II. Учебники, учебные пособия

1) Kayser W. Das sprachliche Kunstwerk.

“В отдельных историях, рассказываемых ролевым повествователем, обычно бывает так, что рассказчик передает события как пережитые им самим. Эту форму называют Ich-Erzählung. Ее противоположностью является Er-Erzählung, в котором автор или фиктивный повествователь не находится в положении участника событий. В качестве третьей возможности повествовательной формы выделяют обычно эпистолярную форму, в которой роль повествователя делят между собой одновременно многие персонажи или, как в случае с Вертером, присутствует только один из участников переписки. Как видим, речь при этом идет о модификации повествования от первого лица.

Тем не менее отклонения настолько глубоки, что этот вариант может характеризоваться как особая форма: здесь нет рассказчика, который передает события, зная их протекание и конечный итог, но господствует лишь перспектива. Уже Гете по праву приписывал эпистолярной форме драматический характер” (с. 311-312).

2) Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения.

[1] “ Собственные жизнь, биография, внутренний мир во многом служат для писателя исходным материалом, но этот исходный материал, как и всякий жизненный материал, подвергается переработке и лишь тогда обретает общее значение, становясь фактом искусства <...> В основе художественного образа автора (как и всего произведения в целом) лежат в конечном счете мировоззрение, идейная позиция, творческая концепция писателя” (с. 10).

[2] “В отрывке из «Мертвых душ» субъект речи не выявлен. Все, что описано (бричка, сидящий в ней господин, мужики), существует как бы само по себе, и носителя речи при непосредственном восприятии текста мы не замечаем. Такой носитель речи, не выявленный, не названный, растворенный в тексте, определяется термином повествователь (порой его называют автором).

В отрывке из рассказа Тургенева носитель речи выявлен. Для читателя совершенно очевидно, что все описанное в тексте воспринимает тот, кто говорит. Но выявленность субъекта речи в тургеневском тексте ограничена, главным образом, его названностью («я»). <...> Такого носителя речи, отличающегося от повествователя преимущественно названностью, мы будем обозначать в дальнейшем термином личный повествователь.

[3] В третьем отрывке (из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем») перед нами новая степень выявленности субъекта речи в тексте. <...> Для носителя речи объектами являются Иван Иванович и его удивительная бекеша со смушками. А для автора и читателя объектом становится и сам субъект речи с его наивным пафосом, простодушной завистью и миргородской ограниченностью.

Носитель речи, открыто организующий своей личностью весь текст, называется рассказчиком.

Рассказ, ведущийся в резко характерной манере, воспроизводящий лексику и синтаксис носителя речи и рассчитанный на слушателя, называется сказом”(с. 33-34).

3) Грехнев В.А. Словесный образ и литературное произведение: Книга для учителя.

“...напрашивается разграничение двух основных повествовательных форм: от лица автора и от лица рассказчика. Первая разновидность имеет два варианта: объективный и субъективный ”. “В объективно-авторском повествовании безраздельно господствует стилевая норма авторской речи, не затемненная никакими уклонами в персонажное слово. <...> “Субъективная форма авторского повествования, напротив, предпочитает демонстрировать проявления авторского «я», его субъективность, не скованную никакими ограничениями, кроме разве что тех, которые затрагивают область вкуса” (с. 167-168).

“Три разновидности включает оно <«рассказовое повествование» — Н. Т. >: повествование рассказчика, условный рассказ, сказ. Отличаются они друг от друга степенью объективации и мерою речевого колорита. Если объективация рассказчика от первого типа повествования к последнему становится все менее заметной, то степень колоритности слова, его индивидуализирующей энергии явно возрастает. <...> [1] Рассказ рассказчика так или иначе привязан к персонажу: это его слово, как ни ослаблено было в нем индивидуализирующее начало”. [2] “В гоголевских повестях «Нос» и «Шинель» <...> словно бы гримасничает перед нами некий бесформенный повествователь, постоянно меняющий интонации <...> субъект этот, в сущности, множество лиц, образ массового сознания...” [3] “..в сказе <...> ощутимее звучат социальные и профессиональные диалекты”. “Носитель сказа, речевой субъект его, даже если он наделен статусом персонажа, всегда отходит в тень перед его изображенным словом” (с. 171-177).

III. Специальные исследования

1) Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. Ч. 1. Теория [1902].

[По поводу формулы “стиль — это человек”]: “Благодаря такому ошибочному отождествлению родилось немало легендарных представлений относительно личности артистов, так же как казалось невозможным, чтобы тот, кто выражает великодушные чувства, не был и сам в практической жизни человеком благородным и великодушным, или чтобы тот, кто в своих драмах часто прибегает к кинжальным ударам, и сам в конкретной жизни не был виновником какого-нибудь из них” (с. 60).

