Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний 1 страница

Лестер Туроу

Лecmep Карл Туроу родился 7 мая 1938 года в городе Ливингстон, штат Монтана, США. Окончил Оксфордский университет (Великобритания) в 1962 году и получил докторскую степень в области экономики в Гарвардском университете в 1964 году. С 1966 по 1968 год работал в группе экономических советников при президенте Л. Джонсоне. С 1965 по 1968 год – ассистент в Гарвардском университете, с 1970 года по настоящее время – профессор менеджмента и экономики в Массачусетском технологическом институте (Кембридж, шт. Массачусетс). С 1987 по 1993 год являлся директором Школы менеджмента имени А. Слоуна при том же институте. Живет в Бостоне, штат Массачусетс.

Научная деятельность профессора Туроу принесла ему широкую известность в США и за границей. На протяжении последних тридцати лет он опубликовал 10 книг. Его работы отмечены восемью престижными премиями, он является почетным профессором 12 университетов в разных странах мира. Профессор Туроу избран действительным членом Американской академии наук и искусств, в 1993 году он был вице-президентом Американской экономической ассоциации.

Книга «Будущее капитализма. Как экономика сегодняшнего дня формирует мир завтрашний (The Future of Capitalism. How Today’s Economic Forces Shape Tomorrow’s World)» принесла Л. Туроу наибольшую известность. Она вышла в свет в 1996 году и с тех пор переведена на 9 языков; в Англии и США выпущено шесть дополнительных тиражей ее английского издания.

Книга содержит 15 глав. Основная ее часть посвящена проблеме формирования современного мира, на которое, по мнению автора, оказали значительное воздействие четыре фундаментальных процесса. Это крушение коммунистических режимов в конце 80-х – начале 90-х годов; формирование в развитых странах экономики, основанной на информации и знаниях; демографические изменения, среди которых особенно отмечается старение населения; глобализация хозяйственных процессов. Л. Туроу отмечает, что сегодня нет возможности говорить о современном мире как примере торжества западной модели развития; скорее, он может быть представлен как многополюсная система, в которой не существует доминирующего центра силы.

Нынешняя эпоха отмечена, по мнению Л. Туроу, такими трансформациями традиционного капитализма, в результате которых изменяются трудовые отношения, устраняется традиционная капиталистическая частная собственность, информация становится доминирующим производственным ресурсом, меняются роль и значение рыночной инфраструктуры, а горизонты производственных и коммерческих решений становятся все уже. Именно это, подчеркивает автор, и актуализирует интерес современных исследователей к будущему.

Демократия и рынок

Демократия и капитализм по-разному понимают, как должна быть распределена власть. Демократия подразумевает абсолютное равенство политических прав – «один человек, один голос», тогда как капитализм исходит из того, что экономически сильный должен вытеснить слабого и довести его до хозяйственного краха. «Выживание сильнейших» и неравенство покупательной способности составляют суть экономической эффективности при капитализме. Люди и фирмы стремятся достичь эффективности ради обогащения. В крайних своих проявлениях он сопоставим с рабством, которое существовало на американском Юге больше двухсот лет. Демократия же несовместима с рабством.

В экономике, где стремительно углубляется неравенство, разногласия во взглядах на разделение власти обостряются до предела. В демократическом капиталистическом обществе существуют два источника власти – богатство и положение в политической иерархии. В течение последних двух столетий действовали два фактора, позволявшие сосуществовать этим двум системам, основанным на противоположных принципах распределения власти. Во-первых, всегда было можно превратить экономическую власть в политическую и наоборот – политическую власть в экономическую. Владевшие одной чаще всего обретали и другую. Во-вторых, правительство активно использовалось в целях регулирования деятельности рынка и более равномерного распределения доходов. Тот, кто чувствовал себя обделенным рыночной экономикой, видел в правительстве позитивную силу, позволявшую ему пользоваться экономическими плодами капитализма. Без взаимодействия этих двух факторов давно уже образовалась бы зияющая пропасть между демократическим и капиталистическим принципом распределения власти.

