Патристика. Поэтому нововведения гностиков вызвали яростный протест со стороны ортодоксальных христиан

Поэтому нововведения гностиков вызвали яростный протест со стороны ортодоксальных христиан. Реакция на гностические учения привела к тому, что христианство, хотя бы на словах, вновь вернулось к тем «предэсхатологическим» временам, когда в ожидании скорого конца света безграмотные, забитые массы поднимали на щит воинствующее невежество. Ярче всего настроение того времени передал знаменитый идеолог христианства Тертуллиан в следующей фразе; «Сын божий был распят; не стыдимся этого, хотя и постыдно; сын божий умер – вполне верим этому, потому что это нелепо. И погребенный воскрес; это верно, потому что это невозможно».

Но время подобных настроений уже проходило. Тот же Тертуллиан, нападая на умозрительные построения гностиков и обосновывая собственные взгляды, неоднократно прибегал к помощи стоической и, особенно, кинической философии. Римское общество менялось. На фоне усиливающейся единоличной власти императора в стране происходило отчуждение органов власти от народа. Император вместо народных избранников сажал на местах своих ставленников. Все более разбухающий государственный аппарат пожирал большую часть бюджета Империи, что приводило к увеличению налогов, падению уровня жизни, всеобщему недовольству. Против недовольных, как в центре, так и в провинциях, проводились жестокие репрессии. Все слои населения, начиная с патрициев и кончая рабами, оказались лицом к лицу с жестоким, несокрушимым противником – государством, в положении настолько безысходном, что спасти из него могло разве что Чудо.

Вера в Бога-спасителя, способного совершить это Чудо, из идеи «фикс» небольшого числа фанатиков, уверовавших в Христа как в Мессию, превратилась во всеобщую потребность. И именно христианство могло удовлетворить такую потребность. Само имя Христа – Иисус (евр. Йешуа) означало «Спаситель». Наряду с нищими и обездоленными в христианские общины потянулись и люди состоятельные, обладающие образованностью и высоким уровнем интеллекта. Они принесли с собой знания, сложные эмоции, новые, более тонкие представления. Да и в пропаганде учения Христа христианским руководителям, повернувшимся, наконец, лицом к состоятельной части общества, приходилось теперь учитывать культурный уровень образованных слоев империи, что повлекло за собой изменение отношения к логичности и обоснованности положений христианства. Они стали настоятельной необходимостью.

В отличие от гностиков новые идеологи христианства обратились непосредственно к греческой философии. Они попытались использовать творения античных мыслителей для придания своей религии характера непротиворечивого и обоснованного учения. Труды, созданные ими, получили название «произведений Отцов Церкви», а течение в целом – Патристика (от гр. «pater» – отец). Представители первого, так называемого «доникейского» периода патристического движения, то есть, фактически, времени нелегального существования христианства, являлись по преимуществу «апологетами» (защитниками) христианского учения от опасных поползновений гностиков и нападок язычников, обвинявших христиан в антигосударственности, человеконенавистничестве и других «мерзостях».

Уже начиная с апологетического этапа, патристика оказалась неоднородным учением. И проявилось это, прежде всего, в демонстративном отношении к философии. Несмотря на постоянное явное и неявное использование мыслей античных философов, ряд латинских апологетов (Татиан, уже известный нам Тертуллиан, Арнобий), основываясь на высказываниях Апостола Павла типа «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею» (Кол. 2, 8), относящихся ко времени возникновения христианства, давали ей резко негативную оценку.

По-видимому, такое отношение к философии со стороны латиноязычных защитников христианства имело в своей основе не только ненависть к «ложному мудрствованию» гностиков. Его также можно объяснить пренебрежением завоевателей к культуре побежденных: ведь философия была созданием греческого народа, покоренного римлянами в I веке до новой эры. К тому же у них было свое, основанное на прецедентах («на предшествующей практике» – от лат. «Praecedens» – предшествующий), право, которым они не без основания гордились и которое противопоставляли греческой философии как пустому умозрительному мудрствованию.