2) Виноградов В.В. Стиль “Пиковой дамы” [1936] // Виноградов В.В. Избр. труды. О языке художественной прозы. (5. Образ автора в композиции “Пиковой дамы”).

“В сферу этой изображаемой действительности вмещается и сам субъект повествования — «образ автора». Он является формой сложных и противоречивых соотношений между авторской интенцией, между фантазируемой личностью писателя и ликами персонажей”.

“Повествователь [1] в «Пиковой даме», сперва не обозначенный ни именем, ни местоимениями, вступает в круг игроков как один из представителей светского общества. <...> Уже начало повести <...> повторением неопределенно-личных форм создает иллюзию включенности автора [2] в это общество. К такому пониманию побуждает и порядок слов, в котором выражается не объективная отрешенность рассказчика [3] от воспроизводимых событий, а его субъективное сопереживание их, активное в них участие”.

3) Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества.

а) Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа [1959-1961].

“Автора мы находим (воспринимаем, понимаем, ощущаем, чувствуем) во всяком произведении искусства. Например, в живописном произведении мы всегда чувствуем автора его (художника), но мы никогда не видим его так, как видим изображенные им образы. Мы чувствуем его во всем как чистое изображающее начало (изображающий субъект), а не как изображенный (видимый) образ. И в автопортрете мы не видим, конечно, изображающего его автора, а только изображение художника. Строго говоря, образ автора — это contradictio in adiecto” (с. 288). “В отличие от реального автора созданный им образ автора лишен непосредственного участия в реальном диалоге (он участвует в нем лишь через целое произведение), зато он может участвовать в сюжете произведения и выступать в изображенном диалоге с персонажами (беседа «автора» с Онегиным). Речь изображающего (реального) автора, если она есть, — речь принципиально особого типа, не могущая лежать в одной плоскости с речью персонажей” (с. 295).

б) Из записей 1970-1971 годов.

“Первичный (не созданный) и вторичный автор (образ автора, созданный первичным автором). Первичный автор — natura non creata quae creat; вторичный автор — natura creata quae creat. Образ героя — natura creata quae non creat. Первичный автор не может быть образом: он ускользает от всякого образного представления. Когда мы стараемся образно представить себе первичного автора, то мы сами создаем его образ, то есть сами становимся первичным автором этого образа. <...> Первичный автор, если он выступает с прямым словом, не может быть просто писателем: от лица писателя ничего нельзя сказать (писатель превращается в публициста, моралиста, ученого и т. п.)” (с. 353). “Автопортрет. Художник изображает себя как обыкновенного человека, а не как художника, создателя картины” (с. 354).

4) Stanzel F. K. Theorie des Erzählens.

“Если повествователь живет в том же мире, что и характеры, то он по традиционной терминологии является Я-повествователем. Если повествователь существует вне мира характеров, тогда речь идет по традиционной терминологии об Он-повествовании. Стародавние понятия Я- и Он-повествования создали уже много заблуждений, потому что критерий их различения, личное местоимение, в случае Я-повествования относится к рассказчику, а в случае Он-повествования — к носителю повествования, который не является рассказчиком. Также иногда в Он-повествовании, напр., в «Томе Джонсе» или в «Волшебной горе», имеется Я-рассказчик. Не присутствие первого лица местоимения в повествовании (исключая, естественно, диалог) является, следовательно, решающим, а место его носителя внутри или вне вымышленного мира романа или рассказа. <...> Существенный критерий обоих определяющих <...> — не относительная частота присутствия одного из двух личных местоимений Я или Он/Она, но вопрос об идентичности и соотв. неидентичности области бытия, в которой обитают повествователь и характеры. Повествователь «Давида Копперфильда» — Я-повествователь (рассказчик), потому что он живет в том же мире, что и другие персонажи романа <...> повествователь «Тома Джонса» — Он-повествователь или аукториальный повествователь, потому что он существует вне вымышленного мира, в котором живут Том Джонс, София Вестерн...” (S. 71-72).

5) Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе ХIХ-ХХ вв.

“Типы повествования в художественном произведении организованы обозначенным или необозначенным субъектом речи и облечены в соответствующие речевые формы. Зависимость между субъектом речи и типом повествования носит, однако, непрямой характер. В повествовании от третьего лица выражает себя или всезнающий автор, или анонимный рассказчик. Первое лицо может принадлежать и непосредственно писателю, и конкретному рассказчику, и условному повествователю, в каждом из этих случаев отличаясь разной мерой определенности и разными возможностями”. “Не только субъект речи определяет речевое воплощение повествования, но и сами по себе формы речи вызывают с известной определенностью представление о субъекте, строят его образ” (с. 3-5).

Дата добавления: 2015-04-30