В том, что касается распределения, капитализм с равным успехом приспосабливается как к чисто эгалитарному распределению покупательной способности (все имеют одинаковый доход), так и к абсолютно неравному распределению (один человек получает доход, значительно превышающий тот, который необходим для существования всего остального населения). Капитализм просто начинает производить разные наборы товаров для удовлетворения разных видов потребностей.

Тем не менее в сфере производства капитализм создает громадное неравенство доходов и богатства. Изыскание экономических возможностей заработать большие деньги становится движущей силой эффективности производства. Некоторые такие возможности находят, другие – нет. Вытеснить с рынка этих последних, свести их доходы к нулю – завладеть их возможностями делать деньги – в этом и есть существо конкуренции. С ростом богатства растут и возможности, поскольку накопленное богатство создает возможности делать деньги, недоступные тем, у кого его нет.

Равномерное распределение человеческих способностей создает основу для предположения, что рыночная экономика сама по себе приведет к такому же равномерному и совместимому с демократией распределению доходов и богатств. Одна из загадок экономического анализа заключается в том, что рыночная экономика приводит к гораздо более широкому спектру распределения доходов, чем поддающееся оценкам различие человеческих способностей и талантов. Разница между коэффициентом умственного развития людей, к примеру, гораздо меньше, чем разница между их доходами и богатством. На один процент населения, владеющий 40 % богатства, вовсе не приходится 40 % общего коэффициента умственного развития. Людей с таким коэффициентом, в тысячи раз превышающим средний, просто не существует (чтобы попасть в этот один процент, ваш интеллектуальный коэффициент должен быть на 36 % выше среднего).

Даже начав с уравнительного распределения покупательной способности, рыночная экономика быстро превращает равенство в неравенство. Какое распределение товаров и услуг ни было бы установлено, рабочие получат неодинаковое вознаграждение. Людям платят по-разному, потому что у них разные способности, потому что они потратили неодинаковое количество денег и усилий на приобретение профессионального мастерства, потому что они расходуют различное количество времени и сил на то, чтобы заработать деньги, потому что они начинают с разных исходных позиций (богатства или бедности), потому что у них неравные возможности (чернокожие или белые, люди со связями или без таковых) и, пожалуй, самое важное, потому что одним везет, а другим нет.

Процесс образования дохода не подчиняется правилам простого сложения, при котором пятипроцентное преимущество человека в отношении каждого из двух аспектов его способностей зарабатывать деньги приводит к десятипроцентному увеличению дохода. Зависимость гораздо сложнее. Человек, чьи способности на 10 % превышают средний уровень, от которого зависит величина его дохода, зарабатывает в четыре раза больше (десять раз по десять составят совокупный доход в размере ста), чем тот, чьи способности превышают средние на 5 % (пять раз по пять дадут совокупный доход в размере двадцати пяти).

Такое же нелинейное соотношение существует между талантом и оплатой, что лучше всего видно на примере гонораров в спорте. Заработок человека, талант которого не позволяет ему войти в число профессионалов Национальной баскетбольной ассоциации, равняется нулю. Определенный уровень способностей дает минимальный доход в 150 тыс. долларов. Если измерить разницу между талантом звезд и способностями рядовых игроков (скорость, высота прыжка, процент точных попаданий), она окажется очень небольшой, но разрыв в заработках – колоссальный. И эта незначительная разница в уровне таланта позволяет звездам господствовать в игре.

Хотя разница в заработке может быть громадной, он по своей природе конечен, поскольку человек в силу природных факторов может посвятить работе ограниченное количество времени. Однако богатство не знает таких ограничений; для него не существует верхней планки. Богатство производит богатство, и этот процесс не имеет предела, задаваемого личным временем человека. Для умножения богатства нанимаются другие. Преимущества множатся. На нерегулируемых рынках неравенство доходов со временем растет. Тот, кто заработал деньги, располагает деньгами и связями для новых капиталовложений и получения еще больших доходов.

