И его дефиниция 1 страница

Проецирование сущности, особенностей юридической природы и регулятивных свойств института защиты прав человека на понятие и основные черты системы и метода правового регулирования позволяет выдвинуть положение о том, что становление данного института с неизбежностью порождает особый вид правового регулирования – правозащитное регулирование с присущим ему методом. Это, помимо всего прочего, предполагает признание того, что ни один из существующих в правовой системе методов правового регулирования не способен осуществить адекватное регулятивное воздействие на отношения, возникающие в результате осуществления права человека на правовую защиту. Из числа основных доводов в пользу такого вывода надо привести следующие обстоятельства.

Первое. Как следует из вышеизложенного, между такими явлениями, как право и метод правового регулирования, существует связь, выражающаяся в самом общем виде в том, что последнее представляет собой способ воздействия права на общественные отношения. И уже только в силу этого метод не может специфическим образом не отражать тех черт, которые сообщает ему реализуемое явление. Данное обстоятельство и превращает проблему правопонимания из сугубо академической в практически значимую. Поэтому надо считать неслучайным, что после признания Российской Федерацией прав человека и возложения на себя обязанностей по их защите заметно активизировались усилия специалистов по поиску новых подходов к правопониманию[220]. На сегодняшний момент считается общепризнанным, что общее определение действующего права невозможно без отражения в нем прав человека.

В современной юридической науке обосновываются самые различные пути выработки обогащенного гуманистическим потенциалом понятия права. Так, по мнению В. С. Нерсесянца, "правовое начало и право вообще в концентрированном виде и в человеческом измерении представлено прежде всего и в конечном счете в виде прав и свобод человека и гражданина"[221]. Преломляя этот тезис к правовому образу жизни современной России, автор пишет: "Одно из важных достоинств новой российской Конституции как раз и состоит в том, что основные характеристики всего конституционно регламентируемого пространства в целом и правовой государственности в особенности даются в ней с позиций и под углом зрения прав и свобод человека и гражданина, их признания и защиты"[222].

По нашему мнению, наиболее удачное определение такого рода понимания права дано В. И. Леушиным и В. Д. Переваловым. "Право – это обусловленная природой человека и общества и выражающая свободу личности система регулирования общественных отношений, которой присущи нормативность, формальная определенность в официальных источниках и обеспеченность возможностью государственного принуждения"[223].Конечно, это определение далеко от совершенства, но в нем зафиксировано главное: юридическая форма, какой является право, имеет своим источником человека, а само право интерпретируется как регулятивная система. Следовательно, права человека, являющиеся содержательным компонентом права, выступают регуляторами общественных отношений и в качестве таковых не могут не программировать и способы своего воздействия. Данный вывод подтверждается и тем, что любое отдельное право человека – "это субъективное неотчуждаемое право, получаемое человеком от рождения, которое реализуется им непосредственно, объективно и удовлетворяет одну из высших социальных ценностей или потребностей, исходящих из природы человека, также сформировавшихся в процессе общественного развития"[224]. Именно эти признаки – субъектная принадлежность, неотчуждаемость и непосредственная реализуемость – выражают регулятивный потенциал прав человека, превращают их в юридически значимые программы поведения людей, вовлеченных в процесс осуществления того или иного права. Очевидно, что в определении, предложенном В. И. Леушиным и В. Д. Переваловым, не устранен такой недостаток, как сведение понятия "право" в конечном счете к свойствам объективного права. Если мы признаем необходимость ориентации дефиниции "право" на права человека, то необходимо учитывать особенности их юридической природы и регулятивной ценности, которые есть не что иное, как свойства человека, выраженные в диалектическом единстве абсолютных естественных прав человека с юридически значимыми свойствами объективного и субъективного права. А это означает, что регулятивная способность прав человека не может быть ограничена объективным правом. Само объективное право – факт проявления регулятивной способности прав человека как субъективно-публичного явления. Действительно, закрепление в международном и национальном законодательстве прав человека всегда можно рассмотреть как их реализацию в нормоустановительной форме. Ведь законодательствующий субъект не творит их, а только признает их ценность, возводит в ранг официальных нормативно-юридических явлений и берет под защиту. При этом механизмы реализации прав человека оказываются во многом предопределены ими самими. Следовательно, включение прав человека в понятие "право" не может не отражаться и на регулятивном воздействии права на общественные отношения.