Напротив, грекоязычные представители патристики проявляли к философии глубокий интерес и усматривали тесную связь между учением христианства и античной мыслью. Так, Юстин (казнен в 166 г.) рассматривает греческую культуру (и философию в частности) как культуру богоискательства, а христианство – как ее итог. Климент Александрийский видит в греческой философии предварительную ступень в воспитании Богом человечества, предшествующую христианской религии. Поэтому своему ученику и последователю Оригену, занимавшемуся подготовкой жаждущих духовной истины язычников к принятию христианства, он рекомендовал получить философское образование, чтобы использовать его для достижения катехуменами – «наставляемыми» (от греч. «Kateheo» – учить, наставлять) интеллектуального и духовного уровня, необходимого для понимания учения Христа. Такие настроения представляются естественными, так как греческий рационализм был тем воздухом, которым дышала интеллектуальная элита областей римского государства, когда-то входивших в развалившуюся империю Александра Македонского и населенных в основном потомками древних эллинов.

Чтобы сделать утверждения христианства, в том числе и те, что отвергались гностиками, понятными и приемлемыми для потенциальных верующих, надо было рационально обосновать их, что в свою очередь требовало определенного уровня рационализации самих этих утверждений. Сделать это можно было лишь отождествив, подобно Филону, представления христианской религии с понятиями и представлениями античной философии. Пределы подобной рационализации, правда, ограничивались божественными откровениями, которые, даже в случае их несоответствия принципам разума, не могут, как известно, ни меняться, ни, даже, подвергаться сомнению.

Однако период патристики, особенно на его ранних этапах, характеризовался тем, что целый ряд положений христианства, впоследствии канонизированных, еще не сформировались и не превратились в догмы. А если могли по-разному комментироваться или даже меняться утверждения христианской религии, то тем более это было возможно по отношению к философским положениям, если того требовали обстоятельства. Все это плюс диалектическая манера мышления, доставшаяся первым христианским философам в наследство от их великих античных, предшественников, делало процесс синтеза христианства и античной философии достаточно гибким и органичным.

Среди рационализированных представлений христианства ключевым является, несомненно, представление о Боге. Иудео-христианский Бог – Спаситель, способный остановить Солнце и воскресить из мертвых, то есть совершить Чудо, стоял, таким образом, над мировыми законами и, следовательно, над миром. И в этом смысле прямо ассоциировался с идеей «единого» в платоновской философии. Эта идея, представляющая собой как бы верхний полюс философской системы Платона, непричастна бытию, стоит над ним. Однако без нее (без причастности к ней) ни одна вещь или явление, а следовательно, и бытие в целом существовать не могут. Такие особенности «единого» вполне соответствовали христианскому представлению о трансцендентном Боге, обосновывали зависимость от него тварного мира, и, кроме того, объясняли тот образ Всевышнего, а вернее, его отсутствие, о котором говорилось в Ветхом Завете: Яхве открывался людям не непосредственно, а в явлениях природы, так как, будучи единым, а не многим, не имел качеств, то есть оказывался непостижимым для человека.

Кроме платонизма представителями патристики привлекались для обоснования их взглядов на Бога, его природу и сущность, и другие философские направления Древней Греции: неоплатонизм, философия стоиков и перипатетиков, кинизм. Однако в этом союзе были и опасные для христианства моменты. Принимая платоновскую и неоплатоническую концепцию сверхсущего начала (Бога) как «Единого», христианские теологи вынуждены были бороться с прямо вытекающими из нее положениями о безличности этого начала, что абсолютно противоречило свидетельствам Ветхого и Нового Завета, но было принято античными философами.

Неприятие вызывала и неоплатоническая концепция «эманации», согласно которой Бог эманирует мир из самого себя. Из этого следовало, что Бог и мир имеют одну природу. В борьбе с этой теорией патристика отстаивала концепцию креационизма, то есть творения Богом мира из ничего, и сверхприродности Бога. Определенное влияние на выработку представления о Боге в учениях ранней патристики оказала дискуссия Отцов Церкви с гностиками, в частности, вокруг предложенного последними образа несовершенного демиурга (творца мира), теряющего власть над собственным творением, либо создающего мир, основанный на зле. При наличии в их картине мира еще и Верховного Бога оказывалось, что гностики исповедуют самый настоящий дуализм. В борьбе с дуализмом гностиков и политеизмом язычников патристика оттачивала свою концепцию единого Бога.