Большое богатство не создается благодаря бережливости и вложению средств под описанный в учебниках экономики процент. Билл Гейтс, самый богатый американец, имеющий 15 млрд. долларов, разбогател отнюдь не накопительством. В основе его состояния лежит соединение удачи и таланта. Как и любой другой богатый человек в американской истории, он воспользовался ситуацией, или ему выпала удача ей воспользоваться, когда рынок был готов капитализировать его текущую прибыль с высочайшей кратностью. Компании «Майкрософт» выпал случай приобрести операционную систему для персональных компьютеров у другой компании, обанкротившейся как раз в тот момент, когда IBM потребовалась такая система для ее новых машин. Последняя купила у «Майкрософта» на неэксклюзивных правах операционную систему, известную ныне как MS-DOS, вместо того, чтобы создать собственную, что задержало бы выход на рынок ее компьютеров на несколько месяцев, но надолго сохранило бы за ней рынок и позволило бы избежать крупнейшего просчета в истории компьютерной индустрии. Гейтсу повезло: он оказался в нужном месте с нужным продуктом, но надо также сказать, что он обладал талантом и в полной мере воспользовался подвернувшейся ему возможностью. Большое богатство немыслимо без того и другого.

Капиталистическая экономика по сути похожа на Алису в Стране чудес: нужно очень быстро бежать, чтобы оставаться на месте, – требуются постоянные усилия, чтобы не дать неравенству расти. Поскольку рыночная экономика не создала достаточного для демократии экономического равенства, в ходе истории все демократические режимы считали необходимым «вмешиваться» в дела рынка, осуществляя множество программ, призванных остановить рост неравенства.

В XIX веке за обязательным бесплатным начальным и средним образованием последовала безвозмездная передача земель сельскохозяйственным университетам. По закону о гомстедах[2] американцы, готовые переселиться на Запад, бесплатно получили в собственность участки земли. Деятельность железных дорог регулировалась, чтобы не дать их владельцам воспользоваться своим монопольным правом и тем самым снизить доходы своих клиентов из среднего класса общества. Позднее было введено антимонопольное законодательство, не дававшее другим монополиям воспользоваться своими преимуществами на рынке. И те, и другие были капиталистами, действовавшими по принципу «выживает достойнейший», и правительство намеренно их усмирило. В XX веке был введен прогрессивный подоходный налог – богатые должны в большей степени участвовать в правительственных расходах; страхование в случае потери работы должно было обеспечить тех, кого уволили, социальное страхование – тех, кто слишком стар, чтобы работать, финансовая помощь – вдов и сирот. После второй мировой войны был принят «Солдатский билль о правах», обеспечивший бесплатное образование целому поколению молодых американцев. В 1960-е годы последовали законы о гражданских правах, война с бедностью, программа позитивных действий в пользу меньшинств. В 1970-е появилась система медицинского страхования для пожилых («Мэдикэр») и для бедных («Мэдикэйд»). Но, несмотря на все эти усилия, в Соединенных Штатах по-прежнему сохраняется очень большое неравенство в распределении доходов и богатства, хотя и более равное распределение покупательной способности, чем это было бы без введения перечисленных мер.

С исторической точки зрения средний класс был создан демократическими правительствами, а не рынком. Такие программы, как «Солдатский билль» и «Мэдикэр», наглядно показывали тем, кто потерпел неудачу в условиях рыночной конкуренции, что, как бы плохо ни обращался с ними капитализм, демократия на их стороне. Демократические правительства обеспокоены неравенством капиталистической экономики и делают все, чтобы свести его к минимуму. Тактика сработала. Потенциальный конфликт между властью капиталистов и властью демократии не привел к социальному взрыву.