В контексте изложенного нельзя не обратить внимание на регулятивную функцию Всеобщей декларации прав человека 1948 г., которая была принята в форме резолюции Генеральной Ассамблеи ООН и уже поэтому не преследовала цели выступить источником прав человека. Не вызывает сомнений, что основным объектом Всеобщей декларации прав человека являлось и продолжает оставаться правосознание каждого человека, международного сообщества и национальных государств. Отсюда и особенность одной из главных задач, которая перед ней ставилась: распространение представлений о специфике происхождения прав человека, их содержании и важности для нормального существования человечества. А как известно, правосознание – колыбель правопонимания[225]. Поэтому в преамбуле рассматриваемого документа указано: "Принимая во внимание, что народы Объединенных Наций подтвердили в Уставе свою веру в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности и в равноправие мужчин и женщин и решили содействовать социальному прогрессу и улучшению условий жизни при большей свободе; и принимая во внимание, что всеобщее понимание характера этих прав и свободимеет огромное значение для полного выполнения этого обязательства, Генеральная Ассамблея провозглашает настоящую Всеобщую декларацию прав человека в качестве задачи, к выполнению которой должны стремиться все народы и все государства с тем, чтобы каждый человек и каждый орган общества, постоянно имея в виду настоящую Декларацию, стремились путем просвещения и образования содействовать уважению этих прав и свобод и обеспечению, путем национальных и международных прогрессивных мероприятий, всеобщего и эффективного признания и осуществления их как среди народов государств – членов Организации, так и среди народов территорий, находящихся под их юрисдикцией"[226].

Итак, надо признать, что Всеобщая декларация прав человека преследовала цель скорректировать различные варианты правопонимания путем включения в них представлений о правах человека. Можно утверждать, что эта цель достигнута, хотя и не повсеместно. Но фактическое значение Всеобщей декларации о правах человека вышло далеко за пределы этой задачи. Описание субъективных прав человека в систематизированном виде фактически стало осуществлять роль регулятора общественных отношений, что наглядно выразилось в нормоустановительной деятельности международного сообщества и государств, а через результаты этой деятельности отразилось и на поведении людей. Более того, благодаря содержащимся в ней моделям поведения людей, социальных групп и государств она стала "универсальным кодексом прав и свобод личности". Таким образом, уже только обозначение прав человека как моделей правового поведения на практике привело к приобретению ими статуса юридических императивов, обладающих регулятивной способностью. С этим обстоятельством и связан вывод о том, что права человека, будучи только субъективными правами, тем не менее уже обладают юридической природой и регулятивной энергией. Последующее закрепление прав человека в международном и национальном законодательстве – это чрезвычайно важный, но в контексте правопонимания все-таки только шаг, преследующий цель придания им большой обязательной силы, которая помимо всего прочего необходима и для того, чтобы более эффективно противостоять государственной власти.

Второе. Факт существования и осуществления прав человека порождает особые правоотношения. "Если же право понимается как некое свойство (качество) человека, – пишет Ю. И. Гревцов, – то тогда правовое отношение, по крайней мере значительная его часть, будет представляться как способ реализации, утверждения этих свойств индивида. Другими словами, правовое отношение здесь рассматривается как продолжение свойств человека"[227]. Мы разделяем точку зрения, согласно которой право, а следовательно, и закрепленные в его нормах права человека, осуществляется только в правоотношениях[228]. В этой связи не может быть принципиальных возражений против того, чтобы все правоотношения, в которых реализуются права человека, классифицировались по виду осуществляемого в них права.

