примеру, налоги на расходование тех или иных ресурсов).

Модельная проработка этого варианта, предпринятая группой Д. Медоуза, показывает, что при достаточно жестких ограничениях возможно в лучшем случае удастся сохранить на будущие 50 лет значительные различия в уровне жизни и использовании ресурсов между индустриально развитыми и развивающимися странами. Но на более длительную перспективу этот прогноз не дает никакой оптимистической картины.

Одной из главных проблем по-прежнему остается неготовность развитых стран Запада существенно ограничить потребление, отказаться от части достигнутого ими жизненного комфорта. Устойчивое развитие, основанное на ограничениях, неизбежно приводит к трениям и противоречиям между государствами. Это показала Специальная сессия Генеральной Ассамблеи ООН, проведенная в 1992 году в Рио-де-Жанейро и посвященная выработке стратегии развития человечества в XXI веке. Она была представлена главами государств и правительств, стран-членов ООН, что говорит о важности обсуждаемых проблем. Результаты этой сессии оптимизма не вызвали, ибо на ней не было достигнуто согласие, как по причинам глобального кризиса, так и по способам выхода из него. Не получила даже теоретического решения главная проблема концепции устойчивого развития — распределение квот и предельных нормативов производства и потребления.

Через пять лет, в 1997 году, уже в Нью-Йорке, была проведена вторая Специальная сессия ГА ООН с той же повесткой дня. На Ассамблее был представлен «Глобальный обзор состояния окружающей среды», в котором, в частности, отмечены такие негативные явления, как ухудшение биоразнообразия, изменение климата, избыточность потребления в развитых странах, сопровождаемое большим объемом отходов. Констатировалось, что по-прежнему во многих странах острой остается проблема питания.

Председатель специальной комиссии ООН по устойчивому развитию Р. Уэлфорд, отметил, что «за последние несколько десятилетий почти каждая экосистема и первичная культура на Земле были повреждены, а во многих случаях полностью разрушены агрессивными человеческими существами... Массовое обезлесивание и связанные с этим потери биоразнообразия, замена сложных сообществ животных и практика монокультур зерновых или древонасаждений, интенсивная жестокая сельскохозяйственная практика разведения животных, отравление природных вод... все это результат человеческой жестокости и алчности»[83].

Итоговый документ Ассамблеи — «Заявление глав государств и правительств» содержит призыв:

- Поддерживать международное и национальное сотрудничество;

- Улучшать государственное управление и соблюдать права человека;

- Изменить структуру производства и потребления с учетом этнических факторов;

- К 2015 году вдвое уменьшить число людей, живущих в условиях абсолютной нищеты;

- Эффективно завершить международные переговоры по проблемам экологии;

- Мобилизовать местные ресурсы для достижения устойчивого развития;

- Подтвердить необходимость выделения 0,7 % ВНП развитых стран для оказания помощи развивающимся странам.

Заявление оканчивалось призывом: «Время не ждет. Нужно, чтобы каждый приложил усилия для изменения тенденции деградации».

Необходимо отметить, что на уровне отдельных государств, крупных корпораций проводится конкретная работа по совершенствованию технологий, защите окружающей среды. Американский институт «Worldwatch», в очередном докладе по итогам 1997 года, содержащем прогноз развития человечества на ближайшие годы, с оптимизмом утверждает, что мир начал постепенно осознавать, что старый ход вещей не кажется мудрым с планетарной точки зрения. В качестве примера приводится новинка концерна «Тойота» — гибридный автомобиль, имеющий двигатель внутреннего сгорания и электрический двигатель. Все чаще для получения электричества используют силу ветра и воды, а ведущие нефтяные гиганты Энрон, Бритиш Петролеум и Шелл все больше средств инвестируют в возобновляемые источники энергии. Как альтернатива концепции «устойчивого развития» предлагается «симбиотический» путь, снимающий или отодвигающий в далекое будущее проблему истощения ресурсов, поскольку последние воссоздаются в процессе воспроизводства продукции[84].