Если со времени возникновения капиталистической системы и бывали эпохи, когда неравенство возрастало, о них мало что известно, потому что исследования в те времена не проводились, и этот факт, по крайней мере, может быть поставлен под сомнение. С тех пор, как начали собирать точные данные, периодов сильно возраставшего неравенства не наблюдалось. Поэтому одновременное существование двух различных систем власти никогда не подвергалось испытанию в периоды, когда быстрый рост экономического неравенства становился достоянием гласности, а правительство сидело при этом сложа руки, как имеет место сейчас.

Использование политической власти для снижения неравенства в условиях рыночной экономики сродни хождению по проволоке под куполом цирка. Если слишком большая часть дохода посредством налогов изымается у тех, кто достиг его по законам капиталистического общества, и передается другим, получающим доход на иной основе, нежели за свой труд, экономические стимулы капитализма перестают работать. Когда разрыв между тем, что они платят и что получают, становится слишком большим, компании просто переносят свою деятельность в то место на земном шаре, где им не придется оплачивать высокие социальные расходы. Что касается отдельных рабочих, то они просто исчезают в теневой экономике, где налоги вообще не платятся. В обоих случаях налоговые платежи, необходимые для оплаты социальных расходов, не поступают. Консерваторы правы, когда доказывают, что государственные траты на социальное страхование представляют собой прививку, противопоказанную для корневой системы капитализма. Неудивительно, что политические партии правого крыла скрепя сердце принимают государство всеобщего благосостояния, исходя лишь из того, что социализм еще хуже.

Ключевой вопрос, разумеется, в том, в какой степени государство может предотвратить неравенство, не переходя роковую черту. В какой-то мере это зависит от видов используемых налогов и осуществляемых расходов. Больше налогов можно собрать, если облагать потребление, а не доход, поскольку это освобождает от налогообложения инвестирование, основу капиталистической деятельности. Точно так же больше налогов может быть собрано на финансирование программ профессиональной переподготовки, не наносящих ущерба стимулам капиталистического производства, чем на оплату прямого перераспределения доходов, поскольку человек, прошедший бесплатную переподготовку, должен работать, чтобы использовать преимущества своей новообретенной квалификации. В отличие от этого перераспределение дохода подталкивает некоторых просто устраниться от процесса капиталистического производства. Он получает, но ничего не вкладывает.

Эмпирическим путем большая часть доходов была перераспределена в таких странах, как Швеция, пока не возникли проблемы с капиталистической мотивацией. Быть может, государство всеобщего благосостояния могло бы благополучно существовать долгие годы во многих странах, если бы не проблема стариков и «среднего поколения». Эти проблемы стали реальностью, и государство всеобщего благосостояния терпит поражение. В будущем оно уже не сможет быть посредником между капитализмом и демократией. По мере того как расширяется пропасть между высокими и низкими доходами, а средние – сокращаются, демократические правительства будут иметь дело со все более серьезными проблемами, пытаясь совладать с возникшей в результате социально-экономической структурой, основанной на неравенстве.

Демократия, если под ней понимается всенародное избирательное право, еще очень молодая социальная система, и пока не доказано, что это лучшая политическая форма. Концепция демократии родилась давным-давно, в древних Афинах, но использовалась с ограничениями до возникновения Соединенных Штатов. В Афинах демократия не распространялась на женщин и на рабов, составлявших значительную часть – скорее всего, большинство – мужского населения. Афины были тем, что мы сегодня назвали бы уравнительной аристократией. Это совсем не то, что мы вкладываем в понятие демократии сегодня.

Очевидно, что даже в Америке отцы-основатели не собирались предоставлять право голоса всем. Рабы и женщины не голосовали, и предполагалось, что штаты введут имущественный ценз, чего они фактически так и не сделали. Всеобщей демократии потребовалась гражданская война, чтобы покончить с рабством и принять поправку к конституции, дающую женщинам право голоса. Французская революция произошла почти одновременно с американской, но в большинстве европейских стран, где земля представляла огромную ценность и рождала политическую власть, демократия возникла много позднее, зачастую не раньше конца XIX века, а всеобщее избирательное право – вообще совсем недавнее завоевание.