В юридической науке никто не оспаривает, что право человека на правовую защиту осуществляется в форме правоотношения[229]. По нашему мнению, это отношение может быть названо правозащитным, поскольку и его юридическая связь, и фактическое поведение сторон основаны: 1) на правозащитных полномочиях правоуполномоченной стороны; 2) необходимости соблюдать и исполнять требования и притязания правообязанной стороны. Но юридический смысл термина "правозащитное отношение" выходит за очерченные рамки. Дело в том, что сам факт признания наличия именно правозащитного отношения между гражданином и должностными лицами, органами и организациями государства, во-первых, уравнивает их в юридическом плане, во-вторых, превращает деятельность представителей государственной власти в контролируемую как самим гражданином, так и иными правозащитными организациями и, в-третьих, предоставляет гражданину весь набор правозащитных полномочий, которые предусмотрены как национальным, так и международным законодательством о защите прав человека. Кроме того, использование "правозащитного отношения" как инструмента в правовом регулировании защиты прав человека имеет наряду с юридическим и нравственное значение. Убедительной иллюстрацией этого является следующий фрагмент из статьи В. М. Савицкого, которую автор назвал "Прошу у суда защиты!" Фрагмент довольно объемный, но его содержание стоит того, чтобы сделать исключение и привести его полностью. В. М. Савицкий пишет: "Как бы внешне благоприятно ни обставлялась для гражданина возможность обжаловать решение должностного лица в вышестоящий орган управления (удобные часы приема, мягкие кресла для посетителей, вежливый клерк, принимающий жалобу и выдающий расписку на фирменном бланке с печатью, и т. д.), отношения, складывающиеся в результате подачи жалобы, всегда будут оставаться административно-правовыми, т. е. такими, в которых на одной стороне гражданин со своими бедами и печалями, а на другой – орган административный, управленческий, нередко орган государственной власти. Надо ли говорить, что гражданин чувствует себя далеко не уверенно, обращаясь с жалобой к начальнику того, чье действие или решение он считает незаконным. А рассматривающее жалобу начальство не очень-то склонно признавать ошибку, допущенную работником подчиненного ему (и руководимого им) аппарата… Другое дело – подача жалобы в суд. Независимость суда (пусть пока и весьма относительная), отсутствие у судей какой бы то ни было ведомственной заинтересованности, широкая гласность обсуждения, устное и непосредственное исследование всех доказательств – общепризнанные достоинства судебной процедуры. Гражданин и орган власти или управления (должностное лицо) предстают перед судом в качестве сторон, имеющих равные процессуальные возможности доказывать правильность своих утверждений и оспаривать доводы противоположной стороны. Не робкий спор униженного "просителя" с всесильным хозяином служебного кабинета, а открытое состязание равноправных участников судебного paзбиpaтeльcтвa. Добавьте к этому возможность участия в суде прокурора и адвоката – и картина будет полной. Ясно, что именно судебный контроль может стать серьезнейшим заслоном от бюрократических извращений, задевающих права и законные интересы личности"[230].

Правозащитное отношение, как будет обосновано ниже, может приобретать форму как общих, так и конкретных правоотношений.

Отметим, что в юридической литературе термин "правозащитное отношение" уже используется, а само это понятие определяется как отношение, "в которых одна (управомоченная) сторона вправе требовать недопущения посягательств на свои права, свободы и законные интересы, т. е. их охраны, а в случае ущемления таковых – их восстановления (защиты), а другая (обязанная) – должна не допустить нарушения права или восстановить его, если оно ею нарушено"[231].

Известно, что появление новых правоотношений, отличных от существующих ранее видов, способно породить и адекватную своей природе систему правового регулирования со свойственным ей методом. При этом следует иметь в виду, что не все появляющиеся правоотношения порождают новые, ранее не известные науке или практике методы регулирования. На данное обстоятельство обращает внимание В. Ф. Яковлев, отмечая что "существуют отношения, которые нуждаются в правовом регулировании, но "собственного" метода не требуют и не порождают, т. е. могут регулироваться методом, вызванным к жизни иными отношениями"[232]. Применимо ли это замечание В. Ф. Яковлева к правозащитным отношениям? Полагаем, что нет, так как нельзя урегулировать административно-правовым методом отношения, описанные В. М. Савицким во второй части приведенного фрагмента. Если же все-таки попытаться это сделать, то правозащитные отношения превратятся в административные, а защищаемые права человека – в предоставленные государством возможности, им же гарантированные. К числу наиболее важных оснований данного утверждения можно отнести следующие:

1. Конкретные правозащитные отношения существенно отличаются от правоохранительных и по этой причине не поглощаются последними и не растворяются в них. Одна из важнейших и специфических особенностей правозащитных отношений заключается в том, что они возникают в тех случаях, когда имеет место: а) выполнение правообязанным лицом требований субъекта, вытекающих из его правозащитных полномочий; б) неисполнение юридической обязанности, корреспондируемой с тем или иным видом правозащитного полномочия; в) злоупотребление правом, препятствующее осуществлению прав человека; г) спор о наличии самого права человека; д) прямое нарушение прав человека[233]. Правоохранительные отношения обособляются по иному признаку, а именно по признаку нарушений требований норм объективного права[234].

