Голландский натюрморт

Г.

Г.Новороссийск

Детской школы искусств г.Новороссийска

Ученицы отделения изобразительного искусства

Голландская живопись

XVII века»

ОМЕЛЬЯНЕНКО АНАСТАСИИ

Не всякая страна так любит и бережет свое прошлое как Голландия. И сейчас, несмотря не весь лоск цивилизации XX столетия, несмотря на широкие автострады, сверкание электрических реклам, гибельное засилье автомобилей на довольно тесных улицах Амстердама, Гааги, Герлама, Утрехта, сквозь все это проступают знакомые черты Голландии Рембрандта, Вермера, ван Гойена, Рейсдала. Вы повсюду встречаете ветряные мельницы, которые они столько раз писали и при лунном свете, и пасмурным облачным днем, и на закате. Видите обширные сочные луга и пастбища со стадами коров, как на полотнах Кейпа и Поттера, пески дюн, широкие и узкие каналы, мосты и мостики и в центре Амстердама встречаете ряды узких, увенчанных затейливыми фронтончиками жилых домов XVII века. И узнаете то серебристо-влажное трепетание воздуха, рассеянное облачное свечение, которое тогда уже умели передавать голландские пейзажисты, писавшие свою землю такой, какая она есть, не имея нужды выдавать её ни за библейскую Палестину, ни за греческую Аркадию. Только вот лесов с узловатыми столетними деревьями, которые так любил изображать Якоб Рейсдал, в Голландии уже не стало, а парусные суда сохраняются на утеху туристам.

Слов нет, нам сейчас могут показаться скучноватыми и монотонными многочисленные картины «малых голландцев» XVII века, особенно бытовые жанры с их неизменными чистенькими комнатами и двориками хозяйками в белых чепцах, анемичными девушками в отороченных мехом жакетах и атласных юбках, читающими письма, робко играющими на клавесинах. Некоторую скуку способны нагнать в большом количестве в голландские натюрморты- натюрморты-десерты, натюрморты-завтраки, натуральные «до обмана», с непременным полуочищенным лимоном и прозрачным бокалом. Может показаться, что, отделавшись от мифологических штампов, голландцы немедленно создавали себе другие штампы, от которых, увы, веет буржуазным самодовольством.

Но не будем поспешны в заключениях. Не забудем – ведь это впервые обыкновенная, повседневная жизнь вошла в искусство открыто, без всяких мифологических псевдонимов. Голландские жанристы, по крайней мере, лучшие на них, эту жизнь ничуть не героизируют: да, она заурядная, такая она действительно и была. Они не возводят её на котурны, но всматриваясь в «рядового человека», открывают в нем многие достойное внимания.

Все лучшие, действительно новаторские качества голландской живописи удерживались в ней в течение нескольких десятилетий – примерно с 30-х по 70-е годы XVII века, то есть тогда, когда и сама голландская буржуазия, выйдя из купели освободительной борьбы, сохраняла и демократизм нравов и живой, деятельный дух купцов-мореплавателей. Тогда и в её стремлении к домашнему благополучию, благоустройству, уюту было нечто живое: «чувство честное, бодрой жизни», как говорил Гегель о голландцах. «Этот богатый чувством, способный к искусство народ хотел и в живописи радоваться такому здоровому и вместе с тем законному, приятному покою своей жизни». Как помним, Томас Манн назвал бюргера «средним человеком в высоком смысле этого слова». Это, скорее, относится к бюргерству эпохи Возрождения. Голландский бюргер, победивший и успокоившийся на лаврах, уже значительно прозаичнее: это просто средний человек, не в высоком, но по крайней мере в здоровом и человечном смысле этого слова.

Логика буржуазного развития, однако, такова, что бюргерский «средний человек» довольно быстро деградируют в человека низменного, в скудного духом или, хуже, в агрессивного обывателя. И эту эволюцию можно видеть в зеркале голландского искусства, которое уже в конце XVII века стало совсем не таким, каким было в его начале, хотя как будто бы по внешним приметам и мало изменилось. Но, конечно, и голландские буржуа первой половины века не были такими уж безгранично благодушными людьми, какими они хотели видеть себя в искусстве. В благополучном обывателе всегда дремлет хищник; достаточно ему встретиться с чем-то выходящим за пределы его кругозора, почуять смутную угрозу своим обжитым устоям – и обыватель настораживается. Приятный, хлебосольный хозяин, добрый отец семейства, его честная жена, его кроткая дочка вдруг оказываются куда менее безобидными, куда более тупыми, черствыми и расчетливыми, чем кажутся, пока их задевает. Обыватели снисходительно поощряют художника, покуда он не переступает известной грани, - отворачиваются от него или начинают его травить, если он ее переступит. Так именно и было с Рембрандтом. Но большинство его современников – живописцев не переступали грани. Они давали то, что от них ждали, и, надо им отдать справедливость были правдивы, только не заходили в своей правде слишком далеко. Ведь их картины были товаром, который надо было продавать, чтобы жить. В голландской республике художникам не приходилось работать по заказам королей и знатных меценатов, зато они работали на рынок. Почти все зажиточные горожане покупали картины и вешали их у себя дома. Стоили они не очень дорого. В них, как во всяком товаре, ценили «добротность выделки». Тогдашний «средний человек» разбирался в искусстве, вероятно, лучше, чем «средний человек» нового времени, но все же «добротность» нередко приравнивалась к очень большой тщательности, и самым большим спросом пользовались прилежные виртуозы, как, например, Герард Доу, который, как говорили, затрачивал пять дней на писание одной только руки портретируемого. На художественном рынке устанавливалась четкая классификация произведений живописи по жанрам – бытовой (или «комнатная живопись» - Kabinettmalen), пейзажный, портретный, натюрмортный. Каждый художник, как правило, специализировался в определенном жанре или даже в более узком направлении внутри жанра, - например, писал только морские виды (марины), или только цветы, или только животных.

Дата добавления: 2015-05-06