Исторически правительство играло важную роль в условиях капитализма, пытаясь помочь тем, кто оказался за бортом жизни. Как [мы постараемся показать], его роль должна быть ключевой – но совсем не такой, как при социализме или в государстве всеобщего благосостояния. Оно должно сделать экономику способной поднять реальную заработную плату для большинства граждан в эпоху высокоинтеллектуальных технологий. Капитализм, однако, с трудом находит для государства соответствующую роль. Споры о роли государства, о том, должно ли оно что-то делать, чтобы скорректировать результаты рыночной экономики, присущи капиталистической эпохе, поскольку во всех прежних системах хозяйствования не было различия между государственным и частным. В древнем Египте или Риме никто бы не понял, что имеется в виду, если бы речь зашла о сфере полномочий правительства. То, что мы называем государственным или частным, было настолько переплетено, что разделять их было бессмысленно. Точно так же в эпоху феодализма феодальные бароны обеспечивали и все то, что мы называем функциями государства (оборону, закон, порядок), и то, что мы назвали бы работой по частному найму. Их приказы распространялись на все, что происходило внутри их владений. Только при капитализме появляются частный сектор экономики, где господствует капитализм, и общественный, государственный сектор, имеющий дело с неэкономическими проблемами, где действуют другие силы. Неудивительно в связи с этим, что капитализм стремится максимально ограничить роль общественного сектора до уровня, необходимого для его собственного выживания.

Если государство не должно быть социалистическим собственником средств производства и гарантом социальных льгот, то в чем же его функция? Теоретический ответ капитализма на этот вопрос состоит в том, что в правительстве почти нет нужды, так же, как и в других формах государственной деятельности. Капиталистические рынки способны эффективно обеспечить людей необходимыми им товарами и услугами, за исключением того малого, что именуется чисто общественными благами.

Последние обладают тремя специфическими характеристиками, которые важнее экономической эффективности, но эти три характеристики настолько специфичны, что, пожалуй, можно говорить лишь об одном чисто общественном благе – национальной обороне, да и это может быть поставлено под сомнение. Первое свойство общественного блага состоит в том, что его потребление, каким бы широким оно ни было, не уменьшает его количества, доступного для потребления другими. Люди не вступают в конкуренцию, потребляя эти блага. Если человек пользуется благами национальной обороны, это никак не отражается на использовании этого блага другими людьми. Другое дело обычные экономические блага: если человек ест морковку, ту же самую морковку больше никто съесть не может. Поскольку чисто общественные блага не предназначены для личного потребления, могут ли они быть предметом купли-продажи при рыночной экономике? Обычные товары покупаются именно для того, чтобы предоставить покупателю монопольное право их потребления.

Второе свойство общественного блага состоит в том, что нельзя запретить другим потребителям пользоваться им. Если бы система противоракетной обороны президента Рейгана была бы создана, она защищала бы всех или никого. Невозможно продать на частных рынках то, за что потенциальные покупатели не станут платить, потому что они бесплатно пользуются тем или иным благом, если оно, конечно, существует.

Третье свойство проистекает из двух первых. Раз все могут пользоваться данным благом одновременно и никому этого нельзя запретить, у всех возникает побуждение скрыть свою реальную экономическую заинтересованность в этом благе и не нести за него свою долю расходов. Люди не показывают свою заинтересованность, поскольку, притворившись, что они не заинтересованы (и не имеют потребности) в национальной обороне, они рассчитывают, что кто-то другой заплатит за программу типа «Звездных войн», хотя она и представляет для них ценность. Когда речь идет об обычных товарах, люди проявляют свои предпочтения, покупая их. Делая это, они открыто демонстрируют, что эти товары представляют для них ценность, по крайней мере при их рыночной цене. Если они скроют свою заинтересованность, они останутся без того, что им нужно.