2. В правозащитных отношениях субъекты прав человека выступают по отношению к государству и международному сообществу, в лице их соответствующих органов и организаций, в качестве управомоченных, а последние по отношению к носителям прав человека – правообязанной стороной. Благодаря этой юридической связи гражданин имеет право подать жалобу, например, в Конституционный Суд РФ или в Европейский суд по правам человека на действия государства, нарушающие его права[235]. Такое правовое отношение может возникнуть только тогда, когда имеет место нарушение именно прав человека, закрепленных в Конституции РФ, а также в соответствующих международных источниках[236], а не прав гражданина, записанных в иных отраслевых нормах объективного права. Подчеркнем это отличие, сославшись на вывод Ф. М. Рудинского: "Защита прав человека происходит как внутригосударственными, так и международно-правовыми средствами, а защитаправ гражданина – только внутригосударственными"[237]. Это означает, что система регулирования правозащитных отношений, а следовательно, и метод такого регулирования должны обладать способностью юридически результативно воздействовать как на внутригосударственные, так и международные отношения, возникающие в процессе реализации права человека на правовую защиту.

3. Предмет правозащитных отношений складывается из соответствующих секторов конституционных, уголовно-правовых, гражданско-правовых, административно-правовых, трудовых и иных видов правоотношений. Этот факт, казалось бы, должен привести к выводу о том, что единого метода регулирования правозащитных отношений не может быть, что они регулируются только соответствующим набором отраслевых методов. Во всяком случае, к такому утверждению склоняет ст. 2 ГК РФ, которая названа: "Отношения, регулируемые гражданским законодательством". В п. 3 ч. 1 данной статьи указано: "Правила, установленные гражданским законодательством, применяются к отношениям с участием иностранных граждан, лиц без гражданства и иностранных юридических лиц, если иное не предусмотрено федеральным законом". Но при более внимательном анализе выявляется, что, во-первых, эти правила предназначены для регулирования только тех отношений, стороны в которых находятся в равном относительно друг друга правовом положении. Здесь ни одна из сторон "не может повелевать другой стороной и диктовать ей свои условия"[238]. А во-вторых, сами эти правила представляют собой материализацию принципа правового равенства, образующие в своей совокупности и соответствующую систему правового регулирования с присущим ей методом. "Входящие в предмет гражданского права общественные отношения регулируются методом юридического равенства сторон"[239], – отмечает Н. Д. Егоров. Иными словами, эти правила непригодны для регулирования правозащитных отношений. Однако действие такого конституционного принципа защиты прав человека, как повсеместная гарантированная защита прав и свобод человека и гражданина[240], находит свое выражение и в гражданском праве. Так, в ч. 2. ст. 2 ГК РФ установлено: "Неотчуждаемые права и свободы человека и другие нематериальные блага защищаются гражданским законодательством, если иное не вытекает из существа этих нематериальных благ". И если исходить из того, что право человека на правовую защиту "есть не что иное, как закрепленная в законе возможность для управомоченного лица требовать от обязанного, в т.ч. и виновного, лица недопущения нарушений субъективного права или его восстановления в случае нарушения"[241], то надо признать, что система гражданско-правового регулирования включает в себя и правозащитный компонент, а следовательно, в его рамках может иметь место и правозащитный метод регулирования. Но это уже не метод юридического равенства. Аналогичные обстоятельства выявляются в трудовом, семейном, административном, уголовном и иных отраслях системы российского права. Вот из такого рода особенностей современного состояния регулирования права человека на правовую защиту и делаются в юридической науке выводы о комплексной нормативной основе защиты прав человека, а также о необходимости объединения всех нормативно-правовых институтов в единую отрасль, или, по выражению А. В. Стремоухова, – в надотрасль. Указанный автор пишет: "Институт правовой защиты человека – это структурный элемент каждой отрасли права. А поскольку это так, то он должен изучаться в рамках конкретной отрасли права. Однако вполне очевидно, что нормами только одного правозащитного института какой-то отрасли права правовую защиту человека не обеспечить. Для этого требуется совокупность правозащитных институтов всех отраслей права. Совокупность же однородных институтов различных отраслей права образует нечто общее для всего права – межотраслевой или общеправовой институт. Одной из таких правовых общностей и является межотраслевой институт правовой защиты человека, который необходимо назвать "правом правовой защиты человека" с уверенностью в том, что в будущем, общими усилиями правоведов, он будет выделен в комплексную отрасль (надотрасль) права, и что на смену праву как регулятору поведения личности придет право правовой защиты человека".