Ориген – александрийский священникбыл, практически, первым христианским теологом, попытавшимся создать оригинальную цельную философскую концепцию христианства, сознательно противопоставив ее взглядам язычников и гностиков. Бог Оригена един и неделим, а потому в нем нет различий. Ведь различия предполагают то, что различается между собой, а различаться между собой может многое, а не единое. А раз в едином нет различий, в нем нечего различать, то есть познавать. Значит, Бог непознаваем. Как недоступный человеческому разуму, он может определяться человеком только через отрицательные дефиниции: он непостижим, бестелесен, беспределен (ибо то, что бестелесно не может иметь предела), безначален и т.д. Но Ориген – Христианин. Для него Бог не просто предельная абстракция, но и личность, которая обычно характеризуется отношением к чему-либо. Поэтому Ориген наделяет своего Бога качествами доброты и любви по отношению к миру.

В духе неоплатонизма Ориген считает, что качества Бога должны проявляться не в нем самом, а в его истечении, «эманации». Однако, в отличие от неоплатоников, для которых эманация и была процессом становления мира, движением от общего (единого) к частному (многому), а потому от лучшего к худшему, Ориген трактует ее как единичный акт порождения Богом по собственной воле Бога-сына (Иисуса Христа) и Бога-Духа Святого. Иисус Христос, которого философ, в соответствии с традицией, идущей от стоиков, называет Логосом, и становится, по сути, творцом мира. Христос-Логос творит постоянно, ибо миры во времени сменяют друг друга тоже постоянно. И процесс этот извечен, как сам Бог. Можно ли представить себе бездействующего Бога? И поскольку это невозможно, следует с необходимостью признать, что Бог (посредством Логоса) извечно занят делом творения.

Продуктами деятельности Логоса, осуществляющейся в соответствии с божьим промыслом, являются бестелесные духи. Их творение предвосхищало творение мира. Все они изначально одарены свободой воли и имеют абсолютно равные возможности. Но именно этот божественный дар приводит к возникновению различий между ними, которые становятся и различиями, проявляющимися сначала в иерархической структуре Космоса, а затем и человеческого мира. Дело в том, что духовный и материальный мир создаются творцом из одной субстанции – чистого огня (образ заимствован Оригеном у стоиков). Разница заключается лишь в степени его охлаждения, которое происходит по мере удаления от единого центра. Это удаление и остывание связано с «грехопадением» духов. Именно через них происходит формирование мира. Чем ниже падает дух в своем прегрешении, тем более связан он с материей – нижним пределом эманации. Совсем в традициях языческой философии, в которой демоны и боги отождествлялись с принципами и законами, по которым функционировал материальный Космос, Ориген отождествляет падших духов с принципами, представляющими в своей связи иерархию Космоса от ангелов к человеческим душам, а от них, через животный и растительный мир, к духам тьмы, где божественный огонь достигает предела своего охлаждения.

Как все это далеко от библейского представления о «грехопадении», как много здесь от духа античной философии! Но, пожалуй, наиболее разительный контраст с традиционным христианством представляет собой учение Оригена об «Апокатастасисе». Логос-Христос (и в этом проявляется, по Оригену, его спасительная миссия и любовь, и доброта Бога) не дает божественному огню угаснуть, все духи получают от него возможность вернуться к Богу, к духовной полноте бытия. И даже Сатана вновь возвращается в свое первоначальное светлое духовное состояние, чтобы затем опять начать процесс отпадения от «Единого». Несмотря на глубокие знания в области христианской веры и серьезные попытки Оригена отмежеваться от гностиков и языческих учений, его концепция оказалась неприемлемой для становящейся, формирующей свои догматы христианской церкви. Слишком произвольно и далеко от традиции даже для того времени трактовались в его концепции положения христианства.

В 313 году христианство обретает право на легальное существование и фактически становится господствующей религией Римской Империи. В 325 году в г. Никее собирается первый Вселенский Собор христианской церкви, который закладывает основы догматизации христианства. В ближайшие после него десятилетия представления о Боге стабилизируются и уже не вызывают прежних ожесточенных споров. В патристике эпоха полемики с гностиками и язычниками сменяется временем становления капитальных систем христианской философии, первые попытки создания которых предпринял еще Ориген (185–253 гг.). Этот период связан прежде всего с деятельностью Августина Блаженного и так называемых «каппадокийцев»: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского.