Учитывая эти характеристики, необходимо использовать государство и имеющиеся в его распоряжении средства для сбора принудительных налогов и обеспечения средств, идущих на созидание общественных благ, в которых люди действительно заинтересованы. По сравнению с рынком реальных потребностей и нужд свободный рынок предлагает слишком мало общественных благ. Но если приглядеться к деятельности современных правительств, становится ясно, что и она за редким исключением не отвечает потребностям людей в чисто общественных благах. Этим требованиям не отвечает даже оборона (кто-то может создать оборонительную систему «Звездных войн» для части, а не для всей страны).

Образование и здравоохранение, конечно, не входят в категорию общественных благ. Ими нельзя поделиться с другими, и те, кто не платит за образование и здравоохранение, могут остаться без них. Частный рынок способен с успехом организовать и то, и другое. Тоже относится и к общественной безопасности. Полицейские или пожарники кого-то защищают, а кого-то нет. Частная полиция фактически заменяет общественную. Правосудие может быть приватизировано, и так оно подчас и происходит.

Некоторые виды деятельности в дополнение к чисто общественным благам обладают свойствами, которые экономисты называют положительными или отрицательными «внешними факторами». Образование может стать положительным внешним фактором, который повысит производительность моего труда при работе с образованными людьми. Поэтому я заинтересован в финансировании их образования. Напротив, аэропорт является отрицательным внешним фактором, поскольку те, кто живет с ним рядом, должны терпеть производимый им шум. Но в обоих случаях правильное решение заключается в системе общественных субсидий или общественных налогов, которые будут поддерживать или не поддерживать ту или иную деятельность. Правильное решение заключается в том, чтобы общественное обеспечение или субсидии ни в коем случае не покрывали бы полную стоимость того или иного мероприятия. Большая часть благ достается образованным – даже если что-нибудь остается на долю других.

Возьмите, например, почтовую службу. Когда таковая была введена Франклином еще в колониальной Америке, она стала главным средством связи, объединившим тринадцать разных колоний. Если Америке суждено было стать Америкой, а жителям тринадцати колоний – американцами, они должны были поддерживать связь Друг с другом, и роль правительства состояла в том, чтобы удешевить эту связь, сделать ее доступной для всех, а не ждать появления частной почтовой службы, которая могла возникнуть в новой стране. Но сегодня ситуация изменилась. Существуют частные почтовые службы, которые действуют эффективнее государственных, а объединяют нас частные средства массовой информации, но не возможность отправить друг другу письмо первого класса по единому тарифу в 32 цента. «Юнайтед парсел» или «Федерал экспресс» были бы рады взять на себя функцию почтовой связи. Точно так же частные компании готовы были бы построить и эксплуатировать платные дороги. Установив штрих-коды на машинах и сенсорные устройства на улицах, мы могли бы сделать все дороги, в том числе и городские улицы, платными. Социальное страхование могло бы уступить место частным пенсионным программам.

При капитализме, основанном на принципе выживания сильнейшего, роль правительства сводится к минимуму. Когда в «Контракте с Америкой» говорится о всеобщей приватизации, то речь идет об отступлении государственного сектора. По мере такого отступления правительство начинает терять авторитет и возрастает вероятность ускорения этого процесса. В политических спорах государственное фактически противопоставляется частному, а не рассматривается как фактор, необходимый для существования процветающего частного сектора.

С этой точки зрения экономическая стабильность и рост оказываются предоставленными самим себе. Экономическая и социальная справедливость не признается как цель. Любая попытка собрать налоги, особенно по прогрессивной шкале, или распределить доход иначе, нежели в соответствии с рыночными показателями, нарушает принцип стимулирования труда и эффективности рынка и приводит к нелучшим результатам. Перераспределение дохода – главная функция всех современных правительств – объявляется незаконной. Люди должны иметь возможность сохранить то, что они заработали. Все прочее делает рынок менее эффективным, чем он может быть. Правительства существуют для охраны частной собственности, а не для ее изъятия.