Таким образом, только методом одной какой-либо отрасли права урегулировать правозащитные отношения невозможно, а их общие признаки обусловливают потребность в формировании единого, общезащитного способа регулирования, объединяющего более конкретные методы.

Третье. Наличие достаточно обособленных и специфических правозащитных отношений в системе национальных юридических связей не может не порождать и соответствующую своей природе систему правового регулирования. В специальной литературе эта закономерность отмечена, а система правового регулирования правозащитных отношений названа "механизмом правовой защиты". "Поскольку, – пишет А. В. Стремоухов, – правовая защита является срезом правового регулирования, постольку у нее должен быть свой механизм – механизм правовой защиты как один из динамичных элементов механизма правового регулирования"[242]. С нашей точки зрения, правовое регулирование защиты прав человека точнее назвать правозащитным регулированием, поскольку, как было выявлено выше, ее юридическим ядром и регулятивно-генерирующим центром выступает право человека на правовую защиту, а предметом – правозащитные отношения. "Как в статике, так и в динамике, – продолжает А. В. Стремоухов, – правовая защита воздействует на часть общественных отношений – правозащитных и, в конечном счете, упорядочивает их"[243]. Данная система – система правозащитного регулирования – не поглощается родственным ей правоохранительным механизмом. Оба вида правового регулирования существуют хотя и в тесном взаимодействии, но достаточно обособленно. Причины этого кроются, как было обосновано выше, не только в различиях предметов регулирования, но также и в целях, стоящих перед ними. Если "правоохранительный механизм – система институционно-правовых средств (норм, индивидуальных актов, правоотношений и т. д.), на основе и в рамках которых обеспечивается принудительное поддержание правопорядка"[244], то цель "правовой защиты и институтов в нее входящих сводится к тому, чтобы добиться соответствующего юридическим стандартам уровня правовой защищенности всех прав, свобод, законных интересов и обязанностей, принадлежащих человеку на территории России"[245].

Формирование системы правозащитного регулирования – одна из основных тенденций в развитии современной правовой системы Российской Федерации. Начало этой тенденции было положено вступлением России в 1996 г. в Совет Европы, ратификацией Российской Федерацией в 1998 г. Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., а также Дополнительных протоколов к ней и других основополагающих документов Совета Европы[246]. Вступление в действие данных нормативно-правовых актов привело к таким юридически значимым последствиям, как:

во-первых, возложение на Российскую Федерацию обязанности привести свое национальное законодательство и правоприменительную практику в соответствие с ЕКПЧ и другими правовыми актами Совета Европы;

во-вторых, признание Россией обязательной юрисдикции контрольных органов ЕКПЧ: Европейского суда и Европейской комиссии по правам человека, преобразованных с 1 ноября 1998 г. в действующий на постоянной основе единый орган – Европейский суд по правам человека (далее – ЕСПЧ);

в-третьих, предоставление с 5 мая 1998 г. права российским гражданам непосредственного обращения, при условии исчерпания национальных средств защиты своих прав и свобод (п. 3 ст. 46 Конституции РФ), в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. При этом обращение в ЕСПЧ возможно независимо от позиции российских властей. Суд вправе принять такое обращение к рассмотрению на основе индивидуальной жалобы, если даже имеет место возражение со стороны государства. Вместе с тем Европейским судом приветствуется и мирное соглашение между заявителем и государством-ответчиком;

в-четвертых, разрешение Российской Федерацией Европейскому комитету по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (далее – антипыточный Комитет) посещения любого места в пределах своей юрисдикции, где содержатся лица, лишенные свободы органами публичной власти[247] (с 1 сентября 1998 г.), и направила для работы на постоянной основе в этом Комитете своего представителя;

в-пятых, признание Россией себя объектом и субъектом процесса мониторинга за соблюдением прав и свобод человека, действующего в рамках Парламентской Ассамблеи и Кабинета Министров Совета Европы.