Но вся эта деятельность не дает достаточного эффекта в первую очередь потому, что осуществляется в рамках прежней парадигмы — парадигмы модерна. Римский клуб, поначалу громко заявивший о наступившем глобальном кризисе, по сути, не подверг тщательному анализу его причины. Говоря о необходимости совершенствования человека, как залоге разрешения глобальных проблем, основатель этого клуба А. Печчеи ставил проблему человека утилитарно — как задачу культивирования и развития новых «человеческих качеств», ориентированных на будущий глобальный мировой порядок[85]. Нравственной и философской оценке не была подвергнута та концепция социального развития и будущего человека, реализация которой и привела к этим глобальным затруднениям. Имеется в виду «проект модерна» и одухотворяющая его идея развития.

В основе концепции развития, сломавшей традиционное средневековое общество, лежало несколько простых, но привлекательных идей.

Во-первых, это идея антропоцентризма, сменившая господствующую более тысячелетия идею теоцентризма. Антропоцентризм означает, что центром познавательной и практической активности становится человек. Он является той перспективой, которая задает направление общественной эволюции и определяет базовые ценности культуры. Человек — главная фигура бытия, его средоточие, а все остальное — только средства обеспечения человеческого существования.

Во-вторых, развитие предполагает несовершенство мира, которое и должно быть исправлено в ходе развития. Несовершенство это проявляется в том, что человек, будучи по природе совершенным существом, обладающим достоинством, вынужден влачить жалкое существование, пребывать в ничтожности.

В-третьих, в этой модели развития были заданы и средства (инструменты) развития. Это рационализация действительности через ее покорение с помощью калькуляции, рациональной организации, посредством с активного использования науки и техники. Чтобы сделать жизнь достойной человека — ее нужно переделать, приспособить «под контуры» человека.

В-четвертых, эта модель развития предполагала жесткое разделение публичной и частной сфер человеческого бытия, невмешательство во внутренний духовный мир индивида. Преобразованию, развитию подлежала только внешняя человеку действительность — природа и общество. Внутреннее совершенствование объявлялось частным делом индивида, тем самым из развития с самого начала была исключена нравственная перспектива, её роль в стабилизации общества.

В-пятых, развитие объявлялось универсальным, происходящим в масштабах планеты, процессом. Нет стран и народов, которые могли бы долго противиться неизбежности кардинальных преобразований. Рано или поздно они осознают, что единственным способом выхода из экономического, политического, социального тупика является принятие западной модели развития.

Таким образом, идея развития стало своеобразной «религией» западной культуры. Она инициировала те революционные изменения, которые произошли в странах Западной Европы и Северной Америки за прошедшее с начала модернизации время. Не замечать качественного улучшения жизни людей в этих регионах просто нельзя. Именно поэтому западный опыт стал привлекательным для других стран, колеблющихся в выборе путей развития. Казалось бы, чего проще: создайте условия для свободной конкуренции людей и товаров, обеспечьте политические свободы и свободу образа жизни, установите режим правового государства — и через 20 (50, 100, 200) лет начнете пожинать плоды общества изобилия. Но именно универсализация западной модели развития и послужила тревожным сигналом для интеллектуалов, которые увидели в этом факте опасность глобальной катастрофы.

Несмотря на внешнюю привлекательность, эта модель является очень затратной. Она базируется на активной эксплуатации природных ресурсов, ибо основу успеха современного промышленного производства, создающего товары и услуги, обеспечивающего тот комфорт жизни западного человека, который привлекает других, являются энергетические и минеральные ресурсы Земли. А они — конечны, исчерпаемы. Ориентация на западные стандарты в потреблении приведет к необходимости многократного увеличения добычи нефти, газа, алюминия, производства электроэнергии, вырубки лесов и т. д. Соответственно значительно возрастут вредные отходы промышленного и сельскохозяйственного производства. Это приведёт к быстрому истощению ресурсного потенциала Земли и к прогрессирующей деградации человечества.