Чтобы играть в капиталистическую игру, экономика должна начать с некоего первоначального распределения покупательной способности. Каким оно должно быть? Здесь и только здесь может проявиться роль правительства. Когда первоначальные стартовые позиции определены, рынок сам обеспечивает оптимальное распределение покупательной способности для следующего витка экономической деятельности. Игра в разгаре, и существующие в условиях рынка различия в доходах справедливы, так как они «естественны» и являются результатом «честной» игры. Эта знакомая для капитализма проблема сегодня возникает в бывших коммунистических странах. Чтобы перейти от коммунистической экономики к капиталистической, должно быть введено право частной собственности на то, что раньше принадлежало государству. Хотя капитализм не выдвинул теории, доказывающей, что одна форма распределения лучше или хуже других, какое-то распределение прав собственности все же должно быть установлено. В «старом» капиталистическом мире эта стартовая линия была пройдена очень давно.

Помимо обеспечения чисто общественных благ и субсидирования либо налогообложения видов деятельности, имеющих положительные или отрицательные внешние факторы, у правительств есть еще одна роль. Капитализм не может действовать в обществе, где царствует воровство. Ему нужна правовая база, гарантирующая неприкосновенность частной собственности и обеспечение выполнения контрактов. Но как отмечали консервативные экономисты вроде Гэри Бекера, капитализм, которому для функционирования нужна неприкосновенность частной собственности, может обойтись без государственных прокуроров или государственных полицейских. Контракты и право частной собственности могут быть обеспечены правом каждого судиться друг с другом для осуществления своих законных прав. Что касается правовой системы, капитализму в каком-то виде она необходима, но может быть элементарной, во всяком случае гораздо меньшей по масштабу, чем та, которая существует сегодня в государственном секторе.

Этот аргумент, однако, имеет слабые стороны. Возьмите, к примеру, проблему воровства. Можно защитить право частной собственности с помощью замков, сигнализации и частных охранников. Но это стоит дорого. Гораздо эффективнее привить людям такие социальные ценности, которые не позволяют им воровать. При наличии таких ценностей защита частной собственности не стоит ничего. Склонная к агрессии личность приручается социально, а не сдерживается физически. Общества не могут нормально функционировать, пока большинство их членов не начинают добровольно вести себя подобающим образом. Но кому решать, какие ценности следует прививать молодежи? У капитализма на этот вопрос нет ответа. Ценности – это всего лишь личностные предпочтения. Они не занимают главенствующего положения. При капитализме цель системы состоит в максимальном удовлетворении личных потребностей посредством предоставления человеку права личного выбора. Люди – лучшие судьи своих действий и их последствий, и они лучше других могут решить, что способно поднять их благосостояние. Они принимают наивыгоднейшее решение, совершается свободный обмен, рынок подводит баланс, и места для социального выбора почти не остается. Речь о социальных идеалах, таких, как равенство или честность, вообще не идет.

В итоге с точки зрения капитализма правительство скорее могло бы своим вторжением навредить экономике, чем ей содействовать. Поэтому в нем чаще видят то, что мешает развитию экономики, чем нечто содействующее ее успешному функционированию. Согласно консервативному взгляду на правительство, люди представляются склонными к насильственным действиям и подчиняющимися центральной власти в обмен на безопасность и стабильность. Хаос, отсутствие права частной собственности вызывает потребность в правительстве. Но исторически все было не так. Капиталистическая концепция правительства может быть точнее всего определена как запоздалая. Группы появились раньше личностей. Только социальная поддержка и социальное давление и делают человека человеком.

Дата добавления: 2015-03-29