Г. Москва. Российский государственный

Российский государственный

социальный университет

Долг и должествование как аксиологическая модальность в английской, немецкой и русской культурах

В данной статье автор делает попытку показать возможность и степень этой возможности влиять грамматическими категориями, в данном случае модальными глаголами «must» (англ.), «sollen», (нем.) и «должен» (русск.) на образ действия и поведение человека в конкретной отдельно взятой культуре. Более того, автором рассматривается возможность, а также способность при помощи этих модальных глаголов моделировать тип поведения в различных культурах, а именно являются ли эти глаголы ценностными в конкретной культуре и можно ли считать, что понятие долга и долженствования является аксиологической модальностью в вышеперечисленных культурах.

Вначале рассмотрим, как определяют аксиологическую модальность авторы учебников по логике А.А.Ивин и А.Л.Никифоров.

«Аксиологическая модальность (от греч. axios - ценный, logos - понятие, учение), или оценочная модальность – характеристика объекта с точки зрения определенной системы ценностей. Аксиологический статус отдельного объекта обычно выражается абсолютными оценочными понятиями «хорошо», «плохо» и «(оценочно) безразлично», используемыми в оценочном высказывании. Относительный аксиологический статус выражается сравнительными оценочными понятиями «лучше», «хуже» и «равноценно». Вместо слов «хорошо» и «плохо» нередко используются слова «позитивно ценно», «является добром», «негативно ценно», «есть зло» и т. п. Вместо «лучше» используется «предпочитается».

Аксиологические модальные понятия являются необходимыми структурными компонентами оценочных высказываний. Логическое исследование этих понятий осуществляется оценок логикой, слагающейся из логики абсолютных оценок и логики сравнительных оценок (предпочтений логики). По своим логическим свойствам аксиологические модальности аналогичны модальностям других групп: логическим («необходимо», «возможно», «невозможно»), эпистемическим («убежден», «сомневается», «отвергает») и др.

Понятия «хорошо» и «плохо» взаимно определимы: объект является позитивно ценным, когда его отсутствие негативно ценно. Безразличное определяется как не являющееся ни хорошим, ни плохим. Понятия «лучше» и «хуже» также взаимно определимы: первое лучше второго, когда второе хуже первого. Равноценное определяется как не являющееся ни лучшим, ни худшим.

Нормативные понятия «обязательно», «разрешено» и «запрещено» определимы через оценочные понятия. Это означает, что деонтическая модальная характеристика сводима к аксиологической модальной характеристике»[1, с.14].

Из вышесказанного следует, что наши модальные глаголы можно рассматривать не только как позитивно ценные, но даже как и негативно ценные.

Теперь подробнее рассмотрим, какие понятия вкладываются в исследуемые нами модальные глаголы англичанами, немцами и русскими.

С.И. Ожегов разделяет понимание долга. Он предлагает рассматривать долг нравственный и долг материальный.

«1. Долг – то же, что обязанность. Выполнить свой долг. Гражданский долг. По долгу службы. Человек долга (честно выполняющий свои обязательства). Отдать последний долг кому-н. (перен.: почтить память умершего, прощаясь с ним при погребении). Первым долгом (разг.) – в первую очередь, сначала, прежде всего.

2. Долг – взятое взаймы (преимущ. деньги). Взять в долг (взаймы, с последующей отдачей). Наделать долгов. Войти, влезть в долги (сделать много долгов). Жить в долг (на занятые в долг деньги). По уши в долгах (очень много должен). Не выходит (не вылезает) из долгов (постоянно кому-н. должен). Долг платежом красен (посл.). В долгу перед кем или у кого обязан кому-н. чем-н. В долгу как в шелку (шутл. погов. о том, кто кругом должен. В неоплатном долгу (о том, кто кому-н. чем-н. обязан, бесконечно благодарен). Не остаться в долгу (отплатить тем же самым). Долговое обязательство» [2, с. 168].

В отличие от русских понимание долга англичанами определяется следующим образом: «Debt – payment which must be, but has not been, paid to somebody; obligation»[ 3, с. 222].