Озабоченность проблемой стремительного ухудшения среды обитания, в первую очередь климата, подвигла международное сообщество в лице ООН на принятие срочных мер, которые ограничивали бы выброс в атмосферу Земли тепловой энергии. В 1994 году была принята Рамочная Конвенция ООН по изменению климата (РКИК). В настоящее время сторонниками конвенции являются 186 стран, включая Россию, все развитые страны и страны СНГ. Конвенция призвана объединить усилия по предотвращению опасных изменений климата и добиться стабилизации концентрации парниковых газов в атмосфере на относительно безопасном уровне. В конце 1997 года, на Третьей Конференции Сторон РКИК в Киото, был принят Киотский Протокол, закрепляющий количественные обязательства развитых стран и стран с переходной экономикой, включая Россию, по ограничению и снижению поступления парниковых газов в атмосферу. К 2002 году Протокол подписан 84 странами, включая все развитые страны, и почти все страны СНГ. Россия подписала Протокол 11 марта 1999 г.

Однако реализация проблемы заключается в том, что для вступления Киотского Протокола в силу, требуется его ратификация не менее чем, 55-ю странами-участниками, причем в это число должны входить страны, на долю которых приходится не менее 55 % всех выбросов тепловой энергии, но большинство развитых стран, в том числе и США, отказываются признавать свои обязательства, налагаемые этим документом. Не ратифицирован он и Россией. Объясняется это тем, что Киотский Протокол требует снизить к 2008 году, на 5 % выброс парниковых паров, по сравнению с 1990 годом. На деле подобное снижение означает сокращение промышленного производства, а значит и появление социальной напряженности в обществах потребления, привыкших к комфортному образу жизни.

Как быть в этой ситуации, которая является вполне реальным фактом, а не плодом фантазии испуганного теоретика?

Причина коренится не в издержках промышленного производства и «плохих» предпринимателях, отказывающихся строить защитные сооружения на своих производствах. Деструктивна сама модель развития, принятая 500 лет назад и полностью исчерпавшая себя ещё в начале XXI столетия. Признание этого факта вовсе не означает, что должны быть пересмотрены итоги развития. Это невозможно. Но дать им соответствующую оценку в перспективе нынешнего глобального кризиса просто необходимо.

Исчерпанность западного варианта развития проявилась и с другой стороны, не менее опасной, чем экологический кризис. Развитие западного типа облегчалось тем несомненным обстоятельством, что в распоряжении десятка стран Европы и Америки находились природные и людские ресурсы практически всего мира. За стеклянные бусы и медные украшения приобретались громадные территории, а за небольшую взятку туземному чиновнику можно было получить право на разработку богатейших месторождений золота, меди или нефти. Это было, и этого никто не отрицает. Произошедшие во второй половине XX века трансформации в странах третьего мира кардинальным образом изменили ситуацию. В этих странах появилась национально мыслящая интеллигенция, сформировались национальные властные элиты, выросло национальное самосознание. Многие из государств Азии, Африки и Латинской Америки стали проводить самостоятельную политику, опирающуюся не на западные, а на традиционные ценности. Начиная с 70-х годов, развитие перестало однозначно отождествляться с вестернизацией. Некоторые страны взяли за основу национально или регионально ориентированные модели развития, показавшие свою эффективность. Стали формироваться новые центры силы, подвергаться критике сложившийся мировой порядок. Мир перестал быть единым в смысле наличия единой интегрирующей мировоззренческой идеи, обеспечивающей это единство. То, о чем писали Ницше и Вебер в конце прошлого столетия, стало очевидным, наглядным в конце XX века.

Но плюральный, разнородный мир более опасен и чреват конфликтами, чем прежний, одно- или двухполюсный. Таковым его делает перенасыщенность оружием массового уничтожения и отсутствие более или менее согласованных нравственных инстанций.

Дата добавления: 2014-12-29