Акцент в исследовательской тематике в эту эпоху существования патристики смещается на проблему взаимоотношения Бога и его творения. Дело в том, что все более усиливающееся мистическое направление в творчестве Отцов Церкви вылилось в создание так называемой апофатической теологии, которая отрицала одно за другим все качества Бога, ссылаясь на то, что он находится по ту сторону бытия. Такой подход углублял пропасть между Творцом и миром, порождая определенный тип проблем, связанных с тенденцией обезличивания божества, что, в свою очередь, вело к «пантеизму» (от гр. Pan – все и Teos – Бог), то есть растворению Бога в природе или природы в Боге. В основе всех этих тенденций лежало увлечение неоплатонизмом, который прочно вошел в арсеналы патристики с середины IV века во время краткого (361–363 гг.) правления римского императора Юлиана (ученика одного из крупнейших неоплатоников Ямвлиха), прозванного «отступником» за попытку реставрировать в Римской Империи язычество. Его активная пропаганда неоплатонизма привела к тому, что эта философия стала популярнейшей в империи. И ни один христианский философ, созидающий свою собственную концепцию, не мог не учитывать этого фактора, если не хотел потерпеть неудачу. Но как примирить христианский «креационизм», проводивший мысль о творении мира Богом из ничего, с плотиновской «эманацией», уравнивающей Бога с тварным миром?

Августин Блаженный (354–430 гг.) Эту проблему с определенной степенью успеха попытался решить христианский богослов Августин Блаженный из алжирского города Гиппона. В его трактовке Бог, естественно, непостижимый, но обладающий вполне конкретными личностными качествами, среди которых превалирующим является воля, творит мир из «ничего», однако, беспрерывно: мир погибнет, если Господь остановится в своем творении хотя бы на миг, так как все, что делается в нем, совершается Богом. Это утверждение придает процессу творения видимость эманации. Общим между ними является то, что Бог и мир представляют собой единое целое. Но если в случае эманации зависимость Бога и мира взаимная (Бог есть мир, мир есть Бог), то у Августина их связь односторонняя: мир зависит от Бога, без него он не существовал бы (и в этом смысле эта зависимость абсолютная), но Бог не есть мир и не зависит от него.

Однако, такое, даже не отождествление, а лишь уподобление творения эманации порождало непреодолимые трудности. К примеру, такую: если Бог всемогущ и вседобр, и все, что ни делается на земле, зависит от него, то откуда в тварном мире зло? Августин, конечно, пытался решить и эту проблему, которая названа проблемой «теодицеи» (лат. – «оправдание Бога»), хотя далеко не всех удовлетворил его вариант решения. Зла в мире нет, говорит он, есть лишь отсутствие добра. Ведь если лев убивает козленка для того, чтобы накормить своих детенышей, он делает это по необходимости. Следовательно, хотя в его действии не содержится добро, в нем нет и зла.

Весьма оригинально трактует Августин и проблему познания. В своем апофатизме он идет дальше всех своих предшественников, отрицая возможность познания не только Бога, но и его творения, то есть мира. Ведь мир создан по божьему разумению, а божественный разум неизмеримо превосходит человеческий. Следовательно, его творения недоступны человеку.

Но что же тогда представляют собой ощущения, восприятия, понятия человека, или все то, что мы обычно называем знанием? И откуда они? Все от Бога, отвечает Августин. Но это не знание. Это лишь ориентиры, которые даны человеку свыше, чтобы он не заплутал в этом мире, но которым не соответствует ничего в объективной реальности. Однако человек обладает некоторыми истинами, доставшимися ему от Бога. Среди этих истин – знание о том, что человек сомневается, откуда можно сделать вывод о его объективном существовании, и знание о существовании Бога.

Тезис о том, что «все от Бога», приводит Августина к формированию представления, ставшего впоследствии основополагающим для некоторых направлений в христианстве. Это представление о «предопределении». Если все зависит от Бога, то из этого вытекает, что и добрые дела человека, и его прегрешения совершаются не по его воле и не могут ставиться ему в вину. Августин идет дальше этого утверждения, заявляя, что поступки людей «предопределены» Богом задолго до их рождения, во время творения мира. Человек однозначно предопределен не только к добрым и не добрым делам, но и к загробному воздаянию за них: раю или аду.

Третий период существования патристики связан с окончательным окостенением церковных догм, утратой традиций античной диалектики и энциклопедической систематизацией наук под эгидой теологии, связанной с именами Боэция (480–524 гг.) на западе и Леонтия (475–543 гг.) на востоке.

Дата добавления: 2014-12-29