Понятие долга в русском языке не имеет никаких градаций, как это есть у англичан, немцев и французов. Обязанность ли это, денежный ли это долг – все обозначается одним словом. Хотя у русских принято считать, что денежный долг менее обязателен. С понятием «долг» связано долженствование. У англичан, например, долженствование делится по степени важности. Первое – договоренность, второе – рекомендация или совет, третье – долг морали и четвёртое – долг закона, конституции. Русские не выделяют в понятии «долг» договоренности, как это делают англичане. Например, вы должны прийти на репитицию – You are to come to the repetition (англ.) – (мы договорились об этом заранее) или вы не должны приходить на репитицию, так как заболел дирижер (мы договорились об этом заранее, но вам приходить не нужно).

Русские не выделяют из понятия «долг» совета или рекомендации. You should smoke less. (англ.) – Вы должны (вам нужно) меньше курить. You should visit a doctor (англ.) – Вы должны (вам следует) обратиться к врачу. Также у русских не выделено самое категоричное долженствование. Например, у англичан существует такая категоричность. You must hurry up. – Ты должен спешить (иначе ты опоздаешь на поезд). You must study well. – Ты должен хорошо учиться (иначе ты будешь необразованным).

У русских же такие границы стерты. Ты должен поставить цветок на подоконник. Ты должен много читать. Ты должен защищать Родину. Все обозначается одним словом.

У англичан понятие долга изначально было связано с долгом денежным – debt (англ.) – долг (лат. debet – он должен – русск. «дебет») – левая сторона бухгалтерских счетов, которая представляет приходную часть, куда заносятся все поступления по данному счету. Также и у немцев. Die Pflicht – долг (обязанность), die Schuld – долг (денежный). У французов: devoir – долг (обязанность), dette – долг (денежный). Поэтому понятие долга у англичан, немцев, французов и русских будет различным.

Из всего вышесказанного можно вывести предположение, что русское понимание долга будет менее категоричным по сравнению с долгом английским. В свою же очередь понимание долга немецкого будет более категоричным, чем английский долг. Сравнительные характеристики категоричности понимания долга можно видеть из таблицы 1.

Таблица 1.Сравнительная оценочная характеристика понимания долга в различных культурах.

	Англичане	Немцы	Русские
Оценка	****	*****	**

Для большей убедительности того, что немецкая модальность является более структурированной и категоричной можно привести такие факты из истории, в частности из истории Отечественной войны 1941 – 1945 годов. Немецкие операторы, снимавшие поверженные танки и боевую технику, а также разорённые города удивлялись, что это именно они могли натворить такое. «Мы даже не подозревали» – говорили они в интервью, – «что это могли сделать мы. Нам ведь приказывали и мы выполняли эти приказы. Долг для нас – превыше всего». Немцы утешают себя тем, что стремление к справедливости и требовательность к самим себе всегда вызывают у других раздражение. Как ни печально, но с этим нужно смириться. Добродетельный немец всем своим видом выражает мировую скорбь (Weltschmerz), а в душе гордится своей непонятостью.

Следовательно, сильнейшую немецкую категоричность можно рассматривать как ценность в немецкой культуре, однако ценность эта отрицательная в отличие от положительно ценных английских и русских модальных структур.

Выводы:

1. Русский модальный глагол «должен» и английский модальный глагол «must» являются позитивно ценными в русской и английской культурах, причём английский глагол «must» более категоричен, чем русский.

2. Немецкий глагол «sollen» является самым категоричным из трёх рассматриваемых культур и является негативно ценным.

3. Посольку аксиологическая модальность в английской, немецкой и русской культурах различна, она способна изменять поведение человека в зависимости от способности классифицировать эти модальности на грамматическом уровне.

Литература:

1. Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. – М.: Туманит, изд. центр ЛАДОС, 1997.

2. Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений/ Российская АН.; Российский фонд культуры; – 2-е изд., испр. и доп. – М.: АЗЪ, 1994.