Конечно, исполнение Российской Федерацией указанных обязательств замедляется целым рядом объективных и субъективных факторов. Однако нельзя не признать, что сделано в этом направлении немало: приняты фундаментальные национальные нормативно-правовые акты, определяющие смысл, условия и порядок внутригосударственной защиты прав человека; активизированы процессы существенных преобразований в организации и деятельности правозащитных органов государственной власти; общество постепенно отказывается от нигилистического отношения к праву вообще и правам человека в частности. И как следствие этих изменений, все более четко обозначается и само предметное содержание защиты прав человека и потребность в его обособленном регулировании. Действительно, такая разносторонняя и масштабная правозащитная деятельность субъектов прав человека и компетентных юридических лиц, обладающих правозащитными полномочиями, безусловно требует согласованного и целенаправленного упорядочивания средствами правового регулирования. В первую очередь, речь идет о формировании нормативно-правовой основы этого воздействия, суть которого заключается в том, чтобы придать собственной и регулятивной ценности прав человека нормативно-правовую форму и, таким образом, подчинить им все позитивное право. Сейчас уже не кажутся романтическими предложения о формировании такой отрасли, как право человека[248] или правозащитных отраслей[249]. В этой связи С. С. Алексеев приходит к следующему выводу: "Хотя процесс становления права человека по всем данным окажется сложным и долгим, уже сейчас различимы основные вехи этого процесса. По-видимому, наиболее крупными, поворотными среди них окажутся следующие: во-первых, такое построение позитивного права, когда путем целенаправленного законодательства категории субъективных прав человека будет подчинен весь основной нормативный материал национальной правовой системы (именно такой курс, судя по фактическим данным, взят в демократических передовых странах, в конституциях которых определяющее место занимают нормативные положения об основных правах человека; в Конституции России аналогичное положение, пусть пока на формальном уровне, записано в ст. 18); во-вторых, создание независимой системы правосудия, способной и настроенной на то, чтобы противостоять любым акциям учреждений исполнительной и законодательной власти, не согласующимся с Конституцией, основными правами и свободами человека; в-третьих, фактическое, немедленное и резкое реагирование судебной системы (реагирование, при отсутствии иных оснований, по своей инициативе), а вслед за ней – государства на все случаи, когда, пусть и в юридической форме, происходят на деле нарушения основных прав человека"[250]. Однако на сегодняшний момент, говоря о важности нормативно-правовой основы правозащитного регулирования в целом, мы поддерживаем мнение А. В. Стремоухова о том, что эта основа есть "межотраслевой институт системы российского права, представленный совокупностью юридических норм (институтов), содержащихся в различных отраслях права и регулирующих правозащитные отношения"[251].

Четвертое. Факт обособленности правозащитной системы и комплексность ее нормативно-правовой основы есть, помимо всего прочего, дополнительное доказательство того, что с помощью какого-либо одного отраслевого метода, включая и конституционно-правовой, она не может быть реализована в полном объеме и должным образом, поскольку для этого необходим вытекающий из однородных признаков ее целей и принципов регулирования, а также регулируемых ею правозащитных отношений особый, адекватный именно ее природе, метод правового регулирования, на основе принципов которого и в рамках которого должны применяться отраслевые методы. Таким методом, по нашему мнению, должен быть метод правозащитного регулирования, или, что одно и то же, правозащитный метод. К такому же выводу приходит и А. В. Стремоухов. Выявляя критерии обособленности правозащитных нормативно-правовых предписаний, он в качестве одного из них указывает на существование единого и особого метода регулирования правозащитных отношений: "Под методом правового регулирования института правовой защиты необходимо понимать совокупность приемов, средств и форм систематического правового воздействия на участников правозащитных отношений, на весь комплекс социальных явлений, образующих предмет данного межотраслевого института"[252].

С нашей точки зрения, правозащитный метод регулирования представляет собой единый и общий способ регулирования общественных отношений, складывающихся в сфере осуществления права человека на правовую защиту. То, что перед нами именно метод регулирования, следует из того, что он соответствует всем основным признакам данного понятия.

Метод правозащитного регулирования, как и любой другой способ воздействия какой-либо целостной регулятивной системы на общественные отношения[253], характеризуется тем, что: 1) очерчивает, устанавливает общие границы, пределы тех отношений, на которые распространяется его регулятивное воздействие. Более предметно это выражается в перечне объектов, защищаемых правом человека на правовую защиту; 2) названный метод действует через установление нормативно-правовых предписаний, которые содержат информацию регулятивно-поведенческого свойства, а именно: сведения о запрещенных, обязательных и возможных вариантах поведения субъектов. Однако признаками объективного права не исчерпывается вся юридическая природа данного метода и его регулятивной способности. Он осуществляет регулирование правозащитных отношений и тогда, когда право человека на правовую защиту существует только как право субъективное; 3) с помощью правозащитного метода участники правозащитных отношений наделяются соответствующими правоспособностью и дееспособностью; 4) он определяет перечень средств защиты (средств правового принуждения) и порядок их применения.

Дата добавления: 2015-04-24