3. Хорнби А.С. Толковый словарь современного английского языка для продвинутого этапа. – Т. 1. А – L.

Аникина Е.Е.

Российский государственный социальный университет г. Москва

Использование символизма в искусстве

Язык имеет воспитательный заряд, поскольку содержит воплощение тех идеалов, к которым должен стремиться любой человек. Аллегорические мотивы живописи и литературы воспитывают такие нравственные качества, как доброта, милосердие, кротость. Эти понятия трудно выразить иначе, так как они представляют чисто духовные добродетели. Они по сути своей идеальны, поэтому культура вынуждена прибегать к символическому способу, чтобы объективировать, сделать их доступными восприятию. «Когда мы говорим: «Змея в индуизме символизирует креативную силу женского начала или «змея в гностицизме» символизирует мудрость», то символизируемые вещи здесь - не вещи, а мнимости ментальной и сознательной жизни» [4:130].

История символики показывает, что хранилищем наиболее древних и значимых языковых структур являются искусство и религия. Символика художественного творчества обнаруживает некоторое сходство с религиозной, что обусловлено особенностями ее природы, характером и целями использования. Существование тесной связи между символами искусства и религии неоднократно подчеркивалось в исследовательской литературе. Это связано с тем, что обе сферы имеют дело с духовным измерением человека.

Искусство способно заряжать энергией и силой, воодушевлять и успокаивать, заставлять «гореть» и переживать. Более того, искусство может наполнять жизнь смыслом. Оно берет начало в сфере возвышенного, прекрасного и «питается» чувствами, переживаниями и эмоциями.

Приоритет духовного обуславливает тесное взаимодействие различных культур. Подчас бывает сложно отделить одно от другого. Неслучайно художественное творчество и его продукты занимают важнейшее место в религии, которая являет себя в обличии искусства. В то же время религия оказывает огромное влияние на светское искусство. Нередко «вечные» идеалы, образы и символы вероисповеданий вдохновляют, переосмысливаются и находят широкое применение в творениях художников.

Свойство символа выражать нечто иное, лежащее вне его, выходить за рамки эмпирически данного служит основой для символизации в искусстве. Гегель отмечал: «Стремление одну сторону в другой доводить до созерцания и воображения, через внешний образ внутреннее, а через внутреннее - смысл внешних образов посредством соединения и того и другого - это стремление вызывает чрезвычайно сильное влечение к символическому искусству» [2: 128]. Наличие таких специфических черт нередко приводит к деформациям в понимании символа и абсолютизированию его роли в художественном творчестве. К ложному выводу о том, что сущность искусства в его символической природе, приходят П. Флоренский, Э. Кассирер, А. Уайтхед, С. Лангер, сторонники семантической философии искусства.

Самовыражение и репрезентацию они признают главными функциями искусства. При этом оно рассматривается лишь как символ запредельного мира. Э. Кассирер определяет искусство как символический язык, с помощью которого познаются формы не объективного мира, а созданные им самим. По его мнению, эстетическая функция символа в «открытии красивых форм». Отец Павел Флоренский подчеркивает онтологичность искусства, утверждая, что художественное произведение должно разделять со всеми символами вообще их основную характеристику - быть тем, что они символизируют. Он считает, что «образы искусств изобразительных отличаются друг от друга не тем, что одни символичны, а другие же, якобы, натуралистичны, а тем, что будучи равно не натуралистичными, они суть символы разных сторон вещи, разных мировосприятий, разных степеней синтетичности» [6: 289].

З. Фрейд, К.Г. Юнг и их последователи в отношении символов искусства применяют общий психоаналитический подход. Они видят в них проявление бессознательного содержания психики. По их мнению, посредством символов взаимосвязь между сознанием и бессознательным обретает форму в творчестве. Человек, согласно психоаналитической теории, «неосознанно преобразует в них объекты и формы, тем самым повышая психологический заряд последних, и использует их в религии и в изобразительном искусстве» [7: 229].

Символизация в художественном творчестве была превознесена и возведена в ранг единственного метода символистами в Европе и в России в конце XIX - начале XX веков. Яркими представителями литературного направлениями были В. Иванов, А. Белый, А. Блок и др. К символико-философской обобщенности в изобразительном искусстве тяготели П. Гоген, М.К. Чюрленис, М. Врубель. Свою историческую задачу они видели в том, «чтобы раскрыть природу поэзии как символики истинных реальностей и природу слова как символа и средства реализации интуитивного познания» [3: 9]. Целью художественного творчества являлось: преодоление оболочки видимого, внешнего мира, достижение и выражение сущности бытия.

Символисты отвергали отражательную природу искусства, утратили веру в образ, точнее, считали его крайне натурализированным. Поэты пытались обладать «новой символической энергией слова, не порабощенного долгими веками служения внешнему опыту». [3: 9] В поисках средств выражения запредельного, сверхприродного, занебесного они обратились к символам. А. Белый писал: «Воссоздавая полноту жизни и смерти, современный художник создает символ» [1: 256 ].

Символисты субъективное ставили выше объективного, поэтому для них символ — одушевлен, тождественен самому художнику. Символ для них — «неразложимое единство чувствования, воления, мышления» (А.Белый), «переживания забытого и утерянного достояния народной души» (Вяч. Иванов), «огненный знак, таинственный иероглиф» (А. Блок).

Однако символ здесь превратился не просто в средство, а в цель искусства. Символисты считали, что они творят «новый» мир, безотносительный к реальности. Соответственно каждое художественное произведение, по их мнению, должно было быть символичным. По меткому выражению М.И. Цветаевой: «В жизни символиста все — символ. Не символов — нет».

К сожалению, духовные поиски не принесли ожидаемых результатов, а завели в дебри неопределенности и субъективности. Обращаясь к образному выражению Ю. Пясковского, символизм был «религией без бога, культом без храма» [5: 40]. Однако символистское течение внесло определенную лепту в развитие мировой культуры. Его идеи в дальнейшем повлияли на различные направления ирреалистической живописи: абстракционизм, сюрреализм, кубизм и т.д. Что касается вклада в разработку теории символа в философском понимании, то он был невелик, представляя собой больше эстетическую ценность. Актуализируя проблему символа, авторы рассматривали последний слишком узко и практически не занимались анализом понятия во всей его широте и разнообразии.

Исключением, пожалуй, являются теоретические изыскания А. Белого, которые выходили за рамки сферы искусства. Он рассматривал символизм как цельное мировоззрение, миропонимание, в котором преодолевается антиномия между научным и художественным, познанием и творчеством. А. Белый пытался представить символизм в виде «мировоззренческой пирамиды, гранями которой должны служить наука и религия, поэзия и естествознание, философия техники и искусства, познание и творчество» [1: с.6]. В этом отношении теория А. Белого схожа с философией символических форм Э. Кассирера и взглядами П. Флоренского, которые считали символическими все сферы жизни человека и общества.

Проанализированные выше подходы к пониманию сущности символов показывают, что использование символических средств в искусстве имеет противоречивый характер. Они могут служить как целям адекватного отражения мира, так и его мистификации, что соответствует разному пониманию их предназначения в различных направлениях художественного творчества.

Литература:

1. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.

2. Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. // Пер. с нем. М. Лившица. Т. 2. М.: Мысль, 1969.

3. Иванов В. Заветы символизма. / Декоративное искусство, 1991.- №3.

4. Мамардашвили М. К., Пятигорский А.М. символ и сознание: Метафизические рассуждения о сознании символике и языке. М., Школа «Языки русской культуры», 1999.

5. Пясковский Ю. После утопии // Декоративное искусство, 1991.- №3.

6. Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура: Сб. произведений / Под ред. Л. С. Чибисенкова. М.: Ренессанс, 1992.

7. Юнг. К. Г., Франц М. Л., Хендерсон Дж. Л., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы // Под общ. ред. С. Н. Сиренко. М.: Серебряные нити, 1997.

Галстян С.С.

Дата добавления: 2015-04-24